Forwarded from Жирный и слепой (Костя Мефтах.)
Я, конечно, всегда говорю, что моим главным научным ситхом-наставником (и дедушкой «Страдающего Средневековья») был Михаил Бойцов, почтенный профессор с седой бородой, дитя немецких академий. Но на 1 курсе мы с Бойцовым копались во всяких античных источниках, а первое знакомство именно со Средними веками мне устроил тогда уже профессор, а ныне наш сострадалец Олег Воскобойников (кажется, тогда он был не сильно старше меня сейчас).
Воск, как мы его называли (да и сейчас называем), тогда читал факультатив про средневековую культуру, на который я, естественно, записался. Я тогда вообще был не в меру активный. И это, конечно, оказалось погружением в удивительный, странный, манящий, знакомый и незнакомый одновременно мир.
Взять хотя бы героя ирландского эпоса Кухулина, главного персонажа саги «Похищение быка из Куальнге». Я зачем-то делал тогда по этой саге доклад и вообще угорал по кельтам, со всеми бывает. Так вот, Кухулин обладал невероятной силой и в одиночку сдерживал несколько вражеских армий. Но главное то, что на руках и ногах у него было по семь пальцев. Ну допустим. В глазах же у него было по семь зрачков, а в каждом из них — по семь драгоценных камней. Безумие какое-то, но для эпоса — самое оно.
И вот этот мир я открыл для себя благодаря Олегу. А в Средневековье ещё множество таких же, если не более захватывающих, миров. И лучшего проводника, чем Олег Воскобойников, вам не сыскать. Так что всеми своими немногочисленными зрачками, пальцами рук и ног рекомендую присоединиться к курсу Олега про Средние века. Курс начинается уже завтра.
Иллюстрация: мозаика в Дублине за авторством Десмонда Кинни с изображением сцен из «Похищения»
Воск, как мы его называли (да и сейчас называем), тогда читал факультатив про средневековую культуру, на который я, естественно, записался. Я тогда вообще был не в меру активный. И это, конечно, оказалось погружением в удивительный, странный, манящий, знакомый и незнакомый одновременно мир.
Взять хотя бы героя ирландского эпоса Кухулина, главного персонажа саги «Похищение быка из Куальнге». Я зачем-то делал тогда по этой саге доклад и вообще угорал по кельтам, со всеми бывает. Так вот, Кухулин обладал невероятной силой и в одиночку сдерживал несколько вражеских армий. Но главное то, что на руках и ногах у него было по семь пальцев. Ну допустим. В глазах же у него было по семь зрачков, а в каждом из них — по семь драгоценных камней. Безумие какое-то, но для эпоса — самое оно.
И вот этот мир я открыл для себя благодаря Олегу. А в Средневековье ещё множество таких же, если не более захватывающих, миров. И лучшего проводника, чем Олег Воскобойников, вам не сыскать. Так что всеми своими немногочисленными зрачками, пальцами рук и ног рекомендую присоединиться к курсу Олега про Средние века. Курс начинается уже завтра.
Иллюстрация: мозаика в Дублине за авторством Десмонда Кинни с изображением сцен из «Похищения»
Из серии "век живи, век учись". Сегодня начинаю очередной курс истории искусства у экономистов РЭШ и ВШЭ и одновременно - мой курс в Страдариуме о средневековой культуре эпохи расцвета (ссыль в комменте) И вот: сидишь такой накануне курса всей твоей жизни, вроде за 30 лет успел подготовиться. Начну с права средневекового человека на любопытство, которым я заинтересовался в 2010 примерно году. Отправил презу на верстку – у нас все лекции в одинаковом «обрамлении». Тишь да гладь. Открываю старую добрую итальянскую искусствоведческую статью в широко известном в узком кругу специалистов журнале, там Умбрия, Ассизи, Джотто, Арнольфо ди Камбьо, красотища. Отдыхаешь – и вдруг понимаешь: Воск, ты попал.
Посмотрите на мраморного паралитика, высеченного Арнольфо для городского фонтана Перуджи в 1280 г. Фонтан разнесли еще в 1308 г., но сохранилось несколько фигур, призывавших горожан к милосердию. Так вот – его увечье не просто так «признак», но изображение медицински точное, из самых точных для своего времени. Опирается на «опору Боумана», итальянский ортопед Луиджи Романини в 1980-х гг. даже диагностировал какую-то конкретную патологию. Сейчас этот осколок – в музее Перуджи.
