***

Жар лечится холодом
Жир лечится голодом
Любовь лечится временем
Нация лечится гением

Людмила Петрушевская

***

старики говорят о том о сем — и как поэты
совершенно спокойно о самом страшном
похоже,
эти люди знают все
возможно, поэтому
их никто не спрашивает

Людмила Петрушевская

* * *

Что такое дурак
Будем в этом направлении думать
Дурак это тот, кто не поймет
Никогда и никак
Что он дурак
Это привилегия
Умных

Людмила Петрушевская

Болотный попик

На весенней проталинке
За вечерней молитвою – маленький
Попик болотный виднеется.

Ветхая ряска над кочкой
Чернеется
Чуть заметною точкой.

И в безбурности зорь красноватых
Не видать чертенят бесноватых,
Но вечерняя прелесть
Увила вкруг него свои тонкие руки.
Предзакатные звуки,
Легкий шелест.

Тихонько он молится,
Улыбается, клонится,
Приподняв свою шляпу.

И лягушке хромой, ковыляющей,
Травой исцеляющей
Перевяжет болящую лапу.

Перекрестит и пустит гулять:
«Вот, ступай в родимую гать.
Душа моя рада
Всякому гаду
И всякому зверю
И о всякой вере».

И тихонько молится,
Приподняв свою шляпу,
За стебель, что кланится,
За больную звериную лапу,
И за римского папу.

Не бойся пучины тряской –
Спасет тебя черная ряска,


Александр Блок
17 апреля 1905

Мы просрали свой город, знакомый до слёз
он раздавлен шипами менто́вских колёс
он платок на роток, он расфренд и развод
полигон для неместных лихих воевод

мы просрали свой город - похоже, что весь,
нам расслабила булки столичная спесь
и теперь то что ты надрываясь воздвиг
будет пользовать верный царю силовик

побеждает лишь тот, кто по-сельски хитёр
братья вызвали братьев, а сёстры сестёр
и в гостиных уже обсуждаем не арт
а еврейские корни и типы грин-карт

Лейтенант! я еще не хочу удирать
я здесь списывал credits с винила в тетрадь
Лейтенант! здесь еще не снесли тот гараж
где мы с Танькой впервые поймали кураж

а теперь наших внуков прессует ОМОН -
дети разных народов и разных племён
и в любом переулке, в любом тупике
говорят на каком-то чужом языке

Мы просрали свой город...
Со всех должностей
нами рулят бригады заезжих гостей.
это как гельминтоз или педикулёз
Мы просрали свой город, знакомый до слёз

Александр Елин
4 февраля 2021

Почему два великих поэта...

Почему два великих поэта,
проповедники вечной любви,
не мигают, как два пистолета?
Рифмы дружат, а люди — увы...

Почему два великих народа
холодеют на грани войны,
под непрочным шатром кислорода?
Люди дружат, а страны — увы...

Две страны, две ладони тяжелые,
предназначенные любви,
охватившие в ужасе голову
черт-те что натворившей Земли!

Андрей Вознесенский
1977

* * *

человеку
нужна свобода
он без нее угасает
это его природа
а в природе
чего только не бывает

свои своих поедают
слабого изгоняют
объект любви догоняют
любят и добивают

в поисках этого счастья
человек над собой не властен
как в окружающем мире
так и в своей квартире

и единственное
что осталось

такая странная странность
к чужим
состраданье и жалость

этого нет в природе
на бойне и в огороде
нету в зверях и в народе
в тюрьмах и на свободе

