Чебзики, даю вам право выбора. Что хотите сейчас больше всего почитать: зарисовку, связанную с природой и эльфами, или что-то более динамичное и страстное?

Лол, я так долго сидела над зарисовкой. Изначально планировала сделать один тренд из тик тока, но что-то не пошло… поэтому пришлось начинать заново другую :,)

#зарисовка #минсоны

«Big spoon» 1/1

Арт взят у leons

В тот день после работы Минхо чувствовал себя выжатым лимоном. Врач как бы невзначай посоветовал: Горячие ванны – отличная штука. Мышцы расслабляют, нервам помогают, да и вообще полезно. Минхо кивнул, но про себя подумал: Ага, сейчас. Где я время-то возьму валяться?

Но выходной подкрался незаметно – ленивый, без будильников и планов. И вот Минхо уже стоит в магазине, выбирает соль для ванной, принюхивается к аромапалочкам, зависает у свечей, выбирая, какой цвет лучше подойдёт его уставшему состоянию.

В ванной царила тишина. Зелёная плитка поблёскивала, будто после дождя, цветы тянулись к свету, а сама серая ванна манила, как островок спокойствия. Минхо пустил горячую воду, кинул соль. Она растворилась, тихонько зашипев.

Он плюхнулся в ванну прямо в одежде. Ткань тут же намокла, стала тяжёлой и неприятной, но это почему-то не бесило. Даже наоборот. Тепло окутывало, расслабляло каждый мускул. Минхо прикрыл глаза. Вокруг – только пар, вода и тихий треск свечей…

– ...и я ему говорю, что это вообще бред, потому что если... – Хан Джисон влетел без стука. Как обычно. Его голос поплыл по коридору и затих.

Тишина.

Минхо приоткрыл глаз и увидел в зеркале Хана. Тот замер в дверях в чёрной майке и шортах – их парном комплекте, – с отвисшей челюстью и тем самым выражением лица, когда мозг уходит на перезагрузку.

– Ты… – Хан моргнул. – Что это ты делаешь?

Минхо лениво улыбнулся:

– Забочусь о своём теле.

Хан хмыкнул, подошёл ближе и присел на край ванны. Его коленка коснулась тёплой эмали, пальцы погладили край, словно проверяя, всё ли в порядке.

– Ты выглядишь… – он замялся, прищурился, – странно привлекательно.

– Это ванна, Джисон.

– Ой, не думай романтику… Что, уже нельзя комплименты делать?

И он сделал эти свои щенячьи глазки. Без зазрения совести. Огромные, тёмные, умоляющие. Минхо продержался секунд пять.

– Только осторожно.

Хан победно улыбнулся и залез в ванну, устроившись между его ног. Вода взметнулась, поднялась ещё выше, одежда стала совсем тяжёлой. Хан откинулся спиной на грудь Минхо и продолжил свой рассказ, размахивая руками, будто не сидел сейчас в кипятке.

Минхо слушал вполуха. Всё его внимание было сосредоточено на тепле, на чужой спине и на том, как их дыхание становится одним целым.

Через пару минут Хан нахмурился:

– Нет. Так не пойдёт.

– Что? – лениво спросил Минхо.

– Я буду big spoon.

Он сказал это с такой серьёзностью, будто решал вопрос жизни и смерти.

Минхо вздохнул, чисто для вида, и подвинулся. Хан тут же устроился у него за спиной, обнял и прижал к себе. Довольный какой…

Поцелуи начались как бы случайно – в шею, за ухо, по линии челюсти. Лёгкие, дразнящие, словно проверяющие, куда можно зайти. Минхо тихо застонал, зажмурился, вцепился пальцами в бортик ванны.

– Джисон…

В ответ – ещё один поцелуй. Потом ещё. Всё медленнее и глубже.

Минхо не выдержал. Развернулся и потянул Хана обратно к себе на колени. Тот ойкнул, но тут же засмеялся, обнимая его за плечи.

Их губы встретились жадно, без прелюдий. Поцелуй был мокрым, обжигающим, словно воздуха между ними не было. Пар оседал на коже, делал её блестящей и скользкой. Тела горели – от воды, от близости, от того, как долго они вместе.

Когда Минхо на секунду отстранился, между их губами повисла тонкая ниточка слюны. Хан уже потянулся, чтобы её оборвать, но Минхо перехватил его руку.

– Нет.

И снова поцеловал

Совсем голова не варит сегодня 💔 нужно целительный чай сделать

Пупупу… Сегодня я выложу другую зарисовку, но вы хотели бы увидеть вторую версию «В метро»? Она немного стеклянная, а не всем это нравится

#зарисовка #минсоны

«amour.» 1/1

Арт взят у cherish

Ночью в округе отчётливо чувствовалось присутствие Хана. Рёв его мотоцикла рассекал тишину улиц, словно нож сквозь масло, а сигаретный дым тянулся за ним ленивым шлейфом, цепляясь за фонари. Люди скорее слышали его, чем видели. Плейбой. Проблемный. Шумный. Не тот, от кого ждут нежности.

