«... аналогия Фрейда между археологическими раскопками и психоанализом окажется полезной, если считать, что мы добываем факты, касающиеся не столько первобытной цивилизации, сколько первобытного бедствия.

Ценность фрейдовской аналогии снижена, поскольку в анализе мы сталкиваемся не столько с застывшей ситуацией, допускающей неспешное изучение, но с

катастрофой, которая остается живой и активной, и в то же самое время еще не способна разрешиться состоянием покоя

».

См. «Нападения на связь»

«Оргия у де Сада, совпадающая со всем гигантским объемом философии, в том числе даже будуарного характера, не имела ничего от

отвратительного

. Упорядоченная, риторическая и, с этой точки зрения, правильная, она расширяет Смысл, Тело и Мир, но не несет ничего отталкивающего: все для нее называемо, всякое названо. Сценарий де Сада объединяет: для него нет ничего внешнего, немыслимого, негетерогенного. Он, будучи рациональным и оптимистичным, не исключает. Другими словами, он не признает ничего святого и в этом смысле оказывается антропологическим и риторическим основанием атеизма».

См. «Силы ужаса. Эссе об отвращении»

«В книге «Русские разговоры» Нэнси Рис описывает, как во время перестройки простые люди обсуждали повседневные трудности. Она отмечает, что главным мотивом этих разговоров являются жалобы, которые она называет «литаниями»: «Литании — это речевые периоды, в которых говорящий излагает свои жалобы, обиды, тревоги, несчастия, болезни, утраты». Рис обращает внимание, что «литании» выстраиваются по схеме сказочных сюжетов, где герой литании (как правило, сам рассказчик) встречается с множеством трудностей, преодолевает их и оказывается победителем. Как отмечает Рис, даже простой поход в магазин за продуктами превращается в повествовании рассказчика в приключение с открытым финалом. Рис полагает, что «литании» являются основой коммуникационной среды постсоветской культуры, а трудности — неким желанным состоянием.

Я полагаю, что при взаимодействии с похоронной инфраструктурой реализуется тот же принцип, что и в «литаниях», — преодоление трудностей, то есть инфраструктурной дисфункциональности и сбоев. Образы поломки актуализируются в практиках и разговорах как нечто естественное и даже желанное, и при этом именно преодоление становится центральным элементом похоронного ритуала.

Инфраструктурная дисфункциональность в чем-то дублирует предсмертные (и, возможно, посмертные) муки покойника: если близкий человек мучился, то и его родные должны разделить с ним трудности, страдая от несовершенства похоронной индустрии. Состояние инфраструктуры становится одним из кодов траурного ри туала, а тело и его перемещение — центральным элементом российских похорон. Дорога приобретает особое значение: тело нужно сопровождать в катафалке, обязательно находиться рядом с ним во время всех тягот и проблем, которые возникают на протяжении всего похоронного процесса».

См. «Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России»

«Общепринято обсуждать различия между психоаналитическим и когнитивно-бихевиоральным концептами, и, на наш взгляд, основными различиями являются следующие. Первое — это отношение к роли внутренних факторов, внутренней активности субъекта и к природе желания субъекта. Второе различие связано с тем, что в работах бихевиористов идея адаптации вновь приобретает свое значение, поэтому и настолько принципиально различаются взгляды этих школ на природу симптома и, главное, на отношение терапевта и клиента к нему. Третьим существенным различием можно назвать расхождение во взглядах на рациональное отношение субъекта к миру: если для психоаналитического подхода этот компонент является всего лишь неизбежной (в силу внешнего и внутреннего давления) трансформацией первичных желаний субъекта, то для представителей второго направления рациональное отношение к миру является первичной и «гуманистической» (в смысле присущей human beings — человеческим существам) особенностью и ценностью человеческого существования. Отсюда следует четвертое важное различие — разное толкование целей психотерапии: для бихевиоризма и когнитивизма это поиск условий регуляции поведения, а не анализ состояния потребностей. Отказ от «ментализма» и интерпретационной методологии является уже следствием этого различия.

При этом необходимо отметить и, как это и ни парадоксально звучит, достаточно принципиальную общность того и другого направлений по некоторым вопросам. Это очень близкое отношение (по крайней мере, Фрейда и Скиннера) к идее свободы воли, свободы от влияния социума: оба они избежали утопического взгляда и считали свободу фикцией: Фрейд — экзистенциально, а Скиннер (как минимум) — категориально. Сходным пессимизмом проникнуто их отношение и к существованию высших потребностей — во всяком случае, к их природе. Далее, обо им был свойствен, несмотря на огромное различие в методах исследования, научный позитивизм в отношении понимания природы человеческого поведения. Для обоих были характерны причинно-следственный подход и детерминистский взгляд на закономерности человеческого поведения, что и позволило впоследствии некоторым психологам (например, А. Райлу с его когнитивно-аналитической терапией) объединить эти два на правления. Рационализм (или как бы вынужденный прагматизм) в отношении конечных целей психотерапии также является характерным для обоих направлений, и чаще всего цели видятся в достижении субъектом способности минимизировать влияние негативных факторов за счет интеллектуального (когнитивного) переструктурирования своего опыта (разница «лишь» заключается в том, что в психоанализе за решение задачи интеллектуального контроля процесса отвечает психоаналитик, пациент же волен работать в режиме более целостного состояния — в режиме осознавания). Акцент на индивидуальности также характерен для обоих этих направлений. Что же касается методов, то, несмотря на глубокие различия в этой области, процессу «эмоционального переобучения» (Фрейд) уделяется большое внимание в обоих подходах».

См. «Консультативная психология»