но кто-то
закончив битву
прочтет
по мертвым
молитву

Людмила Петрушевская

В.О.В
Так вот она, ваша победа!
А. Галич

И было так: четыре года
В грязи, в крови, в огне пальбы
Рабы сражались за свободу,
Не зная, что они - рабы.
А впрочем - зная. Вой снарядов
И взрывы бомб не так страшны,
Как меткий взгляд заградотрядов,
В тебя упертый со спины.
И было ведомо солдатам,
Из дома вырванным войной,
Что города берутся - к датам.
А потому - любой ценой.
Не пасовал пред вражьим станом,
Но опускал покорно взор
Пред особистом-капитаном
Отважный боевой майор.
И генералам, осужденным
В конце тридцатых без вины,
А после вдруг освобожденным
Хозяином для нужд войны,
Не знать, конечно, было б странно,
Имея даже штат и штаб,
Что раб, по прихоти тирана
Возвышенный - все тот же раб.
Так значит, ведали. И все же,
Себя и прочих не щадя,
Сражались, лезли вон из кожи,
Спасая задницу вождя.
Снося бездарность поражений,
Где миллионы гибли зря,
А вышедшим из окружений
Светил расстрел иль лагеря,
Безропотно терпя такое,
Чего б терпеть не стали псы,
Чтоб вождь рябой с сухой рукою
Лукаво щерился в усы.
Зачем, зачем, чего же ради -
Чтоб говорить бояться вслух?
Чтоб в полумертвом Ленинграде
От ожиренья Жданов пух?
Чтоб в нищих селах, все отдавших,
Впрягались женщины в ярмо?
Чтоб детям без вести пропавших
Носить предателей клеймо?
Ах, если б это было просто -
В той бойне выбрать верный флаг!
Но нет, идеи Холокоста
Ничуть не лучше, чем ГУЛАГ.
У тех - все то же было рабство,
А не пропагандистский рай.
Свобода, равенство и братство…
Свободный труд. Arbeit macht frei.
И неизменны возраженья,
Что, дескать, основная часть
Из воевавших шла в сраженья
Не за советскую-де власть,
Мол, защищали не колхозы
И кровопийцу-подлеца,
А дом, семью и три березы,
Посаженных рукой отца…
Но отчего же половодьем
Вослед победе в той войне
Война со сталинским отродьем
Не прокатилась по стране?
Садили в небеса патроны,
Бурлил ликующий поток,
Но вскоре - новые вагоны
Везли их дальше на восток.
И те, кого вела отвага,
Кто встал стеною у Москвы -
За проволоками ГУЛАГа
Поднять не смели головы.
Победа… Сделал дело - в стойло!
Свобода… Северная даль.
Сорокаградусное пойло,
Из меди крашеной медаль.
Когда б и впрямь они парадом
Освободителей прошли,
То в грязь со свастиками рядом
И звезды б красные легли.
Пусть обуха не сломишь плетью,
Однако армия - не плеть!
Тому назад уж полстолетья
Режим кровавый мог истлеть.
И все ж пришел конец запретам,
Но, те же лозунги крича,
Плетется дряхлый раб с портретом
Того же горца-усача.
Он страшно недоволен строем,
Трехцветным флагом и гербом…
Раб тоже может быть героем,
Но все ж останется рабом.
И что ж мы празднуем в угоду
Им всем девятого числа?
Тот выиграл, кто обрел свободу.
Ну что же, Дойчланд - обрела.
А нас свобода только дразнит,
А мы - столетьями в плену…
На нашей улице - не праздник.
Мы проиграли ту войну.

Нестеренко Юрий Леонидович
9 мая 2002

* * *

В воюющей стране
не брезгуй тёплым пивом,
когда она сидит, как сука на коне.
В воюющей стране
не говори красиво
и смысла не ищи в воюющей стране.

Александр Еременко

ВЫСОТЫ И БЕЗДНЫ

Кто знает мрак души людской,
Ее восторги и печали?!
Они эмалью голубой
От нас сокрытые скрижали.
Н.Гумилев

Когда из темной бездны жизни
Мой гордый дух летел, прозрев,
Звучал на похоронной тризне
Печально-сладостный напев.
И в звуках этого напева,
На мраморный склоняясь гроб,
Лобзали горестные девы
Мои уста и бледный лоб.
И я из светлого эфира,
Припомнив радости свои,
Опять вернулся в грани мира
На зов тоскующей любви.
И я раскинулся цветами,
Прозрачным блеском звонких струй,
Чтоб ароматными устами
Земным вернуть их поцелуй.

Гумилев Николай Степанович

Тёплый вечер холодного дня

Тёплый вечер холодного дня.
Ветер, оттепель, пенье сирены.
Не дразни меня, хватит с меня,
Мы видали твои перемены!
Не смущай меня, оттепель. Не
Обольщай поворотами к лету.
Я родился в холодной стране.
Честь мала, но не трогай хоть эту.

Только трус не любил никогда
Этой пасмурной, брезжущей хмури,
Голых веток и голого льда,
Голой правды о собственной шкуре.
Я сбегу в этот холод. Зане
От соблазнов, грозящих устоям,
Мы укроемся в русской зиме:
Здесь мы стоим того, чего стоим.

Вот пространство, где всякий живой,
Словно в пику пустому простору,
Обрастает тройной кожурой,
Обращается в малую спору.
Ненавижу осеннюю дрожь
На границе надежды и стужи:
Не буди меня больше. Не трожь.
Сделай так, чтобы не было хуже.

Там, где вечный январь на дворе,
Лёд по улицам, шапки по крышам,
Там мы выживем, в тесной норе,
И тепла себе сами надышим.
Как берлогу, позёмку, пургу
Не любить нашей северной музе?
Дети будут играть на снегу,
Ибо детство со смертью в союзе.

