Смекалка улюлюйцев часто граничит с фантасмагорией. Но если что-то работает, то это уже не глупо.

В свое время, когда ещё не было Царей, а только Князья, повадились ходить на Улюлюйск кексосы. Это было кочевое племя, которое считают одним из предков зурбаганцев.

Веснописи сохранили некоторые описания кексосов. Писалось, что телом они были рыхлы и смуглы, любили шляпы с широкими полями и редко мылись. Относительно последнего есть много сомнений, потому как игнорирование гигиены — частый троп в записках былых времён.

Улюлюйцы долго терпели набеги и сделать ничего не могли. Кексосы усыпляли дозорных каким-то дымом, и сторожевые башни не могли подать сигнал опасности. Но тут за дело взялся Князь Полкосвет, который удачно получил улюлюйский стол после того, как его старшего брата «убило квасом». Что конкретно означает это выражение, не установить, но, если учесть нарвы времени, квас был с добавкой кинжалов, а не брусники, например.

Полкосвет постановил поставить 500 бочек кваса и выделил из своих запасов целый пуд изюма. Потом он собрал мясников и запретил делать колбасы до особого распоряжения. А кишки приказал свозить на княжий двор, где их надо было выварить и сшить.

Родня Полкосвета начала крепко задумываться, не пора ли самим поставить убийственный квасок... Но тут наступила ночь развязки. И Князь ждал так сильно, что спал в одной из сторожевых башен.

Кексосы традиционно прискакали к стенам Улюлюйска с воплями и гиканьем. Полкосвет проснулся и приказал катить бочки. Князь торцом кинжала выбил пробку и быстро накрыл горлышко бочки кишкой. Одной рукой он придерживал шланг, а другой стал поливать кексосов. Удар квасной струи сбивал ворогов с коней и ломал древки копий. И тут оказалось, что кексосы и правда не моются, потому как под смуглостью показалась вполне себе светлая кожа.

А позже Полкосвет собрал отдельный отряд с телегами-квасом и уже сам напал на кексосов, разорив их поганое гнездо. Правда, на обратном пути он решил ещё ламинатцев приструнить для острастки. Тогда Полкосвет сел на бочку в надежде, что та сейчас взлетит и сможет Князь увидать диспозицию противника. Но вместо этого разлетелся на корпускулы на радость наследников.

Изобретательных вам выходных, улюлюйцы.

​Веснописи сохранили имя первого хакера Улюлюйса — Степан Голубев. Нынешние взломщики бы не поняли его методов, а Степан мог бы как следует доказать им свою правоту при помощи гаечного ключа, которым, собственно, и устроил взлом.

На волне амнистии кибернетики в Улюлюйске построили роботизированную пельменную. Было это сооружение немалых размеров, возможно, со своими духами лампы.

Пельмени попадали в особый бункер, где их считала специальная машинка. На выходе она могла выдать порцию из 12 или 18 пельменей. Все отданные порции записывались на перфокарту, так что пельменный дебет с кредитом сходились. К слову, варились пельмени на тепле, которое генерировала машина во время своих нехитрых расчётов.

Но любую машину надо обслуживать. И поручили это дело как раз Степану Голубеву, который периодически её смазывал, проверял цельность трубок и выполнял другие компьютерно-слесарные дела. Но в один день Степан понял, что птичка по зёрнышку клюёт, а от одного пельменя из партии не убудет.

Голубев выточил из пемзы точную копию пельменя и утяжелил её каплями эпоксидки, покрасил в ярко-жёлтый и покрыл лаком. А потом немного подшаманил с машинкой, которая считала пельмени на входе в бункер. При загрузке пельменей Степан убирал один и заменял муляжом, который потом вылавливал из кастрюли, и так по кругу. Что касается посетителей, то разницы между 11 и 12 пельменями они не замечали. А между 17 и 18 тем более.

Потом следствие установило, что таким нехитрым образом Голубев похитил у народа Улюлюйска около 486 кг пельменей. За что и отправился слесарить в места менее кибернетические, но более аналоговые.

К слову, вскрылось преступление века очень глупо. Какие-то хулиганы пытались отнять у Степана пакет свежедобытых пельменей, за что и получили разводным ключом по орудиям производства преступлений. А уже при задержании и обыске появились вопросы к пакету и подозрительному жёлтому пельменю.

На днях один из стеллажей в архиве с веснописями не выдержал величия нашей истории и сломался ровно пополам. В бессильи духа я сел на пол и стал собирать разлетевшиеся из папок документы.

И совершенно неожиданно в одной из них был неизвестный мне доселе документ. По форме — классический плач-литания, а вот содержание весьма неожиданное. Перевел его для вас со староулюлюйского на актуальный.

***
Ой вы гой еси, люди добрые!
Мы кручинимся, утираемся.
Бес пришёл, Трудодень зовут,
Да и гонит нас в поле барское.

Я пять дней пахал, сел рожь-горох,
Спину гнул, не видал жены.
Но пришёл тут бес и потряс гузном,
И принёс в мошне ещё день один.

