Как все знают, в последние дни любой, оказавшийся у метро "Гостиный двор" в Питере, приравнивается к участнику митинга.
А ещё, как знают уже совсем немногие (да и я не знала до сегодняшнего дня), недалеко оттуда продают лучшие пышки в городе. Нет, это не на Большой Конюшенной, если вы вдруг подумали, но направление верное.
Как знает в России, опять же, далеко не каждый, с 24 февраля поляки празднуют что-то типа нашей Масленицы - Толстый четверг. В этот день в последний раз перед великим постом нужно наедаться пончиками, оладьями, хворостом - и, конечно, пышками.
И вот они сошлись в одной точке времени и пространства - Толстый четверг, сладкая жирная вкусная пища, Гостиный двор и акции против войны.
В этой же точке оказался и мой подзащитный, гражданин Польши. Пришел за пышками в любимое место, взял их с собой (не только для себя, но и для жены-россиянки) и двинулся обратно к Гостиному двору, собираясь ехать домой. Вечерело.
Дальше были задержание, суд, пышки в кармане как доказательство защиты, тяжёлые вздохи судьи и штраф - 10 тысяч рублей.
Теперь я знаю, где взять в этом городе не только самые вкусные, но и самые дорогие пышки. Планирую попробовать.
А ещё, как знают уже совсем немногие (да и я не знала до сегодняшнего дня), недалеко оттуда продают лучшие пышки в городе. Нет, это не на Большой Конюшенной, если вы вдруг подумали, но направление верное.
Как знает в России, опять же, далеко не каждый, с 24 февраля поляки празднуют что-то типа нашей Масленицы - Толстый четверг. В этот день в последний раз перед великим постом нужно наедаться пончиками, оладьями, хворостом - и, конечно, пышками.
И вот они сошлись в одной точке времени и пространства - Толстый четверг, сладкая жирная вкусная пища, Гостиный двор и акции против войны.
В этой же точке оказался и мой подзащитный, гражданин Польши. Пришел за пышками в любимое место, взял их с собой (не только для себя, но и для жены-россиянки) и двинулся обратно к Гостиному двору, собираясь ехать домой. Вечерело.
Дальше были задержание, суд, пышки в кармане как доказательство защиты, тяжёлые вздохи судьи и штраф - 10 тысяч рублей.
Теперь я знаю, где взять в этом городе не только самые вкусные, но и самые дорогие пышки. Планирую попробовать.
23 февраля
Выходной. Полдня сплю и гуляю с собакой, читаю ленту соцсетей и жалуюсь, что новый сезон любимого сериала выходит не целиком, только по паре серий в неделю. Это пока самая насущная проблема.
Вечером в город приезжает мама - завтра у нее день рождения. Обещаю приехать на чай с пирожными на следующий день.
Если у мамы день рождения, значит, скоро весна.
24 февраля
Утром началась война.
Мама родилась в Донецкой области. Ее брат и сестра тоже. Бабушка с дедом похоронены там. Семья тети переехала в Россию в 2015, спасаясь от обстрелов.
Мой двоюродный брат - в армии, в России.
Я ненавижу войну. Больше мне нечего сказать.
Вечером на улицу выходят люди, которые тоже против войны. Полиция сажает их в автозаки. Обещают штрафы и аресты.
Пирожные отменяются - у меня работа. Удостоверение, ордер, протокол. Удостоверение, ордер. Протокол. Ещё протокол. Ещё.
Провожу ночь в отделе. Люди растеряны, а я делаю вид, будто эта растерянность - только из-за полиции.
Выдохнуть некогда. Один плюс - не читаю новости.
25 февраля
Новости, которые я не читаю, пишет мой муж. У них трансляции, молнии, комментарии, обзоры. Дома тишина, только стук клавиатуры.
Я сплю три часа. Спала бы дольше, но надо в суд - не по митингам, пока нет. По митингам вечером.
Люди идут по Суворовскому по своим делам, в центре тихо.
Война далеко.
Вечером - суд. Удостоверение, ордер. Протокол. Постановление. Штраф. Штраф. Арест.
Выхожу из суда в час ночи, но спать не хочется. Иду в бар напротив. Там музыка, там пьют пиво и говорят о войне.
26 февраля
Сплю три часа. Не читаю новости. Не звоню никому. Трусливо прикрываюсь работой - на этот раз нужно ехать в Петергоф, там муж подруги. Задержан на митинге.
Еду. В городе будто военное положение: бронированные машины, ОМОН, полиция, металлические ограждения. Но война не здесь.
В "Ласточке" люди слушают по радио сводки с войны. Это кажется нереальным. Не читаю новости.
Протокол, суд, штраф.
Вечером пьем с мамой кофе на Гостинке. Не могу говорить с ней про войну - лучше про работу.
Где-то рядом в это время полиция берет людей в кольцо. Задержания, задержания, задержания.
27 февраля
Сплю целых шесть часов. Читаю новости, но быстро перестаю.
Узнаю, сколько в городе задержанных. Много. Сводки по погибшим на войне читать страшно, поэтому еду работать. Светит солнце.
Протокол, протокол, суд. Штраф, штраф, арест.
Выхожу из суда в полночь.
Дома тишина и стук клавиатур. У мужа интервью, трансляция, материал. У меня - жалоба, жалоба, жалоба, жалоба.
В 4 часа утра я лежу и не могу заснуть.
28 февраля
Сплю три часа. Еду в суд.
Удостоверение, ордер. Суд, штраф. Суд, штраф, жалоба.
Запиваю энергетики кофе и наоборот. Не читаю новости. Не звоню никому, если это не по работе. Только маме.
В судах сотни задержанных. В соцсетях люди отправляют друг друга в бан. Настоящая война идёт далеко.
Удостоверение, ордер, протокол. Суд, штраф, арест. Жалоба, жалоба, жалоба. Голова забита этим, чтобы не быть забитой другим.
Последний день зимы. Война не закончилась. Я ненавижу войну.
Выходной. Полдня сплю и гуляю с собакой, читаю ленту соцсетей и жалуюсь, что новый сезон любимого сериала выходит не целиком, только по паре серий в неделю. Это пока самая насущная проблема.
Вечером в город приезжает мама - завтра у нее день рождения. Обещаю приехать на чай с пирожными на следующий день.
Если у мамы день рождения, значит, скоро весна.
24 февраля
Утром началась война.
Мама родилась в Донецкой области. Ее брат и сестра тоже. Бабушка с дедом похоронены там. Семья тети переехала в Россию в 2015, спасаясь от обстрелов.
Мой двоюродный брат - в армии, в России.
Я ненавижу войну. Больше мне нечего сказать.
Вечером на улицу выходят люди, которые тоже против войны. Полиция сажает их в автозаки. Обещают штрафы и аресты.
Пирожные отменяются - у меня работа. Удостоверение, ордер, протокол. Удостоверение, ордер. Протокол. Ещё протокол. Ещё.
Провожу ночь в отделе. Люди растеряны, а я делаю вид, будто эта растерянность - только из-за полиции.
Выдохнуть некогда. Один плюс - не читаю новости.
25 февраля
Новости, которые я не читаю, пишет мой муж. У них трансляции, молнии, комментарии, обзоры. Дома тишина, только стук клавиатуры.
Я сплю три часа. Спала бы дольше, но надо в суд - не по митингам, пока нет. По митингам вечером.
