«Неукротимая» Гленнон Дойл
Американской писательнице Гленнон Дойл было сорок лет, когда ее жизнь влетела в крутое пике: она полюбила женщину, развелась с мужем и стала собой. Никак кроме озарения этот период жизни Гленнон не назвать. Ее муж, отец троих детей, изменял ей с самого начала их брака. Она попыталась его простить, даже написала об этом книгу, но его предательство не давало ей покоя. Гленнон, которая всю жизнь пыталась всем угождать и быть во всех отношениях «хорошей женщиной» (как мы понимаем, существо это мифическое, в реальности не встречающееся), вдруг поняла, что пора бы уже этому периоду сойти на нет - у нее одна жизнь, запасной нет и не будет, и нужно наконец спросить себя «Чего я хочу?» О сложной практике обращения к себе в любой непонятной/неприятной/болезненной ситуации и написана «Неукротимая».
«Когда я увидела Эбби, гепард во мне поднял голову. Я захотела ее — впервые захотела не то, что меня научили хотеть. Я полюбила ее — впервые полюбила не того, которого должна была любить. Совместная жизнь с ней — это моя первая оригинальная идея и мое первое самостоятельное решение как свободной женщины. После тридцати лет обтачивания себя в попытках втиснуться в чужое представление о любви в моей жизни наконец появилась любовь, которая была мне впору — отлитая по моей форме, созданная моими же руками. Наконец я честно спросила у себя, чего хочу я сама, а не чего хочет от меня мир. И почувствовала, как во мне снова проснулась жизнь. Вкус свободы мне понравился. И я захотела еще».
Пожалуй, никогда я так рьяно не добавляла в избранное цитаты из книги. Если бы существовал инструмент, измеряющий количество дельных замечаний о жизни современной женщины на одну книжную страницу, то здесь бы он вышел из строя.
«В десять детям приходится распрощаться с теми, кем они являются на самом деле, и стать теми, кем их хочет видеть мир. В десять мир начинает дрессировку. В десять он усадил меня и велел вести себя тихо, а потом указал на ряд клеток, в которых мне предстояло жить:
Это — те чувства, которые тебе можно испытывать.
Это — та версия женственности, которую ты будешь показывать.
Это — идеал тела, к которому тебе нужно стремиться.
Это — то, во что ты будешь верить.
Это — те, кого ты можешь любить.
Это — те, кого ты будешь бояться.
А это — жизнь, которую ты будешь хотеть.
Устраивайся. Поначалу тебе может быть неудобно, но не бойся, со временем ты забудешь о том, что это клетка, и перестанешь ее замечать. Вскоре ты поймешь, что это и есть жизнь. Я хотела быть хорошей и добровольно сдалась в клетку. Я выбрала себе такую мелкую личность, тело, веру и чувственность, что мне пришлось втягивать живот и задерживать дыхание, чтобы в них втиснуться. Неудивительно, что очень скоро мне поплохело».
При этом книгам в духе помоги-себе-сама я не могу следовать на сто процентов, даже при наличии в них четкой и понятной мне феминисткой позиции. Любая книга этого жанра так или иначе выводит универсальную формулу достижения счастья - попробуй сделать то и это и, возможно, это поможет. Возможно, вам, как и мне, будет интересно читать книгу Дойл, но вам также может быть совершенно непонятно, как приложить ее к вашей реальности. И это нормально.
Я понимаю, в чем именно не совпадаю с Гленнон. Мне, например, не близка тема божественного, даже если бог - женщина. А ещё я не богатая интеллектуалка с американским гражданством. Но ещё я точно уверена, что эта книга лучшее, что я пока читала в этом жанре. В ней простые, но очень показательные примеры, в ней много боли и радости, в ней, кажется, нет умолчаний удобных для такого повествования. Мне хочется верить Дойл, я чувствую, что она желает мне добра. Пару откровений, которые если и не изменят жизнь, то хотя бы подскажут способ, как взглянуть на нее по-другому, я точно здесь для себя нашла.
«Каждая жизнь — это беспрецедентный эксперимент. Моя жизнь принадлежит мне и только мне. Именно поэтому я перестала спрашивать у окружающих дорогу туда, где они все равно ни разу не были. Карты не существует. Мы все — в равной степени первооткрыватели».
#зарубежнаялитература #биография #нонфикшн
Американской писательнице Гленнон Дойл было сорок лет, когда ее жизнь влетела в крутое пике: она полюбила женщину, развелась с мужем и стала собой. Никак кроме озарения этот период жизни Гленнон не назвать. Ее муж, отец троих детей, изменял ей с самого начала их брака. Она попыталась его простить, даже написала об этом книгу, но его предательство не давало ей покоя. Гленнон, которая всю жизнь пыталась всем угождать и быть во всех отношениях «хорошей женщиной» (как мы понимаем, существо это мифическое, в реальности не встречающееся), вдруг поняла, что пора бы уже этому периоду сойти на нет - у нее одна жизнь, запасной нет и не будет, и нужно наконец спросить себя «Чего я хочу?» О сложной практике обращения к себе в любой непонятной/неприятной/болезненной ситуации и написана «Неукротимая».
«Когда я увидела Эбби, гепард во мне поднял голову. Я захотела ее — впервые захотела не то, что меня научили хотеть. Я полюбила ее — впервые полюбила не того, которого должна была любить. Совместная жизнь с ней — это моя первая оригинальная идея и мое первое самостоятельное решение как свободной женщины. После тридцати лет обтачивания себя в попытках втиснуться в чужое представление о любви в моей жизни наконец появилась любовь, которая была мне впору — отлитая по моей форме, созданная моими же руками. Наконец я честно спросила у себя, чего хочу я сама, а не чего хочет от меня мир. И почувствовала, как во мне снова проснулась жизнь. Вкус свободы мне понравился. И я захотела еще».
Пожалуй, никогда я так рьяно не добавляла в избранное цитаты из книги. Если бы существовал инструмент, измеряющий количество дельных замечаний о жизни современной женщины на одну книжную страницу, то здесь бы он вышел из строя.
«В десять детям приходится распрощаться с теми, кем они являются на самом деле, и стать теми, кем их хочет видеть мир. В десять мир начинает дрессировку. В десять он усадил меня и велел вести себя тихо, а потом указал на ряд клеток, в которых мне предстояло жить:
Это — те чувства, которые тебе можно испытывать.
Это — та версия женственности, которую ты будешь показывать.
Это — идеал тела, к которому тебе нужно стремиться.
Это — то, во что ты будешь верить.
Это — те, кого ты можешь любить.
Это — те, кого ты будешь бояться.
А это — жизнь, которую ты будешь хотеть.
Устраивайся. Поначалу тебе может быть неудобно, но не бойся, со временем ты забудешь о том, что это клетка, и перестанешь ее замечать. Вскоре ты поймешь, что это и есть жизнь. Я хотела быть хорошей и добровольно сдалась в клетку. Я выбрала себе такую мелкую личность, тело, веру и чувственность, что мне пришлось втягивать живот и задерживать дыхание, чтобы в них втиснуться. Неудивительно, что очень скоро мне поплохело».
При этом книгам в духе помоги-себе-сама я не могу следовать на сто процентов, даже при наличии в них четкой и понятной мне феминисткой позиции. Любая книга этого жанра так или иначе выводит универсальную формулу достижения счастья - попробуй сделать то и это и, возможно, это поможет. Возможно, вам, как и мне, будет интересно читать книгу Дойл, но вам также может быть совершенно непонятно, как приложить ее к вашей реальности. И это нормально.
Я понимаю, в чем именно не совпадаю с Гленнон. Мне, например, не близка тема божественного, даже если бог - женщина. А ещё я не богатая интеллектуалка с американским гражданством. Но ещё я точно уверена, что эта книга лучшее, что я пока читала в этом жанре. В ней простые, но очень показательные примеры, в ней много боли и радости, в ней, кажется, нет умолчаний удобных для такого повествования. Мне хочется верить Дойл, я чувствую, что она желает мне добра. Пару откровений, которые если и не изменят жизнь, то хотя бы подскажут способ, как взглянуть на нее по-другому, я точно здесь для себя нашла.
