Вчера прочитал комментарий: «Ну блин... Ждёшь, ждёшь ваших выпусков и… После такого уровня работ… Как говорится, shit happens». Мою огрубевшую от хейтеров кожу обычно ничем не пронять. Но здесь задело.

Почему? Не только потому что автор комментария не смотрел выпуск.

Мой любимый редактор Игорь Григорьев однажды сказал: «Мне интересно создавать не журнал, а мифологию». В конце 90-х григорьевский «ОМ» капсулизировал поколение, одуревшее от внезапного «можно». В самом первом номере вместо предисловия была история: о том, как в детстве отец Игоря Григорьева подобрал лисенка и ухаживал за ним ровно до тех пор, пока лис не пробрался в вольер и не перегрыз всех домашних куриц. Папа Игоря отвез лисенка в лес и оставил его там же, где когда-то нашел. Сбитый с толку лис еще долго бежал за автомобилем. Колонка редактора заканчивалась фразой, которую я помню до сих пор: «лисенок никак не мог понять, что делать со свалившейся на него свободой».

О чем бы авторы «ОМа» не писали в следующие несколько лет, сюжетная линия оставалась прежней: как осознание свободы ломает все прежние установки. Семь лет назад я собрал весь тираж журнала и, перечитывая статьи 25-летней давности, все время качал головой: без этих текстов я бы никогда не стал собой. Я не мог назвать героев журнала, но я помнил как они помогли мне себя чувствовать: где-то далеко были такие же, как я. Сомневающиеся, потерянные, ощущающие что окружающий мир слишком тесен.

Примерно так я работаю последние 12 лет. Над моим рабочим столом во время написания книг всегда висит двухметровое панно, на котором я последовательно прикрепляю заметки. Большие листки в уголках — для сквозных тем. Заметки поменьше — инструменты, с помощью которых я эти темы исследую, заполняю недостающие квадратики с вопросами.

Конечно, это мой минус: мне неинтересна сиюминутность (два последних года не в счет). Я всегда хотел создавать вневременные истории. Вы разбираете свои старые вещи, вытаскиваете из ящиков вырезки журналов — и понимаете: каждая история про вас.

Каналу «Нормальные люди» больше трех лет. Делай я по пять видео в день на тему войны, мобилизации, смерти Навального или учебника истории Мединского — давно было бы не 220 тысяч подписчиков, а хотя бы полмиллиона. Но мне это неинтересно. Я медленно заполняю панно, с помощью которого исследую несколько вопросов — принятия инаковости, различия в наших взглядах на норму и героев, которые возвращают мне веру. Веру в то, что мир можно изменить. Этот план на выпуски рассчитан на два года вперед. Очень скоро интересный мне ракурс нормальности изменится — на следующие два года. А герои по-прежнему будут холстом, с помощью которого я буду эти темы исследовать.

Проведите мысленный эксперимент: в следующий раз, когда увидите на канале героя который вам не близок / неприятен / не интересен, попробуйте посмотреть на видео не в контексте сиюминутности, а как часть большого плана. Представьте доску, на которой разноцветные заметки связаны друг с другом. Полсотни видео складываются один к одному — и внезапно неприятный лично вам Александр Шпак открывает в вас способность не судить по внешности также, как это делает учитель из выпуска про голландскую школу.

Как меломан я никогда не мог принять существование «филлеров»: проходных песен, которые помогают продюсерам наполнить альбом с двумя хитами. У меня есть браслет от знакомого ювелира: на нем череп и кости, напоминающие о том, что мое время конечно. Make no mistake: на этом канале, как и в моей работе, никогда не будет филлеров.

Сегодня все обсуждают очередную публичную порку Насти Ивлеевой. У меня из-за этого случилось запоздалое озарение.

Если вдруг вы пропустили новости с пепелища, которое осталось вместо российского шоу-бизнеса: попавшая под каток государева недовольства Настя Ивлеева сначала покаялась в организации «голой вечеринки». Потом публично поддержала кандидатуру Путина на выборах. Потом удалила все посты из двух аккаунтов экстремистской в России соцсети. А теперь дала интервью православному блогеру на фоне иконы — в том числе о важности традиционных ценностей.

