Воспоминания Э. Г. Герштейн, лето 1937: «Анна Андреевна приехала. Она остановилась у Софьи Андреевны Толстой-Есениной. Я пошла ее провожать от Мандельштамов. Она прилегла на диван, потом сама предложила мне записать какие-нибудь свои стихи. Я попросила “Музу”, “Если плещется лунная жуть” и “От тебя я сердце скрыла”. Она вырвала из альбома лист и на трех его страницах написала карандашом эти три стихотворения, пометив: “Переписано 10 июня 1937 года. Москва”. “А на четвертой странице я вам напишу вот что”,- предложила она. Это было “Заклинание”. Она поставила дату: “15 апреля 1936 г.” и объяснила: “Это пятидесятилетие Гумилева”».
Письмо Н. Н. Пунина Ахматовой (из поездки по Волге): «Здравствуй, горькая Ан. Что может написать человек после всего, что было ему сказано и что сказал он? - Ничего. Я уже соглашаюсь, что твое место не на земле: ломаная кушетка, на которой ты спишь, лишь доказательство и ничего больше. Ничего не хочу говорить больше: боюсь твоей злобы»
Ах! - где те острова,
Где растет трын-трава
Густо
......................
......................
........
Где Ягода-злодей
Не гоняет людей
К стенке
И Алешка Толстой
Не снимает густой
Пенки
А. Ахматова, 1930-е
Письмо Н. Н. Пунина Ахматовой (из поездки по Волге): «Здравствуй, горькая Ан. Что может написать человек после всего, что было ему сказано и что сказал он? - Ничего. Я уже соглашаюсь, что твое место не на земле: ломаная кушетка, на которой ты спишь, лишь доказательство и ничего больше. Ничего не хочу говорить больше: боюсь твоей злобы»
Ах! - где те острова,
Где растет трын-трава
Густо
......................
......................
........
Где Ягода-злодей
Не гоняет людей
К стенке
И Алешка Толстой
Не снимает густой
Пенки
А. Ахматова, 1930-е
Начало января 1938. Приезд Э. Г. Герштейн в Ленинград. Л. Н. Гумилев читает в университете студентам свои стихи. «Ребята кулаки сжимают, когда я им это читаю». «Я все думаю о том, что я буду следователю говорить».
3-5 марта. «Последняя поездка О. Э. Мандельштама в Ленинград с целью собрать у знакомых хоть немного денег на дальнейшую жизнь. Последняя встреча с А. Ахматовой». — вспоминала Н. Я. Мандельштам.
«В последний раз я видела Мандельштама осенью 1937 года. Они - он и Надя - приехали в Ленинград дня на два. Время было апокалиптическое. Беда ходила по пятам за всеми нами. Я пришла, чтобы повидаться с ними, не помню куда. Всё было как в страшном сне». — это Ана Ахматова.
Воспоминания Н. Я. Мандельштам: «Мы провели в Ленинграде два дня. Ночевали у Пуниных, где все старались развеселить О. М. Все понимали, перед чем мы стоим, но не хотелось губить последние минуты жизни. Анна Андреевна казалась легкой и веселой; Николай Николаевич шумел и смеялся... Но я заметила, что у него участился тик левой щеки и века».
10 марта Л. Н. Гумилев арестован как «руководящий участник» «контрреволюционной межвузовской молодежной организации». «В это время Гумилев жил у Акселя Бекмана по адресу Фонтанка, 149, кв. 14, на время его отъезда» (Ахматова).
«Арест моего сына Льва. Начало тюремных очередей».
Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
А. Ахматова
Из поэмы "Реквием"
3-5 марта. «Последняя поездка О. Э. Мандельштама в Ленинград с целью собрать у знакомых хоть немного денег на дальнейшую жизнь. Последняя встреча с А. Ахматовой». — вспоминала Н. Я. Мандельштам.
«В последний раз я видела Мандельштама осенью 1937 года. Они - он и Надя - приехали в Ленинград дня на два. Время было апокалиптическое. Беда ходила по пятам за всеми нами. Я пришла, чтобы повидаться с ними, не помню куда. Всё было как в страшном сне». — это Ана Ахматова.
Воспоминания Н. Я. Мандельштам: «Мы провели в Ленинграде два дня. Ночевали у Пуниных, где все старались развеселить О. М. Все понимали, перед чем мы стоим, но не хотелось губить последние минуты жизни. Анна Андреевна казалась легкой и веселой; Николай Николаевич шумел и смеялся... Но я заметила, что у него участился тик левой щеки и века».
10 марта Л. Н. Гумилев арестован как «руководящий участник» «контрреволюционной межвузовской молодежной организации». «В это время Гумилев жил у Акселя Бекмана по адресу Фонтанка, 149, кв. 14, на время его отъезда» (Ахматова).
«Арест моего сына Льва. Начало тюремных очередей».
Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
А. Ахматова
Из поэмы "Реквием"
В день ареста Л. Н. Гумилева у него ночевал О. Н. Высотский. Наутро именно он пришел к Анне Андреевне сообщить о случившемся. Воспоминания О. Н. Высоцкого: «В тот мартовский вечер, когда арестовали Льва, я, тогда студент Ленинградской лесотехнической академии, был у него. Меня не взяли. На другой день я поспешил к Анне Андреевне и сообщил ей об аресте сына».
2 апреля 1938 Л. Н. Гумилеву предъявлено обвинение по статьям 58-10 и 58-11 (контрреволюционная пропаганда или агитация и организационная контрреволюционная деятельность). Задача следствия состояла в том, чтобы получить признание Гумилева в намерении совершать террористические акты – по наущению матери, за расстрелянного отца. Использовались обычные методы: пугали, путали, заставляли не мытьем так битьем подписать заранее заготовленный протокол допроса.
2 мая - арест О. Э. Мандельштама в санатории «Саматиха» (в 25 км от г. Шатура Московской обл.).