Люди идут по Суворовскому по своим делам, в центре тихо.
Война далеко.
Вечером - суд. Удостоверение, ордер. Протокол. Постановление. Штраф. Штраф. Арест.
Выхожу из суда в час ночи, но спать не хочется. Иду в бар напротив. Там музыка, там пьют пиво и говорят о войне.
26 февраля
Сплю три часа. Не читаю новости. Не звоню никому. Трусливо прикрываюсь работой - на этот раз нужно ехать в Петергоф, там муж подруги. Задержан на митинге.
Еду. В городе будто военное положение: бронированные машины, ОМОН, полиция, металлические ограждения. Но война не здесь.
В "Ласточке" люди слушают по радио сводки с войны. Это кажется нереальным. Не читаю новости.
Протокол, суд, штраф.
Вечером пьем с мамой кофе на Гостинке. Не могу говорить с ней про войну - лучше про работу.
Где-то рядом в это время полиция берет людей в кольцо. Задержания, задержания, задержания.
27 февраля
Сплю целых шесть часов. Читаю новости, но быстро перестаю.
Узнаю, сколько в городе задержанных. Много. Сводки по погибшим на войне читать страшно, поэтому еду работать. Светит солнце.
Протокол, протокол, суд. Штраф, штраф, арест.
Выхожу из суда в полночь.
Дома тишина и стук клавиатур. У мужа интервью, трансляция, материал. У меня - жалоба, жалоба, жалоба, жалоба.
В 4 часа утра я лежу и не могу заснуть.
28 февраля
Сплю три часа. Еду в суд.
Удостоверение, ордер. Суд, штраф. Суд, штраф, жалоба.
Запиваю энергетики кофе и наоборот. Не читаю новости. Не звоню никому, если это не по работе. Только маме.
В судах сотни задержанных. В соцсетях люди отправляют друг друга в бан. Настоящая война идёт далеко.
Удостоверение, ордер, протокол. Суд, штраф, арест. Жалоба, жалоба, жалоба. Голова забита этим, чтобы не быть забитой другим.
Последний день зимы. Война не закончилась. Я ненавижу войну.
Поскольку обычные дела все равно идут и не приостанавливаются, вот вам история, как в индийском кино.
Защищаю я #по_назначению некоего Ивана Ивановича Иванова - грабеж в "Дикси", бутылка коньяка и ещё там что-то на закуску. Худенький такой, сутулится, на контакт со мной не идёт - только с дознавателем. Паспорта при задержании не обнаружили, установили личность со слов и по справке. Так часто бывает.
Иван Иванович, будучи несудимым, да ещё и с обвинением по нетяжкой статье, остался на подписке о невыезде.
А потом пропал.
Не пришел в суд раз, два, три. Я, конечно, говорю судье: а вдруг болезнь, несчастный случай, ещё что-то - не надо его объявлять в розыск. Ковид, опять же, бушует.
Прокурор, как фокусник, вытащил из рукава справку "Магистраль" - вот, говорит, ваш подзащитный, летает по всей стране все то время, что должен в Питере быть под подпиской.
У меня тогда мелькнула мысль - неужели человек, который тиснул в магазине выпить и закусить, запросто перемещается на самолётах по нашей необъятной родине? Мелькнуло - и я забыла. Дело приостановили, объявили розыск.
И тут недавно звонят из суда - мол, приезжайте, нашли вашего Ивана Ивановича. Будем заседать.
Приезжаю. И вот в коридоре суда совершенно незнакомый мне человек в дорогом пальто, с прямой спиной и в полном расцвете сил, говорит мне:
- Я Иванов Иван Иванович.
- Я вас впервые вижу, - отвечаю я.
- Так и я вас тоже, - отвечает Иван Иванович. - Меня задержали в далёком регионе, сказали в Питер лететь на суд. А я человек деловой, мне не с руки. Давайте сегодня быстро закончим?
Оказывается, у Ивана Ивановича есть родной брат - Пётр, допустим, Иванович Иванов. И вот этот брат каждый раз, попавшись на мелком хищении или по хулиганке, представляется не своим именем. А тут в уголовном деле попробовал - и вот, что получилось.
- Ваша честь, - говорю я судье. - Я, как в одном мультике говорилось, этого кота в первый раз вижу. И даже не понимаю до конца, кто же мой подзащитный - худенький сутулый Иван Иванович или холёный статный. А интересы у них в деле очень разные, ну просто противоположные. И если вы начнёте рассматривать дело, то чье-то из них право на защиту точно будет нарушено. Так что я стою тут в сложной этической ситуации и думаю, что заседание надо бы отложить, чтобы я подготовила мотивированный самоотвод.
- Да мы тоже в сложной ситуации, - отвечают судья с прокурором. - Давайте расстанемся до конца месяца и подумаем, что делать.
В общем, расстались. В следующем заседании впервые в жизни заявлю о самоотводе, но очень хочу остаться в качестве слушателя и посмотреть, чем все закончится для братьев Ивановых.
Защищаю я #по_назначению некоего Ивана Ивановича Иванова - грабеж в "Дикси", бутылка коньяка и ещё там что-то на закуску. Худенький такой, сутулится, на контакт со мной не идёт - только с дознавателем. Паспорта при задержании не обнаружили, установили личность со слов и по справке. Так часто бывает.
Иван Иванович, будучи несудимым, да ещё и с обвинением по нетяжкой статье, остался на подписке о невыезде.
А потом пропал.
Не пришел в суд раз, два, три. Я, конечно, говорю судье: а вдруг болезнь, несчастный случай, ещё что-то - не надо его объявлять в розыск. Ковид, опять же, бушует.
Прокурор, как фокусник, вытащил из рукава справку "Магистраль" - вот, говорит, ваш подзащитный, летает по всей стране все то время, что должен в Питере быть под подпиской.
У меня тогда мелькнула мысль - неужели человек, который тиснул в магазине выпить и закусить, запросто перемещается на самолётах по нашей необъятной родине? Мелькнуло - и я забыла. Дело приостановили, объявили розыск.
И тут недавно звонят из суда - мол, приезжайте, нашли вашего Ивана Ивановича. Будем заседать.
Приезжаю. И вот в коридоре суда совершенно незнакомый мне человек в дорогом пальто, с прямой спиной и в полном расцвете сил, говорит мне:
- Я Иванов Иван Иванович.
- Я вас впервые вижу, - отвечаю я.
- Так и я вас тоже, - отвечает Иван Иванович. - Меня задержали в далёком регионе, сказали в Питер лететь на суд. А я человек деловой, мне не с руки. Давайте сегодня быстро закончим?
Оказывается, у Ивана Ивановича есть родной брат - Пётр, допустим, Иванович Иванов. И вот этот брат каждый раз, попавшись на мелком хищении или по хулиганке, представляется не своим именем. А тут в уголовном деле попробовал - и вот, что получилось.
- Ваша честь, - говорю я судье. - Я, как в одном мультике говорилось, этого кота в первый раз вижу. И даже не понимаю до конца, кто же мой подзащитный - худенький сутулый Иван Иванович или холёный статный. А интересы у них в деле очень разные, ну просто противоположные. И если вы начнёте рассматривать дело, то чье-то из них право на защиту точно будет нарушено. Так что я стою тут в сложной этической ситуации и думаю, что заседание надо бы отложить, чтобы я подготовила мотивированный самоотвод.