Говорил тот бес, что на свете том,
Вечно праздники, да воскресники.
А сегодня вот такова судьба,
И надо бежать тут в казачество.

Ой вы гой если, люди добрые,
Ещё день один в тяжкой пахоте.
А рука уже не соху берет,
А дубину крепкую против барина.

Ну а бес сидит, ухмыляется,
Мёды пьёт, да с ковригами.
Ну а что же я, человек простой?
Только полюшко, да с каменьями.

Но придёт мой день, я найду коня,
Ускачу на нём, да в казачество.
Нет там барина, нет там Трудодня,
Только воля и братчина славная.
***

Есть у меня, конечно, некоторые сомнения относительно аутентичности текста, возможно, это подделка Пастуха Пегасова, но какая, в сущности, разница сегодня.

Держитесь, улюлюйцы.

​В Улюлюйске хорошо знают, что надо за мыслями следить. Потому как между идеей и делом может быть очень малый шаг. Короче, чем летняя ночь с любимым человеком.

Церковный раскол Нестора не сильно затронул наш край, потому как Князь — всему голова, а что там происходит в других сферах — пусть лошадь думает, голова у неё большая. Но ереси всё-таки случались.

В 1679 году появились «дупловые перекатники», но позже их стали называть «одуплистами». Возглавлял и сильно грамотный потомок боярского рода Гаврила Кожаный меч. Он уехал на охоту и заблудился. На второй неделе Гаврилу стали считать погибшим, но он вернулся в Улюлюйск без коня и весь в листве, шишках и грибах. Что за штормы были в его голове сейчас не установить, а вот записочки остались.

Гаврила считал, что люди так далеко ушли в мирское, потому что перестали нести важное знание всему сущему. А потом долг каждого, кто наполнен духом, уйти в лес и там рассказывать зверям о важности правильного пути.

К Гавриле прислушалось три десятка человек, и они коллективно ушли в лес, где стали селиться в дуплах. Деревья тогда были большие, так что и дупла были вместительные, но только Гаврила мог позволить себе спать лёжа. Остальные же принимали различные околобуквенные формы.

Одуплисты несли знание зайцам и волкам, коллективно внушали медведям всякое, а потому только девять человек из них дожили до зимы. Пережить снежный в дупле было непросто, но мох и одеяла из сосновых веток сохранили их жизни. Питались они запасами орехов, которые белки оставили с осени, да раскапывали всякие вкусные веточки.

Но весной зверьё не очень настроено на мудрые высказывания, потому часть одуплистов погибли от бешенства, а кого-то спросонья задрал медведь. Так что остался один Гаврила. В своём дупле он предавался настолько глубоким размышлениям, что решил с помощью лесной братии выстроить идеальный Град, где не будет ни оленя, ни лисицы, а только равенство. Вот только случайный лось поддел Гаврилу рогами, и пришлось Кожаному мечу ползти до Улюлюйска в поисках лекарей. На том одуплисты и кончились.

Сам Гаврила ещё встречается в источниках. Он стал воеводой на дальнем кордоне и успешно отбивал номадские набеги. Правда, кочевников на границах к тому времени не осталось, так что, скорей всего, Гаврила отбивал бюджет на содержание заставы. И получалось у него это лучше, чем доказывать волкам, что они неправы.

Прибывает знанием Улюлюйский край. Особенно, если вримательно читать веснописиси. Так и географические представления можно расширить.

Во время субботнего включения с орбиты эстетики обещал рассказать об Алюлюйке, злой сестре-близнеце нашей родной Улюлюйки.

На портуланах 15 века она хорошо видна, а в 16 веке купец Гильбер Наташбрейхер смог проплыть по ней и составил краткое описание. По его словам, речка была невелика, не шире пяти заплывов свиней (неметрическая и абсолютно непонятная мера длины). По берегам росли ивы, акации, да убогие крестьянские бани. Тут Гильбер приврал, конечно, ведь откуда в Улюлюйске убогие бани?

Также купец отметил удивительное свойство реки — она была ледяной даже в жаркий день, «словно проистекала из самого озера Коцит», а потому там водилась особо жирная рыба. Гильбер и товарищи смогли отжать жир из одной такой рыбы и смастерили свечку, которая горела всю ночь. Ну вот теперь видите, насколько честны веснописи и порой лживы свидетельства очевидцев?

Потом Алюлюйка исчезает из записей, но вновь появляется в 1769 году. И не абы где, а в приказах Губернаторской канцелярии. Тогда началось строительство новой загородной резиденции Губернатора и Алюлюйка своими водами подмывала место стройки, да ещё могла непредсказуемо разлиться. Вместо того чтобы перенести стройку на пар сотен саженей подальше, вышел приказ скрыть реку в подземном канале.

