Андрей Коробов-Латынцев появился в моей жизни летом 2017 года. Тогда он носил кроссовки New Balance, синие джинсы и рубашку, закатывая её рукава по локоть. Густые, пшеничного цвета волосы и светлая борода. Из Москвы он приехал в компании с поэтом Владимиром Журавлём. У Володи была очень короткая стрижка, джинсовые бриджи выше колен, кеды на босу ногу, футболка «хаки» и джинсовая куртка. На коленной чашечке алела рана: накануне он рухнул в яму.
Вот такими я их впервые встретил в Библиотечке, куда они пришли с презентацией книг.
Шесть с половиной лет спустя, в рождественские святки я позвоню поздравить Андрея с днём рождения. По местному номеру, ведь он уже лет сто, кажется, живёт в Донецке! Служит в звании офицера. Воспитывает сына и сонм очарованных им ребят, особенно евразийцев.
С днём рождения, дорогой Андрей Юрьевич! Как говорится в одной песне всё того же проклятого русского рэпа: «Тридцать пять – это не дата!»
📷Фото сделано 2 июля 2017 года
Вот такими я их впервые встретил в Библиотечке, куда они пришли с презентацией книг.
Шесть с половиной лет спустя, в рождественские святки я позвоню поздравить Андрея с днём рождения. По местному номеру, ведь он уже лет сто, кажется, живёт в Донецке! Служит в звании офицера. Воспитывает сына и сонм очарованных им ребят, особенно евразийцев.
С днём рождения, дорогой Андрей Юрьевич! Как говорится в одной песне всё того же проклятого русского рэпа: «Тридцать пять – это не дата!»
📷Фото сделано 2 июля 2017 года
Просчёты
Вчера в Библиотечке проходили хорошие события: был с лекцией отец Дмитрий Трибушный, потом свою книгу презентовал легендарный донецкий панк Эд Покров. По ходу этих встреч могли бы получиться и хорошие кадры, точно три хороших кадра, но не сложилось.
Первый испорченный кадр
Отец Дмитрий, пока шёл обзор нашего фонда, взял с выставки книгу и стал сосредоточенно в ней что-то искать. Важная деталь: он не поднял её ближе к глазам одной или двумя руками, а положил на стол, раскрыл и сам наклонился к страницам. Это был не просто живой, непосредственный момент – согбенная над книгой фигура, священническое облачение, седая длинная борода давали глубину образа, задавали измерение древнеисторическое. Делаю всего один кадр, больше не успеваю: отец Дмитрий отвлекается от чтения. На фото запечатлевается патриархальный такой православный книжник. И всё бы хорошо, но на переднем плане пластиковая бутылка с водой. И вся монолитность образа сведена на нет.
Кадр, которого не случилось
Второй промах тоже связан с отцом Дмитрием. Не столько даже промах, сколько нерасторопность. Я занял место, с которого наблюдал священника в профиль. И ровно по этой же линии, что и профиль выступающего, не уводя взгляд в сторону, можно смотреть в окно. Из окна открывается вид на внутренний двор, в котором я замечаю движение: в ветках деревьев. Ближе и ближе подлетает-подскакивает сойка, и в один момент сидит на ржавой трубе здания и заглядывает к нам в окно. Птица и священник – они как раз на одной линии, приближай, снимай, не вставая с места, и получится хорошая фотография, так сказать, с мыслью! Но пока я среагировал – сойка вспорхнула и улетела, выпав из поля зрения. Всё! Случайная птица больше не смотрит на батюшку, композиция рассыпалась, кадра не случилось.
Кадр-то хороший, но есть нюанс
Третий кадр получился сочным, динамичным, иллюстрирующим событие – выступление Эда Покрова. Сочность, яркость, текстурность рубашки (тени на складках добавляли объём), татуировки, как только набитые – всё это благодаря естественному солнечному свету. Но из-за этого же Солнца лицо Эда «пересветило», и на фото получился другой человек, похожий больше на Евгения Пригожина, чем на Эда Покрова. Самое забавное, что меня такое несходство «Эда» с Эдом нисколько не смутило, и отдав предпочтение краскам, динамике я решил, что кадр хороший и разместил его. Потом прочёл комментарий друга Эда, что кадр-то и впрямь хороший, но на нём не тот, чьим именем я назвал фото. Прочёл и спокойно уснул, а вот уже утром разбежность между «Эдом» и Эдом стала мне ясней, и я удалил публикации.
Вчера в Библиотечке проходили хорошие события: был с лекцией отец Дмитрий Трибушный, потом свою книгу презентовал легендарный донецкий панк Эд Покров. По ходу этих встреч могли бы получиться и хорошие кадры, точно три хороших кадра, но не сложилось.
Первый испорченный кадр
Отец Дмитрий, пока шёл обзор нашего фонда, взял с выставки книгу и стал сосредоточенно в ней что-то искать. Важная деталь: он не поднял её ближе к глазам одной или двумя руками, а положил на стол, раскрыл и сам наклонился к страницам. Это был не просто живой, непосредственный момент – согбенная над книгой фигура, священническое облачение, седая длинная борода давали глубину образа, задавали измерение древнеисторическое. Делаю всего один кадр, больше не успеваю: отец Дмитрий отвлекается от чтения. На фото запечатлевается патриархальный такой православный книжник. И всё бы хорошо, но на переднем плане пластиковая бутылка с водой. И вся монолитность образа сведена на нет.