- Да мы тоже в сложной ситуации, - отвечают судья с прокурором. - Давайте расстанемся до конца месяца и подумаем, что делать.
В общем, расстались. В следующем заседании впервые в жизни заявлю о самоотводе, но очень хочу остаться в качестве слушателя и посмотреть, чем все закончится для братьев Ивановых.
О карьерных траекториях
(по следам одного судебного процесса)
Пожалуй, категория судей, к которым я отношусь максимально настороженно - это молодые судьи, выросшие из помощников и секретарей. Причем это не адвокатское, а куда более давнее предубеждение.
Когда я сама работала в судебной системе, была пара разговоров о том, что девочка я умная, и можно бы отработать в аппарате положенный стаж, а потом податься в судьи.
В тот момент я очень быстро попыталась представить себе, как это - стоит передо мной человек, а я решаю - виновен или нет. И если виновен, то как наказать. Стоит ли ему сидеть в тюрьме.
И как у меня понемногу едет крыша от того, что я каждый день решаю человеческую судьбу.
Как я потихоньку убеждаюсь в своей правоте, когда мои решения успешно проходят апелляцию.
Как из меня начинают лезть предубеждения, которые я даже не осознаю - к отдельным преступлениям, к отдельным людям, к отдельным действиям и словам.
Как мне легко судить.
Как я отпускаю язвительные замечания в адрес участников процесса.
Как я счастлива от того, что у меня есть власть.
Десять лет назад мне хватило нескольких секунд, чтобы понять, что я не тот человек, который в 30 лет получит право решать такие важные вещи - и справится с этим, сохранив рассудок.
Я знала, что не справлюсь - я мягкая и сомневающаяся, нет у меня титанового хребта, чтобы остаться в своём уме.
Мало быть умной девочкой и понимать, что в каком порядке подшивать в уголовное дело. Нужно верить в свою правоту, причем уверенность должна прийти после правоты, а не до.
Положенный стаж в суде я в итоге и близко не отработала. Получила лишь бесценный опыт, а потом с этим опытом (за который благодарна) пошла дальше, по другим карьерным траекториям.
И сейчас, глядя на некоторых ровесников в судейских мантиях, я понимаю - это было правильное решение.
(по следам одного судебного процесса)
Пожалуй, категория судей, к которым я отношусь максимально настороженно - это молодые судьи, выросшие из помощников и секретарей. Причем это не адвокатское, а куда более давнее предубеждение.
Когда я сама работала в судебной системе, была пара разговоров о том, что девочка я умная, и можно бы отработать в аппарате положенный стаж, а потом податься в судьи.
В тот момент я очень быстро попыталась представить себе, как это - стоит передо мной человек, а я решаю - виновен или нет. И если виновен, то как наказать. Стоит ли ему сидеть в тюрьме.
И как у меня понемногу едет крыша от того, что я каждый день решаю человеческую судьбу.
Как я потихоньку убеждаюсь в своей правоте, когда мои решения успешно проходят апелляцию.
Как из меня начинают лезть предубеждения, которые я даже не осознаю - к отдельным преступлениям, к отдельным людям, к отдельным действиям и словам.
Как мне легко судить.
Как я отпускаю язвительные замечания в адрес участников процесса.
Как я счастлива от того, что у меня есть власть.
Десять лет назад мне хватило нескольких секунд, чтобы понять, что я не тот человек, который в 30 лет получит право решать такие важные вещи - и справится с этим, сохранив рассудок.
Я знала, что не справлюсь - я мягкая и сомневающаяся, нет у меня титанового хребта, чтобы остаться в своём уме.
Мало быть умной девочкой и понимать, что в каком порядке подшивать в уголовное дело. Нужно верить в свою правоту, причем уверенность должна прийти после правоты, а не до.
Положенный стаж в суде я в итоге и близко не отработала. Получила лишь бесценный опыт, а потом с этим опытом (за который благодарна) пошла дальше, по другим карьерным траекториям.
И сейчас, глядя на некоторых ровесников в судейских мантиях, я понимаю - это было правильное решение.
На 7 этаже в городском суде иногда пропадает связь - не 4G даже, а вообще вся, напрочь.
И вот заканчиваем заседание, спускаемся к гардеробу, и сразу телефон захлёбывается градом сообщений.
Отключили Google Pay.
Россия одной ногой вышла из Совета Европы (или не вышла, а взялась за дверную ручку, или угрожала взяться - сразу непонятно).
Ещё кого-то арестовали, вы приедете подать жалобу и всех спасти?
Заграничные лекарства для собаки подорожали в два раза, надо брать, пока не подорожали в три.
Что-то ещё сказал Клишас.
Что-то ещё заявил Лавров.
Китай отказался поставлять запчасти для самолётов.
Напоминание: оформить карту МИР.
Хочется вернуться на 7 этаж суда, в тишину, и просто сесть почитать. Не сообщения, а книгу.
И вот заканчиваем заседание, спускаемся к гардеробу, и сразу телефон захлёбывается градом сообщений.
Отключили Google Pay.
Россия одной ногой вышла из Совета Европы (или не вышла, а взялась за дверную ручку, или угрожала взяться - сразу непонятно).
Ещё кого-то арестовали, вы приедете подать жалобу и всех спасти?
Заграничные лекарства для собаки подорожали в два раза, надо брать, пока не подорожали в три.
Что-то ещё сказал Клишас.
Что-то ещё заявил Лавров.
Китай отказался поставлять запчасти для самолётов.
Напоминание: оформить карту МИР.
Хочется вернуться на 7 этаж суда, в тишину, и просто сесть почитать. Не сообщения, а книгу.
Разговоры с таксистами - жанр воистину неисчерпаемый. Особенно если едешь в изолятор или колонию - место назначения часто становится предметом беседы.
Вот буквально сегодня выхожу из ИВС на Захарьевской, сажусь в такси, а водитель спрашивает:
- Что вы здесь делаете? Это плохое место.
И смотрит на меня в зеркало заднего вида так внимательно, как будто это не риторический вопрос, и предполагается, что я отвечу.
- Я, - говорю, - адвокат. Место не лучшее, но мне иногда сюда надо.
- А-а-а, - тянет он.
Несколько минут мы молчим, а потом он начинает говорить.
...
Плохое место, девушка. В прошлом году я четыре дня здесь провел. Статья 132 - знаете такую? От восьми до пятнадцати лет. Но мне следователь сказал, что пятнадцать не дадут, потому что у меня только покушение.
А еще сказал, что дело заводить не хотел, но начальство приказало. Он хороший человек, он и арестовывать меня тоже не хотел. Но по таким статьям им нельзя не арестовывать, у них приказ.
Тут меня, конечно, обманул бесплатный адвокат. Сказал, мол, ты признайся, и тебя отпустят. Я и подписал всё. Мои братья - их у меня трое, они все в Питере живут - потом этому адвокату звонили. Он попросил 500 тысяч, чтобы меня отпустили. Братья не поверили, нашли мне другого адвоката. Этот, платный, готов был меня даже в свою квартиру пустить жить, но братья все-таки сняли мне другую. Поэтому мне судья дал домашний арест. Храни его Аллах, этого судью. Знаете его? Работает, не болеет, все хорошо с ним?
Четыре месяца я под домашним арестом был. Братья сначала даже маме не говорили, она у меня и так переживает, что она в Узбекистане, а мы все здесь. Но потом нужны были характеристики оттуда, и пришлось матери сказать. Та как узнала, стала каждый день плакать и читать намаз. Очень много плакала. Я у нее младший, она меня, наверное, больше всех любит.