Про экономическую эффективность данного решения я не берусь судить, а вот инженерная мысль тогда постаралась хорошо. Четыре года делали систему отвода реки, рыли и укрепляли тоннель, куда Алюлюйку и спрятали. И вот казалось бы история закончилась. Мало ли рек теперь под землей текут?

Но в 1938 году, когда старую резиденцию стали перестраивать под пионерский лагерь, обнаружилось, что все эти годы тоннель был обитаем. Там нашли несколько узких лодок, обёрточную бумагу и несколько вымокших депеш, скреплённых сургучом. Получалось, что по Алюлюйке в резиденцию доставляли провизию и почту. А потом строители пошли дальше и наткнулись на полосатые ворота, у которых лежал скелет в солдатской форме царских времен.

Возведение пионерского лагеря сразу остановили, а всех причастных срочно перебросили на строительство торфяной шахты в далёких болотах. После чего Алюлюйка окончательно теряется и считается если не мифической, то высохшей. Потому как старые карты уже все давно видели, а новых знать не положено.

Но исток Алюлюйки вы видели. Скромный такой. И совсем не из Коцита она начинается.

​Без всякой причины вспомнилась история барона Ларса Вальдорфа.
В какой-то момент ему стало тесно на родной берлинщине, и он переехал в Улюлюйск. Правда, острые языки говорят, что не переехал, а сбежал. И не в поисках применения своих талантов, а от великого мастерства жулить в карты и египетское домино.

Но в Улюлюйске барон быстро занял место в землемерном управлении и проявил себя как ответственный и серьёзный специалист. Правда, некоторые его приятели из бильярдного клуба скоро немного расширили свои владения, но кто мы такие, чтобы в чужие геодезические карты смотреть.

Барону надо было много ездить по краю. И вот в одном гостеприимном доме с Вальдорфом случился нервный срыв (опять же, говорят, что был срыв канделябром по голове). Барон выбежал из усадьбы и переночевал под кустом раскидистой клюквы, где ему пришла идея огромного передвижного дома. В нём должны были быть: кабинет, приёмная, спальня, кухня со столовой, комната для прислуги, уборная и комнатушка для хранения инструментов и чертежей.

Когда Ларс вернулся в Улюлюйск, он надолго забросил развлечения (но не службу), и где-то года через полтора была готова титанических размеров кибитка (для барона) и ещё одна поменьше, с кухней и прислугой. Соединялись они небольшим мостком на шарнирах. Но тут встала другая проблема: легендарная улюлюйская камазовая не могла тянуть эту конструкцию. Даже две.

Тогда барон увлёкся выведением новой особо сильной породы, на что потратил лет 15 или больше. Этот период в кругах улюлюйских картёжников и доминошников негласно прозвали «безбароновщина».

Может, прозвучит удивительно, но Вальдорф смог. Лошадки вышли знатными: полторы косых сажени в холке, грива такая, что хоть вместо рояльных струн натягивай. Ну и четверка таких запросто тянула баронский экипаж даже по осенней распутице. Но это только в планах. К моменту, когда процесс был закончен, барона отправили на почётную пенсию, а потом и вовсе попросили покинуть город, вспомнив старые дела за ломберным столом.

Так что конец жизни барон встретил в своём детище. Кухарка потом рассказывала, что Вальдорф пытался оседлать одного из своих коней, но старая травма от канделябра дала о себе знать, так что барон потерял равновесие и упал. А название новой породе так и не успел дать.

Пусть все ваши планы осуществятся лучше, чем у Вальдорфа, улюлюйцы.

​Сколько изобретателей погубили их творения? Не так много, как может показаться. Но только в Улюлюйске изобретение смогло отправить своего творца на каторгу.

Механик металлургического завода Ивашов однажды крепко поссорился с соседом по лестничной клетке. Сосед регулярно подпирал дверь Ивашова коляской, санками и пустыми бутылками, дико шумел и оскорбительно погладывал, когда выдавалась такая возможность.

Ивашов жаловался полицейскому уряднику, но тот был с соседом в дружеских отношениях, потому и сам был не прочь поставить к ивашевской двери пару тройку штофов «шустовского». Но однажды соседа отправили налаживать электричество на Улюлюйский Кавказ, и потому Ивашов вздохнул спокойно.

Правда выяснилось, что свободное время теперь некуда девать. Раньше можно было придумывать планы мести и строчить кляузы… Потому в уединении стали Ивашова мучить мысли. И потому одним вечером ему пришла в голову идея судилищного автоматона, который бы выносил приговоры без эмоций и дружеских отношений.

Схема была проста. Ивашов взял тогдашний уголовный кодекс, и для каждой статьи завёл карточку с дыркой в определенном месте. То есть придумал перфокарту. А потом соорудил машину, которая по сочетанию отверстий в карточках выносила решение. Как тебе такое, Чарльз Бэббидж? Твоя-то машина только считать умела, а наша судьбы вершила!
Ну а сам автоматон был похож на большой шкаф с двумя окошками: сверху загружались обвинения, а снизу выпадали заранее заготовленные решения судьи.

