Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Внезапно на Бауманской улице случилась драка таксиста по имени Али с какими-то чуваками.
Мне очень понравился фургон полиции, индифферентно проехавший мимо с мигалками.
Мне очень понравился фургон полиции, индифферентно проехавший мимо с мигалками.
Сегодня, помимо всего прочего, еще и 80 лет освобождению Севастополя. В честь чего в городе отреставрировали соответствующий обелиск, и заложили капсулу с посланием потомкам.
Освобождение Севастополя это, во-первых, очень яркая иллюстрация строк Твардовского:
“Не зарвемся, так прорвемся,
Будем живы - не помрем.
Срок придет, назад вернемся,
Что отдали - все вернем”.
Оборона Севастополя — один из крайне драматичных эпизодов Великой отечественной войны. А освобождение Севастополя — и тут наступает, во-вторых — один из классических примеров успешной наступательной операции. Если во время обороны 1941-1942 гг. был острый дефицит снарядов, техники и личного состава, то весной 1944 превосходство советской армии над противником было трехкратным. Вот и весь секрет. Отчаянный героизм — это всегда славно, но часто недостаточно эффективно. А военная наука неумолима, как и любая другая: подготовка — половина успеха.
Что же там в тексте послания потомкам? Думаю, там какое-то напутствие вроде — поддерживайте монумент в порядке и обновите послание для будущих поколений. Потому что и через 50, и через 350 лет Севастополь будет русским городом.
https://sev.gov.ru/info/news/210166/
Освобождение Севастополя это, во-первых, очень яркая иллюстрация строк Твардовского:
“Не зарвемся, так прорвемся,
Будем живы - не помрем.
Срок придет, назад вернемся,
Что отдали - все вернем”.
Оборона Севастополя — один из крайне драматичных эпизодов Великой отечественной войны. А освобождение Севастополя — и тут наступает, во-вторых — один из классических примеров успешной наступательной операции. Если во время обороны 1941-1942 гг. был острый дефицит снарядов, техники и личного состава, то весной 1944 превосходство советской армии над противником было трехкратным. Вот и весь секрет. Отчаянный героизм — это всегда славно, но часто недостаточно эффективно. А военная наука неумолима, как и любая другая: подготовка — половина успеха.
Что же там в тексте послания потомкам? Думаю, там какое-то напутствие вроде — поддерживайте монумент в порядке и обновите послание для будущих поколений. Потому что и через 50, и через 350 лет Севастополь будет русским городом.
https://sev.gov.ru/info/news/210166/
Forwarded from Свиное Рыло - творческая мастерская
Василий Почицкий
(1967—2024)
(1967—2024)
Зачем в кафе к посетителям обращаются по имени? Что это за желание сократить дистанцию ценой моего комфорта?
— Пожалуйста, эспрессо.
— Как вас зовут?
Нет, не так. “Пожалуйста, эспрессо”. И всё. На этом всё должно заканчиваться навсегда. Навсегда, пока я не приду сюда за кофе снова.
А то есть еще кафе с завтраками. Там они тоже записывают моё имя, когда я делаю заказ, а потом кричат в микрофон — “Для Семёна готовы напитки”! “Для Насруллы готово яйцо”!
Мне жалко разбрасываться своим именем, я не хочу, чтобы его выкрикивали на весь зал незнакомых людей. Мне бы просто кофе, мне не нужна эта локальная известность и стремление окружить меня деланной заботой. Вы же вешаете ценники на свою услужливость, и я послушно с ними соглашаюсь. Почему бы нам на этом не остановиться. А еще бывает в магазине выбираешь что-то и этот неповторимый, но размноженный консультант начинает — “Как я могу к вам обращаться”? Да не надо ко мне никак обращаться. Это я к тебе обращаюсь, и понятия не имею, как тебя зовут. В общем, предпочту и не иметь. Пойми, это мимолетная связь, через четыре минуты мы расстанемся навсегда и забудем друг о друге до следующего раза, когда я приду покупать микроволновку. Но там будет уже другой Тимур, и мне станет грустно. Сначала мне неловко, потом мне грустно. Зачем мне этот сервис? Просто нахами мне и скажи, что меня много, а ты одна. А лучше просто отдай мне уже микроволновку и эспрессо. Даже так — горячее экспрессо! Понял? Я тоже умею делать неловко.
