Выныриваю из бесконечных студенческих курсовых, дипломов и их защит, чтобы сказать два слова по мотивам главного медиаэтического скандала прошлой недели в русскоязычном пространстве. Вызван он был трагическими обстоятельствами: под Угледаром погиб журналист Никита Цицаги. Сразу же выяснилось, что он лауреат премии «Редколлегия», но в то же время работал не только на оппозиционные СМИ, но и на российские государственные. Прозвучало предложение из-за этого факта посмертно лишить его премии, жюри рассмотрело этот вопрос и решило премию оставить. Но волна поднялась заметная.

Не буду пытаться давать оценку моральным качествам тех, кто призывал лишить Цицаги премии, — об этом написано уже достаточно. Но хочу обратиться к важному вопросу, на который, как водится, нет однозначного ответа. Аргументом за отзыв премии было то, что, раз Цицаги сотрудничал с прогосударственными СМИ, значит, он не журналист, а пропагандист. И вот, собственно, вопрос: возможна ли журналистика на войне в принципе? Или любая военная журналистика — это неизбежно пропаганда?

Меня давно удивляло, что в мире не существует какого-то крупного, авторитетного кодекса этики военного журналиста. Есть кодексы на любой вкус и цвет, но с военными репортёрами какой-то затык. Единственный значимый кодекс, в котором прямо упоминается война, — это Международные принципы профессиональной этики в журналистике, принятые в 1983 году под эгидой ЮНЕСКО. Там есть пункт IX, который называется «Устранение войн и других зол, противостоящих человечеству» и в котором написано: «Нравственная обязанность уважать всеобщие ценности гуманизма требует от журналиста воздерживаться от любой формы подстрекательства или оправдания агрессивных войн, гонки вооружений, особенно ядерных, от апологии иных форм насилия, ненависти и дискриминации, в частности расизма и апартеида».

Однако это хотя и важные, но общие слова. А реальная проблема с военной журналистикой очень часто в том, что журналист не может работать с обеих сторон конфликта, особенно в случае, если он гражданин одной из воюющих стран. Знаменитая американская идея прикреплять журналистов к конкретным боевым подразделениям во время иракской войны (embedded journalism) вызывала огромные вопросы к беспристрастности такой журналистики. Невозможность поехать на территорию, контролируемую другой стороной, и увидеть ситуацию другими глазами неизбежно ведёт к тому, что рассказывается только одна часть истории, даже если журналист концентрируется на человеческих сюжетах и избегает любых классических проявлений пропаганды.

Можно ли это в таком случае считать журналистикой? Становится ли журналист пропагандистом, даже если этого не хочет и связан обстоятельствами? Возможна ли военная журналистика в принципе? У меня нет ответа.

Интересное мнение: за время пребывания Джулиана Ассанжа в бегах и в заточении мир настолько изменился, что сегодня его разоблачения, подобные прежним, уже неспособны были бы ни на что повлиять. Идея в том, что общества слишком поляризованы, эмоции стали важнее фактов (феномен постправды) и кто бы с чем ни выступал, это позитивно воспринимается только теми, кто и так уже с этим согласен.

Интересно, что слишком ценностно заряженное мышление вместо того, чтобы вымостить дорожку к прекрасному будущему, в глобальном плане вызывает противоположный эффект: приводит к неспособности наводить мосты. Выходом для журналистов видятся, имхо, две стратегии: как можно реже надевать белые польта и как можно чаще заниматься фактчекингом.

После покушения на Дональда Трампа наткнулась на дискуссию в комментариях у знакомого фотографа о том, должен ли был автор этой фотки (см. ниже) отправлять её в редакцию — или он должен был никому её не показывать и сразу же удалить. Один из комментаторов написал, что без колебаний выбрал бы второе :) Идея в том, что снимок — чистый плакат и играет на руку Трампу, а так как автор комментария, по всей видимости, испытывает к Трампу антипатию, то он не допустил бы преподнесения ему такого подарка.

Это хороший пример того, как попытка человека вроде бы как не быть пристрастным в одном отношении автоматически делает его пристрастным в другом. Речь идёт о документальном снимке, который потрясающе запечатлел реально произошедшие события. Нет никаких оснований думать, что тут имела место постановка. Это значит, что фотограф честно сделал свою работу. Попытки удалить собственные фотографии, скрыть их от публики как раз были бы актом цензуры и поведением активиста, а не журналиста. Жалко, что многие люди даже в профессиональной журналистской среде мыслят и действуют именно так.

Пока все ждут окончательных результатов президентских выборов в США, самое время поговорить о том, как должны вести себя СМИ при освещении предвыборной кампании и самих выборов, а конкретно — о поддержке кого-то из кандидатов. В этом году сразу несколько крупных американских газет (The Washington Post, Los Angeles Times и USA Today) отказались советовать своим читателям, за кого им голосовать на президентских выборах. Причём это не сиюминутная неожиданность, а продолжение тенденции, которая появилась ещё 10–15 лет назад: всё больше газет отказываются от поддержки «своих» кандидатов.

Издатель The Washington Post Уильям Льюис объяснил это решение стремлением к беспристрастности. Примерно в том же духе высказался владелец издания Джефф Безос. Однако в восторг в итоге пришли далеко не все: от электронной версии газеты отписались более 200 000 читателей, а несколько колумнистов издания опубликовали заявление, что в такие сложные времена газета должна исполнять роль «наставника для читателей» (guidance to readers).

Довольно удивительно слышать такую аргументацию именно от журналистов — получается, что за беспристрастность топят медиаменеджеры, а журналисты хотят учить и наставлять 😬 И удивительно, что в период, когда журналистика в целом, по общему ощущению, становится всё более пристрастной, в США возник курс на отказ от поддержки газетами кандидатов. Возможно, это как раз и есть реакция на чрезмерную пристрастность СМИ? В любом случае, интересно, куда эти разнонаправленные тенденции в итоге приведут.