«Второй раз его арестовали 2 мая 1938 года в нервном санатории около станции Черусти. В это время мой сын сидел на Шпалерной уже два месяца (с 10 марта). О пытках все говорили громко. ...Надя приехала в Ленинград. У нее были страшные глаза. Она сказала: «Я успокоюсь только тогда, когда узнаю, что он умер» - из воспоминаний Ахматовой.
В конце мая Ахматова приехала в Москву. Э. Герштейн пишет: "Она пришла ко мне, и по ее требованию мы вместе бросали в печь Левины письма и стихи. Анна Андреевна опасалась, что ко мне придут с обыском, а “они” не долны были иметь в своем распоряжении ни одного лишнего слова, хотя бы самого невинного содержания".
Колонна
Над столпом самодержавия
Вековым гранитом прав
Черный ангел крылья ржавит
Свитки славы растеряв.
Нету воли, нету доли
Даже доблесть как стекло.
И бироновскою болью
Царский столп обволокло.
Днесь выходит из-под спуда
Черных, каменных невзгод
Окаянный как Иуда
Сумасшедший новый год.
Скажешь да ли, так ли, нет ли
О друзьях ли, о врагах;
Все равно считаешь петли
На восьми пустых столбах.
Горе, горе и размаха
Бирюзовая струя
На плацу казенном плаха
Плаха радуга моя.
Чтоб на ней перед народом
До конца и без труда
Рассчитаться с новым годом,
Годом боли и стыда.
Лев Гумилев
2 апреля 1938 Л. Н. Гумилеву предъявлено обвинение по статьям 58-10 и 58-11 (контрреволюционная пропаганда или агитация и организационная контрреволюционная деятельность). Задача следствия состояла в том, чтобы получить признание Гумилева в намерении совершать террористические акты – по наущению матери, за расстрелянного отца. Использовались обычные методы: пугали, путали, заставляли не мытьем так битьем подписать заранее заготовленный протокол допроса.
2 мая - арест О. Э. Мандельштама в санатории «Саматиха» (в 25 км от г. Шатура Московской обл.).
«Второй раз его арестовали 2 мая 1938 года в нервном санатории около станции Черусти. В это время мой сын сидел на Шпалерной уже два месяца (с 10 марта). О пытках все говорили громко. ...Надя приехала в Ленинград. У нее были страшные глаза. Она сказала: «Я успокоюсь только тогда, когда узнаю, что он умер» - из воспоминаний Ахматовой.
В конце мая Ахматова приехала в Москву. Э. Герштейн пишет: "Она пришла ко мне, и по ее требованию мы вместе бросали в печь Левины письма и стихи. Анна Андреевна опасалась, что ко мне придут с обыском, а “они” не долны были иметь в своем распоряжении ни одного лишнего слова, хотя бы самого невинного содержания".
Колонна
Над столпом самодержавия
Вековым гранитом прав
Черный ангел крылья ржавит
Свитки славы растеряв.
Нету воли, нету доли
Даже доблесть как стекло.
И бироновскою болью
Царский столп обволокло.
Днесь выходит из-под спуда
Черных, каменных невзгод
Окаянный как Иуда
Сумасшедший новый год.
Скажешь да ли, так ли, нет ли
О друзьях ли, о врагах;
Все равно считаешь петли
На восьми пустых столбах.
Горе, горе и размаха
Бирюзовая струя
На плацу казенном плаха
Плаха радуга моя.
Чтоб на ней перед народом
До конца и без труда
Рассчитаться с новым годом,
Годом боли и стыда.
Лев Гумилев
21 мая 1938 следователь оформил протокол допросов Л. Н. Гумилева, содержащий его «признания» в контрреволюционной деятельности и в антисоветских высказываниях А. А. Ахматовой и Н. Н. Пунина. На судебном заседании он отказался от этих показаний, данных под физическим воздействием.
Умирает от рака А. Я. Хазина. Воспоминания Н. Я. Мандельштам: «”Как долго погибать”,- сказала Анна Андреевна. Это она позавидовала Ане, которая уже приближалась к тому берегу».
Е. Я. Хазин рассказывает Э. Г. Герштейн, как Ахматова ухаживала за А. Я. Хазиной, «как умирающая подарила ей свои бусы и как сестру хоронили: “Только мы трое: Надя, я и Анна Андреевна”».
Воспоминания Н. Я. Мандельштам: «Через несколько дней А. Ахматова провожала меня на вокзал с похорон Ани. Опять переполненные залы, одичалые люди на мешках, разворошенный человеческий муравейник - последствия раскулачивания. “Теперь только так и будет”,- сказала А. А.».
Знакомство А. Ахматовой с В. Я. Виленкиным на званом обеде у И. И. Рыбакова. «Ахматова вошла в столовую, и мы встали ей навстречу. Первое, что запомнилось,- это ощущение легкости маленькой узкой руки, протянутой явно не для пожатия, но при этом удивительно просто, совсем не по-дамски». А. А. читала «Последний тост», «От тебя я сердце скрыла...», «Многим»
МНОГИМ
Я – голос ваш, жар вашего дыханья,
Я – отраженье вашего лица.
Напрасных крыл напрасны трепетанья, —
Ведь все равно я с вами до конца.
Вот отчего вы любите так жадно
Меня в грехе и в немощи моей,
Вот отчего вы дали неоглядно
Мне лучшего из ваших сыновей,
Вот отчего вы даже не спросили
Меня ни слова никогда о нем
И чадными хвалами задымили
Мой навсегда опустошенный дом.
И говорят – нельзя теснее слиться,
Нельзя непоправимее любить…
Как хочет тень от тела отделиться,
Как хочет плоть с душою разлучиться,
Так я хочу теперь – забытой быть
Умирает от рака А. Я. Хазина. Воспоминания Н. Я. Мандельштам: «”Как долго погибать”,- сказала Анна Андреевна. Это она позавидовала Ане, которая уже приближалась к тому берегу».
