Этот предпоследний день в жизни Евы Браун — один из самых лучших. Адъютанты смущаются и заикаются — никто не знает, как теперь следует к ней обращаться. Камердинер фюрера Хайнц Линге вместо обращения «гнэдиге фрау» (милостливая госпожа), положенного ей теперь по этикету, выбирает более значительное «фрау Гитлер».

«Ее глаза загорелись, — вспоминает он. — Она одарила меня счастливой улыбкой и на мгновение положила руку мне на плечо. Ева Гитлер. Она мечтала об этом больше десяти лет».

Ева просит у мужа самый лучший и безболезненный яд, который обеспечит лёгкий уход из жизни. Тот говорит, что цианистый калий, полученный от Гиммлера, подойдет как нельзя лучше:

— Он действует очень-очень быстро. Несколько минут — и ты уже ничего не чувствуешь.

Гитлер выдает по капсуле Еве Браун и каждой из секретарш. Вообще-то умирать они не хотят, но смерти боятся меньше, чем плена.

— Я хотел бы подарить вам на прощание чудесный подарок, но кажется, это вам будет наиболее полезно. Наиболее, — с сожалением говорит Гитлер.

На площадь Милана приезжают американские солдаты. Они снимают обезображенные тела Муссолини и Клары Петаччи и увозят в морг.

Там армейский фотограф кладет их в жуткую позу, будто Клара взяла Муссолини под руку, и делает последний снимок.

Фото: 18+

Гитлер спрашивает командующего обороной правительственного квартала Вильгельма Монке, сколько времени он сможет еще продержаться. Тот отвечает, что если не получит тяжёлого и, прежде всего, противотанкового оружия и боеприпасов, то максимум два–три дня.

Фюрер ничего не говорит и уходит в свою комнату.

Агент советской контрразведки СМЕРШ Елена Ржевская пробирается через развалины Берлина. Символично, что она, будучи еврейкой, выслеживает здесь Гитлера.

Ей улыбается удача. Немецкая медсестра рассказывает, что провожала раненых в бомбоубежище рейхсканцелярии. Там все знают, что фюрер рядом, в подземелье.

Навстречу отряду Ржевской выходит старушка, ведущая за руки малолетних детей. Она кричит на всю улицу:

— Это сироты! Наш дом разбомбили! Это сироты! Наш дом разбомбили!

Воздух в центре города настолько плотный от гари, что Ржевская чувствует, как она скрипит у нее на зубах.

Под обстрелом пулеметов весь в грязи в бункер добирается командующий обороной Берлина Гельмут Вейдлинг. Заметив фюреру, что даже самый храбрый солдат не может сражаться без боеприпасов, он настойчиво просит разрешить попытку прорыва войск из окружения:

— Прорыв удастся, если нам навстречу пойдёт ударная группа!

Настроение у всех участников совещания подавленное. Ещё более осунувшийся, чем прежде, Гитлер тупо смотрит на лежащую перед ним оперативную карту. С горькой иронией в голосе он произносит:

— Посмотрите на мою карту. Все здесь нанесено не на основании собственных сведений верховного командования, а на основе сообщений иностранных радиостанций. Никто нам ничего не докладывает. Я могу приказывать что угодно, но ни один мой приказ больше не выполняется.

Наконец на совещании принимается решение: ввиду полного отсутствия снабжения с воздуха войскам разрешается прорываться мелкими группами при условии, что все они продолжают борьбу везде, где это возможно.

Вейдлинг предлагает Гитлеру прорываться вместе с ним. Это предложение фюрер отклоняет в исключительно категоричной форме.

Фюрер вызывает начальника своей охраны Ганса Раттенхубера:

— Вы честно служили мне много лет. Завтра ваш день рождения, я хочу сейчас поздравить вас и поблагодарить за верную службу, так как завтра уже не смогу этого сделать. Я принял решение… Я должен уйти из этого мира.

В приёмной собираются руководители штаба сухопутных войск, личный пилот фюрера и слуги. Гитлер выходит к ним и говорит:

— Я решил уйти из жизни. Благодарю вас за добросовестную честную службу. Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина. Я остаюсь здесь.

