Добрый день, Роман.

Спасибо за канал. Его читать и приятно, и больно. Приятно, что нас вроде бы много. Больно, что мы одиноки в своем протесте и несогласии на фоне общей картины в РФ. Мы с мужем против войны и это очень помогает не сойти с ума в России. Семья мужа в Восточной Украине под обстрелами. Мой дедушка с Западной Украины, его родители не знали русского вообще. Теперь я рада, что их уже давно нет.

Я беременна и до войны готовилась к будущему материнству, читала книги, присматривала необходимое детское, думала, как объяснить потом дочери, что часть её - это Украина, а часть Россия, чтобы она знала и украинский, и русский, чтобы в ней не было империи, а были только любовь и уважение.

24 февраля для меня изменилось всё. Я проснулась в стране полной ненависти и желания убивать соседей. И теперь в моей душе пустота. С людьми «а что случилось» и «za победу» мне тесно в одном городе, стране и на планете. Но уезжать пока нет возможности.

Знакомые без детей уехали, с детьми остались, хотя возможность у них уехать есть. Я не понимаю почему. Они хотят, чтобы их детей строили в zвастику, хотят пионерию? Я — нет. Теперь я не хочу рожать. Вообще. Что получит этот новый человек? Кровавый паспорт? Страну, полную ненависти, империализма и желания повторить? Мне дают детские вещи, а я даже не понимаю, что мне с этим делать. Чувствую, моя первая мысль, когда я увижу дочь, будет «велком ту сейнт гетто, в мир войны, ненависти и боли. Прости, что ты родилась здесь. А теперь давай попробуем побыстрее свалить из этого дерьма».

Украине мира. России свободу.

Отдельным постом.

Москва.

Роман, здравствуйте.

Очень давно вынашивал идею написать вам письмо, но все никак не мог подобрать нужные слова. Я их и сейчас с трудом подбираю, но попробую.

Мне 20 лет. Живу, учусь и работаю в Москве. Несмотря на то, что мне не так уж и много лет, я прекрасно помню, как мои родители в 2011 ходили на выборы, голосовали за Яблоко (с собой даже брали), следили за тем, как развивалось протестное движение. Потом с экрана телевизора к ним обратился Путин со словами «идите ко мне, бандерлоги» и сравнил белые ленточки с презервативами. Моя мама тогда сидела на диване и просто офигевала (мягко говоря) от такой риторики.

В 2012 мы уехали из страны по работе отчима, но вернулись обратно летом 2018. Тогда я понял, что Москва - мой дом. Все эти 6 лет, пока я был не в России, общественно-политическая повестка не вызывала у меня каких-то острых чувств. Да, были Pussy Riot, был Крым, был этот подъем дешевого «бития в грудь», был Немцов на мосту, санкции, Навальный, но все это шло фоном. Тем более, за пределами страны все это воспринимается по-другому.

В 2019 году состоялись выборы в Мосгордуму, в которых я принял участие как избиратель. Мои первые выборы, где уже голосовали не только мои родители, но и я сам. Моего кандидата также слили, как и других по городу. Этот плевок в лицо (не иначе) заставил тогда 27 июля и 3 августа принять участие в митингах, моих первых митингах. А после были и другие митинги, одиночные пикеты, сборы подписей, донаты и многое другое. Та самая общественно-политическая повестка стала уже неотъемлемой частью моего каждодневного существования.

После посадки Навального наступил какой-то слом, страшная апатия захлестнула меня. И что теперь? Казалось, что вот-вот все рванет, хорошим это точно не закончится. Однако даже с такими мыслями я все равно продолжал что-то делать и уделять, как говорил сам Алексей, «15 минут борьбы с режимом в день» — ходил на суды, переводил донаты, стоял в пикетах.

А потом в 8:20 утра я открыл телеграм и прочитал новости о том, что Россия напала на Украину...

Атмосфера накануне была гнетущей, а речь Путина, этого старого и обиженного человека, лишь вызывала ужас. Однако до последнего верилось, что войну он точно не начнет. Ошибался.

Больно за людей. За всех людей. Больно за убитых, разрушенные семьи, отношения, бизнесы. Больно и за тех, кто остался, и за тех, кто уехал. И конечно в такие дни пытаешься понять, а что ты мог сделать еще? Ну, вот что еще ты мог предпринять в свои 20, чтобы хоть немного изменить ситуацию и предотвратить войну? И ответа я не нахожу.

Пытаюсь понять, что делать. Уезжать или оставаться? А если уезжать, то куда? Смогу ли я где-то обустроиться? И ответов я тоже пока не нахожу. Меня всегда воротило от всей этой нашей показательной крутизны, льющейся из речей ведущих федеральных каналов. Воротило и заставляло стыдиться. Всегда хотелось просто быть нормальными: что-то создавать, зазывать всех в гости, быть открытыми, ориентированными на мир, смеяться над собой и показывать, что не все мы такие, как многие думают. В конце концов, просто хотелось «обустраивать Россию».