Е. Я. Хазин рассказывает Э. Г. Герштейн, как Ахматова ухаживала за А. Я. Хазиной, «как умирающая подарила ей свои бусы и как сестру хоронили: “Только мы трое: Надя, я и Анна Андреевна”».
Воспоминания Н. Я. Мандельштам: «Через несколько дней А. Ахматова провожала меня на вокзал с похорон Ани. Опять переполненные залы, одичалые люди на мешках, разворошенный человеческий муравейник - последствия раскулачивания. “Теперь только так и будет”,- сказала А. А.».
Знакомство А. Ахматовой с В. Я. Виленкиным на званом обеде у И. И. Рыбакова. «Ахматова вошла в столовую, и мы встали ей навстречу. Первое, что запомнилось,- это ощущение легкости маленькой узкой руки, протянутой явно не для пожатия, но при этом удивительно просто, совсем не по-дамски». А. А. читала «Последний тост», «От тебя я сердце скрыла...», «Многим»
МНОГИМ
Я – голос ваш, жар вашего дыханья,
Я – отраженье вашего лица.
Напрасных крыл напрасны трепетанья, —
Ведь все равно я с вами до конца.
Вот отчего вы любите так жадно
Меня в грехе и в немощи моей,
Вот отчего вы дали неоглядно
Мне лучшего из ваших сыновей,
Вот отчего вы даже не спросили
Меня ни слова никогда о нем
И чадными хвалами задымили
Мой навсегда опустошенный дом.
И говорят – нельзя теснее слиться,
Нельзя непоправимее любить…
Как хочет тень от тела отделиться,
Как хочет плоть с душою разлучиться,
Так я хочу теперь – забытой быть
Июль 1938. Письмо Н. Я. Мандельштам - Б. С. Кузину (из Москвы в Шортанды Казахской ССР): «И у нас, как и у всех, есть друзья! Хотя бы Анна. Ей сейчас тоже очень тяжело. Всё плачет о сыне. Но во время болезни моей сестры - Ани - она доказала, до чего она настоящий друг. И много раз».
Протокол судебного заседания военного трибунала Ленинградского военного округа. Л. Н. Гумилев отказался от своих показаний на следствии, данных под физическим воздействием, в частности, от показаний против матери и Н. Н. Пунина.
Суд приговорил Гумилева к лишению свободы с содержанием в лагерях сроком на 10 лет, с поражением прав сроком на 4 года и конфискацией имущества. Видно, что приговор составлен заранее и его формулировки вряд ли претерпели изменение Будто не было ни отказа подсудимых от фальсифицированных протоколов допросов, ни длившегося почти три часа бесплодного судебного следствия.
В октябре свидание Ахматовой с Л. Н. Гумилевым в московской тюрьме. «Лева сказал: “Мне, как Радеку, дали - десять лет”
В октябре же прокурор опротестовал приговор Л. Н. Гумилева к 10 годам заключения и потребовал смертной казни.
Протокол судебного заседания военного трибунала Ленинградского военного округа. Л. Н. Гумилев отказался от своих показаний на следствии, данных под физическим воздействием, в частности, от показаний против матери и Н. Н. Пунина.
Суд приговорил Гумилева к лишению свободы с содержанием в лагерях сроком на 10 лет, с поражением прав сроком на 4 года и конфискацией имущества. Видно, что приговор составлен заранее и его формулировки вряд ли претерпели изменение Будто не было ни отказа подсудимых от фальсифицированных протоколов допросов, ни длившегося почти три часа бесплодного судебного следствия.
В октябре свидание Ахматовой с Л. Н. Гумилевым в московской тюрьме. «Лева сказал: “Мне, как Радеку, дали - десять лет”
В октябре же прокурор опротестовал приговор Л. Н. Гумилева к 10 годам заключения и потребовал смертной казни.
17 ноября 1938 «Военная коллегия Верховного суда приговор Л. Н. Гумилеву от 27 сентября 1938 г. отменила и направила дело на доследование».
25 ноября наркомом внутренних дел СССР вместо Н. И. Ежова назначен Л. П. Берия.
3 декабря Л. Н. Гумилев отправлен в Беломорско-Балтийский лагерь.
Из воспоминаний Э. Герштейн: «В больших хлопотах Ахматовой я тогда не участвовала. Для этого она обращалась к своим влиятельным знакомым. Нередко ей оказывал в этом содействие Виктор Ефимович Ардов. Кто-то другой свел ее со знаменитым адвокатом Коммодовым, но он отказался от дела Льва Гумилева. Это был удар для Анны Андреевны. Мне иногда казалось, что она недостаточно энергично хлопочет о Леве. Я предлагала ей решиться на какой-то крайний поступок, вроде обращения к властям с дерзким и требовательным заявлением. Анна Андреевна возразила: “Ну тогда меня немедленно арестуют”. “Ну что ж, и арестуют”,- храбро провозгласила я. “Но ведь и Христос молился в Гефсиманском саду - «да минет меня чаша сия»”,- строго ответила Анна Андреевна. Мне стало стыдно»
Л. К. Чуковская в первый раз пришла к Ахматовой - узнать, какое письмо она написала Сталину по поводу ареста ее сына. «Я думала, она будет искать черновик или копию. Нет. Ровным голосом, глядя на меня светло и прямо, она прочла мне все наизусть целиком. Я запомнила одну фразу: «Все мы живем для будущего, и я не хочу, чтобы на мне осталось такое грязное пятно». Среди обвинений, предъявленных Леве, было и такое: мать будто бы подговаривала его убить Жданова - мстить за расстрелянного отца. Но запомненная мною фраза свидетельствует, что Анна Андреевна процитировала мне уже второе свое письмо к Сталину, письмо не 35-го, а 38-го года, то, которое уже не оказало действия».
25 ноября наркомом внутренних дел СССР вместо Н. И. Ежова назначен Л. П. Берия.
3 декабря Л. Н. Гумилев отправлен в Беломорско-Балтийский лагерь.
