Чувство меры

Я лично не терплю абстрактное искусство,
Но чувство меры — это тоже чувство...

Застав с карандашом трехлетнего малютку,
Что портил на полу бумажной белый лист,
Встревожился отец — и не на шутку:
«Ребенок — абстракционист?!
Кого нарисовал ты?»
 «Маму».
 «Маму?!
А это что?»
 «Трамвай!» — сказал малыш
 «Трамвай?!»
 «Трамвай!» — послышалось упрямо.
«О, боже мой! И здесь уже Париж!!!»
И молодой отец, дрожащими руками
Из рук младенца выхватив «мазню»,
Велел ее предать немедленно огню...

Сергей Михалков

Карьера

Твердили пастыри, что вреден
и неразумен Галилей,
но, как показывает время:
кто неразумен, тот умней.
Ученый, сверстник Галилея,
был Галилея не глупее.
Он знал, что вертится земля,
но у него была семья.
И он, садясь с женой в карету,
свершив предательство свое,
считал, что делает карьеру,
а между тем губил ее.
За осознание планеты
шел Галилей один на риск.
И стал великим он… Вот это
я понимаю — карьерист!
Итак, да здравствует карьера,
когда карьера такова,
как у Шекспира и Пастера,
Гомера и Толстого… Льва!
Зачем их грязью покрывали?
Талант — талант, как ни клейми.
Забыты те, кто проклинали,
но помнят тех, кого кляли.
Все те, кто рвались в стратосферу,
врачи, что гибли от холер, -
вот эти делали карьеру!
Я с их карьер беру пример.
Я верю в их святую веру.
Их вера — мужество мое.
Я делаю себе карьеру
тем, что не делаю ее!

Евгений Евтушенко
1957

Пришли и сказали (дитя, мне страшно), пришли и сказали, что он уходит.

Зажгла я лампу (дитя, мне страшно), зажгла я лампу и пошла к нему.

У первой двери (дитя, мне страшно), у первой двери пламя задрожало.

У второй двери (дитя, мне страшно), у второй двери пламя заговорило.

У третьей двери (дитя, мне страшно), у третьей двери пламя умерло.

А если он возвратится, что мне ему сказать?

Скажи, что я и до смерти его продолжала ждать.


Дмитрий Быков
«Эвакуатор»

* * *
Бродишь второй час,
шепчешь галиматью.
Господи, дай пас!
Вот чес-слово, забью!

Молнией — по двору,
мимо всей толкотни:
Ясное дело, вру,
ну хоть разок пасни!

Ты ли не знаешь, как
важно услышать вдруг,
чуть скосолапив башмак,
яблочный этот стук?

Рыжему — по ногам,
тощего обведу, -
жирно им, соплякам,
я уже вечность жду!

Мне бы забить хоть раз,
мне бы игру спасти,
Господи, дай пас!
А промахнусь — прости.


Марина Бородицкая

* * *
Собака лежит как сфинкс,
наполовину в гостиной,
наполовину в прихожей.
Собака лежит как метафора -
наполовину в Европе,
наполовину в Азии.
Служба ее не трудна,
загадка ее не сложна:
она затрудняет проход,
но будит фантазию.

Собака лежит в дверях,
протянувши лапы вперед,
она улыбается Балтике,
хвостом виляет Китаю,
в ней черт-те сколько намешано
характеров и пород, -
вот вскочит! вот огрызнется,
собьется в стаю!

Но столько щенячьей дури
играет в ее крови,
что она себя полагает
лучшей собакой на свете
и думает, что достойна
большой и чистой любви,
а за свои метафоры
только мы сами в ответе.

Марина Бородицкая

* * *
Второстепенные английские поэты,
вы руки тянете ко мне из темной Леты
и, как детдомовская ребятня:
- Меня, — кричите вы, — меня, меня!

Да я сама тут запасным стою хористом,
да я случайно забрела на эту пристань,
мне снилась воля, мне мерещился покой...
Но шелестят уже страницы под рукой.

Первостепенные английские поэты
давно пристроены и кушают котлеты,
забвенья молчаливая вода
над ними не сомкнется никогда.

А я переднего уже тяну, как репку,
и кто-то сильный встал за мной и держит крепко,
и вся компания — а стало быть, и я -
за шкирку выхвачена из небытия.

Марина Бородицкая