К разговору о концепте культурной травмы. Напомню, по Джеффри Александеру и ко, культурная травма - социальный конструкт, то, как реальная трагедия фигурирует в коллективной и культурной памяти сообществ. И часто масштаб трагедии и соответствующего культурного феномена не совпадают. Холокост стал культурной травмой для значительной части мира, а "ГУЛАГ" нет. Хиросима-Нагасаки была не самой масштабной по числу жертв бомбардировкой Японии американцами, но культурной травмой стала именно она. И так далее - и теория культурной травмы хорошо объясняет, почему это так и как это работает (и отчасти, что с этим делать).

Но бывают и трагедии совсем "невидимые". Интересно, кто из читающих это сейчас знает про массовые убийства в Индонезии в 1965-166 годах.

Давайте проведем опрос - те, кто слышал об этой истории, поставьте, пожалуйста 🔥, а те, кто нет 👎.

Число жертв там от 0,5 до 1,2 миллионов человек. Очень понятно, почему эта история невидимая: молчать о ней были заинтересованы примерно все - как в Индонезии (при Сухарто понятное дело, но и после него тоже), так и на Западе (насилие было направленно против коммунистов и в условиях Холодной войны США, Британия, Австралия если не прямо поддерживали происходящее, то во всяком случае не осуждали). Вот и результат. Про это есть два документальных фильма Джошуа Оппенхаймера "Акт убийства" (The Act of Killing, 2012) и "Взгляд тишины" (The Look of Silence, 2014) и художественный «Год опасной жизни» (The Year of Living Dangerously, 1982) с Мелом Гибсоном и Сигурни Уивер, несколько не очень известных книжек и в общем все.

В Коммерсанте 1 сентября вышла поразительно интересная статья Ольги Федяниной про нецецкую культуру при нацизме. Очень-очень увлекательно и важно.

И это кстати к разговору про подцензурность Ъ, которую сейчас активно обсуждают в связи с интервью Бутрина.

"Мы знаем много произведений искусства, созданных в эмиграции,— и почти не знаем тех, что возникли внутри страны. Между тем все 12 лет Третьего рейха, включая годы войны, были годами активного культурного производства...

«В темноте живут вот эти, // На свету живут вон те, // Нам и видно тех, кто в свете, // А не тех, кто в темноте»,— написал Брехт (и конгениально перевел Григорий Дашевский). «В темноте», невидимыми и как бы не существующими в Третьем рейхе, оказались люди, уклонившиеся от прожекторного света государственной политики и идеологии, не исполнившие в этой исторической драме никакой роли — ни жертвы, ни союзника режима.

Это были люди, отказавшиеся от профессии и выбравшие затворническую, незаметную жизнь — как, условно говоря, Рассказчик в манновском «Докторе Фаустусе».

Кто-то поступил так из ненависти и протеста — но совсем не все. Кем-то руководила трусость, кем-то аллергия на бесцеремонность вторжения политического пространства в частное, кем-то безразличие, кем-то смутный инстинкт. Чиновники, которые ушли на пенсию раньше запланированного срока, аспиранты, оставившие в столе недописанную диссертацию, а сами оставшиеся приват-доцентами, университетские преподаватели, уехавшие в деревню работать в школе, политические и художественные обозреватели, переквалифицировавшиеся в рекламных агентов,— число их никем не считано, никакому подсчету не поддается и имен их мы практически не знаем.

Лишь гораздо позже стало известно, что некоторые из ушедших на дно вели подробные дневники и стали выдающимися хроникерами эпохи...

У Хайнца Хилперта был огромный опыт театрального руководства в Веймарской республике, а в Третьем рейхе он возглавлял целых два театра, Немецкий театр в Берлине и венский Театр в Йозефштадте. Главным ингредиентом в рецепте выживания Хилперта была классика. За десять лет он не допустил на свои сцены ни одной постановки современной пьесы — в частности, ни одной пьесы какого-либо современного нацистского литератора. Его баррикада состояла из Шекспира, Шиллера, Клейста.