Из воспоминаний Э. Герштейн: «В больших хлопотах Ахматовой я тогда не участвовала. Для этого она обращалась к своим влиятельным знакомым. Нередко ей оказывал в этом содействие Виктор Ефимович Ардов. Кто-то другой свел ее со знаменитым адвокатом Коммодовым, но он отказался от дела Льва Гумилева. Это был удар для Анны Андреевны. Мне иногда казалось, что она недостаточно энергично хлопочет о Леве. Я предлагала ей решиться на какой-то крайний поступок, вроде обращения к властям с дерзким и требовательным заявлением. Анна Андреевна возразила: “Ну тогда меня немедленно арестуют”. “Ну что ж, и арестуют”,- храбро провозгласила я. “Но ведь и Христос молился в Гефсиманском саду - «да минет меня чаша сия»”,- строго ответила Анна Андреевна. Мне стало стыдно»
Л. К. Чуковская в первый раз пришла к Ахматовой - узнать, какое письмо она написала Сталину по поводу ареста ее сына. «Я думала, она будет искать черновик или копию. Нет. Ровным голосом, глядя на меня светло и прямо, она прочла мне все наизусть целиком. Я запомнила одну фразу: «Все мы живем для будущего, и я не хочу, чтобы на мне осталось такое грязное пятно». Среди обвинений, предъявленных Леве, было и такое: мать будто бы подговаривала его убить Жданова - мстить за расстрелянного отца. Но запомненная мною фраза свидетельствует, что Анна Андреевна процитировала мне уже второе свое письмо к Сталину, письмо не 35-го, а 38-го года, то, которое уже не оказало действия».
27 декабря 1938 не стало Осипа Мандельштама
Из воспоминаний Анны Ахматовой: "От Осипа было всего одно письмо (брату Александру) из того места (…), где он умер. Письмо у Нади. Она показала мне его. «Где моя Наденька?» - писал Осип и просил теплые вещи. Посылку послали. Она вернулась, не застав его в живых.
Настоящим другом Нади все эти очень для нее трудные годы была Василиса Георгиевна Шкловская и ее дочь Варя.
Сейчас Осип Мандельштам - великий поэт, признанный всем миром. О нем пишут книги, защищают диссертации. Быть его другом - честь, врагом - позор.
Для меня он не только великий поэт, но и человек, который, узнав (вероятно, от Нади), как мне плохо в Фонтанном доме, сказал мне прощаясь (это было на Московском вокзале в Ленинграде): «Аннушка (он никогда в жизни не называл меня так), всегда помните, что мой дом - ваш». Это могло быть только перед самой гибелью…"
Из воспоминаний Анны Ахматовой: "От Осипа было всего одно письмо (брату Александру) из того места (…), где он умер. Письмо у Нади. Она показала мне его. «Где моя Наденька?» - писал Осип и просил теплые вещи. Посылку послали. Она вернулась, не застав его в живых.
Настоящим другом Нади все эти очень для нее трудные годы была Василиса Георгиевна Шкловская и ее дочь Варя.
Сейчас Осип Мандельштам - великий поэт, признанный всем миром. О нем пишут книги, защищают диссертации. Быть его другом - честь, врагом - позор.
Для меня он не только великий поэт, но и человек, который, узнав (вероятно, от Нади), как мне плохо в Фонтанном доме, сказал мне прощаясь (это было на Московском вокзале в Ленинграде): «Аннушка (он никогда в жизни не называл меня так), всегда помните, что мой дом - ваш». Это могло быть только перед самой гибелью…"
1 января 1939 умер Г. И. Чулков.
Из воспоминаний Э. Герштейн:
«Я была в Ленинграде у Анны Андреевны в ее новой чужой комнате. В шкафу не задвигался нижний ящик: мешали сухари, припасенные для посылок Леве. Я покупала какие-то консервы, куда-то ходила по поручениям Анны Андреевны».
«Анна Андреевна почти все время лежит и, не приподнимаясь даже с подушки, читает мне, почти бормочет новое стихотворение “Тихо льется тихий Дон...”. Мне в голову не приходит, что это будущий “Реквием”. И она еще не помышляет об этом».
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень —
Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Из воспоминаний Э. Герштейн:
«Я была в Ленинграде у Анны Андреевны в ее новой чужой комнате. В шкафу не задвигался нижний ящик: мешали сухари, припасенные для посылок Леве. Я покупала какие-то консервы, куда-то ходила по поручениям Анны Андреевны».
«Анна Андреевна почти все время лежит и, не приподнимаясь даже с подушки, читает мне, почти бормочет новое стихотворение “Тихо льется тихий Дон...”. Мне в голову не приходит, что это будущий “Реквием”. И она еще не помышляет об этом».
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень —
Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна,
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
26 февраля 1939. Запись Л. К. Чуковской: «Была у Анны Андреевны - заносила билет <на поезд в Москву>. Вдруг показала мне на свой лоб - там какая-то с краю темно-коричневая ранка. - Это - рак,- сказала она. - Очень хорошо, что я скоро умру».
Записка, адресованная А. А. Фадееву (автограф К. И. Чуковского): «Дорогой Александр Александрович. На днях, 25-го или 26-го февр<аля>, приезжает в Москву Анна Ахматова. У нее рак. Остановится она у Николая Ив<ановича> Харджиева. Горячо просим Вас принять самые решительные меры, чтобы ей немедленно была оказана медицинская и денежная помощь. Ф. Панферов, К. Чуковский, Вера Инбер, С. Маршак, Ольга Форш». На записке помета: «По словам Н. И. Харджиева, А,Ахматова в наст<оящее> время в мед<ицинской> и матер<иальной> помощи не нуждается. 27/II. 39».