Для демонстрации перед широкой публикой Ивашов собрал все прегрешения, которые против него творил сосед. Машина проглотила карточки и скоро выдала решение: ссылка на три года в отдалённые болотные места и запрет на въезд в столицу ещё на пять лет после окончания срока. Публика уважительно затихла.

Но тут из толпы вылез полицейский урядник и стукнул по автоматону нагайкой. Урядник заметил, что Ивашов на себя взял роль судьи, хоть его никто не назначал и не выбирал. А стало быть он самозванец и выдаёт себя за лицо государственное. Тут и без машины понятно, что крамола с изменой редко заканчиваются прощением. Да прямо скажем — никогда.
На всякий случай Ивашова отправили на Улюлюйский Кавказ собирать алычу и прочие тархуны и на три года запретили любые переписки со столицей. Там следы Ивашова и теряются.

А вот автоматон ещё хорошо послужил. Им тайком пользовались, когда судьям надо было срочно отправляться на масленичные гулянья или ещё на какое важное мероприятие.

Тут один выдуманный читатель спросил: «А каковы гербовые цвета Улюлюйска?» Читатель выдуманный, а ответ будет настоящим.

Дело в том, что геральдические нормы оказались не совсем применимы к нашему краю. Начать надо с того, что гуся рисовали на щитах всем, что попадалось под руку: углем и мелом, вишневым соком и прочими красками, которые сложно отмыть. Гуси получались разными, но никого это не беспокоило, потому что Символ важнее Эмблемы.

К тому же, когда на Улюлюйск стали приходить псы-рыцари и прочие закованные в доспехи недруги, их веселые картинки воспринимались враждебно. А когда у одного такого рыцаря нашли в обозе геральдический справочник, то и вовсе взбеленились.

Всё-таки герб — не простое украшение. Он многое говорит о человеке и его делах. Но в тогдашнем Улюлюйске слава и сарафанное радио были куда важней, чем какие-то зафиксированные данные. Вот сегодня ты славный воин, а завтра ещё более славный. Это ж комиссию собирать, герб переделывать. Зачем? Если и надо что записать, то вот есть веснописец под боком. И если повезет, он даже ещё не добрался до жбана с медовухой.

Вот и не прижилась у нас геральдика. Потом, уже при Губернаторах, конечно, гербы разрешили пришлым дворянам, но собственных правил, как изображать Гуся, так и не появилось. За ненадобностью.

Сейчас, конечно, есть нормы и брендбук, но они больше для дизайнеров: Гуся можно рисовать чёрным по белому или белым по чёрному. Но можно и зеленым по-оранжевому, никто не запретит, но смотреть на это будет неприятно некоторым.

Сегодня герб есть, завтра нет. А Гусь — навсегда.

Поскольку среда — это маленькая пятница, расскажу одну историю озорную из разряда 18+.

Ещё при князьях-губернаторах в Улюлюйске была слободка, которая рисовала всякие картинки лубочные. Они рассказывали о богатыре Верзиле и его конях, подвигах Князя (разумеется) и шутили над конунгами-королями инокрайними.

Однако была потаённая изба, которую прозвали «сахарный терем», потому как лубки там рисовали специфические. Про отношения бояр и боярынь, так сказать. Помимо диких сюжетов, те лубки отличались невиданной прорисовкой и детальностью. Считается, что Возрождение не пришло в Немытую, если бы туда не попали улюлюйские лубки характерного содержания. Такая вот культурная экспансия с правильной перспективой и пропорциями тела.

И однажды «сахарный терем» получил редкий заказ от одного пекинского посла. Тот рассказал, что один из древних императоров оставил под землей огромную армию из глины. И он, посол, раздобыл у одного алхимика заклинание, которое этих болванов сможет оживить. Дальше дело техники: воины оживут, свергнут текущего императора, и посол сам возглавит пекинщину. Но потом он хочет, чтобы эти болваны отправились по миру и наделали пекинчят.

Вот только незадача: воины те из глины, и нет у них того самого, которое это. А вы мастера славные, всё у вас красиво и ладно получается. Сделайте мне 1000 срамных тех самых.

Улюлюйцы крепко задумались и согласились за хорошую предоплату. И, как пишут мои предшественники, за две полных луны управились, так что посол с радостью отправился нарушать тысячелетний порядок и творить колдовство.

Вот только пекинские записи молчат о перевороте, новом императоре и шествии глиняных болванов по свету. Зато веснописи отмечают, что через год после событий стали появляться по всему миру детишки, все как один похожие на улюлюйцев из «сахарного терема». Поздние исследователи даже назвали его «потерянное колено улюлюево», но я считаю это поэтическим оборотом.

Так что, когда вам говорят, что улюлюйцы везде, это правда. Просто некоторые из них очень древние и даже никогда в Улюлюйске не были, хоть его дух и губернаторопочитание хранят и несут сквозь поколения.