Роман, я очень благодарен вам за вашу работу. Я благодарен всем тем, кто пишет и высылает вам фотографии. Я хоть и нахожусь в полной растерянности, как и многие на вашем канале, но хочу пожелать всем одного: хочу, чтобы у всех, к кому эта война ворвалась, была жизнь со своими радостями, бытовыми проблемами. Но жизнь, а не бесконечное 24 февраля.

Рома, здравствуйте! Я читаю письма, которые вы собираете и мечтаю, что в обозримом будущем их станет так много, что понадобятся сотни редакторов, чтобы все их прочитать.

Я преподаватель московского вуза, готовлю будущих учителей и культурологов. 24 февраля доказало, что мои усилия, как и усилия тысяч учителей по всей стране были тщетны: ни мы сами, ни те, кого мы учим и воспитываем, не поняли по-настоящему, что человеческая жизнь - это наивысшая ценность, а будущее мы строим своими руками здесь и сейчас. И мы были слишком беспечны. 

Мне посчастливилось увидеть смену режима в нашей стране, я помню споры о будущем в переполненных автобусах и очередях - иногда до драки, но - о будущем. Теперь очередей нет, и транспорт стал намного комфортнее, но я бы променяла это все на вонючие жёлтые ЛИАЗы и полупустые продмаги, только бы люди спорили, критиковали, радовались и горевали открыто, по-настоящему.

В 2014 мы с мужем поехали в Украину, чтобы просто поговорить с людьми, близкими нам по культуре и истории, но, в отличие от нас, сумевшими отстоять свое право громко спорить о будущем. И вот мы едем в переполненном автобусе, слушаем как люди говорят о том, о чем у нас дома говорить нельзя, чуть не лопаемся от зависти и вдруг слышим, как какой-то пожилой мужчина одергивает молодых ребят за то, что те говорят по-русски. И тут поднимается буря: наперебой, на обоих языках, люди кричат на мужика за то, что он насмотрелся пропаганды и хочет "всех тут рассорить". А я тихо плачу на задней площадке.

Мы были в Львове, где первые два дня боялись говорить, откуда мы, но на третий день, оказавшись на городском рынке наш московский говор нас выдал. Бабушка, у которой я в тот момент покупала яблоки, схватила меня за руки и сказала: "Дочка, скажи своим, пусть не верят телевизору! Мы вас любим!"

А потом мы зашли в католический собор и там мне, русской атеистке, прихожанка подарила четки со словами: "Мы должны быть вместе. Мы ведь родные".

А потом водитель троллейбуса, с которым мы случайно разговорились, повез нас по всему Львову, на экскурсию, и, спокойно перейдя на русский, рассказывал про местные злачные местечки.

А ещё были встречи и разговоры с пьяными студентами, и молодыми солдатиками, вернувшимися с первой донбасской, и продавцами хотдогов на Майдане, и стареньким православным батюшкой, и модными кураторами музея современного искусства, и многими-многими другими, кого мы сейчас и не помним, но продолжаем любить. Потому что ни один из встреченных нами людей не был злым или обиженным. Они были тревожными, счастливыми, ироничными, восторженными, но не злыми! И они громко говорили о будущем.

В моем вузе по программе мы со студентами проходим тему глобализации. Они должны были писать эссе о том, как глобальный мир будет выглядеть через 50 лет. Но был март 2022 года и факультет решил заменить тему: студенты писали о том, как можно улучшить высшее образование. Одна студентка написала: "...образование должно готовить людей к будущему, а про будущее сейчас говорить страшно..."

Рома, я бы очень хотела, чтобы письма, которые вы собираете, очень скоро стали историей. Такой историей, о которой мы будем спорить вместе, громко, на разных языках, но понимая друг друга. И которая нам больше не даст променять живых людей на комфорт и беспечность.

Спасибо вам.

Сергей Дик.

