Что-то новенькое и тревожное в нашем тревожном мире.
Можно потерять контроль над своей банковской картой, сделав по ней платеж на проверенном крупном сайте.

Обанкротившемуся Херцу одобрили допэмиссию на пол ярда. Оч наглядно - фондовый рынок вообще забил на реальную экономику и следует только ожиданиям, основанным на наивной вере в хорошее. В ситуации с Херцем это выглядит как мавроди стайл: парни, мы обанкротились, но чтобы нам было не так грустно, дайте нам своих денек (конечно вы их сможете вернуть 🤞). Последние времена настают, солнце натолкнется на земную ось аккурат в ноябре, после выхода на экраны очередного блокбастера из сша.

Если абстрагироваться от религиозной составляющей, то это выглядит красиво. Эстетично. Пожалуй, первый православный храм, интерьер которого мне лично приятен. Без вырвиглазного пафосного византизма.

Это то, что интересует меня прямо сейчас.

Сестрёнка Пухляша - дерзкая. Бесчинствует сегодня и все взрывает. Как будто бы без этого мы все заскучали.

Оруэлл - это прекрасно. Отдаю дань чувству юмора продвиженцев. Но можно было еще эпичнее. Око Саурона напр.

Отсчет пошел. Три, два, один, и виновными хайли лайкли признаются...

На абитуре я пару недель жил у азербайджанцев. Лепешки, лучок, помидорки. Один раз случилась драка с русскими, блм в чистом виде. Они держали совет, должны ли привлекать меня на своей стороне, но и я был против, и здравомыслие у ребят победило. В соседней комнате, кстати, обитал брюс ли – поджарый, ловкий, и я частенько спарринговал ему. Держал лапу. Таких как ты, говорил он, отрабатывая удар, любят в армии. Я старательно не думал о смысле этого. Как-то он (классически) попросил ударить его – ну да, бей, не бойся, просто ударь, ну, давай, не ссы. Тренировал защиту. Я ударил. Конечно, удар он пропустил, упал, но самообладания не потерял. А мне было очень неудобно. Он мне нравился, с ним было интересно. Учил меня разному.

У азербайджанцев был видеомагнитофон. Вообще, позже, года через три, по общаге протянули провода и стали крутить пару фильмов в день централизованно. Также был вариант сходить в видеосалон. Но видак прямо в комнате – это была вершина успеха. Комната набивалась под завязку. Я, на правах жильца, всегда имел обычно неплохое место. К тому же для сторонних посетителей обязательна была плата, так что мне крупно повезло с квартирой.

Вместо усиленной подготовки к поступлению я просмотрел все популярные фильмы самых разнообразных жанров, но преимущественно, конечно, порно; как сказал бы Горький – мои университеты. Однако даже не это стало самым большим моим эмоциональным впечатлением из мира синематографа. Как-то на первом курсе я смотрел в видеосалоне Омена, первую часть. Кино закончилось примерно в час ночи, и я мирно шел к себе, все еще под впечатлением силы искусства.

И тут меня похлопали по спине.

Возможно, это стало одной из причин того, что лет через двадцать после этого мне пришлось брать небольшой курс у психоаналитика.

#девяностые

Ким Ё Чжон просто досмотрела до нужного эпизода Игры престолов.

Православие - не такой уж и отстой, как я раньше думал. Они могут строить эпичные храмы! И грабить корованы. А в случае, если над родиной нависнет беда, то купола отъедут в сторону, и из подземных хранилищ поднимется на защиту SS18 сатана, во славу господа!

А я предлагаю забирать себе все неугодные неграм памятники.

Позже я заметил следующее: если не волнуюсь перед ответственным мероприятием, перед экзаменом, например – все будет очень плохо. Это работает и сейчас. Ясный и конкретный индикатор. Обязательно надо поволноваться.

Но тогда я этого не знал, и получил в первую сессию двойку по математике. Морально уже готовился маршировать.

Вообще, первая сессия – такая точка бифуркации. Отсеивает тех, кто не готов. И не всегда кстати не готов интеллектуально. Умник тоже легко может вылететь, знаю многих. К нам поступило несколько крутейших ребят, человек семь. Откуда они могли взяться в то время общей зашуганности? Непонятно. Внутренне свободные, умные, видящие картину целиком. На первых экзаменах взирали иронически, подсказывали сокурсникам, шутили с преподавателями, отвечали свободно. Вылетели все, кроме двоих.

Я косячил на первых экзаменах как мог. Преподаватели, ради блага всех живых существ, были милосердны – кто-то разрешал свалить в туалет (списать), кто-то вообще мог просто выйти из аудитории (был эпизод, когда в этот момент наша подслеповатая Оля Лошадка начала прямо из коридора зачитывать ответ для своей подруги, и ее застукали на месте преступления). Я благополучно списал, как мог, но на ответе выяснилось, что отвечаю я совсем другое, просто не расслышал вопрос, пришлось мгновенно переобуться.