Проезжаем 20 км по долине, попадаем в Ассизи, в знаменитую базилику св. Франциска, важнейшую живописную мастерскую Италии в XIII веке. Среди очень разношерстной стилистически живописи выделяется «диптих» во второй травее от западной стены, посвященный обману незрячего Исаака. Этот сюжет осмыслялся тогда в антииудейском ключе, мол иудеи с самого начала обманулись, а вот мы христиане… Так вот, эти фрески невероятно важны для истории «рождения пространства» в живописи, «канун перспективы», я бы сказал. Их приписывают то Джотто, "юному гению", то аж самому Арнольфо, который мог владеть не только зубилом, но и кистью и тоже, как и Джотто, не просто копировал античные статуи и геммы, но творчески переосмыслял.
Но меня заинтересовало другое. Приглядимся к лицу незрячего Исаака: у него же трахома. Вполне настоящая трахома, переданная очень точно. Это не видно издалека, и вряд ли многие могли разобрать эдакий курьез в 1290 году. Но заболевание было распространенным, заказчиком был первый папа-францисканец Николай IV, в папской курии в медицинской литературе, болезнях и врачах разбирались очень хорошо.
Любопытство недолюбливали моралисты, осуждали даже натурфилософы. Я подобрал под занавес цитату из никому не известного францисканского энциклопедиста Сервасанто из Фаэнцы, которым сейчас занимаюсь. Ровно в те годы он учил во Флоренции, что мол любопытные люди обычно безграмотны, хамоваты в речах, суют свой нос куда не надо и все пытаются дознаться до промысла божьего. Бесполезно, говорил, вся эта натурфилософия нужна нам, братья, лишь для того, чтобы победить в споре со всеми этими любопытными.
Но эти два памятника ведь противоречат тому, что с кафедры вещал умник! Я уверен, что Арнольфо был любопытным художником и таким же любопытным был и автор удивительной фрески в Ассизи, если это не сам Арнольфо. Болезнь, всем знакомая, рутинное дело на улицах итальянских городов, "включила" любопытство художника, и тот изобразил ее без всяких прикрас, как она есть, причем в произведениях, открытых всему честному народу – на площади и в главной церкви самого влиятельного и популярного ордена Европы.
Посмотрите на мраморного паралитика, высеченного Арнольфо для городского фонтана Перуджи в 1280 г. Фонтан разнесли еще в 1308 г., но сохранилось несколько фигур, призывавших горожан к милосердию. Так вот – его увечье не просто так «признак», но изображение медицински точное, из самых точных для своего времени. Опирается на «опору Боумана», итальянский ортопед Луиджи Романини в 1980-х гг. даже диагностировал какую-то конкретную патологию. Сейчас этот осколок – в музее Перуджи.
Проезжаем 20 км по долине, попадаем в Ассизи, в знаменитую базилику св. Франциска, важнейшую живописную мастерскую Италии в XIII веке. Среди очень разношерстной стилистически живописи выделяется «диптих» во второй травее от западной стены, посвященный обману незрячего Исаака. Этот сюжет осмыслялся тогда в антииудейском ключе, мол иудеи с самого начала обманулись, а вот мы христиане… Так вот, эти фрески невероятно важны для истории «рождения пространства» в живописи, «канун перспективы», я бы сказал. Их приписывают то Джотто, "юному гению", то аж самому Арнольфо, который мог владеть не только зубилом, но и кистью и тоже, как и Джотто, не просто копировал античные статуи и геммы, но творчески переосмыслял.
Но меня заинтересовало другое. Приглядимся к лицу незрячего Исаака: у него же трахома. Вполне настоящая трахома, переданная очень точно. Это не видно издалека, и вряд ли многие могли разобрать эдакий курьез в 1290 году. Но заболевание было распространенным, заказчиком был первый папа-францисканец Николай IV, в папской курии в медицинской литературе, болезнях и врачах разбирались очень хорошо.
Любопытство недолюбливали моралисты, осуждали даже натурфилософы. Я подобрал под занавес цитату из никому не известного францисканского энциклопедиста Сервасанто из Фаэнцы, которым сейчас занимаюсь. Ровно в те годы он учил во Флоренции, что мол любопытные люди обычно безграмотны, хамоваты в речах, суют свой нос куда не надо и все пытаются дознаться до промысла божьего. Бесполезно, говорил, вся эта натурфилософия нужна нам, братья, лишь для того, чтобы победить в споре со всеми этими любопытными.