«Каждая жизнь — это беспрецедентный эксперимент. Моя жизнь принадлежит мне и только мне. Именно поэтому я перестала спрашивать у окружающих дорогу туда, где они все равно ни разу не были. Карты не существует. Мы все — в равной степени первооткрыватели».
#зарубежнаялитература #биография #нонфикшн
Если вам захочется в это жаркое лето почитать роман, от жанровой сложности которого ваш мозг завяжется в бантик, то протяните руки в сторону «Обладать» Антонии Байетт. Английская писательница, ещё в 1990 написавшая этот текст, рассказывает историю двух вымышленных филологов, которые всю жизнь исследовали двух вымышленных викторианских поэтов - Рандольфа Падуба и Кристабель Ла Мотт. Так уж получилось, что литературоведы из века двадцатого совершенно случайно обнаружили любовные письма, которые полтора столетия назад стихотворцы писали друг другу. Помимо этой переписки Байетт выдумала и произведения обоих авторов, и научные статьи о них же.
Лично я поэтическую мудрёную часть пропускала, но вот история взаимоотношений из прошлого и настоящего, окутанная тайнами одна заковыристей другой, меня затянула. Так что я пыхтела, но читала, не понимала сложных аллюзий, но шла дальше. Короче, это была та разновидность читательских мук, которые все же можно стерпеть. Стерпеть их можно настолько, что я все же решила попозже, когда и воздух за окном, и моя черепная коробка остынут, одолеть «Деву в саду» - этот тяжеленный роман Байетт впервые вышел на русском в этом году.
Лиза из канала «я не знаю» @notknowing заметила важное про Байетт, что необходимо тут дать дисклеймером и что чувствуется в книге при описании феминистских статей о вымышленной Ла Мотт: «я немного почитала ее интервью: Байетт гордо высказывается против премии Оранж, против изучения женщинами литературы, написанной женщинами. и вообще, зачем читать неизвестных женщин, если можно почитать Пруста и других великих мертвых белых, которые научили Байетт так ловко умничать». Не круто.
#зарубежнаялитература
Лично я поэтическую мудрёную часть пропускала, но вот история взаимоотношений из прошлого и настоящего, окутанная тайнами одна заковыристей другой, меня затянула. Так что я пыхтела, но читала, не понимала сложных аллюзий, но шла дальше. Короче, это была та разновидность читательских мук, которые все же можно стерпеть. Стерпеть их можно настолько, что я все же решила попозже, когда и воздух за окном, и моя черепная коробка остынут, одолеть «Деву в саду» - этот тяжеленный роман Байетт впервые вышел на русском в этом году.
Лиза из канала «я не знаю» @notknowing заметила важное про Байетт, что необходимо тут дать дисклеймером и что чувствуется в книге при описании феминистских статей о вымышленной Ла Мотт: «я немного почитала ее интервью: Байетт гордо высказывается против премии Оранж, против изучения женщинами литературы, написанной женщинами. и вообще, зачем читать неизвестных женщин, если можно почитать Пруста и других великих мертвых белых, которые научили Байетт так ловко умничать». Не круто.
#зарубежнаялитература
В прошлом году я посмотрела фильм «Рассказ», этой весной прочитала «Трёх женщин» Лизы Таддео, вчера закончила «Мою темную Ванессу» Кейт Элизабет Расселл. Эти три истории, созданные женщинами разных возрастов, объединяет тема сексуализированного насилия. 13-летнюю Дженни растлил ее тренер по бегу, старшеклассницу Мэгги - преподаватель английского, а 15-летнюю Ванессу - 42-летний учитель литературы. В каждом из этих случаев текст/сценарий был основан на реальном опыте: фильм снят по воспоминаниям режиссёрки Дженнифер Фокс, Тадео говорила с Мэгги о ее прошлом в течение восьми лет, авторка «Ванессы» хотя и пишет в предисловии, что текст не имеет никакого к ней отношения, но позже в своём блоге признается - это произошло и с ней.
Во всех этих историях я увидела ужасающую общность - типичность насилия. Слова взрослых, желающих выдать насилие за любовь до смешного однотипны. Ты особенная, я впервые почувствовал такое к своей ученице, это должен быть наш секрет, не плачь, ты же тоже этого хотела. Хоть бери и брошюру пиши «Как опознать учителя-мудака». Чаще всего «жертв» они ищут среди не слишком социально активных школьниц - у них может быть одна лучшая подруга, а может и не быть; они чувствуют себя одинокими, их пугают сверстники своей ярко выраженной заинтересованностью сексом; у них любого вида нелады в семье. Как видите, выбор у преподавателей-мужчин всегда огромный.
Ванессе было пятнадцать, когда учитель коснулся ее голой коленки прямо посреди урока. Внимание мистера Стрейна показалось ей тем, чем оно очень хотело быть - особенным опытом, который ждал именно ее. Героиня Рассел словно заевшая пластинка на протяжении 500-страничного романа воспроизводит одну мелодию: это была любовь, я этого хотела, я не жертва. Вот только слова почти всегда расходились с ощущениями тела, которое постоянно подвергалось насилию.
«Заслоненный столом, мистер Стрейн опустил руку и мягко, опасливо погладил мое колено - так гладят собаку, которая можно взбеситься и укусить. Я не кусалась. Не шевелилась. Даже не дышала. Он продолжал писать заметки о стихотворении, поглаживая мое колено свободной рукой, и мой разум ускользнул. Он парил под потолком, и я видела себя сверху - сутулые плечи, отрешенный взгляд, ярко-рыжие волосы. <…> Я больше не была собой, не была никем. Я была красным шариком, повисшим на суку. Абсолютно пустой».
В романе несколько временных точек: от того дня, когда все началось и до того момента, когда о преступлениях Стрейна узнали тысячи людей. Между двумя этими событиями прошло семнадцать лет. Все это время Ванесса пыталась себя спасти - самообман об «отношениях с учителем» стал ее мнимым спасением. Лишь под конец ее защита дает слабину и она говорит психологу: «Мне просто действительно нужно, чтобы это была история любви». В книге очень много боли, но совершенно очевидно, что Рассел ведёт и свою героиню, и нас по пути полному светлой надежды на лучшее.
Эта книга пугающе правдоподобно позволяет читательницам на безопасном от них расстоянии увидеть зло во плоти. Начать разговор о травмирующих переживаниях и их последствиях. Но хотела ли Расселл дать нам возможность «понять» Стрейна? Точно нет. Этот роман не написан, чтобы вызвать чувство сострадания и эмпатии к учителю, который, к счастью дожил до эпохи #metoo и почувствовал, что лапать школьниц и одновременно весело жить больше не получится. У «Моей темной Ванессы», как пишет на самой последней странице сама Кейт, совсем другой адресат: «И наконец, спасибо вам, самопровозглашенных нимфетки, с которыми я познакомилась за эти годы, Лолиты, пережившие похожие истории насилия, принимаемого за любовь, и видящие в себе Долорес Гейз. Эта книга написана только для вас».
#зарубежнаялитература #феминизм
Во всех этих историях я увидела ужасающую общность - типичность насилия. Слова взрослых, желающих выдать насилие за любовь до смешного однотипны. Ты особенная, я впервые почувствовал такое к своей ученице, это должен быть наш секрет, не плачь, ты же тоже этого хотела. Хоть бери и брошюру пиши «Как опознать учителя-мудака». Чаще всего «жертв» они ищут среди не слишком социально активных школьниц - у них может быть одна лучшая подруга, а может и не быть; они чувствуют себя одинокими, их пугают сверстники своей ярко выраженной заинтересованностью сексом; у них любого вида нелады в семье. Как видите, выбор у преподавателей-мужчин всегда огромный.