Но владелец цветочного магазина, Минхо, знал Хана совсем другим.

Каждое утро – почти традиция. Звон колокольчика у двери, тихий вздох, будто перед погружением в воду. Хан подходил к прилавку, слегка сутулясь, словно извиняясь за то, что здесь. Голос ровный, даже немного забавный в своей осторожности, совсем не вяжется с косухой и грубыми ботинками.

– Букет космеи, пожалуйста.

Космея – лёгкая, воздушная. Кажется, подует ветер, и она улетит. Минхо собирал букет аккуратно, бережно, будто цветы чувствуют каждое прикосновения. Он никогда не спрашивал, для кого они. И Хан был ему за это безмерно благодарен.

Минхо улыбался. Не широко, просто тепло, как утренний свет в окно. От этой улыбки Хан терялся, не знал, куда деть руки, и ощущал странное желание – сбежать или остаться здесь навсегда.

Он уходил. Всегда.

Минхо думал, куда же деваются все эти букеты. Он видел, как Хан скрывается за углом, словно исчезает в своём же дыму, и понимал, что за ним кроется что-то большее, чем просто шум и плохая слава. Но не спешил с выводами. Минхо вообще был осторожным.

А Хан – безнадёжным.

Он не знал, когда всё пошло не так. Когда обычный флорист с кошачьей улыбкой стал центром его вселенной. Когда привычка поправлять фартук и тихо напевать что-то себе под нос превратилась в зависимость. Он это ненавидел – и в то же время жаждал.

Как признаться в этом Минхо? Ангелу в мире грязных улиц. Продавцу цветов – от парня, чьё имя чаще всего произносят с осуждением.

Хан даже не знал, нравятся ли Минхо парни. Он видел эти взгляды в сторону девушек – добрые, искренние. И надежда таяла до пепла на фильтре сигареты.

Он начал меняться. Сначала – просто стал тише. Потом – аккуратнее. Купил свитер с котиком, сам не понимая зачем, и надел его однажды, чувствуя себя нелепо. Тогда Минхо посмотрел на него чуть дольше обычного и сказал:

– Тебе идёт. Милый свитер.

Хан потом месяц не снимал этот свитер. В нём чувствовался запах бензина и цветов.

Когда Минхо обмолвился о том, что ему нравятся письма, конверты, старые марки, Хан загорелся. Дома он заваривал крепкий чай, почти чёрный. Окунал в него листы бумаги, развешивал их на подоконнике, и город за окном казался мягче. По вечерам он смотрел «Тоторо», и чернила ложились на бумагу медленно, с душой. Он писал о мелочах – о небе, о кошках, о тишине. Подписывался – мистер Кио. До Киото было далеко, но мечта – близко.

Хан отправлял письма Джисону, не зная, что Минхо читает их, сидя за прилавком и прижимая конверт к груди.

Дом Хана был полон космеи. Цветы стояли в банках, бутылках, старых кружках. Он смотрел на них и понимал – больше тянуть нельзя.

Он купил цветы. Много. Сам собирал букет – неуклюже, криво, но так старательно, будто от этого зависела его жизнь. Руки дрожали. Сердце колотилось в горле.

В магазине было тихо.

Хан протянул букет Минхо и опустил голову, боясь увидеть реакцию. Мир сузился до запаха свежих стеблей и собственного дыхания.

Минхо замер. Парням редко дарят цветы. А такие – никогда. Сердце ухнуло вниз, а потом взлетело, как птица. Щёки покраснели, и он улыбнулся – по-настоящему, растерянно, счастливо.

– Это… мне?

Хан кивнул. Слова были лишними. В этом жесте было всё – дымные ночи, пожелтевшая бумага, космея в каждой комнате, страх и нежность, переплетённые так тесно, что их не разделить.

Минхо взял букет бережно, будто Хан протянул ему не цветы, а своё сердце.

В этот момент в округе стало тише. Мотоцикл замолчал. Казалось, даже ночь затаила дыхание.

Иногда любовь не кричит во всё горло. Иногда она просто каждый день приходит и просит один и тот же букет

Bruh, я только сейчас понимаю, что за это время выросла и своих кумиров-зарисовщиков перегнала. Да и не только зарисовщиков. Даже взять художницу Osa. Мы почти на одном уровне с ней, хотя недавно я смотрела на её картинки и восхищалась. Интересно, смогу ли я когда-нибудь быть наравне с Cherish и Leosha… Сейчас это звучит как бред, но, может быть, в будущем это станет реальностью. Хотелось бы

Не знаю, стоит ли говорить, но я в процессе анимации чиби-минсонов. Есть грязный скетч с покрасом (как примерно должны видеть персонажи). Хотите посмотреть?

