Мещанский районный суд Москвы заочно приговорил экс-руководителя благотворительной организации «Ночлежка» Григория Свердлина (объявлен иноагентом) к шести годам лишения свободы в колонии общего режима по делу о распространении фейков о российской армии.

Решение вынесла судья Марина Сосновцева, сообщает РБК. Прокурор в ходе прений настаивал на восьми годах заключения.

В общем суд проявил гуманность.

На издательство Ad Marginem завели дело об «ЛГБТ-пропаганде»*. Протокол составили из-за книги Оливии Лэнг «Тело каждого».

По даннной статье издательству может грозить штраф до миллиона рублей или приостановка работы на срок до 90 суток.

В издательстве Ad Marginem в России выходили книги Владимира Сорокина, Мераба Мамардашвили, Бориса Гройса, Эрнста Юнгера, Сергея Доренко, Жиля Делеза, Вальтера Беньямина, Ханны Арендт, Теодора Адорно, Ролана Барта, Мишеля Фуко, Фридриха Ницше, Мартина Хайдеггера и др.

* В 2023 году в России было объявлено «экстремистской организацией» и запрещено «международное общественное движение ЛГБТ».

Митрополит Сурожский Антоний. Человеческие ценности в медицине. М.: Практика, 2026. 352 с.

Книга составлена из бесед, проповедей и лекций на медицинские темы. Многие из текстов ранее уже печатались. Но цель составителей этого сборника — донести мысли Владыки до медицинской аудитории, которая о нём или не знает, или только слышала его имя. Это врачи, медицинские сестры, психологи и студенты медицинских вузов.

Через 10–15 дней книга выйдет из типографии и её можно будет купить.

Поразительно, конечно, как упорны простые люди в сочинении или пересказе легенд о царях. Уже в 1840-х гг. все равно говорили о том, что по земле русской ходит Константин Павлович (умерший от холеры в 1831 г.) и говорит о воле. У него - царский знак: волосы на его груди растут крестом, а сам худой и грустный. В 1843 г. (да и раньше) "говорили, что когда государь император узнал о появлении в Москве Константина Павловича, то весьма обрадовался, что его брат жив и стал звать его к себе в Петербург, обещая всю дорогу ему туда устлать бархатом. «Не надо мне бархату, отвечал будто на это Константин Павлович, а устели
ты мне дорогу боярскими головами, так приду» (Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII-XIX вв. Москва: Наука, 1967. С. 206-209). Поразительно, конечно, что народная молва выбрала именно Константина Павловича - понятно, конечно, что к нему хорошо относились (опять же, в основном зная его по слухам) нижние воинские чины, но не до такой же степени.
Но дальше еще лучше (это уже в другом источнике): в 1853 г.«в Тифлисе и близ оного, распространены слухи, будто цесаревич Константин Павлович жив и пребывает в Греции для снискания там защиты и что в настоящее время для действия против него объявлена война».
При этом солдаты, пересказывая друг другу слух, прямо говорят, что если придет Константин Павлович, воевать не будут:
"Если дойдет дело до войны... и узнаем, что против нас цесаревич Константин Павлович, то побросаем оружие, пушки заклепаем и драться против законного царя нашего не будем - от него больше милостей можем ожидать..."
Знали бы это противники в Крымской войне!

Сегодня в МК вышло интервью с председателем профсоюза работников РАН, профессором РАН Г.В.Чучевой:

https://www.mk.ru/economics/2025/09/08/v-profsoyuze-ran-rasskazali-gde-uchenym-vzyat-200procentnuyu-zarplatu.html

Оно посвящено злободневной теме: как обеспечить выполнение одного из «майских» указов Президента РФ 2012 года о доведении средней заработной платы научных сотрудников до 200% от средней по региону. Это надо было выполнить еще к 2018 году. В этом году Минобрнауки довольно жестко поставило вопрос о необходимости выполнения данного указа, я об этом писал в посте от 23 июля:

https://t.me/khokhlovAR/1037

Профсоюз настаивает на существенном увеличении финансирования госзадания институтам РАН уже в текущем году, поскольку без этого невозможно достичь показателя 200% от средней заработной по региону. Люди там грамотные и вполне понимают, что это предложение в существующих условиях невыполнимо. Скорее это надо понимать как призыв внимательно посмотреть на имеющиеся нестыковки и попытаться их устранить в будущем.

