В последнее время хочется немного абстрагироваться от исследований и рассказать о том, с чего у меня порядочно припекает уже долгое время.
Мне не нравится, что современный научпоп фетишизирует доказательность, абсолютизирует научное знание и не проводит грани между наукой как деятельностью и как социальным институтом.
Преподнося подход доказательности как единственно возможный и непогрешимый, "популяризаторы" науки только отталкивают людей от социальных наук и их выводов.
Недостаточно взять первую попавшуюся академическую статью и просто перефразировать оттуда выводы так, будто они единственно возможные и абсолютно правильные. Если мы действительно хотим, чтобы к научному познанию было больше доверия, нужно раскрывать сам механизм, само содержание этой статьи. А если же наука будет оставаться чёрным ящиком, куда загружается эмпирика и откуда вываливается вывод, недоверие к ней будет расти.
Поэтому цель популяризатора, на мой взгляд, понятным языком объяснять не только теоретические конструкты, но и эмпирические методы познания, учить людей самостоятельно "читать" исследования, чтобы были хотя бы какие-то рэд/грин флаги, по которым можно определить, насколько это исследование качественное.
Парадоксально, но главная задача научпопа — это не превозносить науку, а ругать её. Показывать её несовершенства и погрешности. Принять все ограничения научного метода, чтобы в сухом остатке получить то, к чему действительно будет доверие.
Этим я стараюсь заниматься по мере сил уже больше года. Рассказывая про исследование, я показываю, каким образом оно проводилось и указываю на ограничения, чтобы у людей, далёких от social science, могли сложиться какие-то базовые представления о том, как выглядит качественное исследование и что оно должно в себя включать.
Так что новые посты будут, не сомневайтесь!
Мне не нравится, что современный научпоп фетишизирует доказательность, абсолютизирует научное знание и не проводит грани между наукой как деятельностью и как социальным институтом.
Преподнося подход доказательности как единственно возможный и непогрешимый, "популяризаторы" науки только отталкивают людей от социальных наук и их выводов.
Недостаточно взять первую попавшуюся академическую статью и просто перефразировать оттуда выводы так, будто они единственно возможные и абсолютно правильные. Если мы действительно хотим, чтобы к научному познанию было больше доверия, нужно раскрывать сам механизм, само содержание этой статьи. А если же наука будет оставаться чёрным ящиком, куда загружается эмпирика и откуда вываливается вывод, недоверие к ней будет расти.
Поэтому цель популяризатора, на мой взгляд, понятным языком объяснять не только теоретические конструкты, но и эмпирические методы познания, учить людей самостоятельно "читать" исследования, чтобы были хотя бы какие-то рэд/грин флаги, по которым можно определить, насколько это исследование качественное.
Парадоксально, но главная задача научпопа — это не превозносить науку, а ругать её. Показывать её несовершенства и погрешности. Принять все ограничения научного метода, чтобы в сухом остатке получить то, к чему действительно будет доверие.
Этим я стараюсь заниматься по мере сил уже больше года. Рассказывая про исследование, я показываю, каким образом оно проводилось и указываю на ограничения, чтобы у людей, далёких от social science, могли сложиться какие-то базовые представления о том, как выглядит качественное исследование и что оно должно в себя включать.
Так что новые посты будут, не сомневайтесь!
Языковая политика и популярность президента
Интересное исследование вышло уже в этом году, однако изучает президентские выборы РФ 2018 и то, как на них повлияло решение президента РФ отменить обязательное изучение национальных языков в титульных республиках РФ.
Гипотеза авторок проста: чем больше в районе титульных меньшинств, тем ниже там будут результаты Путина на президентских выборах. И гипотеза на удивление подтверждается, учитывая то, что обычно результаты президента в республиках в среднем выше, чем в других регионах.
У исследования много ограничений, о которых говорят и сами авторы, однако мне оно показалось важным, поскольку подтверждает по меньшей мере следующее:
- Даже президентские выборы в автократиях подвержены влиянию общественных настроений. Идея о том, что "раз это автократия, то там низкая явка и общественные настроения ничего не решают, а решают только фальсификации и манипуляции" неверна.
- На выборы в РФ влияет не только бюджетная политика, но и идеологически заряженная. Скажем, решение выплатить перед выборами всем врачам дополнительные премии или подкинуть региону субсидий — это материальное поощрение, влияние которого очевидно. Но оказывается, что на результаты влияют и те политические решения, которые затрагивают национальную/региональную идентичность, это показалось мне очень интересным. Интересно было бы сравнить с результатами 2024, чтобы окончательно подтвердить влияние именно этой переменной.
Интересное исследование вышло уже в этом году, однако изучает президентские выборы РФ 2018 и то, как на них повлияло решение президента РФ отменить обязательное изучение национальных языков в титульных республиках РФ.
Гипотеза авторок проста: чем больше в районе титульных меньшинств, тем ниже там будут результаты Путина на президентских выборах. И гипотеза на удивление подтверждается, учитывая то, что обычно результаты президента в республиках в среднем выше, чем в других регионах.
У исследования много ограничений, о которых говорят и сами авторы, однако мне оно показалось важным, поскольку подтверждает по меньшей мере следующее:
- Даже президентские выборы в автократиях подвержены влиянию общественных настроений. Идея о том, что "раз это автократия, то там низкая явка и общественные настроения ничего не решают, а решают только фальсификации и манипуляции" неверна.
- На выборы в РФ влияет не только бюджетная политика, но и идеологически заряженная. Скажем, решение выплатить перед выборами всем врачам дополнительные премии или подкинуть региону субсидий — это материальное поощрение, влияние которого очевидно. Но оказывается, что на результаты влияют и те политические решения, которые затрагивают национальную/региональную идентичность, это показалось мне очень интересным. Интересно было бы сравнить с результатами 2024, чтобы окончательно подтвердить влияние именно этой переменной.
Cambridge Core
Public policy and elections in authoritarian regimes: evidence from the policy on native languages in Russia | Journal of Public…
Public policy and elections in authoritarian regimes: evidence from the policy on native languages in Russia - Volume 43 Issue 3
Разбил результаты ЕР в ГД РФ 2021 на две группы: в группе «2» УИКи тех регионов, в которых на региональных выборах в 2020г применялось трёхдневное голосование, во первой группе те УИКи, где трёхдневное голосование было впервые. Как видите, разница средних не очень большая, всего несколько процентов, но она статистически значима.
Моя гипотеза в том, что у регионов была возможность потренироваться и отработать механизм фальсификаций, поскольку трёхдневное голосование там уже однажды проводилось, остальные же столкнулись с этим впервые, поэтому результаты правящей партии там немного ниже. Визуально кажется, что разницы почти нет, но разница в 3.5% – вполне себе результат, если речь идёт о фальсификациях на выборах.
Если доработать и взять метод посложнее – будет вполне себе исследование для низа второго квартиля. Берите, дарю идею!
Моя гипотеза в том, что у регионов была возможность потренироваться и отработать механизм фальсификаций, поскольку трёхдневное голосование там уже однажды проводилось, остальные же столкнулись с этим впервые, поэтому результаты правящей партии там немного ниже. Визуально кажется, что разницы почти нет, но разница в 3.5% – вполне себе результат, если речь идёт о фальсификациях на выборах.
Если доработать и взять метод посложнее – будет вполне себе исследование для низа второго квартиля. Берите, дарю идею!
Фальсификации != манипуляции
И вновь в твиторе продолжается спор о том, насколько честными были выборы президента РФ 1996г, одни вновь трясут графиками Шпилькина, другие тыкают пальцем в 4% рейтинг Ельцина перед первым туром.
А мне кажется, что в общественном представлении о выборах не хватает понимания того, что способы влиять на выборы могут быть легитимными и нелегитимными.
А вот Сара Бёрч, известная исследовательница электоральных манипуляций, предложила неплохую, на мой взгляд, классификацию, чтобы не запутаться в виде трёх аспектов влияния на выборы:
➡️ Влияние на институты
Изменение избирательной системы и правил проведения избирательной кампании. Например, введение трёхдневного голосования, это вполне себе изменение правил проведения выборов. Вообще правила выборов всегда меняются в угоду тем, кто их меняет. Это, как правило, легитимно, но в демократиях слишком много групп интересов, поэтому создать правила игры, удобные только одной силе, невозможно по определению – другие не позволят. А вот в случае автократии элитные группы консолидированы, и эффект манипуляции виден более чётко.
➡️ Влияние на предпочтения избирателей
Может быть как легитимным, так и нет. Агитация — легитимно, подкуп избирателей – нелегитимно. Электоральная мобилизация бюджетников — формально нелегитимно, если сопровождается давлением и угрозами, а вот если начальник собирает своих подчинённых и просто говорит с ними о выборах — это уже общественное обсуждение, это легитимно.
➡️ Влияние на электоральный процесс
У этой формы нет легитимного варианта, поскольку она предполагает прямые фальсификации и искажения воли избирателя через подтасовку результатов выборов.