Кадр, которого не случилось
Второй промах тоже связан с отцом Дмитрием. Не столько даже промах, сколько нерасторопность. Я занял место, с которого наблюдал священника в профиль. И ровно по этой же линии, что и профиль выступающего, не уводя взгляд в сторону, можно смотреть в окно. Из окна открывается вид на внутренний двор, в котором я замечаю движение: в ветках деревьев. Ближе и ближе подлетает-подскакивает сойка, и в один момент сидит на ржавой трубе здания и заглядывает к нам в окно. Птица и священник – они как раз на одной линии, приближай, снимай, не вставая с места, и получится хорошая фотография, так сказать, с мыслью! Но пока я среагировал – сойка вспорхнула и улетела, выпав из поля зрения. Всё! Случайная птица больше не смотрит на батюшку, композиция рассыпалась, кадра не случилось.
Кадр-то хороший, но есть нюанс
Третий кадр получился сочным, динамичным, иллюстрирующим событие – выступление Эда Покрова. Сочность, яркость, текстурность рубашки (тени на складках добавляли объём), татуировки, как только набитые – всё это благодаря естественному солнечному свету. Но из-за этого же Солнца лицо Эда «пересветило», и на фото получился другой человек, похожий больше на Евгения Пригожина, чем на Эда Покрова. Самое забавное, что меня такое несходство «Эда» с Эдом нисколько не смутило, и отдав предпочтение краскам, динамике я решил, что кадр хороший и разместил его. Потом прочёл комментарий друга Эда, что кадр-то и впрямь хороший, но на нём не тот, чьим именем я назвал фото. Прочёл и спокойно уснул, а вот уже утром разбежность между «Эдом» и Эдом стала мне ясней, и я удалил публикации.
Зеленоватый лёд подтаивал и ломался у самой кромки берега. Но зайти с десяток шагов вглубь – и уже можно удить рыбу: рыбачки спокойно себе сидели над лунками на зелёном льду. На пути к сосновой роще повстречались три мальчугана. Спросили, не видел ли я большую чёрную собаку. Сбежала, один стал уточнять, порода розенштраузер. Я показал, откуда шёл и что на всей дороге собаки не попадались. Мальчишки пошли искать дальше. Я после этой встречи уже с двойным вниманием заглядывал в открытые люки и ямы.
В сосновой рощице после наледи нападало деревьев и веток. Поперёк тропинки завалилась сосна, на ствол которой я с удобством уселся и затянул папироску. Как это обычно бывает, когда в роще, лесополке, парке остановишься, сядешь и замрёшь, то со всех сторон начнут обступать пернатые. Там крупная птица, увидел, что надхвостье белого цвета – ага, сойка. А вот совсем кроха птичка, брюшко жёлтое, но «темечко» – синее: лазоревка, не иначе. Группкой «прочёсывают» участок обыкновенные синицы. Уж очень далеко скачет чёрная птица, явно меньше грача, но больше не разглядеть, поэтому только и остаётся предположить: черный дрозд. Дистанцию держит ещё одна птица: пытаюсь хотя бы навести камеру, но мешают расстояние и частые стволы елей. По конусообразному клюву и пёстрому оперению берусь назвать её зябликом.
Стояла тёплая для зимы погода, редкий снег белыми прожилками лежал на чёрных склонах, в бороздах размякшей грунтовой дороги. Возле которой не так давно вырос прямоугольный холмик, сверху приваленный тёмно-зелёным плоским камнем с выщербленным на нём словом «Лаки».
По дороге обратно я снова повстречал трёх мальчуганов, что искали розенштраузера. Двое из них забежали на лёд и весело долбили по мутной поверхности топориком. Оставшийся на берегу мальчуган, как я подумал, и был хозяином собаки.
В сосновой рощице после наледи нападало деревьев и веток. Поперёк тропинки завалилась сосна, на ствол которой я с удобством уселся и затянул папироску. Как это обычно бывает, когда в роще, лесополке, парке остановишься, сядешь и замрёшь, то со всех сторон начнут обступать пернатые. Там крупная птица, увидел, что надхвостье белого цвета – ага, сойка. А вот совсем кроха птичка, брюшко жёлтое, но «темечко» – синее: лазоревка, не иначе. Группкой «прочёсывают» участок обыкновенные синицы. Уж очень далеко скачет чёрная птица, явно меньше грача, но больше не разглядеть, поэтому только и остаётся предположить: черный дрозд. Дистанцию держит ещё одна птица: пытаюсь хотя бы навести камеру, но мешают расстояние и частые стволы елей. По конусообразному клюву и пёстрому оперению берусь назвать её зябликом.
Стояла тёплая для зимы погода, редкий снег белыми прожилками лежал на чёрных склонах, в бороздах размякшей грунтовой дороги. Возле которой не так давно вырос прямоугольный холмик, сверху приваленный тёмно-зелёным плоским камнем с выщербленным на нём словом «Лаки».
По дороге обратно я снова повстречал трёх мальчуганов, что искали розенштраузера. Двое из них забежали на лёд и весело долбили по мутной поверхности топориком. Оставшийся на берегу мальчуган, как я подумал, и был хозяином собаки.