За полную и гарантированную отстраненность от актуального за окном — а также потому, что Геббельс понимал, что идеологически более близкие режиму кандидаты просто развалят оба театра, ему позволяли сохранять в штате отдельных сотрудников с сомнительными или просто отсутствовавшими свидетельствами об арийском происхождении. Ради некоторых постановок Хилперту даже удавалось вытащить одного-двух актеров из лагеря. («Два концлагеря на каникулах» - Геббельс о венской и берлинской труппах Хилперта)...

...отношения художника и власти в Третьем рейхе были по большей части отношениями взаимной тактической беспринципности...

Для искусства Германии, для ее культурной «среды», разделение на уехавших и оставшихся стало своего рода феноменологическим порогом. Километры полотен, ежегодно выставлявшихся на Выставке немецкого искусства, были заняты декоративными пейзажами и руинами, крепко сделанными портретами рабочих и вождей, жанровыми сценами из сельской и городской жизни..."

Не буду цитировать концовку, почитайте.

https://www.kommersant.ru/doc/6186546

К разговору о беженцах и мигрантах, кто заинтересован в помощи им кому нужна адаптация этих понаехавших.

"Дневник Анны Франк" - помимо международного его значения, памятник нидерландской литературы, одно из наиболее известных ее произведений, неотъемлемая часть национального канона. На минуточку, он написан понаехавшей девочкой, которая к моменту его написания учила язык 7 лет (они сбежали из Германии в конце 34-го, дневник она начала вести летом 42-го).

Для немецкоговорящих. Поговорил с Judith Leister, корреспонденткой радиостанции Deutschlandfunk, про РПЦ и памяти о советском терроре в России, новомучениках и царской семье, связке церковь-государство, шевкуновской модели примирения с прошлым, симфонии, царебожии, "русском мире", храме вооруженных сил, z-православии, поддержке и оппозиции войне в РПЦ. И все это за 10 минут! (В названии трека Ватикан, но там внутри два материала, мой первый.)

https://www.deutschlandfunk.de/konterrevolution-vor-40-jahren-wie-der-vatikan-befreiungstheologen-massregelte-dlf-e87a6166-100.html

В июле со мной связалась "Редакция" Алексея Пивоварова с просьбой о большом интервью для готовящегося выпуска про ЮАР, борьбу с апартеидом и его последствия. Меня впечатлила основательность подхода: мне заранее прислали почти три десятка вопросов, причем вопросы обнаруживали хорошую подготовленность и понимание темы, договорились с оператором с хорошей техникой, в общем все очень серьезно. Интервью длилось час.

И вот вчера выпуск наконец вышел. Он большой и основательный - и по хронометражу (2,5 часа), и по содержанию. "Редакция" поехала в ЮАР и поговорила с большим количеством людей - внучкой Манделы, членом парламента в 80-90-х и одним из ключевых участников переговоров о демонтаже апартеида Рольфом Мейером, правозащитницей и членом Комиссии Ясмин Соокой, и так далее и так далее. Перспектива очень широкая - не только собственно отмена апартеида, но и все последующее, коррупция и невозможность выбиться из старой колеи. Здорово, что среди всеобщей гонки за быстрым контентом (при участии самой "Редакции" в том числе), Пивоваров и ко продолжают делать старые добрые многотрудные и основательные фильмы.

От часа интервью со мной в фильме осталось секунд 30, обидно, но кажется, мои ответы на вопросы и собственно нарратив из книжки во многом определили выбор угла зрения, многие сюжеты и темы (акценты в разговоре о Комиссии, чемпионат по регби 1995 года, параллели между Манделой и Навальным итд итд).

"Неудобное прошлое" часто ругают за то, что там якобы слишком оптимистичный взгляд на южноафриканское "преодоление прошлого". Оптимизма там нет, но почему такое впечатление складывается - понятно. В этом фильме все куда мрачнее, но причины оптимизма кажется тоже вполне видны. Вообще хороший взвешенный взгляд. Посмотрите.