Нельзя ставить руководителей академических институтов в положение Ивана из русских народных сказок, которому царь ставит все более невыполнимые требования. Например, в Москве среднемесячная зарплата в 2024 году составила 162 124 рубля, так что 200% от этой суммы – 324 248 рублей. Достичь такого уровня для академического научного института – задача нереальная, если только не прибегать ко всем известным «маленьким хитростям» типа принудительного перевода всех сотрудников на долю ставки.

В упомянутом выше посте от 23 июля я писал: «Может быть, стоит обратить внимание, что с мая 2012 года прошло уже 13 лет, и многое в стране изменилось. Не вижу ничего плохого, если наши власти подумают об изменении формулировок «зарплатного» майского указа, прежде всего для облегчения приема на работу молодых специалистов в научные институты и вузы. Ведь другие формулировки майских указов 2012 годы были изменены довольно оперативно (например, помнится, там явным образом фигурировала база данных Web of Science).»

😳 В РПЦ призвали ввести для россиян десятину — обязательные выплаты на нужды церкви

По словам протоиерея РПЦ Кульпинова, это «воля Божия», чтобы храмы были «красивыми», а священнослужители — обеспеченными.

Отпевание Азы Алибековны (Наталии) Тахо-Годи (1922–2025) состоится в ближайший четверг, 11 сентября, в 11-00 в Храме Покрова Пресвятой Богородицы в Красном селе (улица Нижняя Красносельская, д. 12, стр. 1).

Проезд: станция метро "Красносельская", единственный выход из метро, трамвай № 45, 50 до остановки "Ольховская улица".
Можно также дойти пешком 5 минут: перейти дорогу по светофору дважды, далее через путепровод. Храм виден от метро.
Также можно доехать от станции метро "Бауманская" любым трамваем в сторону метро "Красносельская", остановка "Ольховская улица", перейти дорогу.

После отпевания отъезд на микроавтобусах на Ваганьковское кладбище.
Похороны начнутся на Ваганьковском кладбище в 13.30 (участок 40).

Наум Коржавин (1925-2018)

ПОСЛЕДНИЙ ЯЗЫЧНИК
(Письмо из VI века в XX)

Гордость, мысль, красота — все об этом давно отгрустили.
Все креститься привыкли, всем истина стала ясна...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я один не привык... Свою чашу я выпью до дна.
Я для вас ретроград.— То ль душитель рабов и народа,
То ли в шкуры одетый дикарь с придунайских равнин...
Чушь! Рабов не душил я — от них защищал я свободу.
И не с ними — со мной гордость Рима и мудрость Афин.

Но подчищены книги... И вряд ли уже вам удастся
Уяснить, как мы гибли, притворства и лжи не терпя,
Чем гордились отцы, как стыдились, что есть еще рабство.
Как мой прадед сенатор скрывал христиан у себя...
А они пожалеют меня? — Подтолкнут еще малость!
Что жалеть, если смерть — не конец, а начало судьбы.
Власть всеобщей любви напрочь вывела всякую жалость,
А рабы нынче — все. Только власти достигли рабы.
В рабстве — равенство их, все — рабы, и никто не в обиде.
Всем подчищенных истин доступна равно простота.
Миром правит Любовь — и Любовью живут,— ненавидя.
Коль Христос есть Любовь, каждый час распиная Христа.

Нет, отнюдь не из тех я, кто гнал их к арене и плахе,
Кто ревел на трибунах, у низменной страсти в плену.
Все такие давно поступили в попы и монахи.
И меня же с амвонов поносят за эту вину.
Но в ответ я молчу. Все равно мы над бездной повисли.
Все равно мне конец, все равно я пощады не жду.
Хоть, последний язычник, смущаюсь я гордою мыслью,
Что я ближе монахов к их вечной любви и Христу.

Только я — не они,— сам себя не предам никогда я,
И пускай я погибну, но я не завидую им:
То, что вижу я, — вижу. И то, что я знаю, — я знаю.
Я последний язычник. Такой, как Афины и Рим.
Вижу ночь пред собой. А для всех — еще раннее утро.
Но века — это миг. Я провижу дороги судьбы:
Все они превзойдут. Все в них будет: и жалость, и мудрость...
Но тогда, как меня, их потопчут другие рабы.
За чужие грехи и чужое отсутствие меры,
Все опять низводя до себя, дух свободы кляня:
Против старой Любви, ради новой немыслимой Веры,
Ради нового рабства... Тогда вы поймете меня.

Как хотелось мне жить, хоть о жизни давно отгрустили,
Как я смысла искал, как я верил в людей до поры...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний, кто видит, как гибнут миры.

