Старший инженер управления реактором Леонид Топтунов (на фото слева) заходит к своему лучшему другу Александру Королю (в центре), который пока что занимает должность стажера.

Недавно Топтунов рассказал Королю о странном феномене, описанном в документации. Там говорилось, что при некоторых обстоятельствах управляющие стержни реактора вместо снижения реактивности могут привести к ее повышению.

Топтунов говорит Королю, что этой ночью запланирован эксперимент, за которым стоит понаблюдать:

— Пойдем вместе.

Но в руках у Короля — статья в журнале «Наука и жизнь» про новый медицинский феномен, обнаруженный в США, — СПИД.

— Нет, я пас, — отвечает тот. — У меня тут статья интересная.

Это маленькое решение спасает ему здоровье, а возможно, и жизнь.

Начало эксперимента задерживается уже почти на час, а заместителя главного инженера Анатолия Дятлова всё еще нет на месте. Наконец, начальнику смены Юрию Трегубу звонят с соседнего 3-го энергоблока:

— У нас Дятлов, кого-то обрабатывает.

«Он по дороге зашел на 3-й блок и, видимо, нашел какой-то недостаток в смысле дисциплины. Прорабатывал их. Поэтому задержался», — объясняет Трегуб.

Работники Чернобыльской станции знают тяжелый, резкий характер Дятлова. Один из его знакомых вспоминает:

«Дятлов был сложным в общении человеком. Прямой, имел собственную точку зрения и никогда не менял ее по желанию начальника. Убеждал, не соглашался, в конце концов подчинялся, но оставался при своем мнении. Точно так же он мало считался с мнением подчиненных. Как понимаете, такого человека не все любят».

Другой сослуживец оценивает дятловский стиль руководства выше:

«Тех же, кто стремился слукавить, уползти от выполнения задания, спрятаться за надуманными причинами, а тем более — скрыть допущенное нарушение инструкций, Дятлов вычислял мгновенно. И тогда уж получай по заслугам. Многие возмущались, обижались, понимая в душе справедливость оценки».

Компания пожарных во главе с Петром Хмелем, загулявшая в ресторане, перемещается в его однокомнатную квартиру. Дом расположен в одном из старых малоэтажных кварталов Припяти как раз через улицу от его пожарной части. Приглашают девушек — продолжить вечеринку.

Дятлов наконец-то приходит на щит управления 4-го энергоблока. Вечерняя смена начинает снижение мощности реактора с 50% до 25%. В момент такого понижения обычно происходит разбалансировка автоматического регулятора мощности. Инженер управления реактором должен исправить это вручную.

Но из-за того, что эксперимент удалось назначить только на 22:00, а Дятлов после этого задержал его еще на час, у вечерней смены не остается времени, чтобы полностью отрегулировать разбалансировку автоматического регулятора.

Отец одного из начальников караулов Григорий Хмель по кличке «Дед» работает здесь же, на ВПЧ-2, водителем пожарной машины. Он любит шахматы и этой ночью обыгрывает еще одного шофера Михаила Головненко.

— Не то, Миша, робишь. Ошибки робишь… — подводит «Дед» итог игры. — Я пойду, наверно, спать.

— А я буду еще с Борисом гулять.

— Ну, гуляй.

Ночная смена принимает реактор, который из-за дальнейшего понижения мощности снова начинает отравляться ксеноном. Управление таким реактором намного сложнее.

Ксенон, имеющий свойство замедлять реакцию, может быть распространен внутри топливных стержней неравномерно. Как следствие, таким же неравномерным может быть и тепловыделение в разных их частях.

У персонала нет опыта регулирования мощности в таких условиях.

Зам. главного инженера Анатолий Дятлов уходит со щита управления. Он хочет понаблюдать, как поведут себя во время эксперимента некоторые части энергоблока.

«Во-первых, дефекты „охотнее“ проявляют себя при смене режима. Во-вторых, при снижении мощности можно более внимательно осмотреть помещения с повышенной радиационной опасностью. Нет, конечно, я не боялся работать в зоне с радиационными излучениями, но и без нужды лишнюю дозу получать не стремился. Да и нельзя годовую дозу набрать до конца года — отстранят от работы в зоне», — объясняет Дятлов.