Высший нервный деятель отсеял в первую сессию процентов десять курса.

За остальных взялся математик.

Гриншпон.

Я был уверен в себе, и как результат – двойка. Потрясение конкретное. В школе я двоек не получал. Тройки случались, но как эпизод, не более. А тут – не просто двойка, а вполне реальная перспектива пойти в армию. Я засел за конспекты – те, которые смог достать. Все уже разъехались по домам, а я сидел в опустевшей общаге и тоскливо смотрел в каббалистически разрисованную непонятными символами тетрадь. В конспектах было несколько пробелов, и на пересдаче логичным образом мне попался как раз такой вопрос. Ответ я знал, а вот решение – нет. Просто так сообщить ответ не прокатило, я взял три минуты на подумать, и вот в эти минуты мне довелось испытать религиозное откровение. На мгновение вся высшая математика стала мне ясна настолько, что я мог бы играючи объяснить ее Грише Перельману. Но вместо этого я, пока ничего не забыл, побежал отвечать, и получил пятерку. На пересдаче. Пятерку. Очень был горд собой.

Да, а накануне пересдачи, я конечно покричал в окно «Халява помоги», подержался за дверную ручку, вырезал звезду Давида, подписал ее «Гриншпон» и сжег, адски хохоча.

Не знаю уж, что и помогло.

#девяностые

Le Petit Prince

Видел в Стамбуле таких умельцев с гранатовым соком.

Польше пиздец. Послушаем, что скажут.
Англичанам, французам, украинцам, американцам небольшой щелбан.
ООН должна улыбнуться.

Умная и справедливая статья для излишне паточно-политкорректного мира, мастрид.

На первом курсе я (конечно) писал стихи. Не то чтобы я возомнил себя кем-то особенным, просто одним утром подумал: а какого хрена? Почему бы и не пуркуа? Буквы складывались в слова, к словам, помучавшись, можно было найти рифму, и понеслось. Для начала я ловко подколол Макса. Он в то время расхваливал что-то посконное, что-то про имперскую романтику, а девочек наших берут комиссары и ведут в кабинет, что-то вроде вот этого. Я сварганил песню, там, насколько помню, была такая строка: «Ленинградом зовется теперь Петербург…». Аккуратно записал текст на листке, подсунул ему и, добившись одобрения, признался, что автор я. Ха! Это было эйфорично. Особенно оттого, что ранее Макс явно и недвусмысленно скептически отзывался о моих способностях что-либо сочинить.

Следующий стих был остросоциален. Вот его начало: «Как мало нам нужно для счастья. Всего лишь чтоб мучался ближний. Чтоб нищему бросить монету, когда в кошельке миллион.» И в той же тональности – штук шесть четверостиший. Концовка тоже была эпичной, в стиле старины Некрасова: «А это ли нужно для счастья?». Это ли нужно, вопрошал я, пристально глядя в глаза своим слушателям. А, Базин? Слава богу, никаких слушателей у меня не было.

В общем, в то время как мои однокурсники продавали на воскресных рынках пластинки Фила Коллинза или на вершине успеха торговали аж холодильниками, я оттачивал безумные умения складывать пазлы из слов. Впрочем, возможно, один раз это пригодилось. Нет, даже дважды. Первый раз – когда я в процессе ухаживания соорудил персональный стих и коварно тем самым добился взаимности, второй же случай был еще комичнее. И трагичнее, одновременно.

Начало моей учебы пришлось на 1988 год, есть было нечего, а тут у нас в общаге объявили конкурс, призеры которого получали кусок торта. Мы втроем решились участвовать. Венцом программы было задание спеть песню, имеющую отношение к студенчеству. И да, мы заняли третье место и наелись!

Короче, песню мы сочинили буквально за десять минут. Она была без преувеличения гениальна. Какое-то огромное количество смыслов, с поистине британским юмором и кучей острых аллегорий. Сам боженька водил нашей рукой.

А вот петь ее оказалось сложнее. Слова, только что казавшиеся филигранно стоящими на своих местах, при их произнесении превращались в полную чушь. Петь это было очень неудобно. И слушать тоже. Я прямо кожей чувствовал настроение присутствующих – да когда же это закончится, было написано у них на лицах. Люди тактично отворачивались. Если бы тогда уже были придуманы мобильники, все уткнулись бы в них, это совершенно точно.

Но да, мы все же заняли третье место.

Из трех команд.

Хотя бы наелись.

#девяностые

Банды Нью-Йорка, режиссерская версия. Заранее начали праздновать новый год. Самое забавное, как меланхолично проезжает полиция.