<1970>

В издательстве "У Никитских ворот" вышла новая книга М.М. Куриева "Уильям Питт. Вечно Младший". Писатель, кандидат исторических наук Мурат Куриев рассказывает о том, почему его заинтересовала фигура Уильяма Питта Младшего, о его образовании, о его незаурядности достижениях, об Англии того времени.

https://smotrim.ru/audio/2863167

С 30 сентября по 4 октября 2025 года в Москве состоится Второй международный конгресс «Humanities vs Sciences & the Knowledge Accelerating in Modern World: Parallels and Interaction» Московского физико-технического института (МФТИ). Он нацелен на развитие на базе Физтеха международного междисциплинарного исследовательского кластера на стыке гуманитарно-общественных и естественно-технических наук.

Среди тем и направлений конгресса этого года:
— Доказательства, доказывание, доказанность в естественных, социальных, гуманитарных науках.
— «Онлайнизация» личности — образование, психология, коммуникация.
— Союз технологий и человека: взгляд из 2050 года.
— Цифровой образ будущего vs искусственный интеллект и цифровой человек.
— Сценарное прогнозирование развития образования в фокусе цифрового общества.
И др.

В Наблюдательный совет Конгресса входят: ректор МФТИ Дмитрий Ливанов; академик РАН, заведующий кафедрой физики полимеров и кристаллов физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Алексей Хохлов; ректор Новгородского государственного университета Юрий Боровиков; академик РАН, директор Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН Николай Крадин; академик РАН, президент Московского математического общества, заведующий кафедрой геометрии и топологии факультета математики НИУ ВШЭ Виктор Васильев и др.

Председатель Программного комитета — Григорий Консон, доктор искусствоведения, доктор культурологии, профессор, директор Учебно-научного центра гуманитарных и социальных наук — председатель Экспертного совета МФТИ по гуманитарным и социальным наукам, образованию и культуре.

Регистрация для спикеров открыта до 15 сентября.

Подробнее: https://humanities-vs-sciences.events/

80-летнего Михаила Пиотровского переназначили на должность генерального директора Государственного Эрмитажа на очередные пять лет. Распоряжение подписал премьер-министр России Михаил Мишустин.

Пиотровский возглавляет Эрмитаж уже 33 года (с 1992 года) -- это дольше, чем любой другой руководитель за всю историю.

В Токио приняли решение закрыть все шесть филиалов "Японского центра" в России, заявили в правительстве страны. Об этом сообщает ТАСС

Своей целью «Японский центр» называл «техническое содействие проводимым в Российской Федерации реформам». Он помогал российским предпринимателям искать бизнес-партнеров в Японии и проходить там стажировки, проводил семинары, обучал японскому языку.

Павлик Лемтыбож

Что они там гуглят?

ТАСС: Тренд на "бежевых мам" может быть вреден для формирования личности.
Они выбирают исключительно приглушенные, пастельные тона, ограничивая ребенку палитру впечатлений и эмоций. Об этом заявил ТАСС председатель комиссии ОП РФ по демографии, защите семьи, детей и традиционных семейных ценностей Сергей Рыбальченко.

Объявить международную организацию бежевых мам экстремистской и запретить в РФ.

ПРИХОДИЛ ЭТАП ЗА ЭТАПОМ. НАРОД СТАНОВИЛСЯ САМ СЕБЕ ВРАГОМ

Из воспоминаний Анны Лариной-Бухариной, жены Николая Бухарина, о 1937 годе:

"Томский лагерь был для меня первым. До своего вторичного ареста я пробыла в нем всего лишь несколько месяцев, там мне пришлось пережить «бухаринский процесс» и расстрел Николая Ивановича. Именно там я особенно остро почувствовала трагедию того времени и, несмотря на ужас переживаемого лично, в большей степени стала воспринимать ее как трагедию Советской страны.

Томский лагерь, где содержались около четырех тысяч жен «изменников Родины», был не единственным, а одним из многих такого типа. Мужскую часть человечества в нем представляли тюремные надзиратели в черных шинелях, пересчитывавшие нас каждое утро, и ассенизатор «дядя Кака», прозванный так двухлетним мальчиком Юрой, заключенным в лагерь вместе с матерью.