В 90-ых прямые фальсификации практически не применялись, но губернаторы регионов вполне могли влиять на предпочтения избирателей. В 1996 Ельцин заручился поддержкой большинства губернаторов, что помогло ему выиграть.
Это, безусловно, электоральная манипуляция, но в политической науке есть различия между ballot-box stuffing (подтасовкой бюллетеней) и electoral fraud/malpractice (прочими электоральными манипуляциями). Последние могут применяться и в несовершенных демократиях, какой и была Россия по международным индексам до 2005-2007гг.
Фух, как-то много получилось. Сорян, что задушил теорией, но мне показалось важным это прояснить. Если вам реально интересно почитать про то, какие виды вмешательства в выборы существуют, советую книгу Бёрч, на которую я ссылался. Там и эмпирическая часть есть, но я до неё не дошёл.
И вновь в твиторе продолжается спор о том, насколько честными были выборы президента РФ 1996г, одни вновь трясут графиками Шпилькина, другие тыкают пальцем в 4% рейтинг Ельцина перед первым туром.
А мне кажется, что в общественном представлении о выборах не хватает понимания того, что способы влиять на выборы могут быть легитимными и нелегитимными.
А вот Сара Бёрч, известная исследовательница электоральных манипуляций, предложила неплохую, на мой взгляд, классификацию, чтобы не запутаться в виде трёх аспектов влияния на выборы:
Изменение избирательной системы и правил проведения избирательной кампании. Например, введение трёхдневного голосования, это вполне себе изменение правил проведения выборов. Вообще правила выборов всегда меняются в угоду тем, кто их меняет. Это, как правило, легитимно, но в демократиях слишком много групп интересов, поэтому создать правила игры, удобные только одной силе, невозможно по определению – другие не позволят. А вот в случае автократии элитные группы консолидированы, и эффект манипуляции виден более чётко.
Может быть как легитимным, так и нет. Агитация — легитимно, подкуп избирателей – нелегитимно. Электоральная мобилизация бюджетников — формально нелегитимно, если сопровождается давлением и угрозами, а вот если начальник собирает своих подчинённых и просто говорит с ними о выборах — это уже общественное обсуждение, это легитимно.
У этой формы нет легитимного варианта, поскольку она предполагает прямые фальсификации и искажения воли избирателя через подтасовку результатов выборов.
В 90-ых прямые фальсификации практически не применялись, но губернаторы регионов вполне могли влиять на предпочтения избирателей. В 1996 Ельцин заручился поддержкой большинства губернаторов, что помогло ему выиграть.
Это, безусловно, электоральная манипуляция, но в политической науке есть различия между ballot-box stuffing (подтасовкой бюллетеней) и electoral fraud/malpractice (прочими электоральными манипуляциями). Последние могут применяться и в несовершенных демократиях, какой и была Россия по международным индексам до 2005-2007гг.
Фух, как-то много получилось. Сорян, что задушил теорией, но мне показалось важным это прояснить. Если вам реально интересно почитать про то, какие виды вмешательства в выборы существуют, советую книгу Бёрч, на которую я ссылался. Там и эмпирическая часть есть, но я до неё не дошёл.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
«Посмотрите на ваше дикое государство глазами цивилизованного мира»
С большим интересом послушал дебаты Тютрина и Галяминой по теме необходимости участия в выборах современной РФ (цитата в заголовке оттуда). То, что сама эта тема поднимается и обсуждается – уже очень круто.
К сожалению, я довольно мощно кринжанул с некоторых позиций, которые хочу перечислить и разобрать подробнее:
🟡 В России тоталитаризм, а не гибридный режим
Этими терминами следует пользоваться очень осторожно. Часто бывает, что новые явления не вписываются в существующую парадигму. Для конца XXв появление симулирующих выборы недемократий было этим самым новым явлением. Я не могу никому запретить использовать эти термины, но считаю, что они оба должны со временем отмереть, поскольку плохо описывают реальность.
🟡 Института выборов в РФ больше нет
Любые процедуры существуют с какой-то целью. Если бы автократия могла не проводить выборы, она бы их не проводила. Авторитарные режимы по типу РФ вынуждены сохранять выборы и иногда даже поддерживать их в дееспособном состоянии во избежание потери власти в долгосрочной перспективе. Это нечестные, неконкурентные выборы, однако нельзя сказать, что эта полная фикция и их вообще нет.
🟡 Идёт война, какие выборы?
Не хочу показаться циничным, но военные действия последних полутора лет никак не поменяли не только структуру выборов, но и институциональный дизайн автократии в целом. Иными словами, этот аргумент носит скорее эмоциональный характер и апеллирует к чувствам людей, а не к прагматике.
🟡 В России больше нет политики
Политика есть даже в тюремной камере. Везде, где существует больше одного человека, есть политика, поскольку взаимодействие людей выстраивается по определённым правилам. Они могут вам не нравиться, но отрицать их бессмысленно, они останутся прежними, если их не пытаться менять. А чтобы были хоть какие-то шансы их менять, сначала придётся признать их существование, какими бы людоедскими и бесчестными они ни были.
🟡 Граждане России лишены субъектности, решения принимаются без оглядки на их позицию
Автократиям приходится считаться с мнением граждан по вопросам, которые для них обоих чувствительны. Автократ не обладает всемогуществом, а подвязан многими правилами и нормами, в том числе одобрением граждан своей политики или по крайней мере пассивным согласием с ней.
🟡 Выборы в РФ сейчас как выборы в СССР
Даже выборы в СССР имели свою функцию кооптации. Тем не менее, избранные депутаты не могли напрямую влиять на избрание генерального секретаря, то есть глава государства не избирался через выборы даже косвенно, и в этом одно из ключевых отличий, не говоря уже об отсутствии оппозиционных кандидатов.
🟡 Голосование за любую другую партию/кандидата никак не повлияет на прочность режима
Нет, повлияет. Даже в самой консолидированной автократии есть разные элитные группы, которые конкурируют за власть, в том числе через выборы. Чем сильнее конфликты между ними и чем более равны их силы, тем менее режим консолидирован и тем более у автократии шансов на последующую демократизацию в случае коллапса.
Получилось без сносок на теорию и эмпирику, но если бы я к каждому аргументу приводил исследования и работы, пост бы точно никто не прочитал. К тому же эти вещи кажутся мне действительно базовыми, исходящими в первую очередь из концепции электорального авторитаризма А.Шедлера, к которой я вас и отсылаю. Тейка про элитные группы и устойчивость автократий подтверждаются работами Шволика и Ганди, про которые я уже когда-то писал.
P.S. Ощущение, что при широком обсуждении политических тем в российском (и не только) публичном поле очень мало академических политологов, которые могли бы повышать уровень дискуссиив Восточной Европе. А то обидно получается: никто же не рассуждает о строении атома без представителей естественных наук, а вот про социальные науки поговорить желающих тысячи.
С большим интересом послушал дебаты Тютрина и Галяминой по теме необходимости участия в выборах современной РФ (цитата в заголовке оттуда). То, что сама эта тема поднимается и обсуждается – уже очень круто.
К сожалению, я довольно мощно кринжанул с некоторых позиций, которые хочу перечислить и разобрать подробнее:
Этими терминами следует пользоваться очень осторожно. Часто бывает, что новые явления не вписываются в существующую парадигму. Для конца XXв появление симулирующих выборы недемократий было этим самым новым явлением. Я не могу никому запретить использовать эти термины, но считаю, что они оба должны со временем отмереть, поскольку плохо описывают реальность.
Любые процедуры существуют с какой-то целью. Если бы автократия могла не проводить выборы, она бы их не проводила. Авторитарные режимы по типу РФ вынуждены сохранять выборы и иногда даже поддерживать их в дееспособном состоянии во избежание потери власти в долгосрочной перспективе. Это нечестные, неконкурентные выборы, однако нельзя сказать, что эта полная фикция и их вообще нет.
Не хочу показаться циничным, но военные действия последних полутора лет никак не поменяли не только структуру выборов, но и институциональный дизайн автократии в целом. Иными словами, этот аргумент носит скорее эмоциональный характер и апеллирует к чувствам людей, а не к прагматике.
Политика есть даже в тюремной камере. Везде, где существует больше одного человека, есть политика, поскольку взаимодействие людей выстраивается по определённым правилам. Они могут вам не нравиться, но отрицать их бессмысленно, они останутся прежними, если их не пытаться менять. А чтобы были хоть какие-то шансы их менять, сначала придётся признать их существование, какими бы людоедскими и бесчестными они ни были.
Автократиям приходится считаться с мнением граждан по вопросам, которые для них обоих чувствительны. Автократ не обладает всемогуществом, а подвязан многими правилами и нормами, в том числе одобрением граждан своей политики или по крайней мере пассивным согласием с ней.