— Пожалуйста, эспрессо.
— Как вас зовут?
Нет, не так. “Пожалуйста, эспрессо”. И всё. На этом всё должно заканчиваться навсегда. Навсегда, пока я не приду сюда за кофе снова.
А то есть еще кафе с завтраками. Там они тоже записывают моё имя, когда я делаю заказ, а потом кричат в микрофон — “Для Семёна готовы напитки”! “Для Насруллы готово яйцо”!
Мне жалко разбрасываться своим именем, я не хочу, чтобы его выкрикивали на весь зал незнакомых людей. Мне бы просто кофе, мне не нужна эта локальная известность и стремление окружить меня деланной заботой. Вы же вешаете ценники на свою услужливость, и я послушно с ними соглашаюсь. Почему бы нам на этом не остановиться. А еще бывает в магазине выбираешь что-то и этот неповторимый, но размноженный консультант начинает — “Как я могу к вам обращаться”? Да не надо ко мне никак обращаться. Это я к тебе обращаюсь, и понятия не имею, как тебя зовут. В общем, предпочту и не иметь. Пойми, это мимолетная связь, через четыре минуты мы расстанемся навсегда и забудем друг о друге до следующего раза, когда я приду покупать микроволновку. Но там будет уже другой Тимур, и мне станет грустно. Сначала мне неловко, потом мне грустно. Зачем мне этот сервис? Просто нахами мне и скажи, что меня много, а ты одна. А лучше просто отдай мне уже микроволновку и эспрессо. Даже так — горячее экспрессо! Понял? Я тоже умею делать неловко.
Девяностые. Начало.
Говоря о девяностых, нужно их сначала хронологически определить, ограничить, обрамить. Я предлагаю событием с которого начались те самые девяностые считать либерализацию цен, которая была предложена Ельциным на пятом съезде народных депутатов, и реально случилась 2 января 1992 года. Конец же девяностых — это премьерство Путина, то есть август 1999 года. Не потому что всё резко поменялось и стало хорошо, а потому что, в общем, и до, и после было по-разному, но какой-то формальный ограничитель необходим.
Значит, девяностые, это с 1992-го по 1999-й. Мне в этот период было от 8 до пятнадцати лет. Немного. Тем не менее я, во-первых, всё помню, во-вторых, мы росли очень политизированными детьми, и в 1996 году в школе натурально обсуждали перспективы Геннадия Зюганова на выборах.
Я рос в небогатой семье, мы жили в коммунальной квартире у Садового кольца. До 1996 года у нас была одна комната с родителями, потом появилась вторая. В отдельную квартиру мы переехали в августе 1998 года, с огромными долгами в долларах.
Нужно отметить, что близость к центру столицы тогда не была признаком благосостояния. Скорее наоборот. Отдельные квартиры получали в новых районах. Что не очень важно, потому что собственный сортир, которым можно пользоваться когда захочется, а не когда получится, гораздо важнее станции метро в пяти минутах ходьбы.
Родителям задерживали зарплату, но никто не голодал и не побирался, хотя в долг друг у друга, конечно время от времени брали. Ежегодно покупался мешок сахара на две коммунальные семьи. Ничего страшного.
У нас долго не было автомобиля, не было дачи, звуко— и видеовоспроизводящей и техники. Телевизор был всегда. В 1995 году появился японский Funai.
Во дворе нашего дома убивали людей. Двоих, в процессе погони. Пистолет валялся рядом с трупами, мы с соседями ходили смотреть. В подъезде нашего дома регулярно кого-то били. Утром пол бывал залит кровью. Я не склонен винить во всем время. Думаю, и сейчас таких подъездов полно. Хотя распространение домофонов эту проблему частично решило. Дерутся на улице под камерами, перед видеорегистраторами.