Но эти два памятника ведь противоречат тому, что с кафедры вещал умник! Я уверен, что Арнольфо был любопытным художником и таким же любопытным был и автор удивительной фрески в Ассизи, если это не сам Арнольфо. Болезнь, всем знакомая, рутинное дело на улицах итальянских городов, "включила" любопытство художника, и тот изобразил ее без всяких прикрас, как она есть, причем в произведениях, открытых всему честному народу – на площади и в главной церкви самого влиятельного и популярного ордена Европы.
Из новостей (которые я почти никогда не выкладываю): «Реестр блогеров с 10 тысячами подписчиков не будет находиться в открытом доступе
Инициативу Роскомнадзора подвергли критике российские военкоры и военные блогеры. Они назвали ее «любопытной попыткой сдеанонить и выложить данные российских пользователей в условиях специальной военной операции».
По-моему, очень ПРОМЫСЛИТЕЛЬНО Господь увел из моего канальчика те невинные души, что превращали его в десятитысячеголовую гидру. А теперь нас так мало, что мы никому не интересны. Ну и военкоры, кормильцы и спасители, аж Роскомнадзор уели. Посреди рутинного кошмара все же есть место даже забавному. Согласны?
Инициативу Роскомнадзора подвергли критике российские военкоры и военные блогеры. Они назвали ее «любопытной попыткой сдеанонить и выложить данные российских пользователей в условиях специальной военной операции».
По-моему, очень ПРОМЫСЛИТЕЛЬНО Господь увел из моего канальчика те невинные души, что превращали его в десятитысячеголовую гидру. А теперь нас так мало, что мы никому не интересны. Ну и военкоры, кормильцы и спасители, аж Роскомнадзор уели. Посреди рутинного кошмара все же есть место даже забавному. Согласны?
https://stradarium.timepad.ru/event/3031115/
Очень долго, фактически с самого начала, мы вынашивали идею открыть японскую тему в Страдариуме. Я лично вообще к этой стране, культуре, цивилизации дышу неровно и нервно, два года учил этот язык и стараюсь больше не мечтать туда попасть, чтоб не расстраиваться. Слишком давно мечтаю, с детства.
И вот Юлия Магера, японовед из Вышки, будет говорить у нас о манга. Записывайтесь скорее на открытую лекцию. Мне очень хочется разные курсы лекций о Японии. Или, скажем, клуб медленного чтения «Повести о Гэндзи», лун на сорок.
Очень долго, фактически с самого начала, мы вынашивали идею открыть японскую тему в Страдариуме. Я лично вообще к этой стране, культуре, цивилизации дышу неровно и нервно, два года учил этот язык и стараюсь больше не мечтать туда попасть, чтоб не расстраиваться. Слишком давно мечтаю, с детства.
И вот Юлия Магера, японовед из Вышки, будет говорить у нас о манга. Записывайтесь скорее на открытую лекцию. Мне очень хочется разные курсы лекций о Японии. Или, скажем, клуб медленного чтения «Повести о Гэндзи», лун на сорок.
stradarium.timepad.ru
Мир японских комиксов: гибридная эстетика манги / События на TimePad.ru
Американизация и дальневосточная традиция
Простите, будет немного длинно.
_______________________
Первую лекцию курса, посвященную любопытству, решил закончить цитатой - не поверите - из Хайдеггера. С одной стороны, ну при чем тут Хайдеггер? С другой - чем хочу, тем и заканчиваю. С третьей, Хайдеггер, что твой Данте, пытался охватить в полете мысли все сферы бытия-в-мире и бытия-как-рутины. С четвертой - ты, Воск, кто такой, чтобы совать свой нос в Великое ХХ века? Последнее - самое правильное. Более того, я пару раз разговаривал с Бибихиным, чтобы понимать, что перевести даже частичку Хайдеггера после него - мягко говоря самонадеянно. С пятой: я ж не в "Логос" со своим Хайдеггером! Там хайдеггероведом и без меня хватает. Просто великий текст будоражит инстинкт переводчика.