Даже выборы в СССР имели свою функцию кооптации. Тем не менее, избранные депутаты не могли напрямую влиять на избрание генерального секретаря, то есть глава государства не избирался через выборы даже косвенно, и в этом одно из ключевых отличий, не говоря уже об отсутствии оппозиционных кандидатов.
Нет, повлияет. Даже в самой консолидированной автократии есть разные элитные группы, которые конкурируют за власть, в том числе через выборы. Чем сильнее конфликты между ними и чем более равны их силы, тем менее режим консолидирован и тем более у автократии шансов на последующую демократизацию в случае коллапса.
Получилось без сносок на теорию и эмпирику, но если бы я к каждому аргументу приводил исследования и работы, пост бы точно никто не прочитал. К тому же эти вещи кажутся мне действительно базовыми, исходящими в первую очередь из концепции электорального авторитаризма А.Шедлера, к которой я вас и отсылаю. Тейка про элитные группы и устойчивость автократий подтверждаются работами Шволика и Ганди, про которые я уже когда-то писал.
P.S. Ощущение, что при широком обсуждении политических тем в российском (и не только) публичном поле очень мало академических политологов, которые могли бы повышать уровень дискуссии
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Популярность держится на иллюзии популярности — эвиденс фром Раша
Неиронично любимый мной политолог Ройтер вместе с соавтор_ками сделал капитанское открытие — поддержка автократов строится не на поголовном одобрении их деятельности, а на представлении о том, что автократа все поддерживают, значит и я буду. Иными словами, люди тянутся к большинству, и это естественно. Задача автократа не в том, чтобы понравиться всем, а в том, чтобы убедить всех, что он всем нравится.
Звучит немного запутанно, так что давайте разберём опросный эксперимент статьи "Endogenous Popularity: How Perceptions of Support Affect the Popularity of Authoritarian Regimes (2023)":
В 2021 году респондент_ок разделили на три группы: одной сформулировали вопрос, упомянув, что рейтинг Путина составляет 60%, другой сформулировали его иначе, что поддержка Путина упала с 85% до 60%, а третьей не дали никакого контекста (контрольная группа). Плюс к этому, чтобы избежать фальсификации предпочтений, предлагалось не просто ответить, поддерживаешь ты Путина или нет, а назвать количество поддерживаемых президентов из списка (довольно популярный нынче метод, чтобы избежать социально одобряемого ответа в авторитарных режимах).
В результате оказалось, что контекст с падением рейтинга Путина снижает его рейтинг на 8,5%, что на самом деле довольно много. Авторы объясняют это так:
"Представление о популярности действующего президента само по себе может повысить уровень его одобрения... Люди, которые поддерживают власть, потому что думают, что власть популярна, могут быстро отказаться от поддержки, когда думают, что окружающие начали делать то же самое."
Шульман когда-то говорила, что основная цель высоких рейтингов в том, чтобы оппозиция думала, что она в меньшинстве, а на самом деле автократа никто не поддерживает. Судя по всему, здесь есть и иная цель. Большинство действительно поддерживает автократа, но не потому что согласны с его политикой, не по идеологии и не потому что он политик-лидер-и-борец, а просто потому что им выгодно быть вместе с большинством и поддерживать того, кто на данный момент узурпировал власть и не имеет конкурентов. Но когда этот фактор большинства пропадает, пропадает и выгода.
Неиронично любимый мной политолог Ройтер вместе с соавтор_ками сделал капитанское открытие — поддержка автократов строится не на поголовном одобрении их деятельности, а на представлении о том, что автократа все поддерживают, значит и я буду. Иными словами, люди тянутся к большинству, и это естественно. Задача автократа не в том, чтобы понравиться всем, а в том, чтобы убедить всех, что он всем нравится.
Звучит немного запутанно, так что давайте разберём опросный эксперимент статьи "Endogenous Popularity: How Perceptions of Support Affect the Popularity of Authoritarian Regimes (2023)":
В 2021 году респондент_ок разделили на три группы: одной сформулировали вопрос, упомянув, что рейтинг Путина составляет 60%, другой сформулировали его иначе, что поддержка Путина упала с 85% до 60%, а третьей не дали никакого контекста (контрольная группа). Плюс к этому, чтобы избежать фальсификации предпочтений, предлагалось не просто ответить, поддерживаешь ты Путина или нет, а назвать количество поддерживаемых президентов из списка (довольно популярный нынче метод, чтобы избежать социально одобряемого ответа в авторитарных режимах).
В результате оказалось, что контекст с падением рейтинга Путина снижает его рейтинг на 8,5%, что на самом деле довольно много. Авторы объясняют это так:
"Представление о популярности действующего президента само по себе может повысить уровень его одобрения... Люди, которые поддерживают власть, потому что думают, что власть популярна, могут быстро отказаться от поддержки, когда думают, что окружающие начали делать то же самое."
Шульман когда-то говорила, что основная цель высоких рейтингов в том, чтобы оппозиция думала, что она в меньшинстве, а на самом деле автократа никто не поддерживает. Судя по всему, здесь есть и иная цель. Большинство действительно поддерживает автократа, но не потому что согласны с его политикой, не по идеологии и не потому что он политик-лидер-и-борец, а просто потому что им выгодно быть вместе с большинством и поддерживать того, кто на данный момент узурпировал власть и не имеет конкурентов. Но когда этот фактор большинства пропадает, пропадает и выгода.
Как-то без внимания осталось новое интервью самого цитируемого российского политолога – Григория Голосова. Меньше 2к просмотров, а между тем там раскрываются довольно важные аспекты российского политического режима. Сам могу выделить две мысли, которые мне очень понравились:
○ В РФ не классический электоральный авторитаризм, а с примесью персоналистской диктатуры. И с точки зрения демократизации это даже хорошо, потому что иначе он был бы более устойчивым, длился бы дольше и шансы на демократизацию были бы меньше.
○ Ужесточение режима и его идеологизация маловероятны. Авторитарные режимы проводят реформы неохотно, вынужденно, часто под большим давлением общества или элитных групп. Никакой идеологии и партии как руководящего органа не будет, поскольку сейчас с точки зрения институционального дизайна для режима и так оптимальные условия. К тому же идеология сковывает автократа, ограничивает его действия, поскольку приходится действовать только в её рамках.
○ В РФ не классический электоральный авторитаризм, а с примесью персоналистской диктатуры. И с точки зрения демократизации это даже хорошо, потому что иначе он был бы более устойчивым, длился бы дольше и шансы на демократизацию были бы меньше.
○ Ужесточение режима и его идеологизация маловероятны. Авторитарные режимы проводят реформы неохотно, вынужденно, часто под большим давлением общества или элитных групп. Никакой идеологии и партии как руководящего органа не будет, поскольку сейчас с точки зрения институционального дизайна для режима и так оптимальные условия. К тому же идеология сковывает автократа, ограничивает его действия, поскольку приходится действовать только в её рамках.
YouTube
Григорий Голосов: Демократизация – один из наиболее вероятных вариантов в среднесрочной перспективе
Текст на Полит.ру: https://polit.ru/articles/posle/golosov_posle/
Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с политологом Григорием Голосовым – о том, как можно описать режим, сформировавшийся сейчас в стране, о том, как он может измениться…
Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с политологом Григорием Голосовым – о том, как можно описать режим, сформировавшийся сейчас в стране, о том, как он может измениться…
4 хороших книги про избирательные системы
Один из главных столпов неоинституционализма в политологии заключается в том, что правила важны. Правила, по которым проходят выборы, важны вдвойне, поскольку это базовый механизм, позволяющий политикам переизбираться. Как и со всем остальным, идеальной избирательной системы не существует. Она всегда будет выгодна одним игрокам и невыгодна другим. Но если баланс сил соблюдён, приходится совместно вырабатывать правила, которые все сочтут честными. То, как происходит этот процесс, и называется электоральной инженерией. Ну, а я сделал вам небольшую подборку основных книг про избирательные системы, рекомендую:
1. Gallagher M., Mitchell P. (eds.). 2005. The Politics of Electoral Systems. Oxford: Oxford University Press.
Если вы хотите понять, почему и как избирательные системы (при)меняются, вам сюда. Подробный кросснациональный анализ динамической трансформации избирательных систем в разных странах на протяжении десятилетий. Правила устанавливаются политическими силами и меняются в зависимости от изменения их баланса.
2. Reynolds A., Reilly B., Ellis A. 2005. Electoral System Design: The New International IDEA Handbook. Stockholm: International IDEA
Отличный справочник для тех, кто путается как в экзотических, так и в базовых правилах разных избирательных систем. Рекомендую, если вы никогда не понимали, как голоса пересчитываются в места, по какому критерию расширяется бундестаг и почему в Ирландии голоса считают неделями после выборов.
3. Farrell D. M. 2011. Electoral Systems: A Comparative Introduction. 2nd ed. Basingstoke, Hampshire: Palgrave Macmillan.