Я уже сделала раскадровку самой анимки, но там пока только скетчи. так что ещё куча работы впереди…

#зарисовка #минсоны

«Сладкий грех» 1/2

Арт взят у леоши

Море помнит всё

Море хранит память дольше, чем люди. Оно помнит, как два корабля шли борт к борту – слишком близко для дружбы, слишком далеко для милосердия. Помнит треск мачт и шторм, добивший тех, кого пощадила сталь. Именно тогда фамилия Хан стала для семьи Ли проклятием – синонимом предательства и гноящейся раны.

Минхо вырос на этой ненависти. Его не учили ненавидеть – его этим кормили с ложечки. Отец выплевывал имя «Хан» вместе с кровью и желчью. Когда его не стало, эта злость не исчезла. Она просто перекочевала в грудь Минхо, по-хозяйски устроилась между рёбер и начала биться в такт его собственному сердцу.

Теперь он – капитан королевских пиратов. Имя, которое шепчут с опаской. Человек, не знающий слова «простить».

Он знал о корабле Ханов всё: какая доска скрипит под ногой, кто из матросов засыпает на посту, а кто слишком прикладывается к рому. План был острым и простым, как удар ножа: забрать сына, потребовать выкуп, растоптать гордость.

Ночь выдалась вязкой. Луна скрылась, не желая смотреть на то, что произойдет. Минхо двигался бесшумно. Кольца на пальцах холодили кожу, когда он перерезал путы на борту чужого судна.

Хан Джисон спал рвано, метался. Так спят те, чья совесть не знает покоя. Он не успел даже вдохнуть для крика.

Грубая верёвка впилась в запястья, кляп оборвал голос. Его подхватили и перебросили через плечо, как обычный тюк с товаром. Джисон пришёл в себя уже на палубе Минхо – от ледяного ветра и чужого, враждебного запаха соли.

Он рванулся, но узлы были завязаны мастером. Минхо окинул добычу коротким взглядом, хмыкнул и, не сказав ни слова, ушёл в каюту, оставив пленника наедине с темнотой и стражей.

Утро было безжалостным.

Команда предвкушала зрелище. Пираты обступили Джисона, как стая псов. Слышался сальный хохот. Кто-то дернул его за волосы, кто-то толкнул сапогом.

– В расход его!

– Продадим на рудники!

– Бросим на скалах, пусть крабов кормит!

Варианты сыпались один за другим. Но стоило Минхо выйти на палубу, как толпа мгновенно стихла. Он стоял перед ними – спокойный, пугающе собранный. Ему нравилось это молчание.

Он подошел вплотную к Джисону, упёрся ладонью в столб прямо над его головой и наклонился так низко, что их дыхание смешалось.

– Ну что, «наследник»? – голос Минхо был обманчиво мягким, почти ленивым. – Не на такой прием рассчитывал, проснувшись?

Джисон не отвел взгляда. Даже связанный, с растрепанными волосами и следами побоев, он смотрел волком. Дерзко. Сквозь кляп вырвалось невнятное, но яростное рычание. Минхо это даже забавило.

В этот момент он заметил движение его рук. Едва уловимое.

Минхо мгновенно перехватил запястья Джисона, сжав их до хруста. Тот зажмурился от резкой боли, выгнувшись в путах.

– Плохо врёшь, – прошептал Минхо ему в самое ухо. – И ещё хуже притворяешься, что сдался.

Дни потекли один за другим. До обмена оставалось совсем немного. Минхо наблюдал. Джисон больше не пытался бежать – он ждал.

Они говорили. Много. Это были не беседы, а фехтование: колкости, удары под дых, язвительные замечания. Джисон умел выводить его из себя. Он подмечал всё: как Минхо желчно усмехается, как напрягаются его плечи, когда разговор заходит в тупик.

А правда в итоге оказалась горькой.

Ханы не бросали Ли умирать. Это был приказ короны. Выбор стоял просто: либо погибнут все, либо один корабль уйдет, чтобы выжить.

Минхо сначала не поверил. Потом – засомневался. А потом понял: вся его жизнь, вся эта великая ненависть была построена на удобной лжи.

Он развязал Джисона ночью. Без лишних глаз и красивых слов.

– Проваливай, – бросил он, не глядя в глаза. – Уходи, пока я не передумал.

Джисон ушел.

И тишина, наступившая после, оказалась невыносимой. Минхо привык к этой ярости, к этим искрам в глазах напротив. К тому, что кто-то впервые за много лет видел в нем не «капитана-мясника», а человека.

Ночью Джисон вернулся. Бесшумно, как тень. Оставил в каюте кожаный сверток и исчез в тумане.

Утром Минхо развернул его под любопытными взглядами команды. Внутри не было золота. Кольцо, какая-то безделушка и письмо.

Он перечитал его, когда берег уже скрылся из виду:

«Море не делит нас на врагов. Это делают люди и их сказки. Не знаю, кем мы станем завтра, но теперь я точно знаю: ты не тот монстр, которым тебя пытались вырастить».

В груди что-то оборвалось.

– Разворачиваемся! – рявкнул Минхо, срывая голос.

Море в ответ лишь понимающе зашумело