У всех нас, очень разных — по моральным и интеллектуальным качествам, по прежнему положению своих мужей и их биографиям (были жены старых революционеров — Шляпникова, Бела Куна, жены военных — И.Э. Якира, его младшего брата, тоже расстрелянного, сестры М.Н. Тухачевского, жены руководящих партийных и советских работников союзных республик, председателей колхозов, просто колхозников, председателей сельсоветов, жены сотрудников НКВД, работавших при Ягоде), — был общий эквивалент, определивший путь в этот лагерь: жены «врагов народа», как правило, не знающие исключений, никогда ими не бывшие.

Но мы именовались ЧСИРы — члены семьи изменников Родины. Большинство ЧСИРов в представлении лагерного начальства обладали, я бы сказала, абстрактными «вражескими» качествами, так как оно, начальство, само не понимало, что творится в стране. Приходил этап за этапом. Народ становился сам себе врагом.

Но когда лагерные начальники, в большинстве своем серые и малограмотные, сталкивались с женами бывших известных руководителей, то они представлялись им действительно врагами. На всю жизнь врезался в память эпизод, когда на второй день после моего прибытия в лагерь собрали «обыкновенных» ЧСИРов в круг перед бараками, поставили меня и жену Якира в центр круга и начальник, приехавший из ГУЛАГа (Главное управление лагерей), крикнул во весь голос: «Видите этих женщин, это жены злейших врагов народа; они помогали врагам народа в их предательской деятельности, а здесь, видите ли, они еще фыркают, все им не нравится, все им не так». Да мы и фыркнуть-то не успели, хотя нравиться там никому не могло.

Мы были даже относительно довольны, что после долгого мучительного этапа и пересыльных тюрем наконец (как мы думали) добрались до места назначения. С яростью прокричавший эти страшные слова здоровый, краснощекий, самодовольный начальник направился к воротам Томской тюрьмы. Заключенные в ужасе расходились.

Были и такие, кто стал нас сторониться, но большинство негодовали. Потрясенные, мы не могли сдвинуться с места — было такое ощущение, будто нас пропустили сквозь строй. Так и стояли в оцепенении на сорокаградусном морозе, пока кто-то не отвел нас в барак, в наш холодный угол у окна, обросшего толстыми махрами снега. Двухэтажные нары были битком набиты женщинами. Ночь — сплошное мучение: мало кому удавалось устроиться свободно, почти все лежали на боку, а когда хотелось переменить положение, надо было будить соседку, чтобы перевернуться одновременно, и начиналась цепная реакция всеобщего пробуждения.

В этот день барак походил на разворошенный улей. Все взволнованно обсуждали случившееся. Иные злобствовали: «Вот, натворили эти бухарины и якиры, а наши мужья и мы из-за них страдаем». Остальные ругали начальника из ГУЛАГа, и многие советовали писать жалобу в Москву, но мы понимали, что это бесполезно. Ночь не спали, сидели на краю нар (места наши «заросли» спящими человеческими телами) — не только спать, даже жить в тот момент не хотелось. Мы тихо разговаривали.

11 июня 1937 года Якир был расстрелян. 20 сентября его жена и четырнадцатилетний сын были арестованы в Астрахани, где они находились в ссылке. Сарра Лазаревна Якир и без того была еле живая. Я была арестована там же в один день с ними. Теперь шел декабрь 1937 года — мне еще предстояло пережить расстрел Николая Ивановича, и я в напряжении ждала.

Переписка была запрещена. Позже нам разрешили написать одно-единственное письмо с просьбой прислать теплые вещи и сообщением о возможности посылать нам раз в месяц продуктовые посылки; но подтверждать письмом получение посылок запретили. Уже под утро мы разбудили своих соседей, чтобы те уступили нам места, и только успели задремать, как началась поверка. Мы выстраивались в ряд, и дежурный надзиратель, молодой парень, начинал перекличку:
— Хвамилия, и. о., год рождения, статья, срок… хвамилия, и. о., год рождения, статья, срок…

И женщины покорно отвечали:
— ЧСИР — 8 лет, ЧСИР — 8 лет (изредка 5).
ЧСИР — звучало менее оскорбительно, чем «член семьи изменника Родины», а для малограмотных — были среди нас и такие — и вовсе ничего не значило. Они с трудом запоминали свое клеймо.

Подойдя ко мне, надзиратель с особым задором выкрикнул:
— А ну-ка, хвамилию?!
— Ларина, — ответила я: так у меня было записано в документах, тогда я еще не знала, что по делу проходила под двумя фамилиями.
В этапе почему-то мою фамилию не спрашивали, ее, по-видимому, вписали уже в лагере.
— Ларина?! — закричал надзиратель. — А шпиёнскую молчишь?!
Нетрудно было догадаться, что означает «шпиёнская», и я ответила:
— Бухарина. Но она такая же шпиёнская, как твоя китайская.