В Ленинградском УНКВД на Анну Ахматову составлена карточка «для учета лиц, проходящих по показаниям»: «По какому делу проходит – по делу контрреволюционной молодежной организации, существовавшей в Л. Г. У. Кто дал показание: Гумелев. Суть показаний: Является враждебно настроенной к Сов. власти и ВКП(б)»
Записка, адресованная А. А. Фадееву (автограф К. И. Чуковского): «Дорогой Александр Александрович. На днях, 25-го или 26-го февр<аля>, приезжает в Москву Анна Ахматова. У нее рак. Остановится она у Николая Ив<ановича> Харджиева. Горячо просим Вас принять самые решительные меры, чтобы ей немедленно была оказана медицинская и денежная помощь. Ф. Панферов, К. Чуковский, Вера Инбер, С. Маршак, Ольга Форш». На записке помета: «По словам Н. И. Харджиева, А,Ахматова в наст<оящее> время в мед<ицинской> и матер<иальной> помощи не нуждается. 27/II. 39».
В Ленинградском УНКВД на Анну Ахматову составлена карточка «для учета лиц, проходящих по показаниям»: «По какому делу проходит – по делу контрреволюционной молодежной организации, существовавшей в Л. Г. У. Кто дал показание: Гумелев. Суть показаний: Является враждебно настроенной к Сов. власти и ВКП(б)»
18 мая 1939 Ахматова пришла к Л. К. Чуковской посоветоваться об отборе стихов для печати. «В каждом слове - удивительное сочетание твердости, достоинства и детской беспомощности. - Каждый раз опять и опять удивляются моим новым стихам: они надеялись, что на этот раз, наконец, у меня окажется про колхозы. Мельком жалуется: - Шумят у нас. У Пуниных пиршества, патефон до поздней ночи... Николай Николаевич очень настаивает, чтобы я выехала. У своей двери, прощаясь, она говорит мне: - Вы знаете, что такое пытка надеждой? После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума»
29 мая. "Вчера вечером Анна Андреевна позвонила и вызвала меня. У нее какая-то новая беда, и позвала она меня видно, чтобы не быть одной. О беде не говорила, а обо всем на свете"
31 мая Ахматова вновь пришла к Л. К. Чуковской. «Ей позвонили, оказывается, из “Московского альманаха”, просят стихи».
1 июня. «Сегодня я зашла к Анне Андреевне за стихами. Скоро пришел Владимир Георгиевич <Гаршин>. Она попросила его переписать стихи
Приговор
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова.
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
1939
29 мая. "Вчера вечером Анна Андреевна позвонила и вызвала меня. У нее какая-то новая беда, и позвала она меня видно, чтобы не быть одной. О беде не говорила, а обо всем на свете"
31 мая Ахматова вновь пришла к Л. К. Чуковской. «Ей позвонили, оказывается, из “Московского альманаха”, просят стихи».
1 июня. «Сегодня я зашла к Анне Андреевне за стихами. Скоро пришел Владимир Георгиевич <Гаршин>. Она попросила его переписать стихи
Приговор
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова.
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
1939
Воспоминания К. М. Симонова (в письме к В. Я. Виленкину от 9 ноября 1976 г.): «Ахматову я увидел впервые в тридцать девятом году. Вместе с Николаем Атаровым и Александром Письменным мы вошли тогда в редколлегию так называемого “Московского альманаха”. И вот за стихами для этого альманаха я поехал в Ленинград к Ахматовой. Идея была моя, и выполнение ее я тоже взял на себя. Она дала мне стихи для альманаха».
Письмо А. А. Фадеева в редакцию «Московского альманаха»: «Альманах по существу должен быть альманахом молодежи. Поэтому я предлагаю изъять из альманаха вещи «стариков» (Асеева, Зощенко, Ахматовой). Раньше я придерживался другого мнения, недооценив одного очень существенного обстоятельства: в советской общественности создается впечатление - учитывая особенно характер вещей Асеева, Зощенко, Ахматовой, - что этот альманах создан в обход существующей системы журналов. Иначе говоря, первая же книга альманаха получит плохой политический резонанс».
Примечание составителей: «Редакция альманаха (Н. Атаров, А. Письменный, К. Симонов, В. Соловьев, Г. Ярцев) учли замечания А. А. Фадеева». Стихи Ахматовой не были напечатаны.
Годовщину последнюю празднуй
Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
Нашей первой зимы – той, алмазной
Повторяется снежная ночь.
Пар валит из-под царских конюшен,
Погружается Мойка во тьму,
Свет луны как нарочно притушен,
И куда мы идем – не пойму.
Меж гробницами внука и деда
Заблудился взъерошенный сад.
Из тюремного вынырнув бреда,
Фонари погребально горят.
В грозных айсбергах Марсово поле,
И Лебяжья лежит в хрусталях…
Чья с моею сравняется доля,
Если в сердце веселье и страх.
И трепещет, как дивная птица,
Голос твой у меня над плечом.
И внезапным согретый лучом
Снежный прах так тепло серебрится.
Письмо А. А. Фадеева в редакцию «Московского альманаха»: «Альманах по существу должен быть альманахом молодежи. Поэтому я предлагаю изъять из альманаха вещи «стариков» (Асеева, Зощенко, Ахматовой). Раньше я придерживался другого мнения, недооценив одного очень существенного обстоятельства: в советской общественности создается впечатление - учитывая особенно характер вещей Асеева, Зощенко, Ахматовой, - что этот альманах создан в обход существующей системы журналов. Иначе говоря, первая же книга альманаха получит плохой политический резонанс».
Примечание составителей: «Редакция альманаха (Н. Атаров, А. Письменный, К. Симонов, В. Соловьев, Г. Ярцев) учли замечания А. А. Фадеева». Стихи Ахматовой не были напечатаны.
Годовщину последнюю празднуй
Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
Нашей первой зимы – той, алмазной
Повторяется снежная ночь.
Пар валит из-под царских конюшен,
Погружается Мойка во тьму,
Свет луны как нарочно притушен,
И куда мы идем – не пойму.
Меж гробницами внука и деда
Заблудился взъерошенный сад.
Из тюремного вынырнув бреда,
Фонари погребально горят.