Картинки, по понятным причинам, не будет.

​Пока ходил по делам, встретил знакомого, который в суде бумаги перекладывал и аудиопротоколирование включал. Приятель мой грузил вещи в машину и был в отличном настроении, будто либерал, который выиграл «браун-карту» в Ербохомохоль.

Некий гражданин Ч. не платил несколько лет за коммуналку. Правда, и расходы у него были почти нулевые. Но когда в соответствующей конторе чухнулись, решили долги изъять по суду.

Началось скучное заседание. И вот когда уже судья готова была вынести решение, дверь резко открылась и на пороге появился не самый выбритый человек с деревянной пяткой и волнистым попугайчиком на плече. Попугайчик сидел в клетке. Посетитель рыкнул и бросил на стол перед представителем конторы пачку счетов, несколько золотых сережек и монет.

— Только старый морской обычай может судить меня, — сказал Ч. — А вам, крысам сухопутным, меня не достать.

Потом Ч. посмотрел на приятеля и гаркнул: «А ты чего расселся? Пойдём со мной юнгой бороздить и грабить!». Грабить приятелю не хотелось, но он вспомнил, что ни разу не заплатил за игры и фильмы в интернете, поэтому решил, что его долг перед преступной деятельностью закрыт.

И теперь приятель мой собрал вещи и решил отправиться вместе с Ч. бороздить. Кстати, оказалось, что пятку пират потерял, когда уронил на неё трофейный бак с квашеной капустой. А попугайчик у него маленький, потому что он капитан третьего ранга, а вот у адмиралов уже ара сидит.

Что тут ещё сказать? Семь футов под килем на этих выходных вам, улюлюйцы.

Немного припозднился с важным предупреждением насчет пикников, но будут повод пересмотреть в следующую пятницу.

​Мистическое в Улюлюйске всегда старались объяснить или взять под своё руководство.

Вот однажды в паре сотен километров от столицы, прямо посреди благоухающего луга, археологи в ходе разведки обнаружили металлический гараж. Ну просто представьте себе, что вы идете, словно Будулай, вдыхаете полынь и Геерию Медоносную, а тут гараж. Археологи тоже озадачились, но вскрывать не стали.

На следующий год они вернулись на место и обнаружили второй гараж. Но уже кирпичный. Судя по окружению, гараж появился недавно, а петли были щедро смазаны машинным маслом.

Обратились в сельсовет, но там про гаражи ничего не могли сказать, а только развели руками и предложили побыстрей убираться отсюда, поскольку «много вас тут умников ходит».

На третий год археологи решили опять навестить таинственное гаражное месторождение. И то, что они увидели, могло бы сойти за сон разума. Но картину на лугу видело больше одного человека.

Гаражей уже было четыре, и они стояли воротами друг к другу. Вокруг них бегал какой-то мужичок в треухе и фуфайке. Периодически он делал колесо, а из земли выпрыгивали кроты. Доносилось довольное уханье. Археологи решили подойти ближе, но мужичок их заметил, вытащил откуда-то топор и с понятными намерениями устремился навстречу городским.

После такой выходки учёные обратились к участковому. Тот выехал вместе с ними на луг. Но во время осмотра гаражей усиленно делал вид, что ничего тут нет, кроме жирных и сочных трав, которым позавидуют многие хозяйства Улюлюйска и даже штата Айова. Археологи решили не испытывать судьбу и поскорей уехали в город.

Через месяц они вернулись с кинокамерами и обнаружили, что посреди поля никаких гаражей нет. Никто не ходит колесом, и кроты спокойно ведут свою подземную деятельность. Даже трава на месте гаражей росла, как и полагается: ничего не было примято или испачкано маслом.

Сильно озадаченные археологи уехали копать в другие места. А вот если бы поговорили с местными, то знали бы, что в последние годы в этих местах было много странных небесных явлений, а коровы вместо молока доились чистейшим лимонадом «Тархун». Знаю я это потому, что в тех местах на свадьбе сокурсника был. И на всякий случай дальше замолчу.

​Про город Водохлёбск сейчас мало кто знает. Его давно поглотил Улюлюйск и сделал руины одним из спальных районов. Но ещё в начале 20 века там творилось подлинное безумие творчества, горения душ.

Не секрет, что в каждой стране есть журналисты и артисты, которые идут поперек общественным нормам. Кроме Улюлюйска, разумеется. У нас журналисты спорили только о том, сколько заглавных должно быть в слове «губернатор» — одна или все.

А вот в иных краях от таких буйных журналистов и артистов избавлялись по-спартански, сбрасывая их куда-нибудь подальше. А точнее, в Водохлёбск.

Город уже тогда начинал хиреть, но с появлением многоязычной толпы местные уезжать перестали, потому что всю эту интеллигенцию надо было кормить, поить и лечить после первых двух действий.