А потом мне статью пере... как это? Я по-русски не помню слово. Перебили мне статью. Судья так кричала, так кричала. Говорила, что нет там изнасилования.
Я не знаю, как по закону, должна у меня статья быть или нет. Вот вы скажите, вы же адвокат. Парнишка один меня оскорбил, а я ему ответил, что изнасилую, голову оторву, и никто его труп не найдет. Тут какая статья? Я вот не знаю. А оказалось, что ему семнадцать, и я вроде как несовершеннолетнего хотел изнасиловать.
Короче говоря, судья долго кричала, а потом сказала, что перебьет... Да-да, точно, переквалифицирует мне статью на 119-ю. Это за то, что я голову ему оторвать хотел, это как бы угроза. Адвокат говорил, что у меня и этой статьи не должно быть, потому что всё просто на словах было, я парня пальцем не тронул даже. Но я уже так устал, что согласился на штраф. Давайте, говорю, хоть сто тысяч, я заплачу. Судья дала 10. Хороший человек, храни её Аллах. Я работаю, мне не сложно, я штраф заплатил. Теперь вот только депорт могут сделать.
А на Захарьевскую я сейчас часто езжу, с передачами везу пассажиров. Прямо каждый день сейчас, представляете, иногда по два раза. Почему так много сейчас сидят, не знаете? Там ведь плохое место.
...
Я не успела ответить на этот вопрос до конца маршрута.
Вот буквально сегодня выхожу из ИВС на Захарьевской, сажусь в такси, а водитель спрашивает:
- Что вы здесь делаете? Это плохое место.
И смотрит на меня в зеркало заднего вида так внимательно, как будто это не риторический вопрос, и предполагается, что я отвечу.
- Я, - говорю, - адвокат. Место не лучшее, но мне иногда сюда надо.
- А-а-а, - тянет он.
Несколько минут мы молчим, а потом он начинает говорить.
...
Плохое место, девушка. В прошлом году я четыре дня здесь провел. Статья 132 - знаете такую? От восьми до пятнадцати лет. Но мне следователь сказал, что пятнадцать не дадут, потому что у меня только покушение.
А еще сказал, что дело заводить не хотел, но начальство приказало. Он хороший человек, он и арестовывать меня тоже не хотел. Но по таким статьям им нельзя не арестовывать, у них приказ.
Тут меня, конечно, обманул бесплатный адвокат. Сказал, мол, ты признайся, и тебя отпустят. Я и подписал всё. Мои братья - их у меня трое, они все в Питере живут - потом этому адвокату звонили. Он попросил 500 тысяч, чтобы меня отпустили. Братья не поверили, нашли мне другого адвоката. Этот, платный, готов был меня даже в свою квартиру пустить жить, но братья все-таки сняли мне другую. Поэтому мне судья дал домашний арест. Храни его Аллах, этого судью. Знаете его? Работает, не болеет, все хорошо с ним?
Четыре месяца я под домашним арестом был. Братья сначала даже маме не говорили, она у меня и так переживает, что она в Узбекистане, а мы все здесь. Но потом нужны были характеристики оттуда, и пришлось матери сказать. Та как узнала, стала каждый день плакать и читать намаз. Очень много плакала. Я у нее младший, она меня, наверное, больше всех любит.
А потом мне статью пере... как это? Я по-русски не помню слово. Перебили мне статью. Судья так кричала, так кричала. Говорила, что нет там изнасилования.
Я не знаю, как по закону, должна у меня статья быть или нет. Вот вы скажите, вы же адвокат. Парнишка один меня оскорбил, а я ему ответил, что изнасилую, голову оторву, и никто его труп не найдет. Тут какая статья? Я вот не знаю. А оказалось, что ему семнадцать, и я вроде как несовершеннолетнего хотел изнасиловать.
Короче говоря, судья долго кричала, а потом сказала, что перебьет... Да-да, точно, переквалифицирует мне статью на 119-ю. Это за то, что я голову ему оторвать хотел, это как бы угроза. Адвокат говорил, что у меня и этой статьи не должно быть, потому что всё просто на словах было, я парня пальцем не тронул даже. Но я уже так устал, что согласился на штраф. Давайте, говорю, хоть сто тысяч, я заплачу. Судья дала 10. Хороший человек, храни её Аллах. Я работаю, мне не сложно, я штраф заплатил. Теперь вот только депорт могут сделать.
А на Захарьевскую я сейчас часто езжу, с передачами везу пассажиров. Прямо каждый день сейчас, представляете, иногда по два раза. Почему так много сейчас сидят, не знаете? Там ведь плохое место.
...
Я не успела ответить на этот вопрос до конца маршрута.
Не собираюсь покидать страну, профессию и те соцсети, где я есть.
Но комментарии к каналу всё-таки попытаюсь прикрутить. Работает?
Но комментарии к каналу всё-таки попытаюсь прикрутить. Работает?
Захожу в горсуд, протягиваю приставу удостоверение, называю зал.
- Вы к административно задержанным? - спрашивает пристав.
С такого вопроса часто начинаются истории о том, как адвокатов не пускают в суды, поэтому я сразу настораживаюсь. Хотя в городской на моей памяти пускали всегда.
- Да, - говорю, - к ним.
- Пусть у вас всё получится, - отвечает пристав.
И как будто даже улыбается там под маской. Или мне показалось.
- Вы к административно задержанным? - спрашивает пристав.
С такого вопроса часто начинаются истории о том, как адвокатов не пускают в суды, поэтому я сразу настораживаюсь. Хотя в городской на моей памяти пускали всегда.
- Да, - говорю, - к ним.
- Пусть у вас всё получится, - отвечает пристав.
И как будто даже улыбается там под маской. Или мне показалось.
Прекрасного коллегу, моего бывшего студента (горжусь!), а теперь уже и доверителя @kaluginlaw затащили в отдел полиции в наручниках и держали там, угрожая возбудить уголовное дело.
За что, спросите вы? За то, что приехал к своей подзащитной, столкнулся с недопуском в отдел и решил зафиксировать это на видео.
По мнению одного полицейского начальника, нельзя:
- защищать человека, задержанного на митинге ("изменника родины")
- приезжать в отдел полиции в ночное время и мешать начальнику спать
- снимать на видео полицейских
- снимать на видео сам отдел снаружи, находясь на улице
Универсальный ответ у нашего бравого полицейского один - угрозы уголовкой. Слепить на коленке дело о насилии над сотрудником им не сложно, как все знают.
Полагаю, что многим таким начальникам было бы легче, если бы адвокаты просто не существовали. Во всяком случае до тех пор, пока защитник не понадобится им самим.
А он понадобится, потому что просто так мы этого не оставим.
За что, спросите вы? За то, что приехал к своей подзащитной, столкнулся с недопуском в отдел и решил зафиксировать это на видео.
По мнению одного полицейского начальника, нельзя:
- защищать человека, задержанного на митинге ("изменника родины")
- приезжать в отдел полиции в ночное время и мешать начальнику спать
- снимать на видео полицейских
- снимать на видео сам отдел снаружи, находясь на улице
Универсальный ответ у нашего бравого полицейского один - угрозы уголовкой. Слепить на коленке дело о насилии над сотрудником им не сложно, как все знают.
