Юлия Кристева вслед за Лаканом обращала внимание на то, что предельным выражением рационалистической традиции наравне с Кантом является де Сад. В сконструированных им жестоких мирах не осталось ни отвращения, ни ужаса, ни тайны — лишь прозрачно-чистая поверхность наслаждения. Наслаждения, освобожденного от какого-либо стеснения за то, что оно является насилием.

«Оргия у де Сада, совпадающая со всем гигантским объемом философии, в том числе даже будуарного характера, не имела ничего от

отвратительного

. Упорядоченная, риторическая и, с этой точки зрения, правильная, она расширяет Смысл, Тело и Мир, но не несет ничего отталкивающего: все для нее называемо, всякое названо. Сценарий де Сада объединяет: для него нет ничего внешнего, немыслимого, негетерогенного. Он, будучи рациональным и оптимистичным, не исключает. Другими словами, он не признает ничего святого и в этом смысле оказывается антропологическим и риторическим основанием атеизма».

См. «Силы ужаса. Эссе об отвращении»

#Кристева
#Entwurf

«Я встретил этого мужчину и его жену вчера, немного позже полудня. От порыва ветра шелковое покрывало как раз распахнулось, и на миг мелькнуло ее лицо. На миг — мелькнуло и сразу же снова скрылось — и, может быть, отчасти поэтому ее лицо показалось мне ликом бохдисаттвы. И я тут же решил, что завладею женщиной, хотя бы пришлось убить мужчину.

Вам кажется это страшно? Пустяки, убить мужчину — обыкновенная вещь! Когда хотят завладеть женщиной, мужчину всегда убивают. Только я убиваю мечом, что у меня за поясом, а вот вы все не прибегаете к мечу, вы убиваете властью, деньгами, а иногда просто льстивыми словами. Правда, крови при этом не проливается, мужчина остается целехонек — и все-таки вы его убили. И если подумать, чья вина тяжелей — ваша или моя — кто знает?! /ироническая усмешка/»

См. «В чаще»

#Акутагава

Рассказ «В чаще» был опубликован в 1922 году. В 1950 году по его мотивам Акира Куросава снимет «Расёмон».

«Основные слова суть не отдельные слова, но пары слов... Когда говорится Ты, говорится и Я сочетания Я-Ты. Когда говорится Оно, говорится и Я сочетания Я-Оно... Сосредоточение и сплавление в целостное существо не может осуществиться ни через меня, ни без меня: я становлюсь Я, соотнося себя с Ты, становясь Я, я говорю Ты. Всякая действительная жизнь есть встреча».

См. «Два образа веры»

#Бубер

В общем, как заметил Лакан,«только с места Другого открывается истина субъекта».

Отрежут язык –
буду им как кистью
писать свои мысли на заборе

#Бурич

В «Археологии русской смерти» Сергей Мохов отмечает любопытную метаморфозу, произошедшую в России с означающими траура. Разнообразные трудности, связанные с погребением, воспринимаются большинством россиян не как нечто, что необходимо преодолеть, чтобы получить доступ к некой социальной практике скорби, а как буквально неотъемлемая часть самого ритуала прощания. Иначе говоря, превозмогание издержек от разъебанной похоронной инфраструктуры в России приобрело самостоятельную символическую ценность, стало формой прощания. Таким образом получается, что российская скорбь держится на перманентном ремонте того, что отремонтировать в полной степени просто невозможно.

«В книге «Русские разговоры» Нэнси Рис описывает, как во время перестройки простые люди обсуждали повседневные трудности. Она отмечает, что главным мотивом этих разговоров являются жалобы, которые она называет «литаниями»: «Литании — это речевые периоды, в которых говорящий излагает свои жалобы, обиды, тревоги, несчастия, болезни, утраты». Рис обращает внимание, что «литании» выстраиваются по схеме сказочных сюжетов, где герой литании (как правило, сам рассказчик) встречается с множеством трудностей, преодолевает их и оказывается победителем. Как отмечает Рис, даже простой поход в магазин за продуктами превращается в повествовании рассказчика в приключение с открытым финалом. Рис полагает, что «литании» являются основой коммуникационной среды постсоветской культуры, а трудности — неким желанным состоянием.