Если в первой книге избирательная система рассматривалась как инструмент политика, то в этой, напротив, рассматривается, что порождают электоральные правила, как они влияют на политику и какие избирательные системы чаще склонны автократизировать политический режим.
4. Herron E. S., Pekkanen R. J., Shugart M. S. (eds.). 2018. The Oxford Handbook of Electoral Systems. Oxford: Oxford University Press
Как и в любом Оксфордском справочнике, здесь понемногу прошлись по всему, но интереснее всего, на мой взгляд, методологические аспекты изучения избирательных систем, да и в целом их тонкости и нюансы тут раскрыты куда глубже, так что рекомендую читать её после всего вышеперечисленного)
Один из главных столпов неоинституционализма в политологии заключается в том, что правила важны. Правила, по которым проходят выборы, важны вдвойне, поскольку это базовый механизм, позволяющий политикам переизбираться. Как и со всем остальным, идеальной избирательной системы не существует. Она всегда будет выгодна одним игрокам и невыгодна другим. Но если баланс сил соблюдён, приходится совместно вырабатывать правила, которые все сочтут честными. То, как происходит этот процесс, и называется электоральной инженерией. Ну, а я сделал вам небольшую подборку основных книг про избирательные системы, рекомендую:
1. Gallagher M., Mitchell P. (eds.). 2005. The Politics of Electoral Systems. Oxford: Oxford University Press.
Если вы хотите понять, почему и как избирательные системы (при)меняются, вам сюда. Подробный кросснациональный анализ динамической трансформации избирательных систем в разных странах на протяжении десятилетий. Правила устанавливаются политическими силами и меняются в зависимости от изменения их баланса.
2. Reynolds A., Reilly B., Ellis A. 2005. Electoral System Design: The New International IDEA Handbook. Stockholm: International IDEA
Отличный справочник для тех, кто путается как в экзотических, так и в базовых правилах разных избирательных систем. Рекомендую, если вы никогда не понимали, как голоса пересчитываются в места, по какому критерию расширяется бундестаг и почему в Ирландии голоса считают неделями после выборов.
3. Farrell D. M. 2011. Electoral Systems: A Comparative Introduction. 2nd ed. Basingstoke, Hampshire: Palgrave Macmillan.
Если в первой книге избирательная система рассматривалась как инструмент политика, то в этой, напротив, рассматривается, что порождают электоральные правила, как они влияют на политику и какие избирательные системы чаще склонны автократизировать политический режим.
4. Herron E. S., Pekkanen R. J., Shugart M. S. (eds.). 2018. The Oxford Handbook of Electoral Systems. Oxford: Oxford University Press
Как и в любом Оксфордском справочнике, здесь понемногу прошлись по всему, но интереснее всего, на мой взгляд, методологические аспекты изучения избирательных систем, да и в целом их тонкости и нюансы тут раскрыты куда глубже, так что рекомендую читать её после всего вышеперечисленного)
Учителя и устойчивость авторитаризма
В день знаний и за неделю до выборов очень уместно вспомнить статью Н. Форрат про то, как и почему учителя помогают фальсифицировать выборы.
Её гипотеза была в том, что учителя находятся в уязвимом положении, и чем более оно уязвимо в городе, тем с большей вероятностью на выборах там будут происходить фальсификации. Исследовательница строит модель, показывая зависимость фальсификаций от количества свободных рабочих мест в школах. То есть чем меньше у учителей шансов найти другую школу в городе, тем больше они будут держаться за место и бояться увольнения, следовательно, тем легче администрации будет давить на них и добиваться фальсификаций.
Статья также прекрасна тем, что количественная часть дополняется качественной: с исследовательницей на условиях анонимности согласились побеседовать несколько учительниц, которые признались в угрозах увольнения от директора за отказ совершать фальсификации. Респондентки ссылались на то, что они боялись потерять работу, поэтому просто делали то, что от них требовалось. Очень хорошая демонстрация использования административного ресурса в авторитарных режимах.
В день знаний и за неделю до выборов очень уместно вспомнить статью Н. Форрат про то, как и почему учителя помогают фальсифицировать выборы.
Её гипотеза была в том, что учителя находятся в уязвимом положении, и чем более оно уязвимо в городе, тем с большей вероятностью на выборах там будут происходить фальсификации. Исследовательница строит модель, показывая зависимость фальсификаций от количества свободных рабочих мест в школах. То есть чем меньше у учителей шансов найти другую школу в городе, тем больше они будут держаться за место и бояться увольнения, следовательно, тем легче администрации будет давить на них и добиваться фальсификаций.
Статья также прекрасна тем, что количественная часть дополняется качественной: с исследовательницей на условиях анонимности согласились побеседовать несколько учительниц, которые признались в угрозах увольнения от директора за отказ совершать фальсификации. Респондентки ссылались на то, что они боялись потерять работу, поэтому просто делали то, что от них требовалось. Очень хорошая демонстрация использования административного ресурса в авторитарных режимах.
www.jstor.org
Shock-Resistant Authoritarianism on JSTOR
Natalia Forrat, Shock-Resistant Authoritarianism, Comparative Politics, Vol. 50, No. 3, Special Issue: Wither Russia? Twenty-Five Years After the Collapse of Communism (April 2018), pp. 417-434
Когда речь заходит о доказанной эффективности Умного Голосования, часто всплывает статья Г. Голосова и М. Турченко "Smart enough to make a difference?" Однако как именно они измеряли эту эффективность? Давайте посмотрим, давно хотел разобрать методы из какой-нибудь статьи.
1) Сравнение результатов по принципу наличия или отсутствия кандидата в списках умного голосования. Исследователи строят статистическую модель, в которой проверяется влияние этого фактора на количество полученных голосов. Результаты показывают, что у включённых в список кандидатов голосов с среднем больше, чем у остальных, даже если они не побеждали на выборах.
"Включение кандидата в список «умного голосования» повышает его или ее результат на выборах на 7%"
И тут вы скажете: в список УмГ и так попадают наиболее популярные кандидаты, у которых изначально больше шансов на победу! И это справедливо, поэтому авторы делают второй этап проверки:
2) Сравнение одних и тех же кандидатов в разных округах. Выборы мундепов устроены таким образом, что кандидаты могут баллотироваться сразу в нескольких округах. То есть некоторые кандидаты одинаково ведут кампанию в обоих округах, имеют одинаковый политических вес. Разница лишь в том, что в одном из округов они в списках УмГ, в другом нет. В результате сравнения у одних и тех же кандидатов в округе, где они в списке, результаты всегда выше примерно на 5-7% чем в том округе, где в списке другой кандидат.
Важно понимать, что 7% для муниципальных выборов – критическое значение, которое может очень серьёзно увеличить шансы на победу. А если победы и не состоится, придётся применять такие фальсификации, которые очень тяжело скрыть. Настолько тяжело, что порой приходится отменять результаты выборов и признавать победу независимых кандидатов. И такие случаи в Петербурге были.
1) Сравнение результатов по принципу наличия или отсутствия кандидата в списках умного голосования. Исследователи строят статистическую модель, в которой проверяется влияние этого фактора на количество полученных голосов. Результаты показывают, что у включённых в список кандидатов голосов с среднем больше, чем у остальных, даже если они не побеждали на выборах.
"Включение кандидата в список «умного голосования» повышает его или ее результат на выборах на 7%"
И тут вы скажете: в список УмГ и так попадают наиболее популярные кандидаты, у которых изначально больше шансов на победу! И это справедливо, поэтому авторы делают второй этап проверки:
2) Сравнение одних и тех же кандидатов в разных округах. Выборы мундепов устроены таким образом, что кандидаты могут баллотироваться сразу в нескольких округах. То есть некоторые кандидаты одинаково ведут кампанию в обоих округах, имеют одинаковый политических вес. Разница лишь в том, что в одном из округов они в списках УмГ, в другом нет. В результате сравнения у одних и тех же кандидатов в округе, где они в списке, результаты всегда выше примерно на 5-7% чем в том округе, где в списке другой кандидат.
Важно понимать, что 7% для муниципальных выборов – критическое значение, которое может очень серьёзно увеличить шансы на победу. А если победы и не состоится, придётся применять такие фальсификации, которые очень тяжело скрыть. Настолько тяжело, что порой приходится отменять результаты выборов и признавать победу независимых кандидатов. И такие случаи в Петербурге были.
Taylor & Francis
Smart enough to make a difference? An empirical test of the efficacy of strategic voting in Russia’s authoritarian elections
This article uses a unique dataset from the September 2019 municipal elections in St. Petersburg in order to examine empirically the efficacy of strategic voting under authoritarianism, as manifest...
Спасают ли наблюдатели от фальсификаций?