У журналистов была типография. Они выпускали многочисленные журналы и газеты, в которых описывали правильный политический строй и восхищались новым икусством. Был и свой театр, где ставили откровенно либеральные, а порой и революционные пьесы и вечно готовились к гастролям в Улюлюйск.

И многие отправляли свои творения в центр, но… Их никто никогда не видел, кроме ведомства капитан-урядника. По кустам вокруг Водохлёбска сидели их люди, которые все газеты-журналы-пьесы изымали. А если кто-то хотел проехать в Улюлюйск, то его паспорт признавали просроченным. Контора же, которая их выписывала, была периодически закрыта.

И обитатели Водохлёбска готовы уже были что-то заподозрить, но случился 1914 год. Державы перестали платить Улюлюйску за содержание всех этих иждивенцев. Да и Губернатор решил, что такой рассадник мысли опасен, ибо если есть беспроводной телеграф, то и с идеями может случиться нечто подобное.

Так что по официальным данным в Водохлёбске случилась чума. А по сохранившимся слухам, несколько эшелонов столыпинских вагонов, которые двинулись в сторону Зурбагана.

На этом история Водохлёбска завершилась окончательно. Остатки местных жителей стали улюлюйцами в первом поколении и поселились на отшибе. Правда скоро их слободка получила название Вавилонской, потому как жители умело вворачивали в улюлюйский французские, английские, а порой даже испанские словечки.

​Вот история из жизни, в которой я ещё не был венописцем, но простым улюлюйским подростком. Про Последний звонок.

Так вышло, что я две школы закончил: девятилетку и потом лицей, название которого уже не имеет смысла приводить. Тот лицей закрыли через несколько лет после того, как я его окончил, а потом и вовсе снесли. Но вот фото школы из истории прикрепляю.

Итак, 1 сентября я в 9 классе. Мне доверили ответственное дело: пронести первоклашку с колокольчиком на торжественной линейке. Будучи слабосильным, я всё-таки успешно справился с задачей и не посрамил имя своего 9Б (хоть всем было и безразлично).

Май. Уже Последний звонок. Мне опять поручают первоклассницу, причём ту же самую. Но кто же мог знать! Разум мой тогда был наполнен гормоном и поступлением в лицей, потому я и не прикинул тот простой факт, что дети могут расти. И за учебный год хрупкая первоклашка стала матёрой второклашкой. Матёрость измерялась вполне ощутимыми килограммами. И ещё колокольчик этот.

Я подошёл. Приподнял и внутренне крякнул. Видимо, в тот момент и проявился мой внутренний дед. Я напряг все силы, поднял её на плечо и пошёл. И если в сентябре я гордился этой проходкой, то в мае думал только о том, чтобы не уронить её. И вы не представляете, как же громко в этот момент звонит колокольчик. Он бьёт сразу в голову, но зато не даёт дурным мыслям в неё проникнуть.

Я сделал квадрат почета, поставил девочку на место и пошел отдышаться. Девочка сияла и не горела особым желанием отдавать колокольчик.

Вот такой урок стратегического планирования в постоянно изменяющейся среде я получил. Потом он мне сильно пригодился при подготовке веснописей.

Предсказуемых вам выходных, улюлюйцы.

​Однажды в Улюлюйске запретили цвет. Фиолетовый.

Случилось это на рубеже 19 и 20 веков, когда спиритизм и доски Уиджи захватили умы обывателей. Не было ни одного разговора за обедом без обсуждения сеансов и откровений Пушкина. Гимназисты пытались вызвать Платона, чтобы тот помог им с греческим и литературой. Ну а некоторые офицеры пытались вызвать Наполеона и поучиться у него тактике. А один газетный мыслитель предложил даже назначить уполномоченного посла для общения с загробным миром и обменом с ним депешами.

Но в какой-то момент тогдашний Губернатор Василевский решил положить конец увлечению. Его позвали на один такой сеанс к жене французского подданного госпоже Дежа. И Василевскому явился дух Губернатора Иловайского.

Василевский не очень поверил в происходящее, но как человек государственного ума сделал выводы. Вот есть живой Губернатор. А есть почивший. Есть медиум, который может их связать. Стало быть в какой-то момент Губернатор оттуда сможет потянуть за ниточки и текущего Губернатора снять. А может какой чиновник вступит в сговор с загробным коллегой и на том свете отстроит себе особнячок, для чего станет оголтело воровать и мздоимствовать.

Потому Василевский распорядился собрать все доски и пустить на растопочные лучины. И попутно запретил использовать фиолетовый в одежде и украшениях. Связано это было с тем, что гостиная семьи Дежа была такого оттенка, и Губернатор был на них очень зол за то, что показали ему такие страшные варианты нарушения порядков.

Запрет, разумеется, продержался до известных лет, но породил удивительную моду. Сразу после распоряжения в моду вошло фиолетовое исподнее. Им семья Дежа исправно снабжала страждущих, закупая разное прямиком в Париже. Продавали, разумеется, по спекулятивным ценам, что потом позволило им купить домик под Марселем и счастливо дожить до старости.