Мне кажется, что это все интересно не в качестве кейса беспрецедентного публичного остракизма (уже не ясно, куда больше можно втоптать человека в грязь). Спасибо моему любимому комику Денису Чужому, который отметил очень важную мысль: иногда российские знаменитости ездят на Донбасс не потому что воспылали любовью к букве Z, а потому что разучились или просто не хотят делать контент сами.

Ваша честь, позвольте мне объяснить. Первую треть своей так называемой карьеры я провел на телевидении — и прекрасно помню раздутые штаты, систему откатов и продюсеров, которые после заключения договоров приезжали на новеньких «Рейндж Роверах». Четыре администратора, которые во время съемки сидят без дела в коридоре — потому что в штате они есть, а функциями их наделить забыли. Постепенно люди приучаются работать для других. Вот тебе сшили форму (если что, это метафора), выдали контракт и дали станок для выпиливания детали. Другими деталями займутся соответствующие люди, ты давай пили свою.

И вот так быстро отучаешься видеть свою работу как часть чего-то большего, что важно и нужно лично тебе. Зачем, если есть двадцать человек обслуживающего персонала, а твоя задача — выйти и показать себя.

Именно поэтому я каждый раз вздрагиваю от слова «ведущий» — оно отправляет меня прямиком на российское телевидение. Из автора превращает в говорящую голову, которой текст в ухо диктует редактор, которому нужно угодить продюсеру, которому нужно угодить руководителю канала. Весь нынешний российский медийный бизнес я искренне презираю не только за пропаганду, а за то что он сделал с мозгами людей. Приучив их к конвейеру когда каждый всего лишь винтик, который делает определенную работу.

Мы живем в век, когда уходят посредники. «Убер» лишил работы диспетчеров такси. «Букинги» и «эйрбиэнби» свели на нет необходимость туристических агентств. Русскоязычные каналы на «Ютьюбе» в 2024 году создаются крошечными творческими артелями — без продюсеров, администраторов и генеральных руководителей. Да, это означает что автору приходится лезть буквально во все. Это жизнь с горизонтом в полгода планирования, полная выгораний и постоянного страха обделаться. Но тем ценнее осознанный выбор людей. Мое открытие — в том, что этого не могут принять молодые и амбициозные ребята, а не телевизионные динозавры.

И напоследок. Мне кажется, сегодняшние покаятельные интервью — повод лишний раз отметить смелость классных комиков, журналистов, актеров и музыкантов. Не просто за то, что они не хотят иметь ничего с государственной российской машиной. А за то, что сознательно взвалили на себя все в ущерб своим планам, карьерным перспективам и элементарному спокойствию внутри.

Эти учителя не захотели быть частью системы.

В одном из интервью для этого выпуска прозвучала фраза: «Ни один ребенок не несет ответственности за войну». Тем не менее, ее последствия нещадно бьют по детям прямо сейчас.

В этом выпуске мы хотели понять, как образование может стать опорой для детей, которые уехали из Украины и России.

Какие уроки им сейчас нужны? Какие книги стоит прочитать? Чему учат детей в школах, которые после войны приняли детей из России и Украины?

И, наконец, самое важное: какие слова можем найти мы, взрослые, чтобы детям легче дался переезд? На этот вопрос ответят сами дети: https://www.youtube.com/watch?v=sT3l-0wVQWQ

«Мне важно сказать вам две вещи».

Что украинцы хотели бы сказать русским сейчас? А что россияне могли бы сказать украинцам?

Это то, что я, ленинградский ребенок с пережившей войну бабушкой, сформулировал 24 февраля. И те слова, что я повторил бы сегодня — 9 мая: https://youtu.be/dMvI2o3D_do

Одна из моих любимых историй:

Еду я в электричке Москва-Петушки. Входит бомж с Курского вокзала. Синяк синяком. Морда опухшая. На вид лет тридцать.
Оглядевшись, начинает:
– Граждане господа, три дня не ел. Честно. Воровать боюсь, потому что сил нет убежать. А есть очень хочется. Подайте, кто сколько сможет. На лицо не смотрите, пью я. И то, что дадите, наверное, тоже пропью! – и пошел по вагону.
Народ у нас добрый – быстро накидали бомжу рублей пятьсот.
В конце вагона бомж остановился, повернулся к пассажирам лицом, поклонился в ноги.
– Спасибо, граждане-господа. Дай Вам всем Бог!