Рассмотрим на двух статьях, посвящённых выборам в ГД РФ 2011 года:
Рубен Ениколопов показывает, что да. В своей статье его команда организует эксперимент: отправляет наблюдателей в рандомные московские округа, и сравнивает результаты с теми, где наблюдателей не было. Разница колоссальная: результаты ЕР на УИКах с их наблюдателями в среднем на 11% меньше, чем на УИКах без них. Более того, и это самое интересное– эффект наблюдается ещё и в соседних комиссиях, которые просто находятся в том же здании. Авторы объясняют это тем, что уже само присутствие наблюдателя внушается нерешительность членам УИКов, даже если они находятся в соседней комнате, и не видят их напрямую, их присутствие останавливает от вбросов, поскольку создаёт иллюзию наблюдения.
А вот Андрей Бузин (сопредседатель наблюдательского движения "Голос") показывает, что нет. Не ожидали такого поворота? Он и соавторы используют тот же метод рандомизации, что и в предыдущей статье, но изучают уже не только Москву, но и дополнительно 20 субъектов РФ. По их результатам, разница между участками с наблюдателями и без статистически незначима, а там, где она всё же значима – слабая, колеблется от 1 до 2%.
Почему результаты исследования одних и тех же выборов с одними и теми же методами получились такими разными? Бузин и соавторы объясняют это несколькими факторами:
> Во-первых, необходимо учитывать уровень электоральной манипуляции. Если это обыкновенный вброс или "карусель", наблюдатель в состоянии заметить нарушение. В том случае, если фальсификации оформляются на более высоком уровне, а результаты буквально "рисуются", наблюдатели зачастую не в состоянии что-либо сделать.
> Во-вторых, влияет сам уровень подготовленности наблюдателя. Возможно, члены УИК не станут фальсифицировать прямо у наблюдателей на глазах, но всё же попробуют сделать это при недостаточной внимательности наблюдателей. Или просто дождутся, пока они уйдут. По своему наблюдательскому опыту могу сказать, что члены УИК очень часто пытались выпроводить нас до запечатывания пакета с бюллетенями и составления протокола, и очень обижались, когда мы не уходили.
Результаты второй статьи не означают, что наблюдение за выборами бесполезно. Напротив, оно существенно осложняет работу фальсификаторов. Однако следует понимать, что для полноценного эффекта следить за действиями УИК необходимо крайне тщательно, особенно в современных условиях, когда голосование может быть многодневным.
Пока я жил в России, я три раза был наблюдателем и один раз координировал наблюдателей в округе. К такому готовы не все, это требует внутренних ресурсов. Однако у вас всегда остаётся возможность защитить свой собственный голос от фальсификаций – прийти на свой избирательный участок и проголосовать уже в это воскресенье.
Рассмотрим на двух статьях, посвящённых выборам в ГД РФ 2011 года:
Рубен Ениколопов показывает, что да. В своей статье его команда организует эксперимент: отправляет наблюдателей в рандомные московские округа, и сравнивает результаты с теми, где наблюдателей не было. Разница колоссальная: результаты ЕР на УИКах с их наблюдателями в среднем на 11% меньше, чем на УИКах без них. Более того, и это самое интересное– эффект наблюдается ещё и в соседних комиссиях, которые просто находятся в том же здании. Авторы объясняют это тем, что уже само присутствие наблюдателя внушается нерешительность членам УИКов, даже если они находятся в соседней комнате, и не видят их напрямую, их присутствие останавливает от вбросов, поскольку создаёт иллюзию наблюдения.
А вот Андрей Бузин (сопредседатель наблюдательского движения "Голос") показывает, что нет. Не ожидали такого поворота? Он и соавторы используют тот же метод рандомизации, что и в предыдущей статье, но изучают уже не только Москву, но и дополнительно 20 субъектов РФ. По их результатам, разница между участками с наблюдателями и без статистически незначима, а там, где она всё же значима – слабая, колеблется от 1 до 2%.
Почему результаты исследования одних и тех же выборов с одними и теми же методами получились такими разными? Бузин и соавторы объясняют это несколькими факторами:
> Во-первых, необходимо учитывать уровень электоральной манипуляции. Если это обыкновенный вброс или "карусель", наблюдатель в состоянии заметить нарушение. В том случае, если фальсификации оформляются на более высоком уровне, а результаты буквально "рисуются", наблюдатели зачастую не в состоянии что-либо сделать.
> Во-вторых, влияет сам уровень подготовленности наблюдателя. Возможно, члены УИК не станут фальсифицировать прямо у наблюдателей на глазах, но всё же попробуют сделать это при недостаточной внимательности наблюдателей. Или просто дождутся, пока они уйдут. По своему наблюдательскому опыту могу сказать, что члены УИК очень часто пытались выпроводить нас до запечатывания пакета с бюллетенями и составления протокола, и очень обижались, когда мы не уходили.
Результаты второй статьи не означают, что наблюдение за выборами бесполезно. Напротив, оно существенно осложняет работу фальсификаторов. Однако следует понимать, что для полноценного эффекта следить за действиями УИК необходимо крайне тщательно, особенно в современных условиях, когда голосование может быть многодневным.
Пока я жил в России, я три раза был наблюдателем и один раз координировал наблюдателей в округе. К такому готовы не все, это требует внутренних ресурсов. Однако у вас всегда остаётся возможность защитить свой собственный голос от фальсификаций – прийти на свой избирательный участок и проголосовать уже в это воскресенье.
ResearchGate
(PDF) Field Experiment Estimate of Electoral Fraud in Russian Parliamentary Elections
PDF | Electoral fraud is a widespread phenomenon, especially outside the developed world. Despite abundant qualitative and anecdotal evidence on its... | Find, read and cite all the research you need on ResearchGate
Эхо войны – массовые протесты. Эвиденс фром Ирак
Увлекательная статья, которую я прочёл на одном дыхании (ладно, на двух): From Victims to Dissidents: Legacies of Violence and Popular Mobilization in Iraq (2023), раскрывающая то, как последствия иракской войны в 2003г повлияли на способность к организованному протесту в 2011г.
Авторы построили регрессионную модель, предсказывающую вероятность протеста в регионе Ирака в определённый месяц. Основная независимая переменная, количество мирных жертв в регионе, оказывается значимой. То есть чем больше жертв среди гражданских во время войны, тем больше вероятность последующего протеста.
Почему так? Количественное исследование подкреплено качественным: на примере г. Фаллуджа авторы раскрывают объяснительный механизм, анализируя статьи и интервью того времени. И вот очень показательная цитата из материалов:
«После 2003 года возник вакуум безопасности… государство исчезло, поэтому люди начали прибегать к своим собственным возможностям, к трайбализму… сыновьям каждого региона пришлось защищать себя»
Необходимость восстановления инфраструктуры с одной стороны и отсутствие помощи от государства с другой породили самоорганизовавшиеся системы взаимопомощи и крепкие социальные связи на местном уровне, которые спустя 8 лет сыграли решающую роль в организации крупных и полномасштабных протестов. Более того, атомизация общества заменилась низовой самоорганизацией, что сделало жителей более независимыми от государства. Вот такие необычные последствия военных действий!
Увлекательная статья, которую я прочёл на одном дыхании (ладно, на двух): From Victims to Dissidents: Legacies of Violence and Popular Mobilization in Iraq (2023), раскрывающая то, как последствия иракской войны в 2003г повлияли на способность к организованному протесту в 2011г.
Авторы построили регрессионную модель, предсказывающую вероятность протеста в регионе Ирака в определённый месяц. Основная независимая переменная, количество мирных жертв в регионе, оказывается значимой. То есть чем больше жертв среди гражданских во время войны, тем больше вероятность последующего протеста.
Почему так? Количественное исследование подкреплено качественным: на примере г. Фаллуджа авторы раскрывают объяснительный механизм, анализируя статьи и интервью того времени. И вот очень показательная цитата из материалов:
«После 2003 года возник вакуум безопасности… государство исчезло, поэтому люди начали прибегать к своим собственным возможностям, к трайбализму… сыновьям каждого региона пришлось защищать себя»
Необходимость восстановления инфраструктуры с одной стороны и отсутствие помощи от государства с другой породили самоорганизовавшиеся системы взаимопомощи и крепкие социальные связи на местном уровне, которые спустя 8 лет сыграли решающую роль в организации крупных и полномасштабных протестов. Более того, атомизация общества заменилась низовой самоорганизацией, что сделало жителей более независимыми от государства. Вот такие необычные последствия военных действий!
Cambridge Core
From Victims to Dissidents: Legacies of Violence and Popular Mobilization in Iraq (2003–2018) | American Political Science Review…
From Victims to Dissidents: Legacies of Violence and Popular Mobilization in Iraq (2003–2018) - Volume 118 Issue 1
Всегда был уверен, что избираемые мэры в автократиях могут в мобилизацию электората гораздо эффективнее, чем назначенцы. Вроде должно быть логично: избирая самого себя, политик лучше понимает, как действуют выборы, а значит, и лучше обеспечивает голоса на других выборах. Статьи, которые я разбирал раньше, косвенно подтверждали это.