Ванессе было пятнадцать, когда учитель коснулся ее голой коленки прямо посреди урока. Внимание мистера Стрейна показалось ей тем, чем оно очень хотело быть - особенным опытом, который ждал именно ее. Героиня Рассел словно заевшая пластинка на протяжении 500-страничного романа воспроизводит одну мелодию: это была любовь, я этого хотела, я не жертва. Вот только слова почти всегда расходились с ощущениями тела, которое постоянно подвергалось насилию.
«Заслоненный столом, мистер Стрейн опустил руку и мягко, опасливо погладил мое колено - так гладят собаку, которая можно взбеситься и укусить. Я не кусалась. Не шевелилась. Даже не дышала. Он продолжал писать заметки о стихотворении, поглаживая мое колено свободной рукой, и мой разум ускользнул. Он парил под потолком, и я видела себя сверху - сутулые плечи, отрешенный взгляд, ярко-рыжие волосы. <…> Я больше не была собой, не была никем. Я была красным шариком, повисшим на суку. Абсолютно пустой».
В романе несколько временных точек: от того дня, когда все началось и до того момента, когда о преступлениях Стрейна узнали тысячи людей. Между двумя этими событиями прошло семнадцать лет. Все это время Ванесса пыталась себя спасти - самообман об «отношениях с учителем» стал ее мнимым спасением. Лишь под конец ее защита дает слабину и она говорит психологу: «Мне просто действительно нужно, чтобы это была история любви». В книге очень много боли, но совершенно очевидно, что Рассел ведёт и свою героиню, и нас по пути полному светлой надежды на лучшее.
Эта книга пугающе правдоподобно позволяет читательницам на безопасном от них расстоянии увидеть зло во плоти. Начать разговор о травмирующих переживаниях и их последствиях. Но хотела ли Расселл дать нам возможность «понять» Стрейна? Точно нет. Этот роман не написан, чтобы вызвать чувство сострадания и эмпатии к учителю, который, к счастью дожил до эпохи #metoo и почувствовал, что лапать школьниц и одновременно весело жить больше не получится. У «Моей темной Ванессы», как пишет на самой последней странице сама Кейт, совсем другой адресат: «И наконец, спасибо вам, самопровозглашенных нимфетки, с которыми я познакомилась за эти годы, Лолиты, пережившие похожие истории насилия, принимаемого за любовь, и видящие в себе Долорес Гейз. Эта книга написана только для вас».
#зарубежнаялитература #феминизм
Прочитала крошечную повесть Туве Янссон с самым подходящим для июля названием «Летняя книга». В книге двадцать две истории о девочке Софии и ее бабушке, которые по стандартной схеме летние деньки проводят на даче. Только добираются они до неё не по суше, а по воде, потому что находится она на острове в Финском заливе. Так что в тексте вечно дует легкий зюйд-вест, а бабушка с внучкой любят вздремнуть в гроте (бабуля ещё любит выкурить сигаретку, но это большой секрет).
Дуэт бабушки с негнущимися ногами и любопытной до всего Софии получился у Янссон очень живым - в меру приключенческим и в меру умилительным. Старушка и девочка то ругаются, то строят свою Венецию, то вместе пишут многостраничный «Трактат о червяках, разрезанных на двое». У них разные интересы и они не всегда пересекаются. Бабушка любит почитать и полежать, а София все время в движении. София любит задавать взрослым сложные вопросы о мире: «Бабушка, а когда ты умрешь?», «Бабушка, а муравьи в раю есть?». Объяснений она требует содержательных: «Отвечай как следует». Но бабушка не спешит давать внучке прямых указаний: она и свое лично пространство, и внучкино уважает, так что не обрушивает на неё свой опыт. Да и есть у меня подозрение, что мы в любом возрасте все ещё находимся в процессе поиска ответов. Но вот волшебное очарование повседневности вам в этой повести точно повстречается.
«Летнюю книгу» Янссон написала в 1972 году, когда ей было 58 лет. У книги есть конкретный адресат - племянница Туве, дочь ее брата Ларса - София (вторая картинка - это их совместное фото, а первое - обложка шведского издания). София Янссон, между прочим, сейчас художественный директор фирмы Moomin Characters, владеющей правами на бренд Муми-троллей. В России «Летняя книга» отдельно никогда не издавалась, что странно. Я прочитала ее как часть одноименного сборника, где также есть единственный роман Туве «Город солнца» и ее дневниковые «Записки с острова», посвященные строительству летнего дома на Кловхаруне, где Туве с 1964 по 1998 годы жила вместе со своей возлюбленной, художницей Тууликки Пиетиля.
#зарубежнаялитература
Дуэт бабушки с негнущимися ногами и любопытной до всего Софии получился у Янссон очень живым - в меру приключенческим и в меру умилительным. Старушка и девочка то ругаются, то строят свою Венецию, то вместе пишут многостраничный «Трактат о червяках, разрезанных на двое». У них разные интересы и они не всегда пересекаются. Бабушка любит почитать и полежать, а София все время в движении. София любит задавать взрослым сложные вопросы о мире: «Бабушка, а когда ты умрешь?», «Бабушка, а муравьи в раю есть?». Объяснений она требует содержательных: «Отвечай как следует». Но бабушка не спешит давать внучке прямых указаний: она и свое лично пространство, и внучкино уважает, так что не обрушивает на неё свой опыт. Да и есть у меня подозрение, что мы в любом возрасте все ещё находимся в процессе поиска ответов. Но вот волшебное очарование повседневности вам в этой повести точно повстречается.
«Летнюю книгу» Янссон написала в 1972 году, когда ей было 58 лет. У книги есть конкретный адресат - племянница Туве, дочь ее брата Ларса - София (вторая картинка - это их совместное фото, а первое - обложка шведского издания). София Янссон, между прочим, сейчас художественный директор фирмы Moomin Characters, владеющей правами на бренд Муми-троллей. В России «Летняя книга» отдельно никогда не издавалась, что странно. Я прочитала ее как часть одноименного сборника, где также есть единственный роман Туве «Город солнца» и ее дневниковые «Записки с острова», посвященные строительству летнего дома на Кловхаруне, где Туве с 1964 по 1998 годы жила вместе со своей возлюбленной, художницей Тууликки Пиетиля.
#зарубежнаялитература
В прошлом году дизайнерское бюро Minalima (именно они создавали мир Хогвартса и всего вокруг) решили переиздать всю поттериану с собственными иллюстрациями. Я долга себя переубеждала, что мне это не нужно, дорого и вообще, но красота этой книги в итоге победила. Извиняюсь заранее, если фотофиксацией этой прекрасности посею хаос и в вашей гриффиндорской/слизеринской/когтевранской/пуффендуйской душе.
«Замри» Нина Лакур
Читая книги о трагедии, в основе которых надежда и воля к жизни, я в очередной раз убеждаюсь, что боль и радость вечные подруги. Сначала одна мелькнёт за поворотом, а потом другая спешит навстречу.
Лучшая подруга старшеклассницы Кейтлин покончила с собой. Ингрид с девяти лет лечилась от клинической депрессии, но этого оказалось недостаточно. После ее внезапной смерти лавина боли накрыла ее родителей, Кейтлин, парня, с которым она так и не решилась заговорить, и одноклассников, которые так и не успели с ней подружиться.
В послесловии к роману Нина Лакур пишет о собственном опыте потери (роман «Замри» вышел впервые в 2009 году, а часть с ее объяснениями появилась в переиздании 2019-го). Один из ее ровесников покончил с собой, когда они учились в девятом классе. Скотт не был ее лучшим другом, но мысли о невозможности его взросления вместе с ней и другими ребятами, не отпускали ее многие годы.