Хорошо помню грязь и темноту, как основное эстетическое сопровождение любого пейзажа. Именно поэтому таким ярким казалось всё новое. Помните знаменитую фотографию — щит с рекламой американских сигарет на фоне расстрелянного из танков дома правительства? Вот эти рекламные щиты по началу смотрелись как украшение города. Из этого возникало тёплое отношение к пустым пивным банкам, сигаретным пачкам, картонным стаканчикам из макдональдса. Это было что-то яркое и потенциально небесполезное.
Наш сосед несколько раз в неделю покупал водку — всегда разную, тогда как раз появилось много всякой — и каждую новую этикетку отпаривал от бутылки, и клеил на стену туалета. Потому что ему казалось, что это было красиво. И это было действительно, по крайней мере, не однообразно.
В школу один раз присылали гуманитарную помощь из дружественной нам немецкой гимназии. Шоколадки, сосиски в банках, консервированная ветчина. Чего-то там раздали. Нам было интересно, но решающей роли в быту та помощь не сыграла.
Для нас было развлечением ходить из школы домой длинным путём, мимо ларьков, где продавалось всё — видеокассеты, резиновые члены, бензиновые зажигалки, буддийские амулеты, запрещенные нынче книги, липовые ксивы, да всё там продавалось.
Конечно, были определенные проблемы с одеждой и обувью. Особенно зимней. Особенно детской. Потому что дети имеют свойство расти. Было много отданного, перешитого, переношенного. Любая зимняя обувь покупалась с торжественной тревожностью и запасом. Тут родители проявляли виртуозную находчивость в том чтобы как-то одеть детей к зиме. Надо делать скидку на то, что это Москва. Короче, в лохмотьях никто не ходил. Ходили в обносках, это да.
(Я продолжу)
Говоря о девяностых, нужно их сначала хронологически определить, ограничить, обрамить. Я предлагаю событием с которого начались те самые девяностые считать либерализацию цен, которая была предложена Ельциным на пятом съезде народных депутатов, и реально случилась 2 января 1992 года. Конец же девяностых — это премьерство Путина, то есть август 1999 года. Не потому что всё резко поменялось и стало хорошо, а потому что, в общем, и до, и после было по-разному, но какой-то формальный ограничитель необходим.
Значит, девяностые, это с 1992-го по 1999-й. Мне в этот период было от 8 до пятнадцати лет. Немного. Тем не менее я, во-первых, всё помню, во-вторых, мы росли очень политизированными детьми, и в 1996 году в школе натурально обсуждали перспективы Геннадия Зюганова на выборах.
Я рос в небогатой семье, мы жили в коммунальной квартире у Садового кольца. До 1996 года у нас была одна комната с родителями, потом появилась вторая. В отдельную квартиру мы переехали в августе 1998 года, с огромными долгами в долларах.
Нужно отметить, что близость к центру столицы тогда не была признаком благосостояния. Скорее наоборот. Отдельные квартиры получали в новых районах. Что не очень важно, потому что собственный сортир, которым можно пользоваться когда захочется, а не когда получится, гораздо важнее станции метро в пяти минутах ходьбы.
Родителям задерживали зарплату, но никто не голодал и не побирался, хотя в долг друг у друга, конечно время от времени брали. Ежегодно покупался мешок сахара на две коммунальные семьи. Ничего страшного.
У нас долго не было автомобиля, не было дачи, звуко— и видеовоспроизводящей и техники. Телевизор был всегда. В 1995 году появился японский Funai.
Во дворе нашего дома убивали людей. Двоих, в процессе погони. Пистолет валялся рядом с трупами, мы с соседями ходили смотреть. В подъезде нашего дома регулярно кого-то били. Утром пол бывал залит кровью. Я не склонен винить во всем время. Думаю, и сейчас таких подъездов полно. Хотя распространение домофонов эту проблему частично решило. Дерутся на улице под камерами, перед видеорегистраторами.