И тут вдруг сидящий у последнего окна злобного вида мужик, чем-то похожий на селекционера Лысенко, только в очках, вдруг как заорет на бомжа.
– Мразь, гнида, побираешься, сука. Денег просишь. А мне, может, семью нечем кормить. А меня, может, уволили третьего дня. Но я, вот, не прошу, как ты, мразь.
Бомж вдруг достает из всех своих карманов всё, что у него есть, тысячи две, наверное, разными бумажками с мелочью, и протягивает мужику.
– На, возьми. Тебе надо.
– Что? – фонареет мужик.
– Возьми! Тебе нужнее! А мне еще дадут. Люди же добрые! – сует деньги мужику в руки, отворачивается, распахивает двери и уходит в тамбур.
– Эй, стой! – вскакивает мужик и, с деньгами в руках, выбегает за бомжом в тамбур.

Весь вагон, не сговариваясь, замолчал. Минут пять мы все внимательно слушали диалог в тамбуре. Мужик кричал, что люди – дерьмо. Бомж уверял, что люди добры и прекрасны. Мужик пытался вернуть деньги бомжу, но тот обратно денег не брал. Кончилось всё тем, что бомж пошел дальше, а мужик остался один. Возвращаться он не спешил. Закурил сигарету.
Поезд остановился на очередной станции. Вышли и вошли пассажиры.

Мужик, докурив сигарету, тоже вошел обратно в вагон и присел на свое место у окна.
На него никто особо не обращал внимания. Вагон уже жил своей обычной жизнью.
Поезд иногда останавливался. Кто-то выходил, кто-то входил.

Проехали остановок пять. Вот уже и моя станция. Я встал и пошел на выход.
Проходя мимо мужика, я бросил на него беглый взгляд. Мужик сидел, отвернувшись к окну, и плакал.

Автор: Михаил Фатахов

И фотография как иллюстрация (авторства Hans-Jürgen)

Мне сегодня 38.

Недавно рассказывал сыну сказку на ночь — уже в состоянии, когда внутренний контент-мейкер шепчет «да говори что-нибудь, главное размеренно и монотонно». Так, на чистой импровизации, я выдал историю о мальчике, который делился с другими светом. Каждый раз он отдавал частичку себя, и, в конце концов, почувствовал себя очень пустым. Тогда жители города, которым он помог, один за другим стали прямо в руках приносить свет ему.

Саша уже давно спал, а я все размышлял откуда в голове возник этот образ — и как он похож на мое состояние последних двух лет. Каждый раз, когда мне казалось что я ползу на морально-волевых в полном истощении, один из вас давал мне ощущение света. И я думаю обо всех людях, без которых я не стал бы собой. О том, что нет ничего ценнее, чем значимые люди рядом.

Если эта нехитрая мысль станет главной мудростью к моим 38 годам — так тому и быть, я не расстроюсь.

В этот день — самое правильное видео.
Защита детей, верно? Что ж. Вот большое путешествие по школам Америки. Мы проехали через 7 штатов, чтобы найти ответы на вопросы: чему учат в самых лучших американских школах? Что американцы делают со свободной покупкой оружия — когда достать пистолет проще, чем получить водительские права? Как в школах уживаются 37 национальностей?

И что скажет про американское образование экономист Сергей Гуриев?

Мы оказались в тех местах, где даже не думали оказаться. Все, что у нас получилось — в этой серии «Другой школы»: https://www.youtube.com/watch?v=1syoziKqN_M

Мы встретились с участниками эксперимента «Третья волна» 60 лет спустя. «Как случился Холокост?» – спросили ученики преподавателя истории Рона Джонса. Вместо ответа он предложил им эксперимент — и за 5 дней школьники превратились в настоящих нацистов (ждите отдельный фильм в это воскресенье!)

Мы отправились к партнеру Илона Маска Джошуа Данну и увидели Astra Nova — школу, которая появилась прямо на кампусе Space X.

А еще — увидели самую крутую школу Кремниевой долины, где (как ни парадоксально) совсем мало технологий. И школу без стен, где дети учатся через полученный опыт.

А еще тут будет интервью с философом и писателем (и любимым автором Екатерины Шульман) Стивеном Пинкером.

Поехали: https://www.youtube.com/watch?v=638hxDH75xE

Картинка для прогрева

К этой истории я шел 15 лет.
Мы встретились с героями эксперимента, который потряс весь мир.