Полагаю, что многим таким начальникам было бы легче, если бы адвокаты просто не существовали. Во всяком случае до тех пор, пока защитник не понадобится им самим.
А он понадобится, потому что просто так мы этого не оставим.
(хотела сделать заметку на полях, но поля в соцсетях бескрайние, и заметка сильно разрослась)
Рубрика "мне только спросить" в последние недели выглядит так:
- У меня на аватарке был голубь мира, меня оштрафуют?
- У меня родственники во Львове, мне можно с ними созваниваться?
- Я могу общаться в соцсетях с иностранцами, меня за это не посадят?
- До 24 февраля я получал деньги от украинских клиентов, что мне за это будет?
- Я назвала спецоперацию войной в сторис в инстаграме, меня могут за это привлечь?
Ответы на такие вопросы с каждым днём все длиннее, и снабжены куда большим количеством "но" и "если", чем поначалу. А в глазах вопрошающих все больше страха сказать или написать что-то лишнее.
По следам этих разговоров мне вдруг вспомнился один момент из детства, который я почему-то очень ярко запомнила, но подойду я к нему издалека.
...
Мое дошкольное детство выпало на богатые событиями времена. Перестройка, августовский путч, танки в Москве, горящий Белый дом, дефицит, девальвация, кризис за кризисом.
Не следить за событиями в стране тогда было невозможно, даже если тебе пять лет. Но я не просто следила, а делала это с удовольствием и азартом. "600 секунд" были куда интереснее, чем "Спокойной ночи, малыши", и я не помню, чтобы кто-то из взрослых реагировал на просьбу Невзорова убрать детей от экранов.
А ещё на каких-то взрослых посиделках я могла встать на табуретку и ругать Хасбулатова. Или Руцкого. Кого показывали по чёрно-белому старому телевизору, того и ругала.
Взрослые дяди и тети покатывались со смеху, аплодировали и опрокидывали рюмочку.
Одновременно с постижением общественно-политических реалий я, конечно, узнавала о мире и какие-то простые вещи. Где находится Африка, почему идёт дождь, какие есть стороны света и как их определять, если рядом нет ёлок и мха.
Так вот именно про стороны света и есть то воспоминание, которое я там выше анонсировала.
Не знаю, в каком году это было , но наверняка не позже, чем в девяносто первом. Узнав, что в мире есть четыре стороны, я пришла в невероятный восторг. Пришла на кухню к взрослым и сказала: "Мне нравится юг, тете Лиде нравится север, дяде Володе нравится восток, а тете Вале нравится запад!".
Повисла пауза. Почему-то никто не оценил, что я запомнила все стороны света.
Кто-то из взрослых (не помню, кто - да и неважно) отвёл меня в коридор и сказал: Настя, никогда так не говори. Нельзя говорить, что кому-то нравится запад.
Тогда я не поняла, почему нельзя. Да и вряд ли можно было догадаться, когда тебе четыре года, максимум пять. На юге пальмы, на севере белые медведи, на востоке солнце встаёт, а на западе садится - это все, что мне тогда стоило знать.
...
Лет через десять я вспомнила этот случай и поняла, в какой атмосфере сидели на кухне взрослые в далёком девяносто первом. Как они боялись, потому что было непонятно, что дальше. Непонятно, кто может услышать детскую болтовню и истолковать ее неправильно. Может быть, уже даже и не имело смысла бояться, но они боялись по привычке. А может, тете Вале действительно нравился запад?
Хорошо, подумала я тогда, что теперь не страшно сказать неправильные слова, и уже не надо гадать, кто тебя услышал, и ждать, кто придет за тобой, и думать, чем все это кончится.
Рубрика "мне только спросить" в последние недели выглядит так:
- У меня на аватарке был голубь мира, меня оштрафуют?
- У меня родственники во Львове, мне можно с ними созваниваться?
- Я могу общаться в соцсетях с иностранцами, меня за это не посадят?
- До 24 февраля я получал деньги от украинских клиентов, что мне за это будет?
- Я назвала спецоперацию войной в сторис в инстаграме, меня могут за это привлечь?
Ответы на такие вопросы с каждым днём все длиннее, и снабжены куда большим количеством "но" и "если", чем поначалу. А в глазах вопрошающих все больше страха сказать или написать что-то лишнее.
По следам этих разговоров мне вдруг вспомнился один момент из детства, который я почему-то очень ярко запомнила, но подойду я к нему издалека.
...
Мое дошкольное детство выпало на богатые событиями времена. Перестройка, августовский путч, танки в Москве, горящий Белый дом, дефицит, девальвация, кризис за кризисом.
Не следить за событиями в стране тогда было невозможно, даже если тебе пять лет. Но я не просто следила, а делала это с удовольствием и азартом. "600 секунд" были куда интереснее, чем "Спокойной ночи, малыши", и я не помню, чтобы кто-то из взрослых реагировал на просьбу Невзорова убрать детей от экранов.
А ещё на каких-то взрослых посиделках я могла встать на табуретку и ругать Хасбулатова. Или Руцкого. Кого показывали по чёрно-белому старому телевизору, того и ругала.
Взрослые дяди и тети покатывались со смеху, аплодировали и опрокидывали рюмочку.
Одновременно с постижением общественно-политических реалий я, конечно, узнавала о мире и какие-то простые вещи. Где находится Африка, почему идёт дождь, какие есть стороны света и как их определять, если рядом нет ёлок и мха.
Так вот именно про стороны света и есть то воспоминание, которое я там выше анонсировала.
Не знаю, в каком году это было , но наверняка не позже, чем в девяносто первом. Узнав, что в мире есть четыре стороны, я пришла в невероятный восторг. Пришла на кухню к взрослым и сказала: "Мне нравится юг, тете Лиде нравится север, дяде Володе нравится восток, а тете Вале нравится запад!".
Повисла пауза. Почему-то никто не оценил, что я запомнила все стороны света.
Кто-то из взрослых (не помню, кто - да и неважно) отвёл меня в коридор и сказал: Настя, никогда так не говори. Нельзя говорить, что кому-то нравится запад.
Тогда я не поняла, почему нельзя. Да и вряд ли можно было догадаться, когда тебе четыре года, максимум пять. На юге пальмы, на севере белые медведи, на востоке солнце встаёт, а на западе садится - это все, что мне тогда стоило знать.
...
Лет через десять я вспомнила этот случай и поняла, в какой атмосфере сидели на кухне взрослые в далёком девяносто первом. Как они боялись, потому что было непонятно, что дальше. Непонятно, кто может услышать детскую болтовню и истолковать ее неправильно. Может быть, уже даже и не имело смысла бояться, но они боялись по привычке. А может, тете Вале действительно нравился запад?
Хорошо, подумала я тогда, что теперь не страшно сказать неправильные слова, и уже не надо гадать, кто тебя услышал, и ждать, кто придет за тобой, и думать, чем все это кончится.
Дефицит у нас не только с офисной бумагой, но и со следственными кабинетами в "Крестах".
Когда случайно залипаешь в суде надолго, и уже теряешь всякую надежду попасть в следственный изолятор по записи на сегодня, плавно проходишь стадии гнева, отчаяния, торга (а вдруг успею?), на стадии смирения пытаешься записаться на другую дату...
А календарь выглядит так. И никакой "живой" очереди.
Теперь вот все этапы принятия неизбежного заново проходить.