Хорошо помню грязь и темноту, как основное эстетическое сопровождение любого пейзажа. Именно поэтому таким ярким казалось всё новое. Помните знаменитую фотографию — щит с рекламой американских сигарет на фоне расстрелянного из танков дома правительства? Вот эти рекламные щиты по началу смотрелись как украшение города. Из этого возникало тёплое отношение к пустым пивным банкам, сигаретным пачкам, картонным стаканчикам из макдональдса. Это было что-то яркое и потенциально небесполезное.
Наш сосед несколько раз в неделю покупал водку — всегда разную, тогда как раз появилось много всякой — и каждую новую этикетку отпаривал от бутылки, и клеил на стену туалета. Потому что ему казалось, что это было красиво. И это было действительно, по крайней мере, не однообразно.
В школу один раз присылали гуманитарную помощь из дружественной нам немецкой гимназии. Шоколадки, сосиски в банках, консервированная ветчина. Чего-то там раздали. Нам было интересно, но решающей роли в быту та помощь не сыграла.
Для нас было развлечением ходить из школы домой длинным путём, мимо ларьков, где продавалось всё — видеокассеты, резиновые члены, бензиновые зажигалки, буддийские амулеты, запрещенные нынче книги, липовые ксивы, да всё там продавалось.
Конечно, были определенные проблемы с одеждой и обувью. Особенно зимней. Особенно детской. Потому что дети имеют свойство расти. Было много отданного, перешитого, переношенного. Любая зимняя обувь покупалась с торжественной тревожностью и запасом. Тут родители проявляли виртуозную находчивость в том чтобы как-то одеть детей к зиме. Надо делать скидку на то, что это Москва. Короче, в лохмотьях никто не ходил. Ходили в обносках, это да.
(Я продолжу)
Девяностые. Продолжение.
Это было тридцать лет назад. Тридцать лет — это вполне историческая формация. Бессмысленно подходить с нынешними критериями к той реальности. Просто посмотрите на Тверскую улицу 1994 года. Найдите фотографию. Как припаркованы автомобили, как выглядят дома, какой там тротуар, какие вывески. Это другое время. Вы его помните, и идете будто по той же Тверской. Но это Тверская из другой эпохи.
На коммунальной кухне сушились полиэтиленовые пакеты. Они приклеивались к кафелю. Сушились не все девяностые, а года до 94-го. Потом пакетов стало много. Так же до середины девяностых каждый в коммуналке ходил в туалет со своей бумагой. Потом как-то перестали сводить эти счёты.
По телевизору показывали совсем другое. Например, документальный сериал “Криминальная Россия”. Потом мы в школе на переменах пересказывали друг другу как именно маньяк сдирал кожу с подростков. Компьютерные игры никого тогда еще не делали жестоким.
По улицам ездили старые грязные советские автомобили и старые грязные иномарки. Но иномарки по умолчанию считались эталоном качества и признаком благосостояния. В магазинах, которые еще не были супермаркетами, зимой и в межсезонье на пол клали картон или доски, потому что принесенную с улицы слякоть никто не убирал, а ковриков не было. В этих же магазинах было всё. Ассортимент в Москве 1993 года и 1990 — это две разные вселенные, обитатели которых не подозревают о существовании друг друга. Основная претензия к девяностым не в том, что ничего не было, потому что ничего не было как раз до девяностых. Основная претензия в том, что всё, что было, было по большей части недоступно большинству. Также нужно учесть разрывы социальных, территориальных и логистических связей, которые привели к драматическому дисбалансу в потребительской сфере.
Повторюсь, было грязно, было много чёрно-пьяных лежащих людей, много полуразрушенных домов, криво-косых дворов с детскими площадками, перевернутых урн, разбитых телефонных будок. Сейчас эта проблема полностью решена, благодаря отсутствию последних.