«Со смерти Скотта прошло больше двадцати лет. Мы были так молоды — почти дети. И пусть мы никогда не болтали с ним по телефону. Пусть мы не были близкими друзьями. Важно то, что его больше нет в этом мире и никогда не будет. Он был, а потом его не стало, и мы лишились возможности взрослеть вместе с ним, учиться рядом с ним в библиотеке, гулять с ним после премьеры школьной постановки, оставлять в его выпускном альбоме воспоминания о четырех годах совместной учебы, стоять рядом с ним под звездами, подниматься с ним на сцену на выпускном, обнимать его на прощание, зная, что каждый из нас отправляется в самостоятельное путешествие и, возможно, это наша последняя встреча. И пусть мы покидаем родные города, редко поддерживаем связь со старыми знакомыми и даже не мечтаем о том, чтобы посетить встречу выпускников, но то, какими мы стали, зависит от людей, в окружении которых мы росли. Мы со Скоттом были знакомы совсем недолго, но он изменил меня к лучшему. А потом он умер, и я узнала, что такое скорбь. Я никогда не забуду, как его гроб опускался в землю. Наверное, я никогда не смогу отпустить этот момент. Но я хотела попытаться — и написала эту книгу»
Смерть близкого человека, особенно в самом начале его жизни - это максимально несправедливо. И я считаю очень важным не только говорить о том по каким причинам это может произойти и какими способами трагедию можно предотвратить, но и показывать, как с этой болью дальше жить, как ее проживать. Очевидно, что по волшебному стечению обстоятельств горе не забудется, не исчезнет бесследно. Оно будет следовать за вами будто призрак, и лучшее попытаться как можно скорее найти способ, а может даже и не один, как с этим справляться (навряд ли этот процесс можно завершить). Кейтлин помогла забота родителей, новая лучшая подруга и ее готовность поделиться с ней собственным опытом проживания потери, и два ее увлечения - плотничество и фотография. Кейтлин строила дом на дереве и придумывала памятную серию фотографий в честь Ингрид, а ещё заново училась доверять людям, прислушивалась к себе в самые тяжёлые моменты, злилась на весь мир и влюбилась. Мне хочется верить, что и сама эта книга, оказавшись перед нуждающимся в ней человеком, сможет ему помочь.
Это уже второй роман Нины Лакур, который я прочитала, и каждый раз она пишет о сложных периодах в биографии своих героинь. Им больно, обидно и тяжело, но как хорошо, что у них есть силы делать шажочки в сторону других эмоций.
#зарубежнаялитература
Читая книги о трагедии, в основе которых надежда и воля к жизни, я в очередной раз убеждаюсь, что боль и радость вечные подруги. Сначала одна мелькнёт за поворотом, а потом другая спешит навстречу.
Лучшая подруга старшеклассницы Кейтлин покончила с собой. Ингрид с девяти лет лечилась от клинической депрессии, но этого оказалось недостаточно. После ее внезапной смерти лавина боли накрыла ее родителей, Кейтлин, парня, с которым она так и не решилась заговорить, и одноклассников, которые так и не успели с ней подружиться.
В послесловии к роману Нина Лакур пишет о собственном опыте потери (роман «Замри» вышел впервые в 2009 году, а часть с ее объяснениями появилась в переиздании 2019-го). Один из ее ровесников покончил с собой, когда они учились в девятом классе. Скотт не был ее лучшим другом, но мысли о невозможности его взросления вместе с ней и другими ребятами, не отпускали ее многие годы.
«Со смерти Скотта прошло больше двадцати лет. Мы были так молоды — почти дети. И пусть мы никогда не болтали с ним по телефону. Пусть мы не были близкими друзьями. Важно то, что его больше нет в этом мире и никогда не будет. Он был, а потом его не стало, и мы лишились возможности взрослеть вместе с ним, учиться рядом с ним в библиотеке, гулять с ним после премьеры школьной постановки, оставлять в его выпускном альбоме воспоминания о четырех годах совместной учебы, стоять рядом с ним под звездами, подниматься с ним на сцену на выпускном, обнимать его на прощание, зная, что каждый из нас отправляется в самостоятельное путешествие и, возможно, это наша последняя встреча. И пусть мы покидаем родные города, редко поддерживаем связь со старыми знакомыми и даже не мечтаем о том, чтобы посетить встречу выпускников, но то, какими мы стали, зависит от людей, в окружении которых мы росли. Мы со Скоттом были знакомы совсем недолго, но он изменил меня к лучшему. А потом он умер, и я узнала, что такое скорбь. Я никогда не забуду, как его гроб опускался в землю. Наверное, я никогда не смогу отпустить этот момент. Но я хотела попытаться — и написала эту книгу»
Смерть близкого человека, особенно в самом начале его жизни - это максимально несправедливо. И я считаю очень важным не только говорить о том по каким причинам это может произойти и какими способами трагедию можно предотвратить, но и показывать, как с этой болью дальше жить, как ее проживать. Очевидно, что по волшебному стечению обстоятельств горе не забудется, не исчезнет бесследно. Оно будет следовать за вами будто призрак, и лучшее попытаться как можно скорее найти способ, а может даже и не один, как с этим справляться (навряд ли этот процесс можно завершить). Кейтлин помогла забота родителей, новая лучшая подруга и ее готовность поделиться с ней собственным опытом проживания потери, и два ее увлечения - плотничество и фотография. Кейтлин строила дом на дереве и придумывала памятную серию фотографий в честь Ингрид, а ещё заново училась доверять людям, прислушивалась к себе в самые тяжёлые моменты, злилась на весь мир и влюбилась. Мне хочется верить, что и сама эта книга, оказавшись перед нуждающимся в ней человеком, сможет ему помочь.
Это уже второй роман Нины Лакур, который я прочитала, и каждый раз она пишет о сложных периодах в биографии своих героинь. Им больно, обидно и тяжело, но как хорошо, что у них есть силы делать шажочки в сторону других эмоций.
#зарубежнаялитература
Гуляя по «Подписным изданиям», я обнаружила на книге норвежской писательницы Труде Марстейн «Всё, что у меня есть» чёрный стикер вот с таким отзывом: «"Нормальные люди” для тех, кто уже повзрослел». Вот и правда, пора бы и разбавить драмы подростков и двадцатилетних, когда самой вот-вот стукнет 30 лет.
Моника - главная героиня книги из скандинавского пригорода. В первой главе ей тринадцать лет, в последней - пятьдесят восемь. Она свободно блуждает по своей жизни - из настоящего в прошлое и обратно: вот она устроилась на первую работу, вышла замуж, родила ребенка, развелась, потеряла отца, а затем и мать. Приготовьтесь снова и снова путаться в ее родственниках, друзьях и их детях. Все-таки 500 страниц и сорок пять лет жизни - сложно уследить за новой племянницей или племянником. Женщина Моника совсем не героическая - живет обычную жизнь, за что ей спасибо. Ошибается в выборе партнеров чаще, чем хотелось бы. Совершенно не ладит с дочерью. Испытывает угрызения совести чаще, чем радуется собственным успехам. Реальное положение дел выглядывает с каждого абзаца.
«Как много времени я потратила за эти годы, применяя все мои эмоциональные и интеллектуальные познания, умения и опыт на то, чтобы поточнее сформулировать истинные суждения о самой себе: я в этом мире, я на определенной стадии жизни, я и мои отношения с дочерью, матерью, сёстрами, с возлюбленными - нынешними и бывшими, с коллегами и соседями. Я искала и находила сложные модели рассуждения и следовала им, но когда удавалось наконец добиться рациональных и доступных формулировок, они тут же превращались в банальные общие истины, которые знают все и которые касаются вообще кого угодно. Например: я стремлюсь к тому, чтобы меня заметили, уделили внимания, но когда в конце концов добиваюсь этого, мне это уже ни к чему. Или: когда я увидела, как болеют и умирают мои родители, я впервые поняла, что это произойдёт и со мной. Или мысли о себе как о матери: я использую все избитые фразы и реакции, которые я обещала себе никогда не использовать».