В 16 лет я подавал документы на получение паспорта (тогда ещё паспорт вручали в 16 лет). Немолодая паспортистка пролистала мое свидетельство о рождении, и сказала фразу, которую я хорошо запомнил. Наверное, потому что она поставила меня в тупик. Она спросила: «Отец — русский, мать — украинка, кем хочешь быть, русским или украинцем?» Сейчас этот вопрос я вспоминаю чаще, чем все остальные вопросы, которые мне когда—то задавали. Моя мама украинка, но родилась в Киргизии. Фамилия в девичестве — Корниенко. Моего прадеда и прабабку раскулачили и сослали из Украины в Среднюю Азию. Там они жили в деревне, украинской сверху донизу, из более ранних переселенцев и таких вот ссыльных. Там они и похоронены, недалеко от Бишкека. А мама потом ещё жила в Казахстане, и теперь готовит лучшие манты на свете. Если ты хоть немного знаком с историей тоталитарной страны под названием СССР, то не сильно удивляешься, что ты ребёнок разных народов, а Украина, Киргизия, Казахстан, Россия — все это сосуществует через одну маленькую запятую, а именно такими маленькими запятыми были люди, жившие в этой стране. Я в итоге вырос космополитом, и поэтому вопрос — украинцем мне быть или русским, поставил меня в тупик. Поставил бы в тупик и сейчас. 24 февраля я одновременно перестал быть и русским, и украинцем. Потому что внутри все умерло. И потому что одна страна стала чужой, а вторая меня никогда не примет. Это как если бы мой отец начал убивать мою мать на моих глазах. И это убийство длится уже больше ста дней. Я сейчас ни в коем случае не сравниваю свои переживания с теми, кто теряет родных и близких в Украине. Это невозможно сравнивать, ни одна морщинка на лице ребёнка не должна появиться из-за того, что неподалёку упал снаряд. А на войне не морщинки, а раны, ампутации, смерть.

Я объясняю причины моего поступка.

Все, что я делал и писал раньше, я делал и писал в России. Все, что я буду делать и писать дальше (включая эти слова и предложения), я буду делать и писать за ее пределами.

Аркадий Майофис.

Познакомился я с ним здесь, в Израиле. Познакомившись, выяснили, что мало того, что мы - Аркадии, так еще почти ровесники, наши предки из Двинска, у нас одинаковое количество детей, наших дочерей зовут Эстер, а дедов Абрам и ещё много чего общего было в наших биографиях. Масштаб, так сказать, деяний был у нас только разный. Я создатель небольшой по российским меркам компании, Аркадий Волож — владелец крупнейшего многомиллиардного холдинга, лидера индустрии. К тому же, карьера моя российская была к моменту знакомства уже завершена, а его продолжалась и весьма бурно: в Яндексе появлялись новые направления, росла капитализация, началась международная экспансия — в том же Израиле открылась, например, «Дели», аналог российской Лавки.

Строго говоря, не были мы и единомышленниками. Я человек довольно бескомпромиссный в своих взглядах, никогда не скрывавший отвращения к нынешним российским правителям, за что, собственно, и поплатился. Волож политики сторонился, на компромиссы шел без удовольствия, но осознанно. Они были нужны, по его мнению,:чтобы их не трогали и давали заниматься любимым делом. Для Воложа главными были две ценности - это его сотрудники и сервисы, которые они создавали. Сервисы, которые ежедневно нужны десяткам миллионов людей, важнее тактических уступок, ради них имеет смысл иногда принимать чужие правила игры, которые, к тому же существуют во всех странах. Нет стран, которые бы не пытались встроить такие большие компании, как Яндекс, в свою систему. Так, не без оснований, считал Волож. И эту цену он готов был платить и платил. И тоже не без оснований чувствовал себя победителем. А всех, кто полагал, что до добра подобные игры с этой властью не доведут, считал, наверное, оторванной от реальности демшизой.

Все изменилось 24 февраля. Шахматная доска со сложной партией между Яндексом и государством, между Воложем и администрацией Президента была опрокинута. Для российских правителей живущий в Израиле хозяин компании, скорее всего, станет чужаком, опасным элементом. Для западного мира - соучастником путинских преступлений. Примерно с такой формулировкой его внесли в европейские санкционные списки.

Аркадий Волож, гордость страны, человек с нуля создавший лучшую компанию мирового уровня, человек ничего никогда не укравший, сторонившийся власти, всю жизнь занимавшийся лишь своей профессиональной деятельностью и добившийся невероятных высот за счёт ума и таланта, за счёт своего умения собирать команды, способные конкурировать и побеждать мировых гигантов, человек вот такого масштаба и такого качества стал изгоем и у себя на родине, и в Европе.

Я не знаю был ли он прав раньше. Не шел бы он на уступки, смог бы стать в России Яндекс тем Яндексом, каким он стал? Грохнули бы компанию и не было бы тогда всех этих знаменитых яндексовских продуктов и сервисов. Я не знаю. Никто не знает, как правильно. В том числе те, кто сейчас нам про это расскажет в комментариях.

Я лично знаю одно. Тоталитаризм, который расцветает постепенно, всегда, в конечном итоге, убивает все живое и лучшее. И ещё. Надо очень тщательно выбирать места, где растить детей и где созидать. Но я и сам понял это поздно.
Сейчас Аркадию Воложу очень непросто. Он борется за компанию. Теперь, после санкций, ему нужно бороться и за себя. И я хотел бы, чтобы он знал: огромному количеству людей не все равно, что с ним будет и сможет ли он справиться со всем этим.

Мне тоже не все равно. Не сдавайся, тезка.

Петербург любимый. Сегодня.