Я полагаю, что при взаимодействии с похоронной инфраструктурой реализуется тот же принцип, что и в «литаниях», — преодоление трудностей, то есть инфраструктурной дисфункциональности и сбоев. Образы поломки актуализируются в практиках и разговорах как нечто естественное и даже желанное, и при этом именно преодоление становится центральным элементом похоронного ритуала.

Инфраструктурная дисфункциональность в чем-то дублирует предсмертные (и, возможно, посмертные) муки покойника: если близкий человек мучился, то и его родные должны разделить с ним трудности, страдая от несовершенства похоронной индустрии. Состояние инфраструктуры становится одним из кодов траурного ри туала, а тело и его перемещение — центральным элементом российских похорон. Дорога приобретает особое значение: тело нужно сопровождать в катафалке, обязательно находиться рядом с ним во время всех тягот и проблем, которые возникают на протяжении всего похоронного процесса».

См. «Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России»

#Мохов
#Entwurf

Еще совсем недавно «русский мир» ассоциировался с бессмысленной и беспощадной роскошью вечеринок, устраиваемых олигархами, с православными крестами и памятниками Ленину по поводу и без, с популярностью ВК и «Яндекса», с Пушкиным, который «наше все».

Сейчас это словосочетание — и для противников, и для симпатизантов — это прежде всего что-то про насилие, причем насилие очень корявое, инфантильное. По большей части иррациональное. Такое насилие отчаянно и нелепо, а потому даже обаятельно, что хорошо показал Балабанов в первом «Брате». Обаятельно потому, что слишком легко увидеть, какое желание лежит в его основании. Да, буду мучить – но для того, чтобы полюбили. Но проблема всякого насилия как раз в том и состоит, что, более-менее надежно давая нечто в короткой перспективе, в средней и долгой оно лишь еще сильнее отчуждает от любви, из тоски по которой рождается. Так ребенок с всей силы тискает морскую свинку, а потом плачет потому, что она больше не двигается.

#проходящее

Рассыпается хронология. Тянешься в духовку за пирогом, но ты вынул его несколько часов назад. Берешь в руку стакан, но кофе там уже давно нет, только пустой холодный картон. Сидишь на кровати, как когда-то, смотришь в монитор и вдруг осознаешь, что поза – та же, но кровать другая, квартира обставлена иначе. Что, обернувшись, стариков ты уже не увидишь.

В такие моменты хорошо понимаешь, что образ линеарной, стройной хронологии – не более, чем коррелят образа цельного Я, проекция от него. Когда обнаруживаешь, что твое Я сшито из разных лоскутов, становится заметно, что эта общая линия очень хрупкая: каждый лоскут тяготеет к какому-то своему времени. И каждый живет с своей скоростью.

#Entwurf

В какой-то момент все схлопнется. Поднимется страшный ветер, черное небо смешается с белой землей, удаленные обрывки сложатся в цельный текст, за всеми твоими женщинами проступит одна мутная фигура и ты вдруг вспомнишь, что именно увидел в том сне перед тем, как тебя выбросило в явь.

#Fetzen

К вечной теме соотношения когнитивно-бихевиоральных и психоаналитических моделей терапии:

«Общепринято обсуждать различия между психоаналитическим и когнитивно-бихевиоральным концептами, и, на наш взгляд, основными различиями являются следующие. Первое — это отношение к роли внутренних факторов, внутренней активности субъекта и к природе желания субъекта. Второе различие связано с тем, что в работах бихевиористов идея адаптации вновь приобретает свое значение, поэтому и настолько принципиально различаются взгляды этих школ на природу симптома и, главное, на отношение терапевта и клиента к нему. Третьим существенным различием можно назвать расхождение во взглядах на рациональное отношение субъекта к миру: если для психоаналитического подхода этот компонент является всего лишь неизбежной (в силу внешнего и внутреннего давления) трансформацией первичных желаний субъекта, то для представителей второго направления рациональное отношение к миру является первичной и «гуманистической» (в смысле присущей human beings — человеческим существам) особенностью и ценностью человеческого существования. Отсюда следует четвертое важное различие — разное толкование целей психотерапии: для бихевиоризма и когнитивизма это поиск условий регуляции поведения, а не анализ состояния потребностей. Отказ от «ментализма» и интерпретационной методологии является уже следствием этого различия.