Мне в компании Моники было ок. Как говорит Леночка из канала «Вычитала», натягивание опыта героини на себя с трудом, но в паре моментов все же состоялось. Вопросы без ответов о собственной жизни я себе задаю с частотой раз в месяц, а уж моя комнатка самобичевания выглядит просто фантастически обустроенной. В целом книга не дает откровений на год вперед, зато дарит необходимое ощущение проживания всякого - хорошего, плохого, обычного. На примере Моники очень ясно видно, как со временем мы одновременно способны поменять свои взгляды на что-либо, но при этом и те же самые ошибки совершить не прочь. Наши мысли и поступки - вот все, что у нас есть. И лучше бы нам на самих себя наезжать пореже, ведь мы себе самые преданные собеседницы.
#зарубежнаялитература
Моника - главная героиня книги из скандинавского пригорода. В первой главе ей тринадцать лет, в последней - пятьдесят восемь. Она свободно блуждает по своей жизни - из настоящего в прошлое и обратно: вот она устроилась на первую работу, вышла замуж, родила ребенка, развелась, потеряла отца, а затем и мать. Приготовьтесь снова и снова путаться в ее родственниках, друзьях и их детях. Все-таки 500 страниц и сорок пять лет жизни - сложно уследить за новой племянницей или племянником. Женщина Моника совсем не героическая - живет обычную жизнь, за что ей спасибо. Ошибается в выборе партнеров чаще, чем хотелось бы. Совершенно не ладит с дочерью. Испытывает угрызения совести чаще, чем радуется собственным успехам. Реальное положение дел выглядывает с каждого абзаца.
«Как много времени я потратила за эти годы, применяя все мои эмоциональные и интеллектуальные познания, умения и опыт на то, чтобы поточнее сформулировать истинные суждения о самой себе: я в этом мире, я на определенной стадии жизни, я и мои отношения с дочерью, матерью, сёстрами, с возлюбленными - нынешними и бывшими, с коллегами и соседями. Я искала и находила сложные модели рассуждения и следовала им, но когда удавалось наконец добиться рациональных и доступных формулировок, они тут же превращались в банальные общие истины, которые знают все и которые касаются вообще кого угодно. Например: я стремлюсь к тому, чтобы меня заметили, уделили внимания, но когда в конце концов добиваюсь этого, мне это уже ни к чему. Или: когда я увидела, как болеют и умирают мои родители, я впервые поняла, что это произойдёт и со мной. Или мысли о себе как о матери: я использую все избитые фразы и реакции, которые я обещала себе никогда не использовать».
Мне в компании Моники было ок. Как говорит Леночка из канала «Вычитала», натягивание опыта героини на себя с трудом, но в паре моментов все же состоялось. Вопросы без ответов о собственной жизни я себе задаю с частотой раз в месяц, а уж моя комнатка самобичевания выглядит просто фантастически обустроенной. В целом книга не дает откровений на год вперед, зато дарит необходимое ощущение проживания всякого - хорошего, плохого, обычного. На примере Моники очень ясно видно, как со временем мы одновременно способны поменять свои взгляды на что-либо, но при этом и те же самые ошибки совершить не прочь. Наши мысли и поступки - вот все, что у нас есть. И лучше бы нам на самих себя наезжать пореже, ведь мы себе самые преданные собеседницы.
#зарубежнаялитература
Привет, читательницы и читатели! У меня сегодня день рождения, и я хочу поделиться списком книг, которые к моим тридцати годам я могу отнести к важным мыслительным остановкам. С какими-то из них я прожила несколько десятилетий, а какие-то дочитала буквально вчера, но встреча с каждой была важным событием. Чтение для меня сегодняшней – это очень большая поддержка. Я точно знаю, что как бы не складывалась моя реальная жизнь, но в книгах я всегда смогу найти те самые слова и мысли для нынешней или будущей себя. Надеюсь, с вами такое тоже случается! Итак, список 📚
Лена Климова «Настоящая девчонка. Книга о тебе»
Мари Дарьесек «Быть здесь уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер»
Все книги о Гарри Поттере
Мари-Од Мюрай «Мисс Черити»
Ольга Токарчук «Бегуны»
Джессика Брудер «Земля кочевников»
Евгения Гинзбург «Крутой маршрут»
Ирина Ратушинская «Серый - цвет надежды»
Оксана Васякина «Рана»
Али Бенджамин «Доклад о медузах»
Селеста Инг «Все, чего я не сказала»
Виржини Депант «Кинг-Конг-теория»
Джоанна Расс How to suppress women's writing
Вирджиния Вулф «Своя комната»
Юлия Никитина «Полуночная земля»
Гленнон Дойл «Неукротимая»
Лив Стремквист «Плод познания»
Хелен Макдональд «Я» значит «ястреб»
Хан Ган «Вегетарианка»
Эмили Нагоски «Как хочет женщина»
Роксана Гей Bad feminist
Кармен Мария Мачадо «Дом иллюзий»
Ольга Лаврентьева «Сурвило»
Кэролайн Криадо Перес «Невидимые женщины»
Копенгагенская трилогия Тове Дитлевсен
Дарья Доцук «Голос»
Лиза Ко «Беспокойные»
Корделия Файн «Тестостерон Рекс. Мифы и правда о гендерном сознании»
Катрин Марсал «Кто готовил Адаму Смиту?»
Джесси Беринг «Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся»
Ребекка Солнит «Мужчины учат меня жить»
Миа Канкимияки «Женщины, о которых думаю ночами»
Ева Иллуз «Почему любовь ранит?»
Трилогия Филипа Пулмана «Темные начала»
Туве Янссон и муми-тролли
Туула Карьялайнен «Туве Янссон. Работай и люби»
#списки
Лена Климова «Настоящая девчонка. Книга о тебе»
Мари Дарьесек «Быть здесь уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер»
Все книги о Гарри Поттере
Мари-Од Мюрай «Мисс Черити»
Ольга Токарчук «Бегуны»
Джессика Брудер «Земля кочевников»
Евгения Гинзбург «Крутой маршрут»
Ирина Ратушинская «Серый - цвет надежды»
Оксана Васякина «Рана»
Али Бенджамин «Доклад о медузах»
Селеста Инг «Все, чего я не сказала»
Виржини Депант «Кинг-Конг-теория»
Джоанна Расс How to suppress women's writing
Вирджиния Вулф «Своя комната»
Юлия Никитина «Полуночная земля»
Гленнон Дойл «Неукротимая»
Лив Стремквист «Плод познания»
Хелен Макдональд «Я» значит «ястреб»
Хан Ган «Вегетарианка»
Эмили Нагоски «Как хочет женщина»
Роксана Гей Bad feminist
Кармен Мария Мачадо «Дом иллюзий»
Ольга Лаврентьева «Сурвило»
Кэролайн Криадо Перес «Невидимые женщины»
Копенгагенская трилогия Тове Дитлевсен
Дарья Доцук «Голос»
Лиза Ко «Беспокойные»
Корделия Файн «Тестостерон Рекс. Мифы и правда о гендерном сознании»
Катрин Марсал «Кто готовил Адаму Смиту?»
Джесси Беринг «Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся»
Ребекка Солнит «Мужчины учат меня жить»
Миа Канкимияки «Женщины, о которых думаю ночами»
Ева Иллуз «Почему любовь ранит?»
Трилогия Филипа Пулмана «Темные начала»
Туве Янссон и муми-тролли
Туула Карьялайнен «Туве Янссон. Работай и люби»
#списки
Кочевники, трудопутники, бродяги, цыгане, американские беженцы, зажиточные бездомные, сезонные бродяжки. Этот длинный ряд определений относится к новой субкультуре в США, представители которой живут в «домах на колесах». Может показаться, что это очередной вид ретрита для обеспеченных американцев, но нет. Беспечные путешественники может и существуют, но к ним присоединяются все новые вынужденные кочевники. В причинах отказа своих соотечественников от оседлого образа жизни решила разобраться журналистка Джессика Брудер. В 2014 году она села в машину и начала работу над книгой «Земля кочевников» — ее полевое исследование продлилось три года.