Гулянка на квартире у начальника пожарного караула Петра Хмеля наконец завершается. Гости расходятся, оставив на кухонном столе немного шоколада и недопитую бутылку «Советского шампанского».

Усталый и пьяный, Хмель принимает душ и собирается спать.

Работа старшего инженера управления реактором (СИУРа) — одна из наиболее сложных на атомной станции. Среди параметров для контроля есть несколько основных, за которыми он следит особенно внимательно. Но всего их — четыре тысячи.

Сегодня эту работу выполняет 25-летний Леонид Топтунов. Его опыт в этой должности — 2 месяца.

На пульте СИУРа такое количество кнопок и рычажков, что после возвращения из отпуска к нему положено приставлять дублера. Иначе это всё равно, что «пианисту выступать без репетиций», объясняет начальник вечерней смены Юрий Трегуб.

Чтобы облегчить СИУРу его невероятно сложную работу, существует локальный автоматический регулятор. Он хорош на больших мощностях, но на малых работает неудовлетворительно.

Решено перейти с локального на обычный регулятор, который предназначен для работы именно на малой мощности.

Едва заступив на смену, Леониду Топтунову помимо массы других операций приходится контролировать переход с локального на обычный регулятор мощности. В цейтноте Топтунов не справляется с выправлением его разбалансировки, и мощность реактора начинает проваливаться, устремляясь к 1%.

— Держи мощность! — командует Топтунову его начальник Александр Акимов (на фото).

«Вообще-то это была незапрограммированная вещь, но она меня нисколько не взволновала, — вспоминает начальник вечерней смены Юрий Трегуб, оставшийся после работы понаблюдать за экспериментом. — Конечно, нехорошо, что СИУР это проморгал, включил не вовремя. Ну и что? Это все поправимо».

Чтобы вернуть мощность реактора, Топтунов начинает извлекать из него стержни. Почему-то он «тянет» их преимущественно с 3-го и 4-го квадрантов. Мощность продолжает падать.

— Что же ты неравномерно тянешь? — поправляет его начальник вечерней смены Юрий Трегуб. — Вот здесь надо тянуть.

«И с этого момента я стал ему подсказывать, какие стержни свободны для того, чтобы их извлекать. Поднимать стержни — это прямая обязанность Топтунова. Но у нас как практиковалось? Когда такая ситуация, то кто-нибудь подсказывает, какие стержни правильно выбрать. Надо равномерно вынимать. Я ему советовал. В одних случаях он соглашался, в других нет. Я говорю: „Вот свободный и вот свободный стержень. Можешь извлекать“. Он или этот брал, или делал по-своему», — вспоминает Трегуб.

Пока ночная смена борется за восстановление мощности реактора, Дятлов успевает осмотреть помещения с повышенной радиационной опасностью и вернуться на щит управления. Глядя на приборы, он замечает, что реактор работает на мощности 50-70 мегаватт (около 2%):

— Почему такая низкая мощность?

— Да вот, при смене автоматического регулятора мощность провалилась до 30 мегаватт, — отвечает начальник ночной смены Александр Акимов.

«Меня это нисколько не взволновало и не насторожило, — вспоминает Дятлов. — Отнюдь не из ряда вон выходящее явление. Разрешил подъём дальше и отошёл от пульта».

«Ни слова недовольства ни [начальнику смены] Акимову, ни [старшему инженеру] Топтунову я не высказал. Да и причин не было, — объясняет свое спокойствие Дятлов. — Я не знаю таких операторов, которые бы не проваливали мощность по тем или иным причинам. Это во-первых. Во-вторых, человеку за пультом нельзя выговаривать, можно только подсказать».

Когда мощность реактора падает ниже 10%, СИУР перестает получать информацию от датчиков, расположенных внутри активной зоны. С этого момента он вынужден полагаться лишь на датчики, расположенные снаружи активной зоны, которые не передают общей картины. А главным образом, надеяться на свой опыт и интуицию.

В таких условиях от СИУРа по-прежнему требуется выполнение до тысячи действий в час.