Но наука хороша своей недогматичностью, поэтому зачастую и в политологии на одни и те же вещи существуют разные позиции, и у обеих достаточно хорошая доказательная база. В статье моих коллег М. Завадской, Э. Минаевой и А. Румянцевой From local elections to appointments: How has municipal reform changed vote delivery in Russian municipalities? (2023) показывается обратное: мэры-назначенцы справляются намного лучше, чем избранные мэры.
Чтобы доказать это, авторки используют метод "разность разностей". Вот есть два типа городов: в одних избрание мэра сменилось назначением, в других не сменилось. И есть временные периоды в виде электоральных циклов разных лет. Если мы измерим результаты выборов президента РФ, у нас получатся две линии. Разница между этими линиями будет показывать, насколько и в какую сторону назначение мэров изменило результаты выборов президента между двумя группами.
В результате сама по себе разница небольшая (на 3,9% больше после реформы по сравнению с остальными городами), но статистически значимая (явка при этом не увеличивается, что действительно показывает увеличение результатов). Однако есть ряд ограничений и уточнений, некоторые из которых отмечают и сами исследовательницы:
1) Рандомизацией тут и не пахнет. Очевидно, что мэров лишают права избираться напрямую не просто так, а по причине либо их нелояльности, либо невозможности обеспечить нормальный результат на выборах. Там, правда, есть сноска про то, что это ограничение не должно повлиять на результат при разности разностей, но я так и не понял, почему
2) Выборы президента — задача преимущественно губернаторов и полпредов. Интереснее было бы проверить результаты ЕР на выборах разных уровней.
3) В discussion исследовательницы замечают важную деталь: назначенцы несут в себе гораздо больше издержек:
"Во-первых, это не отвечает спросу на подотчетных и эффективных местных политиков. Во-вторых, отсутствие избранных лидеров ослабляет кооптацию и вербовку кадров в «вертикаль власти», которая необходима для поддержания минимальной эффективности авторитарного государства. "
И в целом, это не противоречит, а лишь раскрывает по-новому те работы, о которых я писал раньше, что не может не радовать. Российский авторитаризм сложился так быстро сложился потому, что не стал ломать существующие на региональном уровне способы выиграть выборы, а кооптировал их и научился управлять. В противном случае, когда власть ломает механизмы и выбирает лояльность в ущерб эффективности, способность режима обеспечивать собственное выживание ставится под сомнение.
P.S. Сорян за такой длиннопост, хотелось расписать всё максимально подробно и понятно, потому что статья на самом деле очень интересная, а нюансов много.
Но наука хороша своей недогматичностью, поэтому зачастую и в политологии на одни и те же вещи существуют разные позиции, и у обеих достаточно хорошая доказательная база. В статье моих коллег М. Завадской, Э. Минаевой и А. Румянцевой From local elections to appointments: How has municipal reform changed vote delivery in Russian municipalities? (2023) показывается обратное: мэры-назначенцы справляются намного лучше, чем избранные мэры.
Чтобы доказать это, авторки используют метод "разность разностей". Вот есть два типа городов: в одних избрание мэра сменилось назначением, в других не сменилось. И есть временные периоды в виде электоральных циклов разных лет. Если мы измерим результаты выборов президента РФ, у нас получатся две линии. Разница между этими линиями будет показывать, насколько и в какую сторону назначение мэров изменило результаты выборов президента между двумя группами.
В результате сама по себе разница небольшая (на 3,9% больше после реформы по сравнению с остальными городами), но статистически значимая (явка при этом не увеличивается, что действительно показывает увеличение результатов). Однако есть ряд ограничений и уточнений, некоторые из которых отмечают и сами исследовательницы:
1) Рандомизацией тут и не пахнет. Очевидно, что мэров лишают права избираться напрямую не просто так, а по причине либо их нелояльности, либо невозможности обеспечить нормальный результат на выборах. Там, правда, есть сноска про то, что это ограничение не должно повлиять на результат при разности разностей, но я так и не понял, почему
2) Выборы президента — задача преимущественно губернаторов и полпредов. Интереснее было бы проверить результаты ЕР на выборах разных уровней.
3) В discussion исследовательницы замечают важную деталь: назначенцы несут в себе гораздо больше издержек:
"Во-первых, это не отвечает спросу на подотчетных и эффективных местных политиков. Во-вторых, отсутствие избранных лидеров ослабляет кооптацию и вербовку кадров в «вертикаль власти», которая необходима для поддержания минимальной эффективности авторитарного государства. "
И в целом, это не противоречит, а лишь раскрывает по-новому те работы, о которых я писал раньше, что не может не радовать. Российский авторитаризм сложился так быстро сложился потому, что не стал ломать существующие на региональном уровне способы выиграть выборы, а кооптировал их и научился управлять. В противном случае, когда власть ломает механизмы и выбирает лояльность в ущерб эффективности, способность режима обеспечивать собственное выживание ставится под сомнение.
P.S. Сорян за такой длиннопост, хотелось расписать всё максимально подробно и понятно, потому что статья на самом деле очень интересная, а нюансов много.
Вера в честные выборы
Крайне любопытная статья Пиппы Норрис про то, как граждане воспринимают честность выборов, что на это влияет и насколько сильно это соотносится с реальностью. Исследование межнациональное. Метод: многоуровневая регрессия (переменная второго уровня: страна). Выводы такие:
1) В целом, люди вполне правдоподобно оценивают положение дел. Если выборы честные, они и оцениваются как честные. Если выборы нечестные, то граждане всё понимают и не считают их честными.
2) Искажает предыдущий вывод только эффект победителя/проигравшего. Если близкая политическая сила проигрывает, происходит искажение: выборы классифицируются как более нечестные, чем на самом деле. И наоборот, если идеологически близкая политическая сила выигрывает, выборы воспринимаются как более честные, чем они есть на самом деле. В этом ничего удивительного нет.
3) Удивительно то, что предыдущее искажение тоже имеет разную силу в зависимости от количества дезинформации. Если уровень дезинформации высокий, эффект становится сильнее более чем в пять раз.
Единственное, что (на мой взгляд) не учла Пиппа, что дезинформация тоже может зависеть от степени политической поляризации. Проблему эндогенности никто не отменял, и мне-то кажется, что дезинфа как раз наоборот не должна влиять там, где выборы воспринимаются как честные.
Крайне любопытная статья Пиппы Норрис про то, как граждане воспринимают честность выборов, что на это влияет и насколько сильно это соотносится с реальностью. Исследование межнациональное. Метод: многоуровневая регрессия (переменная второго уровня: страна). Выводы такие:
1) В целом, люди вполне правдоподобно оценивают положение дел. Если выборы честные, они и оцениваются как честные. Если выборы нечестные, то граждане всё понимают и не считают их честными.
2) Искажает предыдущий вывод только эффект победителя/проигравшего. Если близкая политическая сила проигрывает, происходит искажение: выборы классифицируются как более нечестные, чем на самом деле. И наоборот, если идеологически близкая политическая сила выигрывает, выборы воспринимаются как более честные, чем они есть на самом деле. В этом ничего удивительного нет.
3) Удивительно то, что предыдущее искажение тоже имеет разную силу в зависимости от количества дезинформации. Если уровень дезинформации высокий, эффект становится сильнее более чем в пять раз.
Единственное, что (на мой взгляд) не учла Пиппа, что дезинформация тоже может зависеть от степени политической поляризации. Проблему эндогенности никто не отменял, и мне-то кажется, что дезинфа как раз наоборот не должна влиять там, где выборы воспринимаются как честные.
Как школьное образование влияет на демократизацию?
В 1989 году в СССР впервые прошли выборы, где кандидаты могли быть не аффилированы с партией, выступать за демократические и даже антикоммунистические идеи. Но почему в одних республиках демократические кандидаты получили большую поддержу, чем в других?
Авторы статьи The Great Divide: Literacy, Nationalism, and the Communist Collapse (2006) выдвигают достаточно необычную гипотезу: если страна имела школьное образование до того, как её постигла коммунизация и включение в СССР, страна будет иметь большую поддержку демократического движения, чем в том случае, если школьное образование создавалось при коммунистическом строе.
Авторы объясняют эту связь так: (1) Грамотность позволяла гражданам обмениваться мыслями и идеями в печатном виде, что затрудняло коммунистическую пропаганду. (2) Коммунистическое школьное образование было идеологизированным и настроенным на унификацию, подавление национальной идентичности в пользу общесоветской, что затрагивало и литературные произведения, и исторический дискурс. В противном случае, если школьная система в стране уже была, она хотя и встраивалась в общую систему, но всё же могла сохранить большее внимание к титульному языку и национальной идентичности.
Я сначала был настроен к этой аргументации (как и к любой такого рода "исторической обусловленности") скептично, так как думал, что доля образованного населения на момент до вхождения в СССР (или образования и включения в Югославию, авторы анализируют и эти страны) – это просто производная от уровня урбанизации, независимости или чего-то другого.