Здравствуй, Родина! В дали твоей
Лучше сгинуть как можно бесследней.
Приюти меня здесь. Обогрей
Стужей гибельной, правдой последней.
Ненавистник когдатошний твой,
Сын отверженный, враг благодарный, -
Только этому верю: родной
Тьме египетской, ночи полярной.

Дмитрий Быков
2012

Если б молодость знала и старость могла

Если б молодость знала и старость могла —
Но не знает, не может; унынье и мгла,
Ибо знать — означает не мочь в переводе.
Я и сам ещё что-то могу потому,
Что не знаю всего о себе, о народе
И свою неуместность нескоро пойму.

Невозможно по карте представить маршрут,
Где направо затопчут, налево сожрут.
Можно только в пути затвердить этот навык
Приниканья к земле, выжиданья, броска,
Перебежек, подмен, соглашений, поправок, —
То есть Господи Боже, какая тоска!

Привыкай же, душа, усыхать по краям,
Чтобы этой ценой выбираться из ям,
Не желать, не жалеть, не бояться ни слова,
Ни ножа; зарастая коростой брони,
Привыкай отвыкать от любой и любого
И бежать, если только привыкнут они.

О сужайся, сожмись, забывая слова,
Предавая надежды, сдавая права,
Усыхай и твердей, ибо наша задача —
Не считая ни дыр, ни заплат на плаще,
Не любя, не зовя, не жалея, не плача,
Под конец научиться не быть вообще.

Дмитрий Быков
1994

* * *

В Михайловском зима перерастает в осень.
Две гирьки часовых ложатся на весы,
Качаются себе, стихов от прозы просят,
А на цепях висят сторожевые псы.

О лунный циферблат! Мы не в своей тарелке:
Нам сахарная кость что ось железных лет!
Давно прошедший век процеживают стрелки:
Вот — Парус, вот — Дантес... А Пушкина всё нет.

Блажен, кто посетил. Декабрьское восстанье.
Парад взлетевших звезд и сбившихся планет!
Трещит зеленый лед. Мундиры. Танцы. Стансы.
Империя. Помост!.. А Пушкина всё нет.

И снова холода. Дымящиеся кружки
Застыли на весу чуть выше эполет:
Благословим друзей и юность! Где же Пушкин?
Державин сходит в гроб... А Пушкина всё нет.

Мы уловили смысл падежных окончаний,
Полёта ритма, рифм; мы взвесили тома
На площадях Москвы, на северных причалах
Без гирек часовых...
Вернёмся же к началу:
Нет времени. Сна нет. В Михайловском зима...

Роман Тягунов
1983

* * *

                              Я памятник себе...

Я добрый, красивый, хороший
и мудрый, как будто змея.
Я женщину в небо подбросил —
и женщина стала моя.

Когда я с бутылкой «Массандры»
иду через весь ресторан,
весь пьян, как воздушный десантник,
и ловок, как горный баран,

все пальцами тычут мне в спину,
и шепот вдогонку летит:
он женщину в небо подкинул —
и женщина в небе висит...

Мне в этом не стыдно признаться:
когда я вхожу, все встают
и лезут ко мне обниматься,
целуют и деньги дают.

Все сразу становятся рады
и словно немножко пьяны,
когда я читаю с эстрады
свои репортажи с войны,

и дело до драки доходит,
когда через несколько лет
меня вспоминают в народе
и спорят, как я был одет.

Решительный, выбритый, быстрый,
собравший все нервы в комок,
я мог бы работать министром,
командовать крейсером мог.

Я вам называю примеры:
я делать умею аборт,
читаю на память Гомера
и дважды сажал самолет.

В одном я виновен, но сразу
открыто о том говорю:
я в космосе не был ни разу,
и то потому, что курю...

Конечно, хотел бы я вечно
работать, учиться и жить
во славу потомков беспечных
назло всем детекторам лжи,

чтоб каждый, восстав из рутины,
сумел бы сказать, как и я:
я женщину в небо подкинул —
и женщина стала моя!

Александр Еременко

Осень

Пора закругляться. Подходит зима.
— Н.С.

Проснёшься — и видишь, что праздника нет
И больше не будет. Начало седьмого,
В окрестных домах зажигается свет,
На ясенях клочья тумана седого,
Детей непроснувшихся тащат в детсад,
На улице грязно, в автобусе тесно,
На поручнях граждане гроздью висят —
Пускай продолжает, кому интересно.