Так вот, в "Бытии и времени" (1927), гениально переведенном Бибихиным на русский и Мартинó на французский, нашлось место и любопытству - среди всех остальных проявлений человеческого духа во времени и бытии. Прочитав внимательно это место по-немецки, я учуял, что это а) вызов переводчику, б) пронизано схоластикой, которой МХ увлекался вплоть до зрелых своих лет. Я решился перевести фрагмент сам, не глядя ни в Бибихина, ни в Мартино. Есть тут хайдегерроведы и знатоки немецкого, чтобы меня разнести? Курсив оставлен как у МХ - все знают, что он к форму слов и их положению на печатной странице относился с (само-)преклонением.
Сначала перевод мой, а потом - прикола ради - Deepl. В конце - немецкий. Как минимум, объясните мне, чем по-немецки Neugier отличается от Neugierde (это при том, что я дважды о любопытстве в Средние века выступал по-немецки 🤦).
"Вырвавшееся на волю любопытство стремится видеть не для того, чтобы понять увиденное, то есть разделить с ним бытие, а просто чтобы видеть. Оно ищет новое только за тем, чтобы перепрыгнуть на что-то новое. Не понять и – зная – пребывать в истине стремится это видение, но найти способы отдаться миру. Вот почему любопытство особенно тяготится хоть на чем-то останавливаться. Ему нужно не спокойное пребывание в созерцании, но беспокойство и возбуждение от постоянного обновления и череды встреч. Своей непоседливостью любопытство обеспечивает постоянную возможность развлечься. У него нет ничего общего с изумленным созерцанием сущего, с θαυμάζειν (удивляться), оно не заинтересовано в том, чтобы через изумление его привели в состояние непонимания, нет, оно дает знание, но исключительно чтобы уверить тебя, что ты познал. Два основополагающих для любопытства момента, избегание освоенного пространства и способность развлечь новыми возможностями, составляют суть третьей существенной характеристики этого явления, которую мы называем бездомностью. Любопытство везде и нигде. Такой модус бытия-в-мире разоблачает новый способ повседневного существования, в котором оно постоянно теряет свои корни". (Олег Воскобойников)
"Однако высвободившееся любопытство стремится увидеть, но не для того, чтобы понять увиденное, то есть вступить в бытие с ним, а только для того, чтобы увидеть. Оно ищет новое только для того, чтобы от него снова перейти к чему-то новому. Задача этого видения - не постижение и познание истины, а поиск способов отдаться миру. Вот почему любопытство характеризуется специфическим отсутствием задержки с ближним. Поэтому оно стремится не к досугу созерцательной задумчивости, а к беспокойству и возбуждению от постоянной новизны и перемен встреченного. В своей задержке любопытство обеспечивает постоянную возможность отвлечения. Любопытство не имеет ничего общего с восхищенным наблюдением за существующим, θαυμάζειν, оно не заинтересовано в том, чтобы его привели к непониманию через изумление, скорее оно дает знание, но только для того, чтобы знать. Два конститутивных момента любопытства - задержка в занятой среде и рассеивание в новые возможности - лежат в основе третьего существенного признака этого феномена, который мы называем отсутствием места жительства. Любопытство есть везде и нигде. Этот способ бытия-в-мире открывает новый способ бытия повседневного существования, в котором оно постоянно выкорчевывается".
_______________________
Первую лекцию курса, посвященную любопытству, решил закончить цитатой - не поверите - из Хайдеггера. С одной стороны, ну при чем тут Хайдеггер? С другой - чем хочу, тем и заканчиваю. С третьей, Хайдеггер, что твой Данте, пытался охватить в полете мысли все сферы бытия-в-мире и бытия-как-рутины. С четвертой - ты, Воск, кто такой, чтобы совать свой нос в Великое ХХ века? Последнее - самое правильное. Более того, я пару раз разговаривал с Бибихиным, чтобы понимать, что перевести даже частичку Хайдеггера после него - мягко говоря самонадеянно. С пятой: я ж не в "Логос" со своим Хайдеггером! Там хайдеггероведом и без меня хватает. Просто великий текст будоражит инстинкт переводчика.
Так вот, в "Бытии и времени" (1927), гениально переведенном Бибихиным на русский и Мартинó на французский, нашлось место и любопытству - среди всех остальных проявлений человеческого духа во времени и бытии. Прочитав внимательно это место по-немецки, я учуял, что это а) вызов переводчику, б) пронизано схоластикой, которой МХ увлекался вплоть до зрелых своих лет. Я решился перевести фрагмент сам, не глядя ни в Бибихина, ни в Мартино. Есть тут хайдегерроведы и знатоки немецкого, чтобы меня разнести? Курсив оставлен как у МХ - все знают, что он к форму слов и их положению на печатной странице относился с (само-)преклонением.