Однако я сильно удивился, когда увидел, как с помощью МНК-регрессии авторы показывают, что дореволюционная доля образованных граждан в стране влияет на поддержу демократических сил вне зависимости от урбанизации или того, были ли когда-либо в этой стране демократические институты. Конечно, 28 наблюдений – это не очень много для количественного анализа. Тем не менее, авторы делают пять моделей, чтобы показать, что эта связь действительно устойчива к прочим объясняющим факторам.
Влияние такого казалось бы неполитического института, как система школьного образования – это отличный пример того, как институты выживают на протяжении почти целого века, чтобы в нужный момент оказать своё влияние. В конечном итоге, если мы посмотрим на график уровня грамотности и антикоммунистической доли голосов, мы убедимся, что эти посткоммунистические страны добились куда большего успеха в демократизации, чем другие, вне зависимости от своего географического положения.
В 1989 году в СССР впервые прошли выборы, где кандидаты могли быть не аффилированы с партией, выступать за демократические и даже антикоммунистические идеи. Но почему в одних республиках демократические кандидаты получили большую поддержу, чем в других?
Авторы статьи The Great Divide: Literacy, Nationalism, and the Communist Collapse (2006) выдвигают достаточно необычную гипотезу: если страна имела школьное образование до того, как её постигла коммунизация и включение в СССР, страна будет иметь большую поддержку демократического движения, чем в том случае, если школьное образование создавалось при коммунистическом строе.
Авторы объясняют эту связь так: (1) Грамотность позволяла гражданам обмениваться мыслями и идеями в печатном виде, что затрудняло коммунистическую пропаганду. (2) Коммунистическое школьное образование было идеологизированным и настроенным на унификацию, подавление национальной идентичности в пользу общесоветской, что затрагивало и литературные произведения, и исторический дискурс. В противном случае, если школьная система в стране уже была, она хотя и встраивалась в общую систему, но всё же могла сохранить большее внимание к титульному языку и национальной идентичности.
Я сначала был настроен к этой аргументации (как и к любой такого рода "исторической обусловленности") скептично, так как думал, что доля образованного населения на момент до вхождения в СССР (или образования и включения в Югославию, авторы анализируют и эти страны) – это просто производная от уровня урбанизации, независимости или чего-то другого.
Однако я сильно удивился, когда увидел, как с помощью МНК-регрессии авторы показывают, что дореволюционная доля образованных граждан в стране влияет на поддержу демократических сил вне зависимости от урбанизации или того, были ли когда-либо в этой стране демократические институты. Конечно, 28 наблюдений – это не очень много для количественного анализа. Тем не менее, авторы делают пять моделей, чтобы показать, что эта связь действительно устойчива к прочим объясняющим факторам.
Влияние такого казалось бы неполитического института, как система школьного образования – это отличный пример того, как институты выживают на протяжении почти целого века, чтобы в нужный момент оказать своё влияние. В конечном итоге, если мы посмотрим на график уровня грамотности и антикоммунистической доли голосов, мы убедимся, что эти посткоммунистические страны добились куда большего успеха в демократизации, чем другие, вне зависимости от своего географического положения.
www.jstor.org
The Great Divide: Literacy, Nationalism, and the Communist Collapse on JSTOR
Keith Darden, Anna Grzymala-Busse, The Great Divide: Literacy, Nationalism, and the Communist Collapse, World Politics, Vol. 59, No. 1 (Oct., 2006), pp. 83-115
Клиентелизм в Румынии: проверяем через conjoint experiment
Электоральный клиентелизм (в который входит как подкуп избирателей, так и принуждение голосовать) был и отчасти остаётся моим исследовательским интересом, тем интереснее разбирать статьи о нём, тем более с экспериментальными опросами. Однако статья "Partisanship and Tolerance for Clientelism: Evidence from a Conjoint Experiment in Romania" (2023) изучает не столько сами механизмы обмена голосов на блага, сколько отношение избирателей к факту подобной электоральной манипуляции со стороны избирателей. К тому же действие происходит в Румынии, где подобные практики процветают, несмотря на относительно недавнюю демократизацию.
Метод conjoint experiment подразумевает рандомизированный опрос, где разные характеристики перемешиваются случайным образом, чтобы оценить их влияние друг на друга. Респондентам представили выбор из воображаемых кандидатов, обладающих разными качествами (гендер, партия, факт скупки кандидатом голосов и др.) и предложили ответить, выбрали бы они этого кандидата или нет. В результате тех кандидатов, про которых было известно, что они занимались подкупом избирателей, выбирали на 30% реже.
Также важно, что косвенный клиентелизм (не прямой подкуп, а помощь с социальными благами/услугами) воспринимался респондентами намного мягче. Однако самое интересное в том, что если партийная принадлежность респондента и кандидата совпадала, то отношение к подкупу было уже не таким уж и категоричным и снижало отвержение кандидата более чем в два раза.
Вот так общая идеология и партия существенно увеличивает лояльность по отношению к электоральным манипуляциям. Однако важно, что это именно демократический клиентелизм, где партии имеют реальное идеологическое наполнение и политическую поддержку. Как мне кажется, в случае той же РФ связь была бы куда слабее, поскольку партийная принадлежность в случае доминирующей партии говорит скорее об одобрении власти в целом, чем о реальной идеологической заряженности. В период расцвета российского политического машиностроения сети лояльного электората были подобны крепостным крестьянам, которых в случае смены владельца спокойно "передавали" от одной партии к другой.
Электоральный клиентелизм (в который входит как подкуп избирателей, так и принуждение голосовать) был и отчасти остаётся моим исследовательским интересом, тем интереснее разбирать статьи о нём, тем более с экспериментальными опросами. Однако статья "Partisanship and Tolerance for Clientelism: Evidence from a Conjoint Experiment in Romania" (2023) изучает не столько сами механизмы обмена голосов на блага, сколько отношение избирателей к факту подобной электоральной манипуляции со стороны избирателей. К тому же действие происходит в Румынии, где подобные практики процветают, несмотря на относительно недавнюю демократизацию.
Метод conjoint experiment подразумевает рандомизированный опрос, где разные характеристики перемешиваются случайным образом, чтобы оценить их влияние друг на друга. Респондентам представили выбор из воображаемых кандидатов, обладающих разными качествами (гендер, партия, факт скупки кандидатом голосов и др.) и предложили ответить, выбрали бы они этого кандидата или нет. В результате тех кандидатов, про которых было известно, что они занимались подкупом избирателей, выбирали на 30% реже.
Также важно, что косвенный клиентелизм (не прямой подкуп, а помощь с социальными благами/услугами) воспринимался респондентами намного мягче. Однако самое интересное в том, что если партийная принадлежность респондента и кандидата совпадала, то отношение к подкупу было уже не таким уж и категоричным и снижало отвержение кандидата более чем в два раза.
Вот так общая идеология и партия существенно увеличивает лояльность по отношению к электоральным манипуляциям. Однако важно, что это именно демократический клиентелизм, где партии имеют реальное идеологическое наполнение и политическую поддержку. Как мне кажется, в случае той же РФ связь была бы куда слабее, поскольку партийная принадлежность в случае доминирующей партии говорит скорее об одобрении власти в целом, чем о реальной идеологической заряженности. В период расцвета российского политического машиностроения сети лояльного электората были подобны крепостным крестьянам, которых в случае смены владельца спокойно "передавали" от одной партии к другой.
Православный Пояс и поддержка власти
Всегда с интересом читаю исследования моих коллег из ЛССИ, однако особенно радуюсь публикациям про электоральные процессы РФ, поэтому сразу же ознакомился со статьёй про "православный пояс" (группа регионов по аналогии с красным поясом в 90-ых).
То, что более религиозные и консервативные люди в большей степени поддерживают власть и доверяют ей, в принципе, неудивительно. Однако примечательно что связь прослеживается не только на индивидуальном, но и на региональном уровне (через многоуровневую модель). Радует также, что религиозность в опросе измеряется не только через причисление себя к той или иной религии, но и через обрядовую составляющую (вопросы про чтение Евангелия и частоту посещения церкви).
Всё, что пишется про региональную идентичность, вызывает у меня интерес, поскольку я убеждён, что регионы РФ непохожи друг на друга, что в каждом из них есть своя региональная идентичность, которая существенно влияет на политические процессы. Так что и вы ознакомьтесь, на этом канале не так часто появляются статьи на русском, тем более в открытом доступе)
Всегда с интересом читаю исследования моих коллег из ЛССИ, однако особенно радуюсь публикациям про электоральные процессы РФ, поэтому сразу же ознакомился со статьёй про "православный пояс" (группа регионов по аналогии с красным поясом в 90-ых).
То, что более религиозные и консервативные люди в большей степени поддерживают власть и доверяют ей, в принципе, неудивительно. Однако примечательно что связь прослеживается не только на индивидуальном, но и на региональном уровне (через многоуровневую модель). Радует также, что религиозность в опросе измеряется не только через причисление себя к той или иной религии, но и через обрядовую составляющую (вопросы про чтение Евангелия и частоту посещения церкви).