Прощаясь, он пожимает каждому руку и, еле волоча ноги, с поникшей головой уходит к себе.

Затем Гитлер просит зайти начальника охраны Раттенхубера, камердинера Хайнца Линге и адъютанта Отто Гюнше. Еле слышным голосом он распоряжается, чтобы их с Евой Браун тела были сожжены:

— Я не хочу, чтобы враги выставили моё тело в паноптикум, — заявляет Гитлер.

Начальник штаба Верховного командования Вильгельм Кейтель получает телеграмму Гитлера:

«Приказываю немедленно доложить мне:

1. Где передовые части армии Венка?

2. Когда они возобновят наступление?

3. Где находится 9-я армия?

4. Куда должна прорываться 9-я армия?

5. Где передовые части войск Хольсте?»

Ответ фельдмаршала Кейтеля лишает обитателей бункера последней надежды:

«1. Передовые части Венка остановлены противником в районе южнее оз. Швилов-Зее.

2. Поэтому 12-я армия не может продолжать наступление на Берлин.

3. Основные силы 9-й армии находятся в окружении.

4. Корпус Хольсте был вынужден перейти к обороне»

«Все наши надежды на спасение рухнули, — вспоминает начальник личной охраны Гитлера Ганс Раттенхубер. — Прорыв наших войск на Берлин оказался безуспешным».

Адъютант фюрера Николаус фон Белов поднимается из бункера с его завещанием. Гитлер разрешил ему прорываться из Берлина к командующему флотом Карлу Деницу, которого выбрал на роль своего преемника на посту главы Германии:

«Выйдя из Имперской канцелярии, я увидел перед собой сущий ад, — вспоминает фон Белов. — Повсюду валялись катушки кабеля, висели оборванные трамвайные провода, кругом — развалины домов, воронки от бомб и снарядов. Над всем городом, куда ни бросишь взгляд, почти непроницаемый огненный колпак, гарь, сажа и чад от множества вспыхивающих повсюду пожаров».

Фон Белов и его ординарец по фамилии Матизенг пробираются через сплошные развалины. Одна сторона улицы, по которой они карабкаются через завалы, охраняется всего лишь редкой цепочкой немецких солдат. Другая сторона уже находится в советских руках.

«Во время этого марша через горящий и в значительной части разрушенный город я испытывал чувство невероятного облегчения, — вспоминает фон Белов. — С каждым шагом мне становилось все яснее: теперь я уже ни перед кем и ни перед чем не обязан. Я избавился от всей той ответственности и от всего того, что так давило на меня все эти годы».

На поверхности, в рейхсканцелярии находится 200-300 раненых, за которыми ухаживают девушки-санитарки. 25 лучших из них решают лично представить фюреру.

Их выстраивают по обеим сторонам коридора в верхнем этаже бункера. Гитлер медленно поднимается по ступеням и жмёт каждой девушке руку. Затем традиционным поднятием руки приветствует всех остальных сотрудников и удаляется в свою комнату.

Вскоре он приказывает привести из госпиталя рейхсканцелярии хирурга Вернера Хаазе (на фото). Он показывает ему три стеклянные ампулы. Говорит, что в них смертельный, мгновенно действующий яд. Фюрер спрашивает доктора, как можно проверить действие яда. Тот отвечает, что на животных — на собаке, например.

Гитлер просит позвать фельдфебеля Фрица Торнова, ухаживающего за его любимой собакой по кличке Блонди.

Личный собаковод Гитлера Фриц Торнов заводит любимую собаку фюрера — овчарку Блонди в туалет бункера, затыкает ей нос и разжимает челюсть.

В её пасти врач Вернер Хаазе раскалывает плоскогубцами капсулу цианида. Спустя несколько секунд собака начинает дрожать и погибает.

Гитлер по-настоящему любил Блонди. Но сейчас он смотрит на ее тело лишь для того, чтобы убедиться: хотя цианид прислал ненадежный Гиммлер, яд действительно работает.