(И если хотите быть публичными интеллектуалами, учитесь хорошо говорить, а то от ваших часовых интервью будет всегда оставаться 30 секунд!)

https://www.youtube.com/watch?v=W47Vu5kabvU

Сегодня в Саду памяти Московского музея истории ГУЛАГа весь день идет книжная ярмарка. Хорошее дело и отличные книги в прекрасном месте, очень рекомендую

https://gmig.ru/events/knizhnaya-yarmarka-2023/

Читаю книгу англичанина, попавшего во время Второй мировой в плен к японцам и строившего Дорогу смерти. Известная история и кино есть с Колином Фертом. В книге есть крошечный проходной эпизод, но меня он как-то неожиданно впечатлил.

После захвата Сингапура в лагре пленных 18000 человек (в том числе 2000 в госпитале), охраны не хватает. И японцы требуют от англичан подписать обязательство не пытаться сбежать - требуют поклясться честью. Подписывают только 4 человека - остальные отказываются. Тогда японцы сначала демонстративно расстреливают нескольких офицеров, а затем переселяют все 16 тысяч ходячих в лагерь на 800 человек. Начинаются проблемы с едой, антисанитария и так далее. Никто ничего не подписывает. Тогда японцы объявляют, что переведут еще 2000 из госпиталя, что означает для больных верную смерть. И тогда старший по званию распоряжается подписать (без самодеятельности), и они подписывают. И ЯПОНЦЫ ПЕРЕВОДЯТ ИХ ОБРАТНО В НОРМАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ!

То есть насколько серьезно обе стороны, и англичане и японцы, воспринимают категорию чести, если одни до последнего отказываются давать слово, а для вторых данное слово решает проблему охраны лагеря.

UPD Отдельно впечатляет, что автор рассказывает эту историю вообще не как историю про моральный дух или что-то в этом роде (он сам скорее обываетель, хоть и офицер, армию анблюдает скорее вчуже), а как пример японских зверств. То есть ему даже в голову не приходит, что в этой истории и еще что-то есть, настолько это для его само собой разумеющаяся штука.

Крутой эпизод из жизни Йохана Хёйзинги, автора «Осени средневековья». Когда я учился в университете, у нас на филфаке у этой книги был прямо культовый статус, потому что ее издавали и редактировали одновременно Аверинцев, Михайлов и Уколова. Цитата из интервью с Сильвестровым, ее переводчиком, который не просто жив-здоров, но подготовил исправленные и дополненные издания «Осени», «Эразма» и «Культуры Нидерландов» - они вышли сейчас в издательстве «Иллюминатор» в невероятно красивых изданиях. Там и моя книжка скоро выйдет, но она не про трудное прошлое, так что про нее не в этом канале.

«А вот эпизод из жизни Йохана Хёйзинги. 1933 год. В Лейденском университете министерство иностранных дел Нидерландов проводит встречу Международного студенческого союза. Прибыли делегации из разных стран. И в руки Хёйзинги, в тот учебный год ректора Лейденского университета, попадает брошюра, подписанная фон Леерсом, главой студенческой делегации Германии. Дешевая антисемитская брошюрка, распространяющаяся о том, что евреи используют кровь христианских младенцев, в общем, обычная средневековая чушь. Хёйзинга пригласил к себе в кабинет фон Леерса, спросил его, действительно ли тот является автором этой брошюры. После положительного ответа Хёйзинга заявил: «Поскольку вы являетесь автором этих высказываний, Лейденский университет не может более оказывать вам гостеприимство, и мы не можем видеть в своих стенах вашу делегацию». Встал и добавил: «Подать руки я вам не могу». Разразился скандал, Хёйзинга вынужден был объясняться с министерством иностранных дел, в Германии он сразу стал нежелательной персоной, его книги перестали издаваться. Следствием этого поступка стало еще и то, что в 1942 году, когда Нидерланды уже были оккупированы нацистской Германией, Хёйзинга, несмотря на его всеевропейский авторитет, был отправлен в Синт-Михилсгестел, лагерь заложников, которых немцы расстреливали в качестве ответа на случаи саботажа. А ведь он мог бы совершенно не обращать внимания на эту брошюру, ну мало ли что — написал и написал. Нет, Хёйзинга не мог этого сделать. Он был необыкновенно честным и необыкновенно искренним человеком».