Тоскливое что-то творилось во сне,
А что — не припомнить. Деревья, болота...
Сначала полями, потом по Москве
Всё прятался где-то, бежал от кого-то,
Но тщетно. И как-то уже всё равно.
Бредёшь по окраине местности дачной,
Никто не окликнет... Проснёшься — темно,
И ясно, что день впереди неудачный
И жизнь никакая. Как будто, пока
Ты спал, — остальным, словно в актовом зале,
На детской площадке, под сенью грибка
Велели собраться и всё рассказали.
А ты и проспал. И ведь помнил сквозь сон,
Что надо проснуться, спуститься куда-то,
Но поздно. Сменился сезон и фасон.
Все прячут глаза и глядят виновато.
Куда ни заходишь — повсюду чужак:
У всех суета, перепалки, расходы,
Сменились пароли... Вот, думаю, так
И кончились шестидесятые годы.

Выходишь на улицу — там листопад,
Орудуют мётлами бойкие тётки,
И тихая грусть возвращения в ад:
Здорово, ну как там твои сковородки?
Какие на осень котлы завезут?
Каким кочегаром порадуешь новым?
Ты знаешь, я как-то расслабился тут.
И правда, нельзя же быть вечно готовым.

Не власть поменяли, не танки ввели,
А попросту кто-то увидел с балкона
Кленовые листья на фоне земли:
Увидел и понял, что всё непреклонно
И необратимо. Какой-то рычаг
Сместился, и твердь, что вчера голубела,
Провисла до крыши. Вот, думаю, так
Кончается время просвета, пробела,
Короткого отпуска, талой воды:
Запретный воздушный пузырь в монолите.
Всё, кончились танцы, пора за труды.
Вы сами хотели, на нас не валите.

Ну что же, попробуем! В новой поре,
В промозглом пространстве всеобщей подмены,
В облепленном листьями мокром дворе,
В глубокой дыре, на краю Ойкумены,
Под окнами цвета лежалого льда,
Под небом оттенка дырявой рогожи,
Попробуем снова. Играй, что всегда:
Всё тише, всё глуше, всё строже — всё то же.

Дмитрий Быков
1999

В тиши весенней, в тиши вечерней,
вдали от прерий, вблизи от гор,
стояла ферма, стояла ферма,
а возле фермы пылал костёр.

В котле широком варилось что-то,
а рядом кто-то сидел-мечтал.
Котёл кипящий, огонь шумящий,
ему о чём-то напоминал.

Вот ночь настала, костра не стало,
последний уголь угас, погас,
и тот сидящий, в огонь смотрящий
он тоже скрылся, скрылся из глаз.

И мы не знаем, что с ним случилось,
был или не был он на земле,
что в тихом сердце его творилось
и что варилось в его котле.

Новелла Матвеева
1961

V

Вот
и всё,
            всем сказкам —
                                 конец.
Пусто.
           И тишина.
Смолкло биение
                      трёх сердец.
За ради какого ж
                       рожна?

Кабы спросить их —
                                 хоть поздно теперь —
Стоит
           оно
                      того?
На чаше одной —
                       миллиард потерь,
А на другой —
                      ничего!
Или
почти ничего,
                       и вот
В этом-то вот
                      «почти»
Прячется то,
                      что даёт завод,
Чтобы
            вперёд
                      пойти.
Плюнув на страх
                       и отринув боль,
Зная,
что правильно —
                                 так,
Собраться и сделать
                       свой шаг номер ноль,
Свой наиважнейший
                                 шаг.
В туман,
            в пустоту,
                      в опасность,
                                 в провал,
Ах если б кто смог заглянуть
На шаг вперёд,
                      и советы давал,
Насколько спокоен
                                 путь.
Но нет ни знаков,
                       ни вешек,
                                 ни троп,
Некому
            встать впереди.
Там – может, клад,
                        но скорее —
                                  гроб,
И оба зовут:
                      приди!
Прячутся в каждом
                       и трус
                                  и герой,
Ну-ка их —
            на алтарь!
Приди
           и найди,
                      разведай,
                                 вскрой
Мира скупого
                      ларь!

Трус сбежит,
                      а герой пойдёт —
Не сразу,
            но до конца.
А лавр или тёрн —
                       это как повезёт,
Ещё
доберись до венца…
Вот так и наш
                      студент
                                 разорвал
Сердце
            на лоскуты.
Всего лишь
                      формулы создавал
Для дела
            своей
                      мечты.
Вот так и наш мастер
                      достиг высоты —
Слепящего
                      апогея,
Воздвиг маяк
                      неземной красоты
Для Вернера
                      и Сергея.
И даже налётчик
                       нашёл предел
И лыбится
                      в небосвод.
Ему-то
            что было до этих дел?
А вот…

Так где эти трое?
                      Мне скажут пусть!
Умер…
           Погиб…
                      Убит…
А что же
            начатый ими путь?
Вы знаете…
Путь открыт.