В грозных айсбергах Марсово поле,
И Лебяжья лежит в хрусталях…
Чья с моею сравняется доля,
Если в сердце веселье и страх.
И трепещет, как дивная птица,
Голос твой у меня над плечом.
И внезапным согретый лучом
Снежный прах так тепло серебрится.
24 июня 1939 Анне Ахматовой исполнилось 50 лет. К этому времени художник А. Осмеркин написал ее портрет. Он сравнивал Анну Андреевну с какаду: вокруг нее щебечут, перелетают с места на место разные птицы, подают голоса другие попугаи, а она сидит спокойно, очевидно не слыша и не видя никого кругом, с устремленным вдаль взглядом. С тех пор Осмеркин, собираясь к Ахматовой, звонил ей: "Анна Андреевна, можно прийти? Какаду сегодня не будет?» А она, смеясь, отвечает: «Нет, не будет. Приходите".
30 июня - авторская дата на портрете Ахматовой работы А. А. Осмеркина.
6 июля Ахматова прочитала Л. К. Чуковской «Творчество» ("Бывает так: какая-то истома..")
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
2
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
30 июня - авторская дата на портрете Ахматовой работы А. А. Осмеркина.
6 июля Ахматова прочитала Л. К. Чуковской «Творчество» ("Бывает так: какая-то истома..")
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.
2
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
26 июля 1939 постановление Особого совещания при НКВД СССР о заключении Л. Н. Гумилева в исправительно-трудовые лагеря на 5 лет «за участие в антисоветской организации и агитацию»
Л. К. Чуковская увидела у Ахматовой на стене ее портрет работы Модильяни. Анна Андреевна показала также возвращенные из Госиздата машинописные экземпляры неизданного двухтомного сборника ее стихов.
10 августа Л. К. Чуковская сопровождает Ахматову в пересыльную тюрьму с вещевой передачей для Л. Н. Гумилева.
14 августа они собирают теплые вещи для отправляемого по этапу Л. Н. Гумилева.
19 августа Л. Н. Гумилев отправлен этапом в Норильский лагерь.
Ты все равно придешь. — Зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом,
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой, —
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Струится Енисей,
Звезда полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Отрывок из поэмы "Реквием"
Л. К. Чуковская увидела у Ахматовой на стене ее портрет работы Модильяни. Анна Андреевна показала также возвращенные из Госиздата машинописные экземпляры неизданного двухтомного сборника ее стихов.
10 августа Л. К. Чуковская сопровождает Ахматову в пересыльную тюрьму с вещевой передачей для Л. Н. Гумилева.
14 августа они собирают теплые вещи для отправляемого по этапу Л. Н. Гумилева.
19 августа Л. Н. Гумилев отправлен этапом в Норильский лагерь.
Ты все равно придешь. — Зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом,
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой, —
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Струится Енисей,
Звезда полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Отрывок из поэмы "Реквием"
11 сентября 1939 Ахматова пишет заявление: «В Президиум Л<енинградского> о<тделения> Союза советских писателей. Прошу принять меня в число членов Союза советских писателей. Анна Ахматова».
Воспоминания Лидии Чуковской. «Я была у Анны Андреевны. Владимир Георгиевич водил ее к доктору - по поводу пальцев ноги. Это не гангрена, как опасался Владимир Георгиевич, это - травмоневрит».
Постановление Правления Ленинградского отделения Литфонда: « 1) Принять поэтессу Ахматову А. в члены Литфонда. 2) Возбудить ходатайство об увеличении ей пенсии. 3) Выдать пособие по нуждаемости в сумме 2000 рублей».
14 декабря Л. К. Чуковская узнала окончательно, что ее муж М. П. Бронштейн расстрелян, и сообщила об этом Ахматовой. На следующий день Анна Андреевна пришла к ней и прочитала ей стихотворение «Привольем пахнет дикий мед...»
Привольем пахнет дикий мёд,
Пыль - солнечным лучом,
Фиалкою - девичий рот,
А золото - ничем.
Водою пахнет резеда,
И яблоком - любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь...
И напрасно наместник Рима
Мыл руки пред всем народом,
Под зловещие крики черни;
И шотландская королева
Напрасно с узких ладоней
Стирала красные брызги
В душном мраке царского дома...
Воспоминания Лидии Чуковской. «Я была у Анны Андреевны. Владимир Георгиевич водил ее к доктору - по поводу пальцев ноги. Это не гангрена, как опасался Владимир Георгиевич, это - травмоневрит».
Постановление Правления Ленинградского отделения Литфонда: « 1) Принять поэтессу Ахматову А. в члены Литфонда. 2) Возбудить ходатайство об увеличении ей пенсии. 3) Выдать пособие по нуждаемости в сумме 2000 рублей».
14 декабря Л. К. Чуковская узнала окончательно, что ее муж М. П. Бронштейн расстрелян, и сообщила об этом Ахматовой. На следующий день Анна Андреевна пришла к ней и прочитала ей стихотворение «Привольем пахнет дикий мед...»
Привольем пахнет дикий мёд,
Пыль - солнечным лучом,
Фиалкою - девичий рот,
А золото - ничем.
Водою пахнет резеда,
И яблоком - любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь...
И напрасно наместник Рима
Мыл руки пред всем народом,
Под зловещие крики черни;
И шотландская королева
Напрасно с узких ладоней
Стирала красные брызги
В душном мраке царского дома...
5 января 1940 Ахматова секретариатом Ленинградского отделения ССП принята в Союз советских писателей.
Рассказ А. А. в записи Л. К. Чуковской: «Председательствовал Слонимский. <...> Потом говорил Михаил Леонидович <Лозинский>. <...> Вдруг он встает и говорит, что мои стихи будут жить, пока существует русский язык, а потом их будут собирать по крупицам, как строки Катулла».
А. А. передала стихи для публикации в редакцию журнала «Ленинград». «Целые дни теперь приходят и приходят изо всех редакций».