При этом необходимо отметить и, как это и ни парадоксально звучит, достаточно принципиальную общность того и другого направлений по некоторым вопросам. Это очень близкое отношение (по крайней мере, Фрейда и Скиннера) к идее свободы воли, свободы от влияния социума: оба они избежали утопического взгляда и считали свободу фикцией: Фрейд — экзистенциально, а Скиннер (как минимум) — категориально. Сходным пессимизмом проникнуто их отношение и к существованию высших потребностей — во всяком случае, к их природе. Далее, обо им был свойствен, несмотря на огромное различие в методах исследования, научный позитивизм в отношении понимания природы человеческого поведения. Для обоих были характерны причинно-следственный подход и детерминистский взгляд на закономерности человеческого поведения, что и позволило впоследствии некоторым психологам (например, А. Райлу с его когнитивно-аналитической терапией) объединить эти два на правления. Рационализм (или как бы вынужденный прагматизм) в отношении конечных целей психотерапии также является характерным для обоих направлений, и чаще всего цели видятся в достижении субъектом способности минимизировать влияние негативных факторов за счет интеллектуального (когнитивного) переструктурирования своего опыта (разница «лишь» заключается в том, что в психоанализе за решение задачи интеллектуального контроля процесса отвечает психоаналитик, пациент же волен работать в режиме более целостного состояния — в режиме осознавания). Акцент на индивидуальности также характерен для обоих этих направлений. Что же касается методов, то, несмотря на глубокие различия в этой области, процессу «эмоционального переобучения» (Фрейд) уделяется большое внимание в обоих подходах».

См. «Консультативная психология»

#Гулина
#Зинченко

Мария Череменская, коллега по психфаку МГУ, приглашает принять участие в опросах для своего нового исследования🙏 Там недолго.

«Сейчас у нас проходит очень интересное исследование о самоопределении предпринимателей. Мы уже выявили так называемый предпринимательский путь с помощью нарративных интерью. Осталось проверить наши гипотезы количественно, на большой выборке. Именно поэтому вы мне очень нужны.

Очень ценен каждый ответ. Я прошу вас выбрать опросник в зависимости от того, вели ли вы когда-то бизнес:

1️⃣ Если у вас был/есть свой бизнес или стартап (даже если только начали им заниматься или начали и сразу бросили), то этот опросник
https://forms.gle/sWAH36XiNCDp2Y3Z6

Внимание! Самозанятость и фриланс (например, репетитор/мастер, работающий сам и на себя, без организации, предполагающей самоокупаемость) не является бизнесом

2️⃣ Если никогда не было своего бизнеса, тогда этот опросник
https://forms.gle/FV1HU7CH6sHgck2h6»

«Я делаю интерпретацию, преследуя две цели. Во-первых, чтобы показать пациенту, что я бодрствую. Во-вторых, чтобы показать пациенту, что я могу ошибаться».

#Винникотт
#Fetzen

Каждый фрагмент живет с своей скоростью. Что-то движется с бодрым ровным стуком, похожим на весеннюю капель. Темп другого значительно ниже, как у самогона из змеевика. Что-то проявляется тягуче, мутными вязкими каплями, похожими на смолу. Нечто и вовсе, как сгутски гудрона, настолько медленно, что кажется неподвижным.