Да, было неприглядно и бедно, но довольно разнообразно. Кто-то, конечно, голодал, кто-то был выброшен из социума и реальности. Но посмотрите сейчас на ютубе любой ролик о современных солевых наркоманах — в каких они живут квартирах, как они одеваются, что они едят. Всегда может обнаружиться исторический фактор, который выбросит из жизни сотни тысяч людей. Это может быть экономика, может быть наркомания, может быть эпидемия. Что-то из этого может коснуться вообще любого человека. Это печально, но это случается.
А потом в моей лично жизни как-то всё совпало. родителям стали неплохо платить, коммуналку расселили по отдельным плохоньким квартирам, я созрел полово и стал читать книги. Так девяностые и закончились. Без надрыва, но и без сожаления. Время — это просто время, которое непостижимо, но в нем происходит всякое.
Любое время имеет смысл, если его удалось пережить.
Это было тридцать лет назад. Тридцать лет — это вполне историческая формация. Бессмысленно подходить с нынешними критериями к той реальности. Просто посмотрите на Тверскую улицу 1994 года. Найдите фотографию. Как припаркованы автомобили, как выглядят дома, какой там тротуар, какие вывески. Это другое время. Вы его помните, и идете будто по той же Тверской. Но это Тверская из другой эпохи.
На коммунальной кухне сушились полиэтиленовые пакеты. Они приклеивались к кафелю. Сушились не все девяностые, а года до 94-го. Потом пакетов стало много. Так же до середины девяностых каждый в коммуналке ходил в туалет со своей бумагой. Потом как-то перестали сводить эти счёты.
По телевизору показывали совсем другое. Например, документальный сериал “Криминальная Россия”. Потом мы в школе на переменах пересказывали друг другу как именно маньяк сдирал кожу с подростков. Компьютерные игры никого тогда еще не делали жестоким.
По улицам ездили старые грязные советские автомобили и старые грязные иномарки. Но иномарки по умолчанию считались эталоном качества и признаком благосостояния. В магазинах, которые еще не были супермаркетами, зимой и в межсезонье на пол клали картон или доски, потому что принесенную с улицы слякоть никто не убирал, а ковриков не было. В этих же магазинах было всё. Ассортимент в Москве 1993 года и 1990 — это две разные вселенные, обитатели которых не подозревают о существовании друг друга. Основная претензия к девяностым не в том, что ничего не было, потому что ничего не было как раз до девяностых. Основная претензия в том, что всё, что было, было по большей части недоступно большинству. Также нужно учесть разрывы социальных, территориальных и логистических связей, которые привели к драматическому дисбалансу в потребительской сфере.
Повторюсь, было грязно, было много чёрно-пьяных лежащих людей, много полуразрушенных домов, криво-косых дворов с детскими площадками, перевернутых урн, разбитых телефонных будок. Сейчас эта проблема полностью решена, благодаря отсутствию последних.
Да, было неприглядно и бедно, но довольно разнообразно. Кто-то, конечно, голодал, кто-то был выброшен из социума и реальности. Но посмотрите сейчас на ютубе любой ролик о современных солевых наркоманах — в каких они живут квартирах, как они одеваются, что они едят. Всегда может обнаружиться исторический фактор, который выбросит из жизни сотни тысяч людей. Это может быть экономика, может быть наркомания, может быть эпидемия. Что-то из этого может коснуться вообще любого человека. Это печально, но это случается.
А потом в моей лично жизни как-то всё совпало. родителям стали неплохо платить, коммуналку расселили по отдельным плохоньким квартирам, я созрел полово и стал читать книги. Так девяностые и закончились. Без надрыва, но и без сожаления. Время — это просто время, которое непостижимо, но в нем происходит всякое.
Любое время имеет смысл, если его удалось пережить.