Когда случайно залипаешь в суде надолго, и уже теряешь всякую надежду попасть в следственный изолятор по записи на сегодня, плавно проходишь стадии гнева, отчаяния, торга (а вдруг успею?), на стадии смирения пытаешься записаться на другую дату...
А календарь выглядит так. И никакой "живой" очереди.
Теперь вот все этапы принятия неизбежного заново проходить.
Кто спрашивал про жалобы в ЕСПЧ - старые и новые - вот ответ.
К слову, не исключено, что РФ будет вести себя с Советом Европы, как моя кошка с дверью в ванную (в диапазоне от "выпусти меня срочно прямо сейчас мрраааау" до "я буду лежать на пороге, и не смей через меня перешагивать").
А мир сейчас меняется очень и очень быстро. И как он будет выглядеть 16 сентября, никто не знает.
К слову, не исключено, что РФ будет вести себя с Советом Европы, как моя кошка с дверью в ванную (в диапазоне от "выпусти меня срочно прямо сейчас мрраааау" до "я буду лежать на пороге, и не смей через меня перешагивать").
А мир сейчас меняется очень и очень быстро. И как он будет выглядеть 16 сентября, никто не знает.
Forwarded from Павел Чиков 🕊
Итак, теперь официально. Европейский Суд возобновляет рассмотрение жалоб против России
Европейский Суд по правам человека, наконец, опубликовал резолюцию, в которой уточняет последствия исключения России из Совета Европы.
Суд уточняет, что Россия перестает быть участником Европейской Конвенции о правах человека 16 сентября 2022 года — через полгода после решения Комитета министров об исключении.
Это значит, что можно будет пожаловаться на нарушения Конвенции, если факты имели место до 16 сентября 2022 года, даже если средства правовой защиты будут исчерпаны позже.
Заморозка рассмотрения российских жалоб отменяется немедленно.
Европейский Суд по правам человека, наконец, опубликовал резолюцию, в которой уточняет последствия исключения России из Совета Европы.
Суд уточняет, что Россия перестает быть участником Европейской Конвенции о правах человека 16 сентября 2022 года — через полгода после решения Комитета министров об исключении.
Это значит, что можно будет пожаловаться на нарушения Конвенции, если факты имели место до 16 сентября 2022 года, даже если средства правовой защиты будут исчерпаны позже.
Заморозка рассмотрения российских жалоб отменяется немедленно.
Снова про митинги, антивоенный протест и сопутствующую адвокатскую работу. И снова, конечно, про людей.
Меня тут пытался не пускать в отдел полиции один дежурный (по имени, например, Денис). Я ему — удостоверение, ордер, вежливое слово, а он упёрся и не жмёт на свою волшебную кнопку, открывающую все двери. Доверитель — по ту сторону, растерянный. Я по эту — умеренно злая. Между нами (кроме двери) — Денис. Он тут главный герой, и вот почему.
Пока я мельтешила под видеокамерами у дежурной части, писала жалобы, звонила по десятку телефонов и вообще делала всё то, что делает адвокат, которого по неизвестным науке причинам не пускают в отдел, у дежурного тоже кипела обычная работа.
Пришли девушки: у одной украли телефон. Пишут заявление. Дежурный звонит на этаж выше, в уголовный розыск. Показывает, где что писать. Кажется, Денис даже доброжелателен.
Вот пришла иностранка, у которой угнали машину. Она уже писала заявление раньше, а теперь пришла узнать, нашли машину или нет. По-русски женщина говорит плохо, поэтому дежурный объясняет ей всё медленно, членораздельно. Пытается преодолеть языковой барьер, используя синонимы.
Вот юноша, которого на прошлой неделе избили на улице. Просит бланк заявления. Денис расспрашивает его про больницу, травмы. Рассказывает, что больница должна была направить в полицию телефонограмму. Куда-то звонит, уточняет — точно, да, направили в прошлую пятницу. Юноша спрашивает, можно ли написать заявление. Полицейский протягивает ему бланк и объясняет, что "КУСПы соединят". Потом, естественно, приходится на пальцах объяснять, что такое КУСП.
Пятнадцать минут жизни обычного полицейского. Заявления, объяснения, разговоры по телефону и живьём, что-то мимоходом спрашивают коллеги.
У обычного полицейского открытая улыбка и очень светлые голубые глаза. Он вряд ли старше меня, худой, с какой-то симпатичной живостью в движениях. Денис как будто бы на своем месте в аквариуме дежурной части. Он знает, что делает, и видит в этом смысл. Украденные телефоны и угнанные машины сами себя не найдут, верно?
И только увидев меня, он меняется в лице.
— Нет, адвокат, я вас не пущу, звоните хоть Колокольцеву, хоть в ООН. Вон там стол, идите пишите свои бессмысленные заявления, их мне же и спустят потом. Я тут с 9 утра, а этот ваш вышел с плакатиком, вот зачем? Сначала за Навального топят, теперь с плакатами. Вы зачем вообще здесь? Отойдите, у меня людей тут и без вас много.
Что с тобой, Денис? — думаю я про него на "ты". — В том ли дело, что тебе так не нравится мой подзащитный ("этот с плакатиком")? В том ли, что он сделал или сказал? Или в том, что среди потерянных паспортов и украденных телефонов тебе комфортно, а с "плакатиком" непривычно и непонятно? Или ты не видишь смысла в том, чтобы задерживать за плакат? Или, наоборот, с плакатами — враги, которых надо сразу расстрелять? Или задержанный ни при чём, а вот в моем появлении ты не видишь смысла, и закипаешь, потому что сейчас есть другая работа, действительно важная?
Хорошо, что было такое столпотворение у окошка в этом отделе полиции. Из-за этого в итоге дежурному оказалось легче пропустить меня в отдел, чем поминутно отвлекаться на очередную перепалку с адвокатом. Поэтому всё закончилось не только хорошо, но и быстро. Мой подзащитный жив, здоров, а теперь ещё и свободен. И я довольна, хотя устала и, честно говоря, больше всего на свете хочу спать.
А как ты, Денис?
Меня тут пытался не пускать в отдел полиции один дежурный (по имени, например, Денис). Я ему — удостоверение, ордер, вежливое слово, а он упёрся и не жмёт на свою волшебную кнопку, открывающую все двери. Доверитель — по ту сторону, растерянный. Я по эту — умеренно злая. Между нами (кроме двери) — Денис. Он тут главный герой, и вот почему.
Пока я мельтешила под видеокамерами у дежурной части, писала жалобы, звонила по десятку телефонов и вообще делала всё то, что делает адвокат, которого по неизвестным науке причинам не пускают в отдел, у дежурного тоже кипела обычная работа.
Пришли девушки: у одной украли телефон. Пишут заявление. Дежурный звонит на этаж выше, в уголовный розыск. Показывает, где что писать. Кажется, Денис даже доброжелателен.
Вот пришла иностранка, у которой угнали машину. Она уже писала заявление раньше, а теперь пришла узнать, нашли машину или нет. По-русски женщина говорит плохо, поэтому дежурный объясняет ей всё медленно, членораздельно. Пытается преодолеть языковой барьер, используя синонимы.
Вот юноша, которого на прошлой неделе избили на улице. Просит бланк заявления. Денис расспрашивает его про больницу, травмы. Рассказывает, что больница должна была направить в полицию телефонограмму. Куда-то звонит, уточняет — точно, да, направили в прошлую пятницу. Юноша спрашивает, можно ли написать заявление. Полицейский протягивает ему бланк и объясняет, что "КУСПы соединят". Потом, естественно, приходится на пальцах объяснять, что такое КУСП.