В 1967 году ученики школы в Пало Альто спросили у преподавателя Рона Джонса: «Как люди могли допустить Холокост? Почему все послушались злодея?».

Вместо ответа Рон предложил старшеклассникам эксперимент. Несколько дней школьники подчинялись приказам, не задавали лишних вопросов и писали доносы на тех, кто шел против системы. Финал этого эксперимента стал предупреждением для всех нас.

Мы встретились с Роном и его бывшими учениками 60 лет спустя, чтобы понять как можно незаметно для себя превратиться в чудовище — и как можно этому противостоять.

Если у вас есть дети, которые сейчас учатся в российских школах, этот фильм стоит посмотреть вместе с ними.

P.S. Наша маленькая съемочная группа сказала друг другу: это едва ли не самое важное, что мы сделали в жизни: https://www.youtube.com/watch?v=15PINop0u3c&t=0s

Мы встретились с Григорием Юдиным — социологом и философом. И получившееся интервью по традиции хочется разложить на цитаты.

Каким будет поколение в России после войны? Будут ли российские дети играть в «ЧВК Вагнер» также, как поколение 90-х «забивало стрелки»? Почему индоктринация в школах опаснее всего, что происходит в России? И будет ли у выросших детей ресентимент? Как так вышло, что еще относительно недавно Россия хотела стать частью Европы, а теперь ненавидит «коллективный Запад» и гордится тем, что нас «все боятся»? И почему в России так не принимают ЛГБТ и феминизм?

Это и многое другое тут: https://youtu.be/bWAbDxI5Fc4

Через два часа буду в эфире у Ксении Лариной. Поговорим о фильме «Запертые в классе» и, вероятно, не только.

Если вдруг вы хотите для разнообразия посмотреть на то, как я отвечаю на вопросы (а не задаю их), то вот — сходил к замечательному Гору Radio Van. Рассказать про эксперимент «Волна» и ответить на вопросы «что же нам со всем этим делать»

https://youtu.be/3UcxIPS3spw?si=Q1kICbop_vuTdHE0

Мы отправились на улицы Нью-Йорка и опросили простых американцев «что они думают о России и русских». Причем для чистоты эксперимента мы делали это в том числе со «скрытой камерой». А по пути встретили еще немцев, португальцев и многих других.

Заодно очень честно поговорили с Александром Незлобиным о том, как люди соскучились по жизни, в которой не нужно принимать глобальные решения. Об изнанке русскоязычных в США и механике переноса личной неприязни на всю нацию.

По традиции: этот разговор хочется разобрать на афоризмы: https://www.youtube.com/watch?v=tunVLQIndR0&t=0s

Не понимаю, как. Вроде бы уже столько было новостей, после которых накрывает и ненависть, и боль, и злоба. Но за сегодня сразу две — и нет им конца и края. Мы доживем до справедливых приговоров всем. Верю, что доживем.

Мы тогда снимали в Грузии. Был теплый апрель, и, если отключить уведомления на телефоне, можно было на несколько минут забыть про год полномасштабной войны.
⠀
Террасы ресторанов были наполнены людьми. За одним из столиков я обнаружил свою однокурсницу, которую не видел 15 лет. Как всегда в таких случаях разговор выстраивался сумбурно, нелепо, поверхностно. «Я вот только приехала из Москвы и уже хочу обратно», – сказала она. У меня непроизвольно вытянулось лицо: уже год я судил о России по телеграм-каналам и понимал, что у меня искаженная картина происходящего. Но чтобы настолько? Неужели в Москве никто не переживает из-за войны? «В Москве шикарно. Мне некогда грустить», – сказала она.
⠀
У меня что-то защемило внутри. Год я старательно давил в себе «страдания релокантов» — полную дезориентацию из-за нового места и такое же полное непонимание, как я буду дальше жить. Я все пытался найти это определение — когда натыкаешься на архивные фото в телефоне и кусаешь губы от того, как хочется туда вернуться. Не домой, ведь дома больше нет. Не в страну, из которой уехал. А в иллюзорные фрагменты прежней жизни, которые хочется почувствовать заново — хотя умом понимаешь, что это невозможно.
⠀
На днях знакомый психолог подарил мне определение: «отравленное молоко». Когда ты как ребенок нуждаешься в молоке, но при каждой попытке его пить чувствуешь горький, омерзительный вкус. Ты хочешь это молоко — и вместе с тем не можешь его пить. Очевидно, у кого-то есть иммунитет. И тогда вкус кажется привычным и неизменным. Хотел бы я перестать различать вкусы? Нет.
⠀
На этой безлактозной диете мне предстоит жить еще очень, очень долго.
⠀
P.S. Назло обстоятельствам в качестве иллюстрации красивая фотография Брюса Уэбера, не имеющая отношения к тексту.