Кстати «Культура Нидерландов» издавалась в 41 году, уже в оккупации, и это был такой жест ободрения для соотечественников с его стороны: смотрите, какая у нас культура, выдюжим. Сейчас правда ему в основном пеняют, что колониализм не осуждал.

Я сейчас усердно начитываю все, что получается найти про взаимодействие жертв и палачей, и вдруг наткнулся на совершенно поразительную вещь. Сразу в трех важных сюжетах (про каждый есть по книжке) есть один и тот же элемент, буквально один, а сюжеты ну совсем разные.

1) 1943 год, оккупированный нацистами Львов: в военном госпитале умирающий эсэсовец просит позвать к нему еврея из находящегося поблизости концлагеря, он хочет исповедаться ему перед смертью и попросить прощения у представителя народа, перед которым он чувствует вину - и во время разговора он берет еврея за руку.
2) 1943 год, малайский концлагерь для британских военнопленных: сотрудник японской военной полиции допрашивает с пристрастием британского военнопленного, и японец-переводчик, представляющий пытающую сторону, после особенно жестокого приема (к нему применяют waterboarding, «утопление») берет его за руку, то ли чтобы проверить пульс, то ли чтобы подбодрить.
3) 1997 год, ЮАР: черная психолог, сотрудница южноафриканской Комиссии правды и примирения приходит в самую охраняемую тюрьму страны, чтобы поговорить с самым одиозным плачем времен Апартеида; в какой-то момент его захлестывают чувства, он начинает плакать и она касается его руки. (Там потом будет продолжение в стиле «Молчания ягнят» (это ее сравнение), при следующей встрече он скажет ей: «А вы знаете, что именно этой рукой я жал на курок» «You know, Pumla, it was my trigger hand you touched».)

Ну то есть круто же. Это какой мог бы быть заход для пижонского лонгрида с внутренней драматургией и всеми делами. Но мы не писатели, а исследователи, скажем мы (и солжем - «Я вас понял, - сказал Мугинштейн и солгал…»), нас не интересуют красивые заходы. Тут, мне кажется, есть нечто куда более важное.

Для героев всех трех историй это прикосновение не проходной эпизод, а ключевой этап выстраивания отношений - драматургия этого выстраивания во всех трех случаях разная, но этот элемент работает одинаково: люди, исходно находившиеся по разные стороны линии фронта, разделенные непереходимой стеной, этим жестом протыкают стену и сама возможность такой трансгресии глубоко шокирует обоих (автор третьей книжки хорошо описывает эту трансгрессию с психологической точки зрения) и превращает их из фигурок на разных сторонах игрового поля в собратьев по человечеству. А ведь просто один касается руки другого.

И тут я вдруг подумал о том, что это ведь одно из ярких свидетельств того (этих свидетельство много, на самом деле, но они обычно не так бросаются в глаза), как в принципе ограничен арсенал приемов человеческого взаимодействия. Не просто небесконечен, а прямо очень ограничен. Мы сложные очень конечно и внутренне богатые существа, но, все это наше богатство заперто в физическом теле, и ограничено психикой язык которых довольно элементарен. А значит, арсенал механизмов примирения, утишения боли и исцеления ран в общем тоже должен быть довольно элементарен и - и это для меня особенно важно и обнадеживающе - доступен описанию. Вот бы создать азбуку-словарь-хрестоматию такого языка.

21 и 22 октября Фонд Памяти, Музей истории ГУЛАГа и Ассоциация музеев памяти проводят в Москве и онлайн большую междисциплинарную конференцию Memory Forum, посвященную феномену советского государственного террора и его значению и способам говорения о нем сегодня. В другое время эта конференция была бы большим событием (и была бы, конечно, международной), хочется, чтобы и сейчас она не прошла незамеченной.