В материнском канале мне сегодня попеняли, мол Нектор обленился.

Не обленился, а соблюдает баланс дела и потехи. Потому что Нектор помнит историю своего коллеги Феодора, который так увлекся делами, что растворился в них почти без остатка.

А всё началось с того, что году в 75-м на границе с Пекинщиной решили построить новый пограничный пункт. Но вести туда кирпич с раствором посчитали дорогим удовольствием и решили возвести острог. Благо кругом много бесплатного леса, а руки у некоторых мастеров ещё помнили, как без единого гвоздя сотворить хоромы.

Феодор, когда узнал об этом, напросился в экспедицию. Он решил зафиксировать все шаги и взмахи бензопилой, чтобы задним числом вписать в веснописи как строили крепости при Князьях-Губернаторах. Сейчас бы это назвали «исторической реконструкцией».

Веснописца отпустили, и он, собрав большой брезентовый рюкзак, присоединился к строительной бригаде. А когда началась стройка, подробно фиксировал всё в дневнике, который назвал «Бортневый журнал».

Я его читал, и краткая хронология событий такова. Феодор с радостью влился в заготовку леса и подробно описал, как выбирают деревья, вырезают пазы и складывают друг на друга. Оставил рецепт специальной смолы и методики забивания щелей мхом.

Но ко второму месяцу записей становилось меньше, и сами они становились короче. От восхищения стройкой Феодор перешел к жалобам на строителей, тяжесть брёвен и гнилую тушёнку. Уехать со стройки, конечно, было можно, но от неё медведей хотя бы солдаты отгоняли. Затем записи обрываются на 16 дней и Феодор пишет о себе уже в третьем лице, да ещё с эпитетом «многознайный». Возможно, он возглавил местных медведей, когда солдаты не справились. Сами записи же стали похожи на лозунги: «Еш! Молебствуй! Любодействуй!»

Когда стройка закончилась и работники разъехались по домам, Феодора среди них не было. Свидетели утверждали, что в какой-то момент веснописец променял джинсы на самодельную брезентовую хламиду и поселился в одной из дозорных башен. Солдаты его не трогали, потому что приходили за великой мудростью и украшениями дембельских альбомов каллиграфическими надписями.

Но вот что совсем удивительно. По некоторым слухам ту заставу снесли, а всех, кто служил распределили по санаториям закрытого типа. там они постоянно говорили о скором приходе Звёздного Губернатора, который придёт с золотым Гусем и напишет некий Новый Устав Жизни.

Феодора же не нашли. А последними словами в его дневнике были «Так проходит слава, но приходит величие».

​Однажды англичанка решила проникнуть в семьи уважаемых семей улюлюйцев. Разумеется, чтобы попробовать разрушить прочнейшие семейные узы и заменить их поводком привязанностей.

Где в 1897 году в Улюлюйск прибыл некий Ллойд Джордж, сквайр (по его словам) и просто безобразно богатый торговец каучуком. Он открыл у нас лавку по продаже различных упругих изделий и пытался ввести моду на портвейн. Изделия у него покупали, а вот портвейн как-то не особо зашёл нашей публике, которая всегда исповедовала ЗОЖ.

Но было у Ллойда ещё одно дело, которое приносило хороший доход. Он открыл клуб «Филин» для наиболее интеллектуальных представителей Улюлюйска. То была тонкая игра слов, ведь в переводе с лондонского feeling означало «чувство» или даже «чувствование». Считалось, что интеллектуалы будут встречаться, обсуждать за сигарой умное, а там, может заказывать и другие услуги, что тревожат сердце и похотливую жижу.

И тут Ллойд просчитался. Профессора и преподаватели гимназий выбирали бани с вениками и квасом. Купцы сидели в соседних отделениях. Литераторы и журналисты старались не покидать ресторан «Гусиный яр», где к их запаху привыкли. Последними интеллектуалами оставались студенты УГУ, но денег на «Филина» у них не было. На бани и «Гусиный яр» тоже.

Однако капитан-урядник тогдашний был непрост. Он взял с собой известного поэта Тирского и решил посетить «Филина». И когда им принесли меню, обоих охватил ужас. Тут тебе не только каплуны с морошкой, но и французские цыгане с песнями, корейская капустная церемония, музыкальная битва гетер с гейшами. Иными словами полный мультикультурализм с элементами космополитизма и невыносимых разнузданных удовольствий.

С одной стороны это всё было и в Улюлюйске. Но вот у Ллойда нигде не висело ни одного портрета Губернатора. А стало быть это была не дружба народов и проникновение историй, а обыкновенная похабная оргия зрелищ с крепленым вином.