По этой причине событие – особенно встреча с любовью или смертью – всегда наступает неравномерно. Чтобы оно охватило нас, требуется время. Это длящийся процесс проникновения, просачивания внутрь. Пропитывания отдельных фрагментов и кластеров. Если говорить в духе Бадью, то событие конституирует и субъекта, и его реальность, но этот акт никогда не оказывается одномоментным (хотя ретроспективно нам часто и кажется, что это так). На многое действительно нужны годы. На что-то не хватит и жизни.

#Entwurf

Один из прекраснейших моментов мемуаров Сергея Панкеева — воспоминание о том, как Владимир Бехтерев, к которому будущий фрейдовский «Человек-волк» отправился за спасением от депрессии, пытался путем гипнотического внушения выбить из него деньги для своего Психоневрологического института:

«Как вам известно, ваши родители хотят пожертвовать крупную сумму на учреждение неврологической больницы. Так вот, в Санкт-Петербурге вскоре начнется строительство здания для Психоневрологического института. Институт этот создается для того, чтобы изучать причины нервных заболеваний и методы их лечения. Дело это очень важное и нужное, поэтому вы постараетесь повлиять на вашего отца и убедить его в том, что средства ему надо пожертвовать на нужды Психоневрологического института».

Видимо, желание заполучить спонсора в виде отца Сергея, крупного помещика, настолько захватило Бехтерева, что он, опытный гипнолог, проигнорировал, что его пациент весь сеанс был в совершенно бодрствующем сознании. В итоге терапия закончилась на одной сессии:

«Из-за того, что к моему лечению припуталось дело с Психоневрологическим институтом, я больше не посещал сеансы гипноза у профессора Б… Кроме того, моему отцу очень не понравился гипноз, поскольку в нем он видел опасность слишком сильной зависимости пациента… Я разделял его точку зрения… У меня осталось лишь одно желание — я хотел поскорее уехать из Санкт-Петербурга».

#Фрейд

Утверждение нового знака всегда предполагает посягательство на Закон. Власть — это, в первую очередь, власть записывать. На эту тему есть хороший фрагмент в «Признаниях и проклятиях» Сиорана:

«По мнению мадам де Сталь, выдумывание новых слов — «верный признак идейного бесплодия». В наше время это замечание представляется еще более справедливым, чем оно было в начале прошлого века. Уже в 1649 году Вожла заявлял: «Создавать новые слова не позволительно никому, даже королю». Пускай же философы — даже в большей степени, чем писатели задумаются над этим запретом, прежде чем начать философствовать!»

И не так важно, как и где именно, по каким поверхностям идет эта запись: чернилами по бумаге, кайлом по камню, лазером по диску, иголкой или лезвием по коже. Потому одной из высших мер наказания в античном Риме было проклятие памяти — damnatio memoriae. Чаще всего его применяли к узурпаторам. Проклятие подразумевало полное уничтожение любых записей о приговоренном, иногда вместе с ними уничтожались и живые носители памяти — члены семьи.

Тот, кто записывает, ткет реальность. Единственная проблема: запись никогда не бывает тотальной, нечто существенное от нее всегда уклоняется. Любая система записи имеет свой предел. И натыкаешься на него тогда, когда этого совсем не ждешь.

#Entwurf
#Сиоран

Вероятно, самый пронзительный пример персеверации — Herzensschatzi komm Эммы Хаук.

1909 год. Находящаяся в Гейдельбергской психиатрической клинике 30-летняя женщина пишет своему мужу письма, состоящие из всего одной фразы: «Возлюбленный, приди». Уже нет никаких вопросов, просьб, только воспроизводящееся выражение депрессивной тревоги. Строки наслаиваются одна на другую и превращаются в практически нечитаемое месиво, которое ближе к тоскливому стону, чем к тексту. При этом графически отчетливо выделяется просодическая структура: слова образуют столбцы, задающие ритмику. Как отмечала Моника Ягфельд:

«Ощущаются развитие, процесс их образования: надавливание на карандаш, написание первого komm — после которого уже не может быть никаких других слов, способных описать горе. Карандаш выводит по бумаге бесконечные komm, komm, komm, и возникают конструкции, которые в конечном итоге отклоняются от первоначального намерения письма, обретают самостоятельность и теперь сами по себе — пока не кончится бумага».