А. А. записала на листке стих. «С Новым Годом! С новым горем!..», дала прочесть его Л. К. Чуковской и сожгла над пепельницей.
Письмо секретаря СП СССР А. А. Фадеева - заместителю председателя СНК СССР А. Я. Вышинскому: «В Ленинграде в исключительно тяжелых материальных и жилищных условиях живет известная поэтесса Ахматова <...>, которая при всем несоответствии ее поэтического дарования нашему времени, тем не менее была и остается крупнейшим поэтом предреволюционного времени.<...> Ленинградский Совет никак не идет ей навстречу, хотя с моей точки зрения, они должны были дать Ахматовой комнату вне всякой очереди. <...> Я очень прошу Вашего вмешательства в это дело».
Ива
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно!— я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… Как будто умер брат.
Рассказ А. А. в записи Л. К. Чуковской: «Председательствовал Слонимский. <...> Потом говорил Михаил Леонидович <Лозинский>. <...> Вдруг он встает и говорит, что мои стихи будут жить, пока существует русский язык, а потом их будут собирать по крупицам, как строки Катулла».
А. А. передала стихи для публикации в редакцию журнала «Ленинград». «Целые дни теперь приходят и приходят изо всех редакций».
А. А. записала на листке стих. «С Новым Годом! С новым горем!..», дала прочесть его Л. К. Чуковской и сожгла над пепельницей.
Письмо секретаря СП СССР А. А. Фадеева - заместителю председателя СНК СССР А. Я. Вышинскому: «В Ленинграде в исключительно тяжелых материальных и жилищных условиях живет известная поэтесса Ахматова <...>, которая при всем несоответствии ее поэтического дарования нашему времени, тем не менее была и остается крупнейшим поэтом предреволюционного времени.<...> Ленинградский Совет никак не идет ей навстречу, хотя с моей точки зрения, они должны были дать Ахматовой комнату вне всякой очереди. <...> Я очень прошу Вашего вмешательства в это дело».
Ива
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно!— я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу… Как будто умер брат.
17 января 1940. Письмо секретаря СП СССР А. А. Фадеева заместителю председателя СНК СССР А. Я. Вышинскому: «В Ленинграде в исключительно тяжелых материальных и жилищных условиях живет известная поэтесса Ахматова, которая при всем несоответствии ее поэтического дарования нашему времени, тем не менее была и остается крупнейшим поэтом предреволюционного времени. Ленинградский Совет никак не идет ей навстречу, хотя с моей точки зрения, они должны были дать Ахматовой комнату вне всякой очереди. Я очень прошу Вашего вмешательства в это дело".
Письмо членов Президиума ССП СССР А. А. Фадеева, Н. Н. Асеева, В. И. Лебедева-Кумача, А. А. Караваевой, К. А. Федина - заместителю председателя СНК СССР А. Я. Вышинскому с просьбой об установлении Ахматовой пенсии - 750 руб. в месяц и предоставлении ей комнаты. «Заслуги Ахматовой перед русской поэзией, ее литературное значение весьма велики».
24 января. Распоряжение заместителя председателя СНК СССР А. Я. Вышинского председателю Ленгорисполкома П. С. Попкову о предоставлении А. Ахматовой отдельной жилплощади.
26 января. Договор Ахматовой с издательством «Советский писатель» на книгу «Избранное».
Ахматова тем временем записывает стихи из цикла «Реквием», дает их выучить наизусть Л. К. Чуковской, потом сжигает в печке.
Подвал памяти
О, погреб памяти.
Хлебников
Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
Мне кажется – опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет.
Чадит фонарь, вернуться не могу,
А знаю, что иду туда к врагу.
И я прошу как милости… Но там
Темно и тихо. Мой окончен праздник!
Уж тридцать лет, как проводили дам,
От старости скончался тот проказник…
Я опоздала. Экая беда!
Нельзя мне показаться никуда.
Но я касаюсь живописи стен
И у камина греюсь. Что за чудо!
Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
Сверкнули два живые изумруда.
И кот мяукнул. Ну, идем домой!
Но где мой дом и где рассудок мой?
Письмо членов Президиума ССП СССР А. А. Фадеева, Н. Н. Асеева, В. И. Лебедева-Кумача, А. А. Караваевой, К. А. Федина - заместителю председателя СНК СССР А. Я. Вышинскому с просьбой об установлении Ахматовой пенсии - 750 руб. в месяц и предоставлении ей комнаты. «Заслуги Ахматовой перед русской поэзией, ее литературное значение весьма велики».
24 января. Распоряжение заместителя председателя СНК СССР А. Я. Вышинского председателю Ленгорисполкома П. С. Попкову о предоставлении А. Ахматовой отдельной жилплощади.
26 января. Договор Ахматовой с издательством «Советский писатель» на книгу «Избранное».
Ахматова тем временем записывает стихи из цикла «Реквием», дает их выучить наизусть Л. К. Чуковской, потом сжигает в печке.
Подвал памяти
О, погреб памяти.
Хлебников
Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
Мне кажется – опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет.
Чадит фонарь, вернуться не могу,
А знаю, что иду туда к врагу.
И я прошу как милости… Но там
Темно и тихо. Мой окончен праздник!
Уж тридцать лет, как проводили дам,
От старости скончался тот проказник…
Я опоздала. Экая беда!
Нельзя мне показаться никуда.
Но я касаюсь живописи стен
И у камина греюсь. Что за чудо!
Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
Сверкнули два живые изумруда.
И кот мяукнул. Ну, идем домой!
Но где мой дом и где рассудок мой?
Ещё один мой канал для всех, кто не равнодушен к литературе - с признанной классикой, неизведанным и утаенным: @pushkinvsenashe. Вчера и сегодня - о "Мастере и Маргарите".