Сначала перевод мой, а потом - прикола ради - Deepl. В конце - немецкий. Как минимум, объясните мне, чем по-немецки Neugier отличается от Neugierde (это при том, что я дважды о любопытстве в Средние века выступал по-немецки 🤦).
"Вырвавшееся на волю любопытство стремится видеть не для того, чтобы понять увиденное, то есть разделить с ним бытие, а просто чтобы видеть. Оно ищет новое только за тем, чтобы перепрыгнуть на что-то новое. Не понять и – зная – пребывать в истине стремится это видение, но найти способы отдаться миру. Вот почему любопытство особенно тяготится хоть на чем-то останавливаться. Ему нужно не спокойное пребывание в созерцании, но беспокойство и возбуждение от постоянного обновления и череды встреч. Своей непоседливостью любопытство обеспечивает постоянную возможность развлечься. У него нет ничего общего с изумленным созерцанием сущего, с θαυμάζειν (удивляться), оно не заинтересовано в том, чтобы через изумление его привели в состояние непонимания, нет, оно дает знание, но исключительно чтобы уверить тебя, что ты познал. Два основополагающих для любопытства момента, избегание освоенного пространства и способность развлечь новыми возможностями, составляют суть третьей существенной характеристики этого явления, которую мы называем бездомностью. Любопытство везде и нигде. Такой модус бытия-в-мире разоблачает новый способ повседневного существования, в котором оно постоянно теряет свои корни". (Олег Воскобойников)
"Однако высвободившееся любопытство стремится увидеть, но не для того, чтобы понять увиденное, то есть вступить в бытие с ним, а только для того, чтобы увидеть. Оно ищет новое только для того, чтобы от него снова перейти к чему-то новому. Задача этого видения - не постижение и познание истины, а поиск способов отдаться миру. Вот почему любопытство характеризуется специфическим отсутствием задержки с ближним. Поэтому оно стремится не к досугу созерцательной задумчивости, а к беспокойству и возбуждению от постоянной новизны и перемен встреченного. В своей задержке любопытство обеспечивает постоянную возможность отвлечения. Любопытство не имеет ничего общего с восхищенным наблюдением за существующим, θαυμάζειν, оно не заинтересовано в том, чтобы его привели к непониманию через изумление, скорее оно дает знание, но только для того, чтобы знать. Два конститутивных момента любопытства - задержка в занятой среде и рассеивание в новые возможности - лежат в основе третьего существенного признака этого феномена, который мы называем отсутствием места жительства. Любопытство есть везде и нигде. Этот способ бытия-в-мире открывает новый способ бытия повседневного существования, в котором оно постоянно выкорчевывается".
Переведено с помощью DeepL.com (бесплатная версия)
Немецкий:
Die freigewordene Neugier besorgt aber zu sehen, nicht um das Gesehene zu verstehen, das heißt in ein Sein zu ihm zu kommen, sondern nur um zu sehen. Sie sucht das Neue nur, um von ihm erneut zu Neuem abzuspringen. Nicht um zu erfassen und um wissend in der Wahrheit zu sein, geht es der Sorge dieses Sehens, sondern um Möglichkeiten des Sichüberlassens an die Welt. Daher ist die Neugier durch ein spezifisches Unverweilen beim Nächsten charakterisiert. Sie sucht daher auch nicht die Muße des betrachtenden Verweilens, sondern Unruhe und Aufregung durch das immer Neue und den Wechsel des Begegnenden. In ihrem Unverweilen besorgt die Neugier die ständige Möglichkeit der Zerstreuung. Die Neugier hat nichts zu tun mit dem bewundernden Betrachten des Seienden, dem θαυμάζειν, ihr liegt nicht daran, durch Verwunderung in das Nichtverstehen gebracht zu werden, sondern sie besorgt ein Wissen, aber lediglich um gewußt zu haben. Die beiden für die Neugier konstitutiven Momente des Unverweilens in der besorgten Umwelt und der Zerstreuung in neue Möglichkeiten fundieren den dritten Wesenscharakter dieses Phänomens, den wir die Aufenthaltslosigkeit nennen. Die Neugier ist überall und nirgends. Dieser Modus des In-der-Welt-seins enthüllt eine neue Seinsart des alltäglichen Daseins, in der es sich ständig entwurzelt.