Однако фигура мужа в восприятии Эммы не была цельной и исключительно положительной. В частности, одним из симптомов при госпитализации была выраженная паранойя: девушка была убеждена, что муж может отравить ее еду или вовсе передать ей свои болезни через поцелуй.

Эти письма никогда так и не были отправлены. Госпитализация показала бесперспективность лечения, в качестве диагноза поставили Dementia praecox. Эмму перевели в больницу для неизлечимых больных в городе Вислох, где она умрет в 1920 году после 11 лет заточения.

#Entwurf

В «Духе терроризма» Жана Бодрийяра есть интересная мысль, что свойством подлинного события является способность сопротивляться стабилизирующему действую означающих. Настоящее событие не удается опутать сеткой знаков, убаюкать, вписать в имеющийся порядок, в проектность: оно этот порядок подрывает. Любая попытка как-либо объяснить произошедшее приводит лишь к эффекту какофонии. Вместо стабилизации означающие начинают буквально кричать о своей недостаточности.

Событие — это всегда разрыв. Лакановское Реальное: мы сталкиваемся с ним в моментах нашего бессилия. Например, травма. Или любовь.

«Роль образов весьма неоднозначна: прославляя и усиливая событие, вместе с тем они берут его в заложники. Одновременно с бесконечным размножением происходят отвлечение внимания [diversion] и нейтрализация (как это уже было с майскими событиями 1968 года). Об этом всегда забывают, когда говорят об «опасности» СМИ. Образ потребляет событие, в том смысле, что он поглощает его и делает готовым к употреблению. Конечно, это придает событию небывалую доныне силу воздействия, но уже в качестве события-образа…

... И если верно, что большинство событий можно свести к уровню факта, то имя события заслуживают только те, которые такой редукции избегают… Следует оценивать событие в его невозможности, в его невообразимости, именно как происшествие [accident]. Если событие происходит, оно выдирает концепты из их референтного поля».

#Entwurf
#Бодрийяр

В коротком эссе «Случайный мыслитель» Сиоран развивает известную мысль Пруста «Идеи — это суррогаты печалей», противостоя инерции новоевропейской веры в существование некого самопрозрачного и самополагающего субъекта, распоряжающегося мыслью:

«Я живу в ожидании Идеи; я предчувствую ее, ощущаю ее контуры, хватаюсь за нее — и я не могу ее сформулировать, она ускользает от меня, она еще не принадлежит мне: может быть, я ее постиг, когда меня здесь не было? И как из предстоящей и смутной сделать ее наличной и лучезарной в умопостигаемой агонии изреченной мысли? Какого состояния мне нужно дождаться, чтобы она расцвела — и зачахла?

Враг философии /т.е. пышных догматических систем (прим. Stoff)/, я ненавижу все индифферентные идеи; я не всегда печален, следовательно, я думаю не всегда».

То, что с декартовским субъектом — основополагающим конструктом всей европейской метафизики Нового времени — имеются большие проблемы, стало более-менее очевидно уже к второй половине XIX века. Но наиболее радикально порвал с этой традицией Фрейд, выдвинувший в 1925 году в статье об отрицании скандальное для философии определение мышления как, в первую очередь, сублимации аффекта. За прошедшее столетие мы получили массу материала, говорящего в пользу данной перспективы, причем не только в рамках психоаналитического дискурса, но и в пространстве других психотерапевтических парадигм (например, в контексте рационально-эмотивной поведенческой терапии, которую принято относить к КПТ).

Иначе говоря, суверенный субъект, являющийся господином собственной мысли, распоряжающийся ею произвольно — не более, чем одна из химер, делающих нашу жизнь чуть более выносимой. Ожидать от человека полной свободы в управлении собственной мыслью, выборе суждения — взваливать на него совершенно непосильную ношу.

#Entwurf
#Сиоран
#Фрейд