Это самое подробное исследование американской жизни, которое мы делали.

Мы проехали десять штатов Америки за два месяца, чтобы показать вам, как живут американцы, что думают о русских на самом деле, почему поддерживают и не поддерживают Трампа. И главное: так ли много между нами отличий?

Что честно скажут о русских люди, снятые скрытой камерой? Как американцы относятся к войнaм, которые вели США и свободной продаже оpужия? Действительно ли их все устраивает в своей собственной стране?

Как изменилось отношение к русским, которые успешно работали в Америке?
Что из себя представляют те, кто поддерживает Трампа?
Действительно ли в США теперь есть русофобия?

Заодно покажем вам действительно уникальных героев. Например, слепого фотографа и человека, который накормил несколько миллионов детей.

Еще будет неожиданная встреча с дpагдилером… но это лучше увидеть своими глазами: https://youtu.be/FBklC6Jl09A

250 тысяч подписчиков на канале «Нормальные люди». Я представляю себе город Порто (как раз на четверть миллиона человек), где мы все уютно сидим перед экраном и смотрим фильм.

Никаких больше умных мыслей. Просто спасибо вам всем.

*ушел слушать одну из лучших песен всех времен и народов — Richard Ashcroft, «God in the numbers»*

Мы продолжаем исследовать американскую жизнь и жизнь иммигрантов в Америке. Сегодняшние герои — пожалуй, самые известные русские в Кремниевой долине: Николай и Марина Давыдовы.

Почему айтишники из постсоветского пространства часто оседают именно в долине? Правда ли что Америка принимает всех или кого-то здесь не любят? Почему именно Кремниевая долина стала центром инноваций?
А еще — о том, как чат GPT иногда проявляет больше эмпатии, чем люди.

Инджой: https://youtu.be/SUT9CUygOb8

Фейсбук подкинул напоминание из прошлой жизни. Пять лет назад мне могла позавидовать группа «Ласковый май»: за два месяца — 4 страны и 12 городов. Выступления в качестве (страшно сказать) лектора. Разговоры про образование и журналистику.

Посмотрел на список и вздрогнул: два раза в течение месяца был в любимом Киеве.

Через полгода наступит пандемия и встречаться мы будем уже в стерильном онлайн-пространстве. А в Киев, вероятно, я больше не смогу попасть никогда.

Если что-то и можно вынести из этой истории, так это старую-добрую мудрость: this will also change. С моей нынешней жизнью у этой картинки нет практически ничего общего.

Когда-то меня отпустило после прочтения биографии Стива Джобса: «попробуйте оценить свою жизнь не с позиции «я не сделал ничего важного», а на дистанции 5-7 лет, – сказал Джобс Уолтеру Айзексону. – И не забывайте, что все проблемы из-за сравнения вашей нарезки неудачных дублей с чьим-то финальным монтажом».

Помню, как я закрыл книгу и полчаса записывал все важное, что случилось в моей жизни за 7 лет. Отстраненно, без осуждения, без деления на «хорошо» и «плохо». Сказать, что я был в шоке — значит, долго и упорно молчать. За 7 лет изменилось абсолютно все.

Рискну предположить, что всем нам свойственно совершать такую ошибку: верить, что этот самый момент жизни когда-нибудь повторится. Наверное, самое трудное выйти из этого круга: отталкивать неприятное, цепляться за хорошее. Особенно, когда все опоры рушатся к чертовой матери.

Когда-то я нашел дневник своего папы, который обрывался записью: «Ухожу в армию. Приклеил жвачку на внутреннюю сторону окна. Проверю через полтора года». Так и я: держу рядом записную книжку, в которой когда-то описал как изменилась моя жизнь.

Проверю записи через 7 лет.