Владимир Маяковский
Автор: Иван Наумов
2011

Город братской любви

соседка скажет что они приходили
нашли повестку в дырке замка
соседка скажет что они позвонили
но не дождались шагов старика
грошовый счет в казенном конверте
за непогашенный мертвым ночник
ему не скрыться от нас после смерти
пока мы помним что он наш должник

мы живем в городе братской любви
братской любви братской любви

соседка скажет что он был домоседом
и очень громко стонал по ночам
пренебрегал ее разумным советом
и никогда не обращался к врачам
соседка скажет что его не любили
но вот не помнит почему и за что
соседка скажет как легко все забыли
досадный призрак в нелепом пальто

мы живем в городе братской любви
братской любви братской любви

Илья Кормильцев

Родившийся в эту ночь

я ехал в такси по пустому шоссе
с тобою один на один
и шофер говорил не тебе и не мне
про запчасти и про бензин
он включал только ближний свет
и видел одну ерунду
он не видел того
что ночное шоссе
упирается прямо в звезду
адрес был прост и понятен:
засыпанный снегом хлев
красное вино и белый хлеб -
они для тебя
родившийся в эту ночь

тот - кто дает нам свет
тот - тот кто дает нам тьму
и никогда не даст нам ответ
на простой вопрос - почему?
тот кто дает нам жизнь
тот кто дает нам смерть
кто написал нас всех как рассказ
и заклеил в белый конверт

я ехал в такси и от белых полей
поднимался искрящийся пар
как дыханье всех спящих под этой звездой
детей и супружеских пар
и таксист начиная творить чудеса
прикурил от ее лучей
я спросил: чей ты будешь,заснеженный мир?
и мир мне ответил: ничей...
я засмеялся от счастья
что его у меня не отнять
я разлил вино и хлеб разделил
и протянул таксисту
чтобы он вспомнил кто
родился в эту ночь

ты - тот кто дает нам тьму
и никогда не даст нам ответ
на простой вопрос - почему?
ты - тот кто дает нам жизнь
ты - тот кто дает нам смерть
ты написал нас всех как расказ
и заклеил в белый конверт

Илья Кормильцев

Последний человек на Земле

когда впервые за туманами запахло огнем
он стоял за околицей и видел свой дом
картошку в огороде и луг у реки
он вытер слезу и сжал кулаки
поставил на высоком чердаке пулемет
и записал в дневнике:"Сюда никто не войдет"

красные пришли и обагрили закат
белые пришли и полегли словно снег
синие как волны откатились назад
и все это сделал один человек
молившийся под крышей своим богам

но ночь подняла на башне черный свой стяг
их истинный цвет их подлинный флаг
три армии собрала на расправу она
три темных шеренги три дьявольских сна
три мертвых источника адских трех рек
что мог с ними сделать один человек?

сойдемся на месте где был его дом
где трава высока над древесным углем
и зароем нашу радость в этом черном угле
там где умер последний человек на Земле
молившийся под крышей своим богам

Илья Кормильцев

Иван Человеков

Иван Человеков был простой человек
и просто смотрел на свет
и "да" его было - настоящее "да"
а "нет" - настоящее "нет"
и он знал что с ним будет
с восьми до пяти и что будет после пяти
и если на пути становилась гора
он не пытался ее обойти
Иван Человеков возвращался домой
на площадке где мусоропровод
он увидел как из люка таращится смерть
и понял что завтра умрет
он взял свой блокнот и написал ей прийти
завтра ровно в двенадцать часов
он терпеть не мог несделаннх дел
и попусту сказанных слов

я знаю эту женщину:
одни ее зовут - свобода
другим она - просто судьба
и если для первых - она раба
вторым она - святая судья
я знаю эту женщину...
я знаю эту женщину...

Иван Человеков гладко выбрил лицо
надел лучший галстук и ждет
спокойный и светлый и струсила смерть
и забыла где он живет
он долго ждал но потом он устал
попусту ждать и ушел
и встречая смерть он не здоровался с ней
как со всеми кто его проколол

я знаю эту женщину:
одни ее зовут - свобода
другим она - просто судьба
и если для первых - она раба
вторым она - святая судья
и первые пытаются взять ее в плен
и заставить стирать им носки
но вторые знают что тлен это тлен
и живут без особой тоски

Илья Кормильцев