PS Курсы "Страдариума" сопровождаются беседой в подвергшемся французской цензуре Телеграме (кстати как и перевод Хайдеггера). Я там уже массу всего интересного узнал по поводу истории любопытства - из Фуко, Юма, Харари и Андрея Болотова. Но очень хочется узнать, что о нем думали Кьеркегор, Витгенштейн, Деррида. Что думал Пушкин, знаю: мы ленивы и не любопытны...
Немецкий:
Die freigewordene Neugier besorgt aber zu sehen, nicht um das Gesehene zu verstehen, das heißt in ein Sein zu ihm zu kommen, sondern nur um zu sehen. Sie sucht das Neue nur, um von ihm erneut zu Neuem abzuspringen. Nicht um zu erfassen und um wissend in der Wahrheit zu sein, geht es der Sorge dieses Sehens, sondern um Möglichkeiten des Sichüberlassens an die Welt. Daher ist die Neugier durch ein spezifisches Unverweilen beim Nächsten charakterisiert. Sie sucht daher auch nicht die Muße des betrachtenden Verweilens, sondern Unruhe und Aufregung durch das immer Neue und den Wechsel des Begegnenden. In ihrem Unverweilen besorgt die Neugier die ständige Möglichkeit der Zerstreuung. Die Neugier hat nichts zu tun mit dem bewundernden Betrachten des Seienden, dem θαυμάζειν, ihr liegt nicht daran, durch Verwunderung in das Nichtverstehen gebracht zu werden, sondern sie besorgt ein Wissen, aber lediglich um gewußt zu haben. Die beiden für die Neugier konstitutiven Momente des Unverweilens in der besorgten Umwelt und der Zerstreuung in neue Möglichkeiten fundieren den dritten Wesenscharakter dieses Phänomens, den wir die Aufenthaltslosigkeit nennen. Die Neugier ist überall und nirgends. Dieser Modus des In-der-Welt-seins enthüllt eine neue Seinsart des alltäglichen Daseins, in der es sich ständig entwurzelt.
PS Курсы "Страдариума" сопровождаются беседой в подвергшемся французской цензуре Телеграме (кстати как и перевод Хайдеггера). Я там уже массу всего интересного узнал по поводу истории любопытства - из Фуко, Юма, Харари и Андрея Болотова. Но очень хочется узнать, что о нем думали Кьеркегор, Витгенштейн, Деррида. Что думал Пушкин, знаю: мы ленивы и не любопытны...
Воскресные размышления
__________________________
"Итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов". Мф 25:28-30.
Сижу отбираю научно-популярные книжки для премии "Просветитель". В одной, про науку и лженауку встретил это известное место, притчу о талантах (монетка такая). Мне всегда казалось, что Спаситель очень хорошо знал психологию смертных, людей очень занятых земными заботами, Он говорил им примерно то, чего они и ждали.
В науке последних десятилетий один из отпугивающих факторов - система финансирования, основанная на справедливом по идее принципе естественного отбора полезных и горящих своим делом, то есть, во-первых, без конца публикующихся, во-вторых, умеющих подать заявку так, что не откажешь. У этого естественного отбора, как у всего "естественного", есть и слабые стороны. Одна из них как раз и передается в притче о талантах: если ты однажды встал на этот путь и научился писаным и неписаным правилам игры, то преумножится, выйдешь и в знаменитости, и в академики. Но грантов мало, а мечтающих о них - много. Выигрывает сильнейший, и на него приходятся десятки, если не сотни не решившихся. "Атмосфера токсичная", как верно выразился по этому поводу Стюарт Ричи, имея в виду науку вне России, которая ему не знакома (книга "Наукообразная чушь"). В России, думаю, все возвращается к госпланированию былых времен - будет духовно и без интоксикации нездоровой конкуренцией и рынком сбыта знаний.
С одной стороны, я довольно много всяких заявок в жизни написал, в разы больше - прочитал, отрецензировал, оценил, оплатил, принял, отклонил. Недолюбливаю все это дело и мечтаю о новом Медичи, который подарит мне, новому Марсилио Фичино, чтоб я ему спокойно переводил какого-нибудь там Платона или Гермеса Трисмегиста (реальная история XV века). Но нет, Медичи-то никуда не делись, но уже не делятся виллами. Поэтому иногда чувствую себя тем "рабом". Но не собираюсь скрежетать зубами - это нынче лечится.