Forwarded from Fuck you That's Why
Составитель выпусков и автор статей к ним Андрей Гаврилов (знаменитый переводчик зарубежных фильмов) в интервью газете "Румба" поделился следующими подробностями о выборе названия серии:
"Когда я предложил "Мелодии" эту серию, я думал, что она будет называться "Поп-архив". Именно "поп", а не "рок", потому что я хотел включить в неё и блюз, и ритм-энд-блюз, и кантри, и соул, - словом, всё то, что в Америке называется популярной музыкой. Конечно же, и собственно рок… Однако после многочасовых споров на студии я всё же согласился на "Рок-архив", ибо, на мой взгляд, не в названии дело, пусть называют, как им подсказывает "текущий момент". Главное - содержание пластинок. …Первые три пластинки вышли в свет именно под маркой "Рок-архива"… И вдруг… по непонятным до сих пор для меня причинам было решено изменить название серии и повысить цену на пластинки."
Хотя имя Андрея Гаврилова как автора-составителя указано на каждой пластинке, иногда в качестве автора серии ошибочно называют других людей, связанных с данным направлением в музыке: Дмитрия Ухова (в 1980-е годы он также писал аннотации к пластинкам западных рок-музыкантов, состоя в Художественном совете фирмы "Мелодия"), а также Артемия Троицкого.
Тираж выпусков "Рок-архива" был в разы меньше тиража "Архива популярной музыки", в связи с чем "Рок-архив" оказался практически недоступен массовому покупателю.
В рамках "Архива Популярной Музыки" вышло всего 12 выпусков, но статья, сопровождавшая 12 номер предполагала, что в планы входило продолжение серии ("В дальнейшем вы сможете познакомиться…"). Это же подтверждает Андрей Гаврилов в интервью 1989 года:
"Готовы три диска Элвиса Пресли… Готовы три диска дуэта Саймона и Гарфанкеля… Подписаны к выпуску первая пластинка Джоан Баэз, четвёртая — «Роллинг Стоунз». Сейчас идёт работа над дисками Дженис Джоплин, Сэма Кука, Джими Хендрикса, «Дип Пёрпл», «Лед Зеппелин», «Энималз», Боба Дилана, Донована, «Трефик»."
Однако, новых выпусков серии не последовало
"Когда я предложил "Мелодии" эту серию, я думал, что она будет называться "Поп-архив". Именно "поп", а не "рок", потому что я хотел включить в неё и блюз, и ритм-энд-блюз, и кантри, и соул, - словом, всё то, что в Америке называется популярной музыкой. Конечно же, и собственно рок… Однако после многочасовых споров на студии я всё же согласился на "Рок-архив", ибо, на мой взгляд, не в названии дело, пусть называют, как им подсказывает "текущий момент". Главное - содержание пластинок. …Первые три пластинки вышли в свет именно под маркой "Рок-архива"… И вдруг… по непонятным до сих пор для меня причинам было решено изменить название серии и повысить цену на пластинки."
Хотя имя Андрея Гаврилова как автора-составителя указано на каждой пластинке, иногда в качестве автора серии ошибочно называют других людей, связанных с данным направлением в музыке: Дмитрия Ухова (в 1980-е годы он также писал аннотации к пластинкам западных рок-музыкантов, состоя в Художественном совете фирмы "Мелодия"), а также Артемия Троицкого.
Тираж выпусков "Рок-архива" был в разы меньше тиража "Архива популярной музыки", в связи с чем "Рок-архив" оказался практически недоступен массовому покупателю.
В рамках "Архива Популярной Музыки" вышло всего 12 выпусков, но статья, сопровождавшая 12 номер предполагала, что в планы входило продолжение серии ("В дальнейшем вы сможете познакомиться…"). Это же подтверждает Андрей Гаврилов в интервью 1989 года:
"Готовы три диска Элвиса Пресли… Готовы три диска дуэта Саймона и Гарфанкеля… Подписаны к выпуску первая пластинка Джоан Баэз, четвёртая — «Роллинг Стоунз». Сейчас идёт работа над дисками Дженис Джоплин, Сэма Кука, Джими Хендрикса, «Дип Пёрпл», «Лед Зеппелин», «Энималз», Боба Дилана, Донована, «Трефик»."
Однако, новых выпусков серии не последовало