Пятнадцать минут жизни обычного полицейского. Заявления, объяснения, разговоры по телефону и живьём, что-то мимоходом спрашивают коллеги.
У обычного полицейского открытая улыбка и очень светлые голубые глаза. Он вряд ли старше меня, худой, с какой-то симпатичной живостью в движениях. Денис как будто бы на своем месте в аквариуме дежурной части. Он знает, что делает, и видит в этом смысл. Украденные телефоны и угнанные машины сами себя не найдут, верно?
И только увидев меня, он меняется в лице.
— Нет, адвокат, я вас не пущу, звоните хоть Колокольцеву, хоть в ООН. Вон там стол, идите пишите свои бессмысленные заявления, их мне же и спустят потом. Я тут с 9 утра, а этот ваш вышел с плакатиком, вот зачем? Сначала за Навального топят, теперь с плакатами. Вы зачем вообще здесь? Отойдите, у меня людей тут и без вас много.
Что с тобой, Денис? — думаю я про него на "ты". — В том ли дело, что тебе так не нравится мой подзащитный ("этот с плакатиком")? В том ли, что он сделал или сказал? Или в том, что среди потерянных паспортов и украденных телефонов тебе комфортно, а с "плакатиком" непривычно и непонятно? Или ты не видишь смысла в том, чтобы задерживать за плакат? Или, наоборот, с плакатами — враги, которых надо сразу расстрелять? Или задержанный ни при чём, а вот в моем появлении ты не видишь смысла, и закипаешь, потому что сейчас есть другая работа, действительно важная?
Хорошо, что было такое столпотворение у окошка в этом отделе полиции. Из-за этого в итоге дежурному оказалось легче пропустить меня в отдел, чем поминутно отвлекаться на очередную перепалку с адвокатом. Поэтому всё закончилось не только хорошо, но и быстро. Мой подзащитный жив, здоров, а теперь ещё и свободен. И я довольна, хотя устала и, честно говоря, больше всего на свете хочу спать.
А как ты, Денис?
#неадвокатское
Осенью и зимой я много ездила по ветеринарным клиникам, долго сидела в очередях. Когда у тебя старая больная собака, не один вечер или выходной приходится так провести.
И если вдруг вам начало казаться, что в этом мире слишком мало любви (безусловной, сильной, как в книжках) - то вот там, в ветклиниках, её в избытке.
Одна женщина держит на руках жалобно кричащую кошку и успокаивает её, хотя у самой слезы на глазах.
Другая девушка держит ладонь на широком лбу своего мопса и что-то ему тихо говорит. Ладонь дрожит, но её голос - нет.
В процедурном кабинете на полу лежит огромный пёс - на лапе катетер, капельница. Хозяин пса тоже лежит на полу рядом и молча обнимает зверя. Им, наверное, и не нужно говорить друг с другом вслух.
Люди обнимают своих животных. Люди обнимают друг друга. Люди внимательно слушают, что говорит врач. Люди любят. Люди не бросают своих: здесь - по-настоящему.
А сегодня я вышла гулять с собакой и заскочила в пекарню, чтобы выпить кофе и немного согреться. К нам подсела девушка, совершенно незнакомая. Стала рассказывать о своей овчарке, Софе. Как они играли, как гуляли, как собака любила детей. Как с Софой было не страшно ходить даже в 3 часа ночи, хотя команды "фас" она и не знала. Вчера, 25 марта, Софе исполнилось бы десять лет, если бы она была ещё жива. Но она прожила только девять.
Девушка гладит мою собаку и продолжает вспоминать свою, которой больше нет.
Я не знаю, что моя случайная знакомая думает про политику, экономику, санкции, войны и Совет Европы. Я не знаю, любит ли она кого-нибудь так, как Софу. Но я знаю, что она может так любить, и это важно знать и помнить сегодня.
Возможно, планета ещё не сошла с орбиты и не улетела в тартарары вопреки всем законам физики, потому что какой-то парень обнимает своего терьера и говорит ему, что всё будет хорошо.
Возможно, всё действительно будет хорошо. Мы же не можем врать своим?
Осенью и зимой я много ездила по ветеринарным клиникам, долго сидела в очередях. Когда у тебя старая больная собака, не один вечер или выходной приходится так провести.
И если вдруг вам начало казаться, что в этом мире слишком мало любви (безусловной, сильной, как в книжках) - то вот там, в ветклиниках, её в избытке.
Одна женщина держит на руках жалобно кричащую кошку и успокаивает её, хотя у самой слезы на глазах.
Другая девушка держит ладонь на широком лбу своего мопса и что-то ему тихо говорит. Ладонь дрожит, но её голос - нет.
В процедурном кабинете на полу лежит огромный пёс - на лапе катетер, капельница. Хозяин пса тоже лежит на полу рядом и молча обнимает зверя. Им, наверное, и не нужно говорить друг с другом вслух.
Люди обнимают своих животных. Люди обнимают друг друга. Люди внимательно слушают, что говорит врач. Люди любят. Люди не бросают своих: здесь - по-настоящему.
А сегодня я вышла гулять с собакой и заскочила в пекарню, чтобы выпить кофе и немного согреться. К нам подсела девушка, совершенно незнакомая. Стала рассказывать о своей овчарке, Софе. Как они играли, как гуляли, как собака любила детей. Как с Софой было не страшно ходить даже в 3 часа ночи, хотя команды "фас" она и не знала. Вчера, 25 марта, Софе исполнилось бы десять лет, если бы она была ещё жива. Но она прожила только девять.
Девушка гладит мою собаку и продолжает вспоминать свою, которой больше нет.
Я не знаю, что моя случайная знакомая думает про политику, экономику, санкции, войны и Совет Европы. Я не знаю, любит ли она кого-нибудь так, как Софу. Но я знаю, что она может так любить, и это важно знать и помнить сегодня.
Возможно, планета ещё не сошла с орбиты и не улетела в тартарары вопреки всем законам физики, потому что какой-то парень обнимает своего терьера и говорит ему, что всё будет хорошо.
Возможно, всё действительно будет хорошо. Мы же не можем врать своим?
Это пишет мне человек, которого ночь продержали в отделе полиции, без возможности нормально поспать, а утром отвезли в суд, формально "освободив" в 9 утра (и срок задержания как будто бы не шел, только вот уйти из суда было нельзя). Потом судья пыталась издеваться над этим человеком, выуживать признание вины, отпускать остроумные замечания о внешнем виде и даже о месте рождения ("может быть, у вас в Н-ске в таком виде и ходят по городу, но не в Петербурге").
Вызывая огонь судейской ненависти на себя, я понимала, что арест отбывать не мне. И когда человека ожидаемо арестовали и отправили в далекий ИВС в Ленинградской области, куда даже передачку везти - четыре часа в один конец, я понимала, что как минимум часть этого ареста - моя. Может быть, если бы я промолчала, что-то было иначе?
Теперь человек мне пишет такие слова. И я удивлена, и восхищена, и воодушевлена, и раздосадована, и зла.
С одной стороны, я адвокат, а не therapy dog. Моя функция в другом, все мои университеты, аспирантуры и недописанные кандидатские были не для этого.