То, что сегодня (пост)советский государственный террор стал снова реальностью, а не историей, не отменяет важности обсуждения сталинских репрессий. Напротив, обсуждение сталинских репрессий, даже с ограничениями, неизбежными, когда этот разговор ведется в России, а не в уютном фейсбучике из-за границы, крайне важно для понимания происходящего сегодня (ср стойкий интерес к книжке "Неудобное прошлое" в последние полтора года). Я благодарен коллегам в России, которые не опускают руки и продолжают делать свою работу, благодарен и преклоняюсь перед ними.

Для меня это все важно и лично, потому что идея, дизайн и программа этого форума очасти результат наших с коллегами из Фонда и Музея разговоров о том, как меняются языки говорения об этом феномере и как на это реагировать - для меня необходимость поиска языка стала особенно очевидной после наших дискуссий в рамках проекта "Путь к общей истории".

Программа состоит из семи секций, на которые получилось пригласить ключевых для этих тем специалистов, я участвую в секции про языки и даже делаю там "установочный доклад" (keynote speech).

Ниже ссылка на подробную программу и регистрацию (регистрация нужна только для напоминалки, смотреть можно без регистрации), а вот расписание секций публичной части:

21 октября (суббота)

10:30 | «Языки памяти. Как говорить о советском политическом терроре сегодня»
13:15 | «Личная и семейная история советских политических репрессий: что ее формирует и чем она отличается от истории, основанной на архивных документах»
15:30 | «Места массовых захоронений жертв репрессий: зачем их исследовать и как правильно это делать?»

22 октября (воскресенье)

10:00 | «История репрессий как часть истории семьи. Как архивы и ДНК помогают узнать о судьбе репрессированных предков?»
12:15 | «Как говорить об истории репрессий с детьми и подростками?»
15:00 | «Как пространство хранит память о репрессиях?»
17:15 | «Современное искусство в поисках нового языка для разговора о репрессиях. Опыт биеннале, выставок, театра и арт-интервенций»

https://memoryfund.ru/forum

Напоминаю, что сегодня второй день Memory Forum'а, разговор очень интересный, все можно смотреть онлайн. Сегодня две секции (про семейную память и про разговор о гостерроре со школьниками) уже закончились, остались еще две про память о советском государственном терроре в городском пространстве и в современном искусстве.

https://memoryfund.ru/forum

«Медуза» взяла интервью у Алейды Ассман. И там среди важных чуваков упоминается впс - постоял рядом в интервью с самой Ассман, можно и помирать теперь! Отсылка к книге не вполне верная, я не говорю, что модели примирения вцелом более успешные и не считаю Японию примером такой модели. Я считаю их более применимыми к России, чем нюрнбергскую, это да. Но парадоксальным образом этот вопрос со ссылкой на меня правильный, потому что именно эти модели в последние годы интересуют меня больше всего. И книга, которую я пытаюсь писать, про примирение. Это правда очень важный разговор.

- В книге «Неудобное прошлое» филолог Николай Эппле пишет, что в странах, которые пошли по пути примирения с преступниками, например в Южной Африке и Японии, процесс увековечения памяти и ее проработки в целом был более успешным. Есть ли сегодня место для дискурса о примирении?

- Триада «правда — справедливость — примирение» имеет много общего с вопросом о том, как положить конец диктатурам и насилию в отношении гражданского населения, а также заложить основу мирного будущего. Во время войны слишком рано думать об этом — сейчас не тот момент, когда вы можете сесть за один стол и поразмыслить. Но сегодня очень важно подумать о возможностях различных моделей. С моей точки зрения, модель примирения не работает с Холокостом. Как вы можете простить убийство шести миллионов евреев? Ни у кого нет полномочий сделать это. Потомкам жертв, как и потомкам преступников, остается только одно — правда и память. Память помогает примириться, если обе стороны принимают всю историю целиком. 