Главной героиней Брудер выбрала Линду Мэй, которая задумалась о кочевом образе жизни после шестидесятого дня рождения. Как и многие представители среднего класса, снова оставшись без работы, она оказалась в тупике: «Что ты выберешь, еду или зубные пломбы? Заплатишь по кредиту или по счету за электричество? Выплатишь кредит за машину или купишь лекарства? Заплатишь за квартиру или по кредиту за обучение?» Линда переходила с одной работы на другую всю свою жизнь, но никакими сбережениями не обладала - только долгами.
«Как и Линда, многие из этих неприкаянных душ искали спасения от экономического парадокса: тандема растущих цен на жилье и фиксированных зарплат — неустрашимой силы, надвигающейся на недвижимый объект. Они чувствовали, что попали в тиски, сутками трудясь на утомительных, тянущих жилы работах за зарплату, которая едва покрывала стоимость аренды или ипотечный взнос, без всякой надежды в дальнейшем улучшить свое положений и без гарантий какой-либо пенсии <…> Многие из тех, кого я встречала, считали, что слишком долго играли в одни ворота. И они нашли способ сломать систему. Они отказались от привычных «коробок» и сбросили с себя оковы арендной платы и кредитов. Они переселились в фургоны, грузовички и трейлеры, путешествуют с места на место вслед за хорошей погодой и зарабатывают себе на полный бак на сезонных работах. Линда — представитель этого племени. Она едет на запад, и я следую за ней»
Несмотря на то, что путь, выбранный Линдой и другими героинями и героями книги, предполагал некоторую свободу от многих бед, назвать его простым Брудер не торопится. Сложностей хватает: от внезапных неисправностей в машине посреди пустыни до преследований полиции и нападок прохожих. Джессика много общается с кочевниками со стажем, но также проверяет условия их образа жизни на себе — покупает фургон, который пытается обустроить всем необходимым, и устраивается на работу на склад Амазона и в компанию по сбору свеклы. Спойлер: почти всегда ей было тяжело, а ведь у неё вагон привелегии, включая возраст.
Биографии кочевников и свои собственные наблюдения Джессика умело сочетает с подробным рассказом об истории и идеологах этой субкультуры. Есть в книге и захватывающая часть о пенсионной реформе в США. Кроме глубокого погружения в материал, мне очень понравилось присутствие в тексте гендерной и расовой проблематики. Например, в первой главе, говоря о финансовом положении Линды, авторка не забывает упомянуть что:
«По данным переписи 2015 года, из всех одиноких пожилых женщин чуть ли не каждая пятая живет за чертой бедности. А если говорить о социальных выплатах, то женщины в среднем получают в месяц на 341 доллар меньше из-за более низких отчислений, разницы в зарплатах, о которой обычно не говорят. В 2015 году на каждый доллар, заработанный мужчинами, приходилось 80 «женских» центов. К тому же женщины чаще бесплатно сидят с детьми и пожилыми родственниками (Линда не только вырастила двух дочек, но и позже стала круглосуточной сиделкой для своей матери, у которой в середине 1990-х начал резко прогрессировать рак мозга)».
При всей бедственности положения миллионов американцев, с определенного ракурса чтение все же выходит духоподъёмным: каким бы способом жизнь не катилась в бездну, пока есть силы, люди будут искать способы приспособиться и к ней.
#зарубежнаялитература #нонфикшн
Главной героиней Брудер выбрала Линду Мэй, которая задумалась о кочевом образе жизни после шестидесятого дня рождения. Как и многие представители среднего класса, снова оставшись без работы, она оказалась в тупике: «Что ты выберешь, еду или зубные пломбы? Заплатишь по кредиту или по счету за электричество? Выплатишь кредит за машину или купишь лекарства? Заплатишь за квартиру или по кредиту за обучение?» Линда переходила с одной работы на другую всю свою жизнь, но никакими сбережениями не обладала - только долгами.
«Как и Линда, многие из этих неприкаянных душ искали спасения от экономического парадокса: тандема растущих цен на жилье и фиксированных зарплат — неустрашимой силы, надвигающейся на недвижимый объект. Они чувствовали, что попали в тиски, сутками трудясь на утомительных, тянущих жилы работах за зарплату, которая едва покрывала стоимость аренды или ипотечный взнос, без всякой надежды в дальнейшем улучшить свое положений и без гарантий какой-либо пенсии <…> Многие из тех, кого я встречала, считали, что слишком долго играли в одни ворота. И они нашли способ сломать систему. Они отказались от привычных «коробок» и сбросили с себя оковы арендной платы и кредитов. Они переселились в фургоны, грузовички и трейлеры, путешествуют с места на место вслед за хорошей погодой и зарабатывают себе на полный бак на сезонных работах. Линда — представитель этого племени. Она едет на запад, и я следую за ней»
Несмотря на то, что путь, выбранный Линдой и другими героинями и героями книги, предполагал некоторую свободу от многих бед, назвать его простым Брудер не торопится. Сложностей хватает: от внезапных неисправностей в машине посреди пустыни до преследований полиции и нападок прохожих. Джессика много общается с кочевниками со стажем, но также проверяет условия их образа жизни на себе — покупает фургон, который пытается обустроить всем необходимым, и устраивается на работу на склад Амазона и в компанию по сбору свеклы. Спойлер: почти всегда ей было тяжело, а ведь у неё вагон привелегии, включая возраст.
Биографии кочевников и свои собственные наблюдения Джессика умело сочетает с подробным рассказом об истории и идеологах этой субкультуры. Есть в книге и захватывающая часть о пенсионной реформе в США. Кроме глубокого погружения в материал, мне очень понравилось присутствие в тексте гендерной и расовой проблематики. Например, в первой главе, говоря о финансовом положении Линды, авторка не забывает упомянуть что:
«По данным переписи 2015 года, из всех одиноких пожилых женщин чуть ли не каждая пятая живет за чертой бедности. А если говорить о социальных выплатах, то женщины в среднем получают в месяц на 341 доллар меньше из-за более низких отчислений, разницы в зарплатах, о которой обычно не говорят. В 2015 году на каждый доллар, заработанный мужчинами, приходилось 80 «женских» центов. К тому же женщины чаще бесплатно сидят с детьми и пожилыми родственниками (Линда не только вырастила двух дочек, но и позже стала круглосуточной сиделкой для своей матери, у которой в середине 1990-х начал резко прогрессировать рак мозга)».
При всей бедственности положения миллионов американцев, с определенного ракурса чтение все же выходит духоподъёмным: каким бы способом жизнь не катилась в бездну, пока есть силы, люди будут искать способы приспособиться и к ней.
На фото: Линда и Коко#зарубежнаялитература #нонфикшн
Новая книга, новое имя, новый жанр - все это «Зами: как по-новому писать мое имя» Одри Лорд
Биомифография - так писательница, поэтесса и воительница Одри Лорд определила жанр своей экспериментальной прозаической книги, которую она написала в 1982 году. Кроме того, что в романе соединились миф и автобиография, в нем главной стала и моя любимая тема в литературе - самопознание. Одри росла в Нью-Йорке, ее юность пришлась на расистские и гомофобные 1950-е. Как чёрная и гомосексуальная женщина она все время ощущала свою непохожесть, но именно через различия она определяла себя, раз за разом все четче понимая, кто же она такая есть в этом многообразии подходящих ей определений. И пусть белые девушки, с которыми она то и дело вступала в отношения, постоянно подчеркивали, что гомосексуальность это такое же усложняющее жизнь обстоятельство, как и цвет кожи, она никогда так не думала. Одри знала с десяток историй, которые живописно представят в чем разница между чёрной и белой квир-женщинами.