Все испуганно замерли. Стоящая рядом Сарра Лазаревна Якир толкнула меня в бок.
— В карцер, что ль, захотела, в карцер? Не побывала еще — побудешь.
Так прошли первые дни в Томском лагере. В карцер, однако, меня не посадили.

Утром мы с Саррой Лазаревной вышли из затхлого барака в зону, чтобы отвлечься от своих мыслей, подышать воздухом. В морозной дымке светило малиново-кровавое сибирское солнце (к войне такое солнце, — говорили женщины) и чуть румянило снег, который у самого забора, куда не ступала нога человека (ходить туда было запрещено), сохранял свою девственную чистоту. По углам забора, наскоро сколоченного из горбыля, стояли вышки, откуда следили за нами дежурные конвоиры (их называли еще стрелками), и если чуть ближе подойти к забору, тотчас раздавался крик: «Стой! Кто идет?»

Дорога, ведущая от убогих бараков к кухне, стала единственным маршрутом и всегда была полна женщин. На лицах многих лежала печать недоумения, испуга и страдания. В шутку мы называли эту дорогу «Невским проспектом» (среди нас было много ленинградцев) или «главная улица в панике бешеной».

Чтобы не замерзнуть, бегали по ней толпы несчастных. Большинство — в рваных телогрейках, холодных бутсах. Те, кто был арестован летом, прикрывались лагерными суконными одеялами, заменявшими юбки или платки. Завидев издали, меня подозвала Людмила Кузьминична Шапошникова. Она знала моих родителей и помнила меня еще девочкой. Блондинка с зеленоватыми глазами и приятной добродушной улыбкой, Людмила Кузьминична и в лагере сохранила свое прежнее обаяние.

Вопреки изнеженной внешности, скрывающей уже немолодой возраст, она была человеком волевым и мужественно ожидала надвигавшиеся новые беды. Старый член партии, как в те годы говорили, «выдвиженка из работниц», когда-то она ведала в Ленинграде парфюмерной промышленностью и вместе с женой Молотова П.С. Жемчужиной побывала в Америке, где они были приняты Рузвельтом. В те годы за границу ездили редко, так что это событие осело в памяти.

В лагере Людмилу Кузьминичну любили, она пользовалась авторитетом у ЧСИРов, ее избрали на самый ответственный пост — заведовать кухней (никакого производства в Томском лагере не было).

Людмила Кузьминична предупредила меня:
— Будь очень осторожна, ничего не говори о том, что творится в стране, молчи о Николае Ивановиче. Обстановка тут мерзкая, вчера ты сама могла в этом убедиться. Развито доносительство. Таскают на допросы в 3-ю (следственную) часть. Многие гнусные бабы вызывают на провокационные разговоры, пытаясь заработать обещанную свободу. Время очень тяжелое, а тебе надо быть особенно осторожной. Тебе надо жить! А вот о себе я могу сказать — думаю, что мои дни сочтены. Меня в живых не оставят.
— То есть как — сочтены? Вы же свои восемь лет получили, — наивно возразила я.
— Это еще не все, будет продолжение...

Из книги: Ларина-Бухарина А. Незабываемое / Анна Ларина- Бухарина. М.: Альпина Паблишер, 2025. 496 с., ил.

Аннотация: В 1937 г. видного политического деятеля Николая Бухарина арестовывают, а его супругу Анну Ларину-Бухарину объявляют ЧСИР (членом семьи изменника Родины) и отправляют в ссылку. О смерти мужа Анна узнает в Томском лагере, куда попадает по сфабрикованному обвинению. В заключении она провела 19 лет, а после освобождения написала пронзительные мемуары, в которых личная драма переплетается с трагедией эпохи Большого террора. Вспоминая годы в тюрьме и лагере, она описывает абсурд и жестокость, ставшие частью жизни сотен тысяч невинных.

В книге запечатлены ее знакомство с Бухариным, предыстория «бухаринского процесса», тяжелые лагерные будни и судьбы других репрессированных. Перед читателем также предстают яркие портреты Сталина, Троцкого, Рыкова, Радека, Орджоникидзе, Ежова, Берии и других партийных деятелей. Эти мемуары не только взгляд изнутри на трагедию эпохи, но и история борьбы за правду и реабилитацию имени Бухарина, которой Анна посвятила всю жизнь.