Правда и примирение очень важны и для США. Однако примирению может помешать правосудие, особенно если преступления (в данном случае рабство) совершались в отдаленном прошлом. Недавно я познакомилась с афроамериканским историком, написавшим книгу «Нужна ли США Комиссия правды и примирения ⓘ?» («Does the U.S. Need a Truth and Reconciliation Commission?»). Он говорит, что это [аналогичная комиссия] именно то, чего там не хватает. Общество поляризовано, потому что белое и чернокожее население живут с разными историями. Если бы белые американцы глубже понимали историю рабства и признали всю несправедливость в отношении темнокожих американцев, это был бы огромный шаг на пути к примирению. 

Думаю, в случае с Украиной прощение возможно — но только после установления и признания истины. Однако этот процесс должен также включать подтверждение и признание военных преступлений, [которые совершает российская армия]. За документацией этих преступлений последует юридическая процедура, которая в конечном итоге может привести к примирению. То есть мы снова приходим к триаде «правда — справедливость — примирение».

ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР

Николай Эппле опубликовал на фейсбуке список книг, которые надо прочитать, чтобы разобраться в израильско-палестинском конфликте. Первым номером стоит книга Бенни Морриса "The Birth of the Palestinian refugee problem", а в скобочках написано - “маст рид”. Ну, если Эппле говорит, что мастрид, значит мастрид.

Бенни Морриса всю жизнь критикуют. Он попытался, по его словам, изучать историю Израиля “не из-за идеологических пристрастий или политических интересов, а просто чтобы понять, что же на самом деле происходило”.

Новейшая история дает возможность опрашивать живых свидетелей. Но Моррис считает, что воспоминания, связанные с созданием государства Израиль, настолько субъективны, что на них трудно полагаться. И он начал изучать государственные документы, которые были рассекречены.

Моррис опубликовал доказательства того, что израильские военные в 1948 г. выгоняли палестинцев из их домов (хотя это происходило далеко не всегда), и это резко противоречило тому, во что верили израильтяне. Моррис возлагал ответственность за трагедию 1948-го года и на Израиль, и на арабские страны, и это вызвало бурю возмущения… правильно - и в Израиле, и в арабских странах.

Моррис, честно служивший в израильской армии, в 80-е гг. пришел к выводу, что еврейские поселения на Западном берегу реки Иордан вредят и палестинцам, и Израилю, - и отказался нести службу на Западном берегу, что привело к очередному скандалу.

Затем - новый поворот. В 2000 г. палестинцы отвергли план мирного урегулирования, предложенный Биллом Клинтоном, и начали вторую интифаду, а Моррис занял намного более жесткую позицию по отношению к палестинцам, и теперь на него нападают левые.

К нему трудно прицепить ярлык, потому что он, как полагается настоящему ученому, делает выводы из того, что находит в источниках, и формирует свои политические взгляды в соответствии с фактами, а не с идеологическими концепциями. Получается ОЧЕНЬ интересно.

Недавно он дал интервью американскому политологу Коулмэну Хьюзу, чья личность не менее удивительна. Хьюз - человек афро-американского и пуэрто-риканского происхождения, изучавший философию в Колумбийском университете, с трех лет игравший на скрипке, а сегодня выступающий как рэпер-любитель и играющий на тромбоне в джаз-ансамбле.

Сегодня его считают одним из самых серьезных инфлюенсеров, пишущих о расовых проблемах. При этом он выступает против выплат компенсаций потомкам чернокожих рабов, считая, что в результате эти люди будут унижены и им будет привит комплекс жертвы. Он поддерживал движение BLM, а потом пришел к заключению, что выводы о расистской мотивированности полицейского насилия не учитывают воздействия других факторов.

И вот эти два неожиданных человека разговаривают в подкасте у Хьюза об израильско-палестинских отношениях. Интересно видеть двух незашоренных людей, обсуждающих сложнейшие вопросы, не боящихся касаться болезненных тем и при этом показывающих высочайший профессионализм: Хьюз замечательно готов к интервью, а Моррис обоснованно отвечает на его вопросы.