«Я была лесбиянкой и Черной. Последнее было неизменно: мои доспехи, мантия, стена.Часто, когда мне доставало дурного вкуса упомянуть об этом в разговоре с другими лесбиянками, не-Черными, я чувствовала, что отчасти предаю священные узы лесбийства — узы, которых, как я знала, мне было недостаточно. <...> Парадоксально, но, приняв свою позицию как обособленную и от общества в целом, и от отдельных сообществ — Черного или гомосексуального, — я поняла, что не надо было так стараться. Быть принятой. Выглядеть фэм. Быть гетеросексуальной. Выглядеть гетеросексуальной. Быть приличной. Выглядеть «хорошо». Нравиться. Быть любимой. Быть одобряемой. Чего я не понимала — так это того, скольких трудов мне стоило оставаться живой, или, точнее, оставаться человеком. И насколько от этого я стала сильной»
Именно чёрные феминистки несколько десятилетий назад положили начало интерсекциональности — подходу, который учитывает разные формы дискриминации, одновременно воздействовавшие на одного человека в зависимости от его гендера, расы, класса и так далее. Единого женского опыта нет, как нет и единого женского опыта для черных женщин. За нехудожественной историей советую заглянуть на «Утопию» и почитать статью Ланы Узарашвили про историю черного феминизма и его влияние на небелые феминизмы в России. Текст Одри Лорд - это художественное проживание различного в пределах одной биографии. Жизнь Лорд - ещё одна деталь сложной мозаики под названием «человечество».
«Быть женщинами сообща — недостаточно. Мы были разными. Быть лесбиянками сообща — недостаточно. Мы были разными. Быть Черными сообща — недостаточно. Мы были иными.Быть Черными женщинами сообща — недостаточно. Мы были разными.Быть Черными лесбиянками сообща — недостаточно. Мы были разными. Каждая руководствовалась своими нуждами и целями и вступала во множество коалиций.Некоторым из нас инстинкт самосохранения подсказывал, что мы не можем себе позволить остановиться на одном простом определении, одной узкой самоидентификации. В «Баге», в колледже Хантер, в Гарлеме, в библиотеке — везде оставалось по куску настоящей меня, и они множились и множились. Потребовалось время, чтобы понять: наше особое место было именно домом разнообразных различий, а не убежищем для какого-то одного из них»
И классная опция для тех, кто живет в Москве: «Зами» мы будем обсуждать в книжном клубе, который мне очень-очень нравится (я однажды про него рассказывали и многие писали, что тоже хотят, так что напоминаю). Зарегистрироваться можно по ссылке.
#зарубежнаялитература
Биомифография - так писательница, поэтесса и воительница Одри Лорд определила жанр своей экспериментальной прозаической книги, которую она написала в 1982 году. Кроме того, что в романе соединились миф и автобиография, в нем главной стала и моя любимая тема в литературе - самопознание. Одри росла в Нью-Йорке, ее юность пришлась на расистские и гомофобные 1950-е. Как чёрная и гомосексуальная женщина она все время ощущала свою непохожесть, но именно через различия она определяла себя, раз за разом все четче понимая, кто же она такая есть в этом многообразии подходящих ей определений. И пусть белые девушки, с которыми она то и дело вступала в отношения, постоянно подчеркивали, что гомосексуальность это такое же усложняющее жизнь обстоятельство, как и цвет кожи, она никогда так не думала. Одри знала с десяток историй, которые живописно представят в чем разница между чёрной и белой квир-женщинами.
«Я была лесбиянкой и Черной. Последнее было неизменно: мои доспехи, мантия, стена.Часто, когда мне доставало дурного вкуса упомянуть об этом в разговоре с другими лесбиянками, не-Черными, я чувствовала, что отчасти предаю священные узы лесбийства — узы, которых, как я знала, мне было недостаточно. <...> Парадоксально, но, приняв свою позицию как обособленную и от общества в целом, и от отдельных сообществ — Черного или гомосексуального, — я поняла, что не надо было так стараться. Быть принятой. Выглядеть фэм. Быть гетеросексуальной. Выглядеть гетеросексуальной. Быть приличной. Выглядеть «хорошо». Нравиться. Быть любимой. Быть одобряемой. Чего я не понимала — так это того, скольких трудов мне стоило оставаться живой, или, точнее, оставаться человеком. И насколько от этого я стала сильной»
Именно чёрные феминистки несколько десятилетий назад положили начало интерсекциональности — подходу, который учитывает разные формы дискриминации, одновременно воздействовавшие на одного человека в зависимости от его гендера, расы, класса и так далее. Единого женского опыта нет, как нет и единого женского опыта для черных женщин. За нехудожественной историей советую заглянуть на «Утопию» и почитать статью Ланы Узарашвили про историю черного феминизма и его влияние на небелые феминизмы в России. Текст Одри Лорд - это художественное проживание различного в пределах одной биографии. Жизнь Лорд - ещё одна деталь сложной мозаики под названием «человечество».
«Быть женщинами сообща — недостаточно. Мы были разными. Быть лесбиянками сообща — недостаточно. Мы были разными. Быть Черными сообща — недостаточно. Мы были иными.Быть Черными женщинами сообща — недостаточно. Мы были разными.Быть Черными лесбиянками сообща — недостаточно. Мы были разными. Каждая руководствовалась своими нуждами и целями и вступала во множество коалиций.Некоторым из нас инстинкт самосохранения подсказывал, что мы не можем себе позволить остановиться на одном простом определении, одной узкой самоидентификации. В «Баге», в колледже Хантер, в Гарлеме, в библиотеке — везде оставалось по куску настоящей меня, и они множились и множились. Потребовалось время, чтобы понять: наше особое место было именно домом разнообразных различий, а не убежищем для какого-то одного из них»
И классная опция для тех, кто живет в Москве: «Зами» мы будем обсуждать в книжном клубе, который мне очень-очень нравится (я однажды про него рассказывали и многие писали, что тоже хотят, так что напоминаю). Зарегистрироваться можно по ссылке.
#зарубежнаялитература
Язык определяет сознание. С этой формулировкой мне никогда не хотелось спорить. Я обращаю внимание на слова других и анализирую свои. Что они значат, обидные ли они, кто именно их произносит и в каких случаях - вопросов к словам может быть множество. Один особенный нашёлся у британской писательницы Пип Уильямс: как определения слов определяют нас? Он привёл ее к реальной истории «Оксфордского словаря английского языка». Первый том первого издания вышел в 1888 году, последний, двенадцатый - в 1928. Когда Уильямс взглянула на официальные источники, то в глаза ей бросилась одна особенность: все редакторы, большинство помощников редакторов, большинство корреспондентов по всему миру, которые присылали в Оксфорд слова, которые по их мнению должны были быть включены в словарь, были белыми мужчинами. Даже большинство книг, руководств, газетных статей, из которых брались примеры использования слов (источник всегда должен был быть хоть где-то напечатанным) были написаны мужчинами. А что же женщины? Они тоже работали над словарем все эти сорок лет, просто в официальную историю они как обычно не попали.
В романе Пип Уильямс «Потерянные слова» много реальных женщин, которые работали над словарем, но главная героиня - Эсме - вымышленная. Она дочь лексикографа и большую часть детства провела играя под столом, за которым сидели ученые мужи, отбирающие английские слова для своего многотомного талмуда. Эсме росла в окружении слов и важности их роли в жизни людей. Однако достаточно быстро она поняла, что не все слова одинаково важны, а официальное значение слова может отличаться от того, что существует за пределами книг: «слова образованных людей по умолчанию важнее, чем слова простого народа и женщин в том числе». Так началась ее работа над составлением «Словаря потерянных слов». Вот несколько примеров из него:
СЕСТРЫ
Женщины, объединённые общей политической целью; соратницы.