Ваш Словесnik
Ваш Словесnik
В феврале 1940 Л. К. Чуковская читает Ахматовой свою повесть «Софья Петровна». «Когда я кончила, она сказала: “Это очень хорошо. Каждое слово – правда”». Ночью провожает Анну Андреевну в Фонтанный Дом. «На площадках она не верит, что это площадки, хочет идти, как по ступенькам, и пугается».
23 февраля подписан к печати журнал «Ленинград» №2. В нем опубликованы стихи: «Одни глядятся в ласковые взоры...», «От тебя я сердце скрыла...», «Художнику», «Воронеж» ( без четырех последних строк), «Здесь Пушкина изгнанье началось...». Это - первая после 15-летнего перерыва публикация стихов Ахматовой в советской печати.
Клеопатра
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
Пушкин
Уже целовала Антония мертвые губы,
Уже на коленях пред Августом слезы лила…
И предали слуги. Грохочут победные трубы
Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла.
И входит последний плененный ее красотою,
Высокий и статный, и шепчет в смятении он:
«Тебя – как рабыню… в триумфе пошлет пред собою…»
Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон.
А завтра детей закуют. О, как мало осталось
Ей дела на свете – еще с мужиком пошутить
И черную змейку, как будто прощальную жалость,
На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
23 февраля подписан к печати журнал «Ленинград» №2. В нем опубликованы стихи: «Одни глядятся в ласковые взоры...», «От тебя я сердце скрыла...», «Художнику», «Воронеж» ( без четырех последних строк), «Здесь Пушкина изгнанье началось...». Это - первая после 15-летнего перерыва публикация стихов Ахматовой в советской печати.
Клеопатра
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
Пушкин
Уже целовала Антония мертвые губы,
Уже на коленях пред Августом слезы лила…
И предали слуги. Грохочут победные трубы
Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла.
И входит последний плененный ее красотою,
Высокий и статный, и шепчет в смятении он:
«Тебя – как рабыню… в триумфе пошлет пред собою…»
Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон.
А завтра детей закуют. О, как мало осталось
Ей дела на свете – еще с мужиком пошутить
И черную змейку, как будто прощальную жалость,
На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
Воспоминания Л. К. Чуковской: "Недели две у Анны Андреевны было очень холодно, дрова кончились, она жила в пальто. Но спать стала, по-видимому, лучше".
2 марта В. Г. Гаршин зашел за Ахматовой к Рыбаковым, где она обедала, и проводил ее к Л. К. Чуковской. Анна Андреевна читает новые строки из «Реквиема». «В первом часу ночи я пошла ее провожать. Невский мы долго не могли перейти. Она еле решилась ступить на мостовую. “Теперь можно?” – “Можно”. - “А теперь?” - вдруг закричала она на середине высоким голосом, будто тонула и звала на помощь».
Воспоминания И. С. Эвентова: «На одном из последних заседаний комиссии по проведению десятилетия со дня смерти В. В. Маяковского происходившем в Смольном, слово взял Н. С. Тихонов. Он сообщил, что Анна Ахматова написала стихотворение памяти Маяковского и что следовало бы пригласить ее, много лет не появлявшуюся в открытых аудиториях, на вечер с чтением этого стихотворения. Члены комиссии – Д. Д. Шостакович и В. А. Рождественский – горячо поддержали это предложение»
Маяковский в 1913 году
Я тебя в твоей не знала славе,
Помню только бурный твой расцвет,
Но, быть может, я сегодня вправе
Вспомнить день тех отдаленных лет.
Как в стихах твоих крепчали звуки,
Новые роились голоса…
Не ленились молодые руки,
Грозные ты возводил леса.
Все, чего касался ты, казалось
Не таким, как было до тех пор,
То, что разрушал ты,- разрушалось,
В каждом слове бился приговор.
Одинок и часто недоволен,
С нетерпеньем торопил судьбу,
Знал, что скоро выйдешь весел, волен
На свою великую борьбу.
И уже отзывный гул прилива
Слышался, когда ты нам читал,
Дождь косил свои глаза гневливо,
С городом ты в буйный спор вступал.
И еще не слышанное имя
Молнией влетело в душный зал,
Чтобы ныне, всей страной хранимо,
Зазвучать, как боевой сигнал.
2 марта В. Г. Гаршин зашел за Ахматовой к Рыбаковым, где она обедала, и проводил ее к Л. К. Чуковской. Анна Андреевна читает новые строки из «Реквиема». «В первом часу ночи я пошла ее провожать. Невский мы долго не могли перейти. Она еле решилась ступить на мостовую. “Теперь можно?” – “Можно”. - “А теперь?” - вдруг закричала она на середине высоким голосом, будто тонула и звала на помощь».
Воспоминания И. С. Эвентова: «На одном из последних заседаний комиссии по проведению десятилетия со дня смерти В. В. Маяковского происходившем в Смольном, слово взял Н. С. Тихонов. Он сообщил, что Анна Ахматова написала стихотворение памяти Маяковского и что следовало бы пригласить ее, много лет не появлявшуюся в открытых аудиториях, на вечер с чтением этого стихотворения. Члены комиссии – Д. Д. Шостакович и В. А. Рождественский – горячо поддержали это предложение»
Маяковский в 1913 году
Я тебя в твоей не знала славе,
Помню только бурный твой расцвет,
Но, быть может, я сегодня вправе
Вспомнить день тех отдаленных лет.
Как в стихах твоих крепчали звуки,
Новые роились голоса…
Не ленились молодые руки,
Грозные ты возводил леса.
Все, чего касался ты, казалось
Не таким, как было до тех пор,
То, что разрушал ты,- разрушалось,
В каждом слове бился приговор.
Одинок и часто недоволен,
С нетерпеньем торопил судьбу,
Знал, что скоро выйдешь весел, волен
На свою великую борьбу.
И уже отзывный гул прилива
Слышался, когда ты нам читал,
Дождь косил свои глаза гневливо,
С городом ты в буйный спор вступал.
И еще не слышанное имя
Молнией влетело в душный зал,
Чтобы ныне, всей страной хранимо,
Зазвучать, как боевой сигнал.