Моррис считает правильным изгнание палестинцев в 1948 г., потому что они угрожали самому существованию евреев на Ближнем Востоке, но при этом осуждает акты насилия и жестокости со стороны израильской армии и тогда, и позже. Он считает оправданной оккупацию Израилем в 1967 г. палестинских территорий, но при этом полагает, что израильской армии следовало после окончания войны уйти с них, и тогда история пошла бы по другому пути.

Сегодня он выступает за создание двух отдельных государств - еврейского и палестинского, но не видит реальной возможности.

Насколько он прав? Я не знаю. Но когда два человека спокойно и с уважением друг к другу обсуждают то, что Хьюз резонно называет «самым радиоактивным вопросом» сегодняшнего дня, то слушать их невероятно интересно.

#эйдельман_книги

ВЫНУЖДЕНЫ СООБЩИТЬ, ЧТО НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕН ЗАСЛУЖЕННЫМ УЧИТЕЛЕМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ТАМАРОЙ НАТАНОВНОЙ ЭЙДЕЛЬМАН, КОТОРУЮ ТАК НАЗЫВАЕМОЕ МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ ВКЛЮЧИЛО В РЕЕСТР ИНОСТРАННЫХ АГЕНТОВ.

Я никак не могу считаться экспертом по истории палестино-израильского конфликта, меня он интересует как источник материала (примеров и антипримеров) в моих штудиях политики примирения, но книга Бенни Морриса о проблеме палестинских беженцев действительно маст-рид. Не на мой непросвещенный взгляд, а вполне объективно. В ней он сделал общественным достоянием материалы о переселении палестинского населения, которые прежде доступны не были. Впрочем сам Моррис в этом же самом интервью Хьюзу, отвечая на вопрос, что бы он посоветовал из своих книг желающим разобраться в истории конфликта, советует две другие:

1948: A History of the First Arab–Israeli War. Yale University Press, 2008
Righteous Victims: A History of the Zionist-Arab Conflict, 1881-1998. Vintage, 2011. (Первое издание вышло в 1999 году, в этом дописана глава на новом материале.)

Вообще с Моррисом интересно. Для многих он, опубликовав эти самые документы о переселении, стал безусловным сторонником палестинцев и предателем Израиля. К тому же в 1988 году, призванный как резервист, он отказался служить на территориях, так как считал правильным оттуда уйти - и загремел в тюрьму на две недели. Но! В 2004 году Ари Шавит, известный журналист левой газеты Хаарец взял у Морриса интервью, в котором тот сделал довольно любопытные признания относительно своей позиции по переселению палестинцев. Оно наделало много шуму, думаю, мало кому придет в голову после этого считать его сколько-нибудь пропалестински настроенным. (Цитирую по книге Omri Boehm. «Haifa Republic: A Democratic Future for Israel», перевод мой.)

Ш: Был ли Бен-Гурион сторонником принудительного переселения палестинцев (transferist)?

М: Конечно. Бен-Гурион был сторонником переселения. Он понимал, что существование еврейского государства с многочисленным и враждебным арабским меньшинством внутри него было бы невозможно.

Ш: Но я не слышал, чтобы вы где-то его осуждали.

М: Бен-Гурион был прав. Если бы он не сделал то, что сделал, государство бы не возникло. Это нужно отчетливо понимать. … Без изгнания палестинцев, еврейское государство здесь не могло бы возникнуть.

Ш: Но в конечном счете, вы это все оправдываете? Вы поддерживаете переселение 1948 года?

М: Нельзя оправдать изнасилования. Нельзя оправдать массовое истребление. Это военные преступления. Но при определенных условиях изгнание не военное преступление. Я не думаю, что изгнание [палестинцев] в 1948 году было военным преступлением. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Иногда приходится замарать руки. (…)

Ш: Значит, когда командующие Операцией «Дани» стояли и наблюдали длинную и страшную 50-тысячную колонну людей, изгнанных из Лидды и движущихся на Восток, вы душой с ними? Вы их оправдываете?

М: Я определенно понимаю их. … Я не думаю, что они мучились угрызениями совести, и на их месте я бы тоже не мучился угрызениями совести.