Всё, что пишется про региональную идентичность, вызывает у меня интерес, поскольку я убеждён, что регионы РФ непохожи друг на друга, что в каждом из них есть своя региональная идентичность, которая существенно влияет на политические процессы. Так что и вы ознакомьтесь, на этом канале не так часто появляются статьи на русском, тем более в открытом доступе)
Telegram
ЛССИ / LCSR
Щербак А.Н. «Православный пояс» на электоральной карте России в 2011-21 годах // Социологическое обозрение. 2023. Т. 22. № 3. С. 172-195. DOI: 10.17323/1728-192X-2023-3-172-195.
В новой статье зам. заведующего ЛССИ Андрей Щербак изучает взаимосвязь электоральной…
В новой статье зам. заведующего ЛССИ Андрей Щербак изучает взаимосвязь электоральной…
Постепенно собираю данные региональных выборов РФ 2023. На пикче кусок Башкортостана: каждая точка – участковая избирательная комиссия, отображающая процент голосов за ЕР (по вертикальной шкале). А по прямым линиям можно понять, какие где требовали результаты. Когда УИКи выстраиваются в такой парад планет, очевидно, что волей избирателей тут и не пахнет: результаты просто постфактум написали на уровне ТИКов.
Однако вот что интересно – в крайнем правом углу отображены УИКи города Стерлитамак, который на прошлых выборах как раз прославился тем, что результаты там были как под копирку и совпадали до сотых процента. Гипотезы две: либо они поняли, что их спалили, и поменяли систему фальсификаций (что я нахожу маловероятным), либо там произошёл серьёзный конфликт элитных групп. Надо глянуть, мэра там, что ли, сменили?
Однако вот что интересно – в крайнем правом углу отображены УИКи города Стерлитамак, который на прошлых выборах как раз прославился тем, что результаты там были как под копирку и совпадали до сотых процента. Гипотезы две: либо они поняли, что их спалили, и поменяли систему фальсификаций (что я нахожу маловероятным), либо там произошёл серьёзный конфликт элитных групп. Надо глянуть, мэра там, что ли, сменили?
Партия помогает диктатору. Но как..?
Старый тейк времён Барбары Геддес (а то и раньше): партийные автократии более устойчивые, потому что они создают институциональные механизмы для сплочения элитных групп, распределения должностей и плюшек. И все такие: ну да, эмпирически видно, что партийные автократии существуют дольше..
Так бы всё и продолжалось, если бы год назад не пришёл Ройтер и не сказал: "Погодите-ка! Партийные автократии более устойчивые, но почему они более устойчивые? Вообще не факт, что из-за своих институтов и влияния на элиту!"
Ройтер справедливо замечает, что авторитарные партия помимо бюрократического аппарата несёт в себе ещё и функцию сплочения масс для поддержки режима и проявления лояльности. Может, в этом заключается истинная причина долговечности этих режимов?
Чтобы проверить это, Ройтер использует экспертные интервью, где партийные автократии делятся на категории: в каких-то больше преобладает партия-договор между элитами, в других партия-мобилизатор лояльности среди населения. Понятно, что в той или иной степени партия выполняет обе эти функции, поэтому для оценки используется шкала.
После восьми биноминальных регрессий Ройтер делает вывод, что массовая организация партии играет более важную роль, чем институционализация на уровне элиты. Другими словами, там, где партия больше работала с людьми и меньше с элитой, там автократия жила дольше, а там, где больше с элитой и меньше с людьми – меньше.
Вижу, однако, существенный минус: операционализация через оценки экспертов – ну такое, как будто ты анализируешь не реальность, а её оценку. Было бы лучше взять какие-то реальные показатели. С другой стороны, многие индексы и так включают в себя экспертные оценки, но там они хотя бы разбавлены другими показателями, а тут... Ну ладно, мб это моя личная постпозитивистская неприязнь.
Но вообще статья мне очень понравилась тем, что это имхо именно то, чем должен заниматься политолог (да и любой исследователь в целом): смотреть на привычный тезис, подвергать его сомнению и дополнять уже своим исследованием. Пока Ройтер про это не написал, я об этом вообще не задумывался, настолько привычные шаблоны замылились в голове, что идут фоном и не подвергаются критике.
Старый тейк времён Барбары Геддес (а то и раньше): партийные автократии более устойчивые, потому что они создают институциональные механизмы для сплочения элитных групп, распределения должностей и плюшек. И все такие: ну да, эмпирически видно, что партийные автократии существуют дольше..
Так бы всё и продолжалось, если бы год назад не пришёл Ройтер и не сказал: "Погодите-ка! Партийные автократии более устойчивые, но почему они более устойчивые? Вообще не факт, что из-за своих институтов и влияния на элиту!"
Ройтер справедливо замечает, что авторитарные партия помимо бюрократического аппарата несёт в себе ещё и функцию сплочения масс для поддержки режима и проявления лояльности. Может, в этом заключается истинная причина долговечности этих режимов?
Чтобы проверить это, Ройтер использует экспертные интервью, где партийные автократии делятся на категории: в каких-то больше преобладает партия-договор между элитами, в других партия-мобилизатор лояльности среди населения. Понятно, что в той или иной степени партия выполняет обе эти функции, поэтому для оценки используется шкала.
После восьми биноминальных регрессий Ройтер делает вывод, что массовая организация партии играет более важную роль, чем институционализация на уровне элиты. Другими словами, там, где партия больше работала с людьми и меньше с элитой, там автократия жила дольше, а там, где больше с элитой и меньше с людьми – меньше.
Вижу, однако, существенный минус: операционализация через оценки экспертов – ну такое, как будто ты анализируешь не реальность, а её оценку. Было бы лучше взять какие-то реальные показатели. С другой стороны, многие индексы и так включают в себя экспертные оценки, но там они хотя бы разбавлены другими показателями, а тут... Ну ладно, мб это моя личная постпозитивистская неприязнь.
Но вообще статья мне очень понравилась тем, что это имхо именно то, чем должен заниматься политолог (да и любой исследователь в целом): смотреть на привычный тезис, подвергать его сомнению и дополнять уже своим исследованием. Пока Ройтер про это не написал, я об этом вообще не задумывался, настолько привычные шаблоны замылились в голове, что идут фоном и не подвергаются критике.
Заигрывание с правыми не помогает
Одно из объяснений роста правых популистских партий в Европе заключается в том, что основные партии не представляют интересы некоторых групп. Мол, если бы крупные партии говорили о реальных проблемах и занимали бы более жёсткие позиции, никаких радикальных правых бы не было, а радикализируются они, потому что люди не видят отображения своих интересов в существующей партийной системе.
Однако статья "Does accommodation work? Mainstream party strategies and the success of radical right parties" (2023) (на данных избирательных кампаний в ЕС в период с 1976 по 2017 год) показывает, что происходит ровно противоположное. Когда основные партии пытаются "подстраиваться под правых", праворадикальные партии не теряют, а напротив, получают больше голосов, чем в тех случаях, когда основные партии не пытались работать с этой группой избирателей.
На первый взгляд парадоксальную закономерность можно объяснить так: правый дискурс отталкивает лояльных избирателей, но не привлекает правых, которые впитывают правые тейки и всё равно будут голосовать за радикалов, поскольку не верят в искренность основных партий.
Поэтому при прочих равных попытки заигрывать с правыми и занимать более радикальные позиции не приводят к уменьшению поддержки радикально правых партий. Напротив, результаты радикалов становятся выше.
Одно из объяснений роста правых популистских партий в Европе заключается в том, что основные партии не представляют интересы некоторых групп. Мол, если бы крупные партии говорили о реальных проблемах и занимали бы более жёсткие позиции, никаких радикальных правых бы не было, а радикализируются они, потому что люди не видят отображения своих интересов в существующей партийной системе.
Однако статья "Does accommodation work? Mainstream party strategies and the success of radical right parties" (2023) (на данных избирательных кампаний в ЕС в период с 1976 по 2017 год) показывает, что происходит ровно противоположное. Когда основные партии пытаются "подстраиваться под правых", праворадикальные партии не теряют, а напротив, получают больше голосов, чем в тех случаях, когда основные партии не пытались работать с этой группой избирателей.
На первый взгляд парадоксальную закономерность можно объяснить так: правый дискурс отталкивает лояльных избирателей, но не привлекает правых, которые впитывают правые тейки и всё равно будут голосовать за радикалов, поскольку не верят в искренность основных партий.
Поэтому при прочих равных попытки заигрывать с правыми и занимать более радикальные позиции не приводят к уменьшению поддержки радикально правых партий. Напротив, результаты радикалов становятся выше.
Cambridge Core
Does accommodation work? Mainstream party strategies and the success of radical right parties | Political Science Research and…
Does accommodation work? Mainstream party strategies and the success of radical right parties - Volume 11 Issue 1