Друзья-ученые, кто что думает? Будете смеяться, но я до сих пор участвую в организации научной жизни в Вышке 😇
__________________________
"Итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов". Мф 25:28-30.
Сижу отбираю научно-популярные книжки для премии "Просветитель". В одной, про науку и лженауку встретил это известное место, притчу о талантах (монетка такая). Мне всегда казалось, что Спаситель очень хорошо знал психологию смертных, людей очень занятых земными заботами, Он говорил им примерно то, чего они и ждали.
В науке последних десятилетий один из отпугивающих факторов - система финансирования, основанная на справедливом по идее принципе естественного отбора полезных и горящих своим делом, то есть, во-первых, без конца публикующихся, во-вторых, умеющих подать заявку так, что не откажешь. У этого естественного отбора, как у всего "естественного", есть и слабые стороны. Одна из них как раз и передается в притче о талантах: если ты однажды встал на этот путь и научился писаным и неписаным правилам игры, то преумножится, выйдешь и в знаменитости, и в академики. Но грантов мало, а мечтающих о них - много. Выигрывает сильнейший, и на него приходятся десятки, если не сотни не решившихся. "Атмосфера токсичная", как верно выразился по этому поводу Стюарт Ричи, имея в виду науку вне России, которая ему не знакома (книга "Наукообразная чушь"). В России, думаю, все возвращается к госпланированию былых времен - будет духовно и без интоксикации нездоровой конкуренцией и рынком сбыта знаний.
С одной стороны, я довольно много всяких заявок в жизни написал, в разы больше - прочитал, отрецензировал, оценил, оплатил, принял, отклонил. Недолюбливаю все это дело и мечтаю о новом Медичи, который подарит мне, новому Марсилио Фичино, чтоб я ему спокойно переводил какого-нибудь там Платона или Гермеса Трисмегиста (реальная история XV века). Но нет, Медичи-то никуда не делись, но уже не делятся виллами. Поэтому иногда чувствую себя тем "рабом". Но не собираюсь скрежетать зубами - это нынче лечится.
Друзья-ученые, кто что думает? Будете смеяться, но я до сих пор участвую в организации научной жизни в Вышке 😇
В Чертальдо, известном разве что любителям Боккаччо, вчера сотни чертальдинцев всех возрастов принарядились, чтобы отметить свою медьевальность. И просто сыграли живьем партию в таро. Ну а я затащил сюда группу любителей Медвежьих углов, доверившихся мне на три дня.
В том же Чертальдо - такой не совсем обычный памятник. Это утешительная молельня, с XV века стоявшая в нижнем городе, а в ХХ перенесенная в верхний ради сохранности. В 1460-х ее расписали ученики Бенноццо Гоццоли. Перед ней останавливались для последних размышлений и молитвы о прощении осужденные на смерть. Интересно в этой связи сочетание Снятия с креста (страдания, как говорится, окончены) и Благовещения. Богословски, понятно, это «рама» земного пути Христа. Как обращение к преступнику - что-то другое. Наверное, вот так: покайся, причастись и, может быть, небесный Судья хоть что-то тебе скостит? Говорят, в Италии в те времена таких часовен было много - преступность высокая. Но я раньше не видал.
Наконец, здесь же в нише фреска XIV века, на которой стоят Мария с Иоанном, в небе солнце с луной, воткнуты в землю копья - мы на Голгофе. Креста только нет. Крест был деревянный, но исчез. Церкви не очень повезло: еще давно оползень фактически лишил ее хора. Так-то в Тоскане, всякое бывало.
Наконец, здесь же в нише фреска XIV века, на которой стоят Мария с Иоанном, в небе солнце с луной, воткнуты в землю копья - мы на Голгофе. Креста только нет. Крест был деревянный, но исчез. Церкви не очень повезло: еще давно оползень фактически лишил ее хора. Так-то в Тоскане, всякое бывало.
А вот в пинакотеке Сан Джиминьяно есть такой алтарный образ 1401 года, посвященный апостолу Варфоломею. И его жизнь начинается здесь с того, что его еще младенцем, несмотря на святость, уволок дьявол. Никто не знает, в чем там дело было? Мы с моей группой не разгадали.