Ш: Вы не осуждаете их с моральной точки зрения?

М: Нет.

Ш: Но то, что они делали - это этнические чистки.

М: В истории бывают обстоятельства, когда этнические чистки оправданы. (…)

М: Я думаю, в 1948 году Бен-Гурион совершил серьезную историческую ошибку. Даже понимая демографическую проблему и необходимость создания еврейского государства без значительного арабского меньшинства, он смалодушничал во время войны. В конце концов, он не пошел до конца.

Ш: Не уверен, чт я вас понял. Вы хотите сказать, что Бен-Гурион ошибался, изгнав слишком мало палестинцев?

М: Если он уже запустил процесс изгнания, возможно, ему стоило довести дело до конца. Я понимаю, что это шокирует арабов, либералов и любителей политкорректности. Но я думаю, что здесь было бы гораздо спокойнее и всем выпало бы меньше страданий, если бы эта ситуация была разрешена тогда раз и навсегда, если бы Бен-Гурион провел масштабное изгнание и очистил всю страну - весь Израиль до реки Иордан. Может быть, это была его фатальная ошибка. Изгнав арабов полностью - а не частично - он бы обеспечил Израилю стабильность на поколения вперед. (…)

[Окончание в следующей записи]

[Окончание. Начало см в предыдущей записи.]

Ш: А сегодня? Вы поддерживаете переселения в сегодняшних условиях?

М: Если вы спрашиваете, поддерживаю ли я переселение и изгнание арабов с Западного Берега, из Газы и возможно из Галилеи и Треугольника, мой ответ: не сейчас. Я не хотел бы быть соучастником этого. В нынешних обстоятельствах это и аморально и нереалистично.

[Конец цитаты.]

Трудно отнести Морриса к тому или иному лагерю после этого, правда? Прагматик, может быть?

Кстати, Омри Бем считает, что это интервью вдохновило Шавита на написание книги My Promised Land - она стала бестселлером и там переселение 1948 года рассматривается как первородный грех государства Израиль, и там даже есть сцена с этой колонной людей.

Уже в это воскресенье, 29 октября, приходите на «Возвращение имен» в Амстердаме!

🔗 Подробности

В этом году в международной акции Мемориала принимают участие сообщества более 20 стран и 60 городов.

Пришедшие на акцию зачитают имена репрессированных и смогут рассказать о своих репрессированных родственниках.

Расскажите об акции своим друзьям и знакомым!

В Нидерландах акция организована Николаем Эппле и Ланой Пылаевой.

Очень ждём вас!

🗓️ 29 октября, 14:00 - 16:00
📍 Frederiksplein, 1017 XM, Amsterdam (сквер у мемориала Walraven van Hall)

Прямая трансляция акции «Возвращение имен» от Мемориала:
🔗 https://www.youtube.com/live/DJD7zlImW_Y

Ездил сейчас с докладом на тему «Неудобного прошлого» в Рурский университет в Бохуме. Выступление было в рамках серии лекций Erinnerungskulturen in Osteuropa, который проводит Osteuropa Kolleg NRW (ниже повешу афишу, там много интересного, обещают выкладывать записи), моя лекция была организована при поддержке Премии Просветитель и Фонда Зимина.
По пути купил журнал Stern с каверстори про всплеск антисемитизма в связи с событиями в Израиле/Палестине. На обложке написано «Nie wieder ist jetzt” (“Никогда снова - это сейчас»). Продавец, по виду немец, говорит, «да уж, приехали. Все требуют от Израиля прекратить войну - ок, мы (sic) прекратим войну когда все заложники будут освобождены».
А сегодня в Бохуме на площади, где обычно проходят рождественские ярмарки, смонтировали сцену для концерта в память о годовщине Хрустальной ночи (это как раз сегодня). На сцене какие-то неформалы, я не понял, это низовая инициатива или городские власти. А вот зато около Stolpensteine зажигают свечки точно не власти, а обычные люди. В общем, по беглым впечатлениям проезжающего, Германия в порядке.