«Филина» на всякий случай закрыли предписанием, а Ллойда попросили отправиться куда подальше, пока просят по-хорошему. Так, на время каучуковая торговля в Улюлюйске прекратилась, что, к радости, многих затормозило развитие велосипедизма. А здание «Филина» скоро заняли декаденты и открыли там кафе «Лавандовый сыч».

Следы самого Ллойда не теряются, просто никому не интересны. И поделом.

ОзОрных вам выходных, улюлюйцы.

​Внеурочный и внечасный #codexbestiarium. Карась-прокурор.

О нём никто никогда и никто не слышал до 1921 года. Да и кто вообще будет слышать карася, рыбу мелкую и ничего не значащую. Но вот для Улюлюйки он оказался слишком важным персонажем.

Первую встречу с карасём-прокурором описал изобретатель Должанский. Он много думал над водолазными костюмами, в которых было бы удобно работать под водой, и регулярно испытывал собственные творения. Во время одного подобного теста Должанский заметил, как стайки рыб зависли вокруг карася. Тот широко открывал рот, рыбы внимали и периодически дрожали. Поодаль была видна щука, перевязанная водорослями.

Рассказ Должанского сочли байкой на фоне кислородного голодания. Но спустя несколько недель рабочие, которые осматривали опоры моста, обнаружили аналогичную картину. Они потом обратились к рыбакам, и те сообщили, что щука и сом куда-то ушли, а карп так вообще демонстративно выпрыгивает из воды и уходит дальше по своим делам.

Третье сообщение было уже от учёных, которые пытались понять, куда ушли щука и сом и отчего так радостен карп. В особом колоколе с окошками они опустились на дно Улюлюйки. И тоже увидели, как некий карась беззвучно разоряется перед рыбной толпой.

Несмотря на абсурдность отчёта учёных, следовало, что под водой образовалась своеобразная судебная система, которая лишает улюлюйцев ценного рыбьего жира и других полезных веществ. Однако времена ещё были особые, потому решили опустить на дно настоящего прокурора. Его снабдили длинной трубкой для дыхания, страховочным фалом и опустили на дно реки.

Что происходило потом уже не представить, ведь разговор был конфиденциальным. Мы можем только предположить, что сухопутный прокурор нашёл своего коллегу и немыми открытиями рта смог о чём-то договориться.

И буквально на второй день после беседы пошли щука с сомами, а вот ерши и прочие подлещики с жерехами, умело обходили сети рыбаков. И так продолжалось где-то года до 1939. Тогда на дно опять опустили прокурора. Действие повторяли в 1949 и 1956 годах. Потом решили разводить рыбу в отдельных заводях и больше к карасю-прокурору никто не приходил на поклон.

Правда, некоторые любители подводной охоты и после сообщали о необычном поведении улюлюйской рыбы. Но откуда им знать, любителям, что это было совершенно верное копирование наземных практик. Как говорили древние, «что наверху, то и внизу».

​Прислали мне тут фотокарточку, мол, подивись, Нектор, какая дичь с юмореской. Но я этих ребят знаю, они на пару курсов младше меня учились.

Это альтернативные реконструкторы, которых иногда ещё называют «хроноложцы». Но восстанавливают они не время, которое было, а которое могло бы случиться, если бы развилка истории пошла иначе.

В некоторой степени именно эти ребята куда больше соответствуют улюлюйской концепции истории. А что это за концепция? Позволю длинную цитату из собственной же книжки.

×××

Когда улюлюйцы изобрели буквы, они стали записывать важные дела и новости на бересту и хранить её в большой яме. Чтобы мышь не погрызла бесценные амбарные записи, яму обмазывали глиной и разводили в ней костёр.
Бересту сменил папирус из рогоза, потом пергамен, а затем и бумага. Записи по традиции хранили в яме. Мыши попасть туда не могли, а вот вешние воды от растаявшего снега проникали только так.

В итоге записи приходилось регулярно приводить в порядок. На то были отдельно выделенные люди, которых и прозвали веснописцами, поскольку именно весной начиналось восстановление записей. Этот процесс ещё именовали «переписывать историю».

Оттого хроники прошлого полны лакун, противоречий и странных совпадений. Так, есть рассказ о том, как улюлюйцы отбились от войск Юлия Цезаря с помощью паровоза, который пугал его слонов.

Какое-то время подобные записи никого не смущали, но с проникновением научного подхода, а веснопись — это строгая наука, между прочим, — кто-то задумался.

Так мой предшественник обратился с высочайшей запиской к Начальству, где и рассказал, что наша история полна странных событий, нестыковок и откровенной белиберды.

Начальство записку прочитало и крепко задумалось. А потом вышло с мудрым решением: история — это вам не лента, а огромное количество событий, которые произошли и могли бы произойти. И превосходство нашей исторической школы в том, что оба нарратива у нас сливаются в один. Так что более полной и правдивой хроники событий нет и быть не может.

Ещё Начальство посетовало, что не может выпороть веснописца, поскольку времена уже были не те. Всё-таки железная дорога появилась, телеграф и прочие атрибуты будущего.