С другой - когда рядом есть хоть кто-то, кто за тебя, становится как-то легче. Каждому из нас сейчас не помешает ощущение, что мы не одни. Если для этого нужно пригласить адвоката - что ж, почему нет.
Вызывая огонь судейской ненависти на себя, я понимала, что арест отбывать не мне. И когда человека ожидаемо арестовали и отправили в далекий ИВС в Ленинградской области, куда даже передачку везти - четыре часа в один конец, я понимала, что как минимум часть этого ареста - моя. Может быть, если бы я промолчала, что-то было иначе?
Теперь человек мне пишет такие слова. И я удивлена, и восхищена, и воодушевлена, и раздосадована, и зла.
С одной стороны, я адвокат, а не therapy dog. Моя функция в другом, все мои университеты, аспирантуры и недописанные кандидатские были не для этого.
С другой - когда рядом есть хоть кто-то, кто за тебя, становится как-то легче. Каждому из нас сейчас не помешает ощущение, что мы не одни. Если для этого нужно пригласить адвоката - что ж, почему нет.
Когда приезжаешь к своим подзащитным в СИЗО, всегда говоришь с ними не только о юридическом (какие ходатайства заявить, что приобщить, кому из свидетелей какие вопросы задать), но и о простых бытовых вещах. О том, что там в мире происходит. А они нам рассказывают о жизни за решеткой. Иногда - с неподдельным, практически исследовательским интересом.
Вчера была у одного из своих доверителей в "Крестах". Решила записать кое-что из того, что он мне рассказал.
...
Я очень давно хотел прочитать "Воскресение" Толстого, но все руки не доходили. А тут меня заводят в камеру, смотрю - книга лежит. Такое вот совпадение.
Теперь читаю и удивляюсь, что это все про нас, что ничего не изменилось. Тюрьма, каторга, уголовные и политические заключённые. Вся система та же. Странно, что эту книгу в СИЗО не запретили.
Толстой в каждом герое видит что-то человеческое. Я тоже стараюсь.
Столько разных людей вокруг. Мне комфортней с теми, кто здесь за мошенничество - люди умные и чаще всего интеллигентные.
Но и те, кто тут за наркотики, а это каждый второй, тоже умные на самом деле. Я не про политику, новости, историю - я про бытовое что-то, житейское. Они знают, как себя вести, как тут жить. Помогают, подсказывают. Мне с ними не страшно.
Некоторые уже привыкли к СИЗО и колониям, за двадцать лет хорошо если четыре года провели на воле. Кажется, тюрьма никого не исправляет - все сюда возвращаются, даже если обещают завязать. Они просто люди, они живут так, как им легче.
А другой парень пытался вены себе порезать. Причем по-настоящему - вдоль. Не мог смириться, что ему могут дать пожизненное. Но жив - спасли. Хорошо, что спасли, я очень переживал за него.
Следователи, конвой, сотрудники изолятора - они тоже просто люди. А мы, заключённые, для них просто работа. Надо нас отвезти туда, вывести сюда - они делают. Они, может, в нас не всегда людей видят. А я в них стараюсь разглядеть. Пока получается.
Думаю выйти отсюда, немного отдохнуть и тоже что-то написать, даже заметки стал делать. Только вот суда дождусь сначала.
...
Толстого я, честно говоря, не люблю. Но если один мальчишка умудряется, сидя в "Крестах" по нелепому обвинению, увидеть в людях людей сквозь этот роман - тогда претензии к вам, Лев Николаевич, снимаются.
Вчера была у одного из своих доверителей в "Крестах". Решила записать кое-что из того, что он мне рассказал.
...
Я очень давно хотел прочитать "Воскресение" Толстого, но все руки не доходили. А тут меня заводят в камеру, смотрю - книга лежит. Такое вот совпадение.
Теперь читаю и удивляюсь, что это все про нас, что ничего не изменилось. Тюрьма, каторга, уголовные и политические заключённые. Вся система та же. Странно, что эту книгу в СИЗО не запретили.
Толстой в каждом герое видит что-то человеческое. Я тоже стараюсь.
Столько разных людей вокруг. Мне комфортней с теми, кто здесь за мошенничество - люди умные и чаще всего интеллигентные.
Но и те, кто тут за наркотики, а это каждый второй, тоже умные на самом деле. Я не про политику, новости, историю - я про бытовое что-то, житейское. Они знают, как себя вести, как тут жить. Помогают, подсказывают. Мне с ними не страшно.
Некоторые уже привыкли к СИЗО и колониям, за двадцать лет хорошо если четыре года провели на воле. Кажется, тюрьма никого не исправляет - все сюда возвращаются, даже если обещают завязать. Они просто люди, они живут так, как им легче.
А другой парень пытался вены себе порезать. Причем по-настоящему - вдоль. Не мог смириться, что ему могут дать пожизненное. Но жив - спасли. Хорошо, что спасли, я очень переживал за него.
Следователи, конвой, сотрудники изолятора - они тоже просто люди. А мы, заключённые, для них просто работа. Надо нас отвезти туда, вывести сюда - они делают. Они, может, в нас не всегда людей видят. А я в них стараюсь разглядеть. Пока получается.
Думаю выйти отсюда, немного отдохнуть и тоже что-то написать, даже заметки стал делать. Только вот суда дождусь сначала.
...
Толстого я, честно говоря, не люблю. Но если один мальчишка умудряется, сидя в "Крестах" по нелепому обвинению, увидеть в людях людей сквозь этот роман - тогда претензии к вам, Лев Николаевич, снимаются.
- Однако, мистер Дент, маршрут был выставлен для всеобщего ознакомления в местном бюро планирования и висел там девять месяцев.
- Ага, как только я узнал, то сразу же помчался прямо в бюро. Это было вчера в полдень. Вы ведь не особенно утруждали себя предупреждениями? Я имею в виду: никому ни слова, ни одной душе, правда?
- Но маршрут был обнародован для...
- Обнародован? В конце концов мне пришлось спуститься в подвал, чтобы отыскать его!
- Верно, там у нас находится отдел информации.
- С фонариком!
- Наверное, света не было.
- И ступенек тоже!
- Но послушайте, вы ведь нашли план!
- Да, - сказал Артур, - нашел. На дне запертого шкафа в заколоченном туалете. А на двери табличка висела: "Осторожно, леопард!"
...
Цитата из "Автостопом по галактике" тут не просто так, а потому, что я искала один важный документ на сайте родной адвокатской палаты. И поскольку документ был важный, то и спрятан он был очень надёжно.
- Ага, как только я узнал, то сразу же помчался прямо в бюро. Это было вчера в полдень. Вы ведь не особенно утруждали себя предупреждениями? Я имею в виду: никому ни слова, ни одной душе, правда?
- Но маршрут был обнародован для...
- Обнародован? В конце концов мне пришлось спуститься в подвал, чтобы отыскать его!
- Верно, там у нас находится отдел информации.
- С фонариком!
- Наверное, света не было.
- И ступенек тоже!
- Но послушайте, вы ведь нашли план!
- Да, - сказал Артур, - нашел. На дне запертого шкафа в заколоченном туалете. А на двери табличка висела: "Осторожно, леопард!"
...
Цитата из "Автостопом по галактике" тут не просто так, а потому, что я искала один важный документ на сайте родной адвокатской палаты. И поскольку документ был важный, то и спрятан он был очень надёжно.