«Сёстры, спасибо, что присоединились к борьбе»
Тильда Тейлор, 1906
ИЗМОТАННЫЙ
«Я встаю до рассвета, чтобы натопить большой дом и приготовить еду для всей семьи, прежде чем они откроют глаза, и я не ложусь спать, пока они не уснут. Уже с середины дня я чувствую себя ни на что не годной и измотанной, как загнанная лошадь».
Лиззи Лестер, 1902
ШЕВЕЛЕНИЕ
Первые признаки движения плода.
«Там есть шевеления. Это значит, что ребёнок решил остаться».
Миссис Смит, 1907
Слова приходили к Эсме разными путями: одни она слышала на собраниях суфражисток, другие на рынке, куда ходила вместе со своей подругой Лиззи, а третьи в доме акушерки, к которой она пришла за помощью. И пусть мне не всегда были понятны причины и следствия некоторых поступков героев романа, но идея, вплетенная в эти страницы, мне близка. Даже такой, казалось бы, точный и бесстрастный вид литературы как словарь - это прямое продолжение тех людей, что его пишут, и тех идей, что они поддерживают. Будьте бдительны! Сексизм и в словарь пролезет.
Вот, кстати, одно «интересное» определение из толкового словаря Ожегова:
ЖЕНЩИНА, ы, ж.
1. Лицо, противоположное мужчине по полу, та, к-рая рожает детей и кормит их грудью. ж. равноправна с мужчиной. Ж.-мать. Ищите женщину! (говорится как намёк на то, что какое-н. неясное, запутанное дело не обошлось без женского участия; шутл.).
2. Лицо женского пола, вступившее в брачные отношения. Она стала женщиной. | прил. женский, ая, ое. ж. пол. Женские болезни. Международный ж. день (8 Марта).
#зарубежнаялитература #роман
В романе Пип Уильямс «Потерянные слова» много реальных женщин, которые работали над словарем, но главная героиня - Эсме - вымышленная. Она дочь лексикографа и большую часть детства провела играя под столом, за которым сидели ученые мужи, отбирающие английские слова для своего многотомного талмуда. Эсме росла в окружении слов и важности их роли в жизни людей. Однако достаточно быстро она поняла, что не все слова одинаково важны, а официальное значение слова может отличаться от того, что существует за пределами книг: «слова образованных людей по умолчанию важнее, чем слова простого народа и женщин в том числе». Так началась ее работа над составлением «Словаря потерянных слов». Вот несколько примеров из него:
СЕСТРЫ
Женщины, объединённые общей политической целью; соратницы.
«Сёстры, спасибо, что присоединились к борьбе»
Тильда Тейлор, 1906
ИЗМОТАННЫЙ
«Я встаю до рассвета, чтобы натопить большой дом и приготовить еду для всей семьи, прежде чем они откроют глаза, и я не ложусь спать, пока они не уснут. Уже с середины дня я чувствую себя ни на что не годной и измотанной, как загнанная лошадь».
Лиззи Лестер, 1902
ШЕВЕЛЕНИЕ
Первые признаки движения плода.
«Там есть шевеления. Это значит, что ребёнок решил остаться».
Миссис Смит, 1907
Слова приходили к Эсме разными путями: одни она слышала на собраниях суфражисток, другие на рынке, куда ходила вместе со своей подругой Лиззи, а третьи в доме акушерки, к которой она пришла за помощью. И пусть мне не всегда были понятны причины и следствия некоторых поступков героев романа, но идея, вплетенная в эти страницы, мне близка. Даже такой, казалось бы, точный и бесстрастный вид литературы как словарь - это прямое продолжение тех людей, что его пишут, и тех идей, что они поддерживают. Будьте бдительны! Сексизм и в словарь пролезет.
Вот, кстати, одно «интересное» определение из толкового словаря Ожегова:
ЖЕНЩИНА, ы, ж.
1. Лицо, противоположное мужчине по полу, та, к-рая рожает детей и кормит их грудью. ж. равноправна с мужчиной. Ж.-мать. Ищите женщину! (говорится как намёк на то, что какое-н. неясное, запутанное дело не обошлось без женского участия; шутл.).
2. Лицо женского пола, вступившее в брачные отношения. Она стала женщиной. | прил. женский, ая, ое. ж. пол. Женские болезни. Международный ж. день (8 Марта).
#зарубежнаялитература #роман
«Мы теряем мужчин, когда они хотят проскочить перед поездом, а их пикап глохнет на переезде, когда напиваются и нечаянно стреляют в себя или спьяну лезут на водонапорную башню и падают с высоты десятиэтажного дома. Во время клеймения, когда спотыкаются в проходе, и бычок с ревом бьет копытом в сердце. На рыбалке, когда тонут в озере или засыпают за рулем по дороге домой. В массовой аварии на федеральном шоссе, от пули возле мотеля «Дикси», из-за утечки сероводорода около Гардендейла. Похоже, что скончался от неизлечимой глупости, говорит Эвелина, когда кто-то из завсегдатаев делится новостью в час скидок. Это обычные случаи в обычные дни, но сегодня первое сентября, и сланцевое месторождение Боу-Спрингс снова разрабатывают. Теперь будут умирать еще и от метедрина, кокаина, болеутоляющих. Из-за сорвавшейся буровой головки, плохо сложенного штабеля труб, из-за взрыва паровоздушного облака. А женщины - их как теряем? Обычно когда их убивает мужчина».
1970-ые, где-то в Техасе в дверь 26-летней Мэри Роуз стучится незнакомка - 14-летняя Глория Рамирес. Несколько часов назад ее изнасиловал и избил молодой белый нефтяник, сын местного священника. Не задавая вопросов Мэри берет ружье и просит дочь позвонить шерифу. Так начинается дебютный роман Элизабет Уэтмор «Валентайн» о городке в американской глуши и жизни девочек и женщин в нем. Роман многоголосый - говорят сразу несколько героинь: Глория, Мэри, ее соседка Корина, школьница Дебра Энн, ее мама, сбежавшая из города, и другие. Сюжет натянут как струна - всюду напряжение, вот-вот должен начаться суд. Местные почти единогласно приговор уже вынесли, в тексте слышатся все типичные для этого преступления отговорки: от «она сама села к нему в машину» до «эти мексиканки созревают раньше других девочек». Хотелось бы верить, что есть точки на карте, где общественное сознание поменялось, но пока все континенты более-менее единогласны в своем порыве защитить преступника, не губить его жизнь из-за «всяких глупостей». Роман Уэтмор еще одно подробно описанное свидетельство жестокого единодушия.
#зарубежнаялитература #роман
1970-ые, где-то в Техасе в дверь 26-летней Мэри Роуз стучится незнакомка - 14-летняя Глория Рамирес. Несколько часов назад ее изнасиловал и избил молодой белый нефтяник, сын местного священника. Не задавая вопросов Мэри берет ружье и просит дочь позвонить шерифу. Так начинается дебютный роман Элизабет Уэтмор «Валентайн» о городке в американской глуши и жизни девочек и женщин в нем. Роман многоголосый - говорят сразу несколько героинь: Глория, Мэри, ее соседка Корина, школьница Дебра Энн, ее мама, сбежавшая из города, и другие. Сюжет натянут как струна - всюду напряжение, вот-вот должен начаться суд. Местные почти единогласно приговор уже вынесли, в тексте слышатся все типичные для этого преступления отговорки: от «она сама села к нему в машину» до «эти мексиканки созревают раньше других девочек». Хотелось бы верить, что есть точки на карте, где общественное сознание поменялось, но пока все континенты более-менее единогласны в своем порыве защитить преступника, не губить его жизнь из-за «всяких глупостей». Роман Уэтмор еще одно подробно описанное свидетельство жестокого единодушия.
#зарубежнаялитература #роман