Демонстрация моделей одежды на фоне классических видов Петербурга от Ленинградского дома моделей одежды (ЛДМО)
Ленинград, 1968-1972
Ленинград, 1968-1972
В 1973 году Дэвид Боуи отправился в Советский Союз после окончания японского этапа своего тура Ziggy Stardust. Неизвестно, что двигало Боуи — страх перед полетом или его желание увидеть СССР, но он выбрал путешествие по Транссибирской железной дороге из Владивостока в Москву со своим другом детства и бэк-вокалистом Джеффом МакКормаком.
О недельной железнодорожной поездке Боуи позже написал, как философ-естествоиспытатель в подростковом журнале Mirabelle:
«Я никогда не мог себе представить такие просторы нетронутой, природной страны, не увидев её сам. Это было похоже на взгляд в другую эпоху, в другой мир, и это произвело на меня очень сильное впечатление. Было странно сидеть в поезде, который является продуктом технологий — изобретением человечества, и путешествовать по земле нетронутой человеком и его изобретениями».
«Я пел им песни, часто поздно ночью, когда они заканчивали работу. Они не могли понять ни слова по-английски, а это означало, что они не могли понять ни слова в моих песнях!» Написал Боуи в Mirabelle. «Но это, похоже, их совсем не беспокоило. Они сидели с большими улыбками на лицах, иногда часами подряд, слушая мою музыку, и в конце каждой песни они аплодировали и аплодировали!»
Боуи и МакКормак пробыли в Москве три дня, наблюдая за первомайским парадом, заглядывая в ГУМ и посещая Кремль. МакКормак написал в своей книге «От станции до вокзала: путешествия с Боуи» 1973—1976 годов, что Боуи был «самым диким зрелищем в городе. Якобы, чтобы слегка отвлечь внимание от своих огненных волос, он надел ослепительную жёлтую куртку на молнии, ярко-жёлтый шарф, оранжевые брюки и туфли на трёхдюймовых каблуках».
О недельной железнодорожной поездке Боуи позже написал, как философ-естествоиспытатель в подростковом журнале Mirabelle:
«Я никогда не мог себе представить такие просторы нетронутой, природной страны, не увидев её сам. Это было похоже на взгляд в другую эпоху, в другой мир, и это произвело на меня очень сильное впечатление. Было странно сидеть в поезде, который является продуктом технологий — изобретением человечества, и путешествовать по земле нетронутой человеком и его изобретениями».
«Я пел им песни, часто поздно ночью, когда они заканчивали работу. Они не могли понять ни слова по-английски, а это означало, что они не могли понять ни слова в моих песнях!» Написал Боуи в Mirabelle. «Но это, похоже, их совсем не беспокоило. Они сидели с большими улыбками на лицах, иногда часами подряд, слушая мою музыку, и в конце каждой песни они аплодировали и аплодировали!»
Боуи и МакКормак пробыли в Москве три дня, наблюдая за первомайским парадом, заглядывая в ГУМ и посещая Кремль. МакКормак написал в своей книге «От станции до вокзала: путешествия с Боуи» 1973—1976 годов, что Боуи был «самым диким зрелищем в городе. Якобы, чтобы слегка отвлечь внимание от своих огненных волос, он надел ослепительную жёлтую куртку на молнии, ярко-жёлтый шарф, оранжевые брюки и туфли на трёхдюймовых каблуках».
"Он молодой, как шестнадцатилетний, веселый", - вспоминает о Маяковском Шкловский. Днем они купались, ловили крабов и загорали: "Маяковский играл с морем, как мальчик"
Германия, 1923 год
Германия, 1923 год
Вы наверняка знакомы с этими зелёными бутылями, даже если не знаете, как они называются.
Антикварные демиджоны стали популярны последние несколько лет и копируемы многими масс-маркетами.
Своим названием они обязаны французам, они называли их “Dame Jeanne” (Леди Джейн). А англичане превратили его в одно слово — “Demijohn”.
Первоначально эти бутыли предназначались для брожения, хранения и транспортировки вина. А переносились они в плетёных корзинах с ручками.
Сейчас же они обрели функцию прекрасного объекта в интерьере.
Антикварные демиджоны стали популярны последние несколько лет и копируемы многими масс-маркетами.
Своим названием они обязаны французам, они называли их “Dame Jeanne” (Леди Джейн). А англичане превратили его в одно слово — “Demijohn”.
Первоначально эти бутыли предназначались для брожения, хранения и транспортировки вина. А переносились они в плетёных корзинах с ручками.
Сейчас же они обрели функцию прекрасного объекта в интерьере.
Закулисье легендарной сьемки Дугласа Киркланда с Мэрилин Монро для журнала Look, 1969 год.
«На ней был халат, и она сняла этот халат и залезла под белые шелковые простыни. Я просто хочу сказать вам, что мне было 27, но мысленно мне было 17. Я мог протянуть руку и прикоснуться к ней, и когда она скользнула в кровать, я увидел части ее тела, которые я не мог поверить, что когда-либо увижу.
Я начал фотографировать, но мне не нужно было направлять ее – я просто разговаривал с ней. Это было похоже на флирт, в обоих направлениях, стало очень жарко, заряд в воздухе. У меня была одна помощница, и у нее была женщина, которая работала с ней. Мы сделали перерыв, а потом она сказала: "Я хочу побыть наедине с этим мальчиком, я нахожу, что так будет лучше". Итак, все вышли из комнаты, я услышал, как закрылась дверь, и понял, что остался наедине с Мэрилин. Потом я спустился сверху, и она сказала: "Почему бы тебе не спуститься и не сделать несколько крупных планов здесь". Я спустился с лестницы и был чуть более чем в метре от нее.
Мэрилин была такой сексуальной, очень чувственной. В какой-то момент она предложила нам сделать что-то большее, чем просто поговорить, другими словами, обнять друг друга. Я посмотрел в камеру и просто продолжал снимать, снова и снова, так быстро, как только мог. Я думаю, что именно поэтому фотографии такие сильные, потому что это сексуальное желание было направлено в камеру, а не в действие.»
«На ней был халат, и она сняла этот халат и залезла под белые шелковые простыни. Я просто хочу сказать вам, что мне было 27, но мысленно мне было 17. Я мог протянуть руку и прикоснуться к ней, и когда она скользнула в кровать, я увидел части ее тела, которые я не мог поверить, что когда-либо увижу.
Я начал фотографировать, но мне не нужно было направлять ее – я просто разговаривал с ней. Это было похоже на флирт, в обоих направлениях, стало очень жарко, заряд в воздухе. У меня была одна помощница, и у нее была женщина, которая работала с ней. Мы сделали перерыв, а потом она сказала: "Я хочу побыть наедине с этим мальчиком, я нахожу, что так будет лучше". Итак, все вышли из комнаты, я услышал, как закрылась дверь, и понял, что остался наедине с Мэрилин. Потом я спустился сверху, и она сказала: "Почему бы тебе не спуститься и не сделать несколько крупных планов здесь". Я спустился с лестницы и был чуть более чем в метре от нее.
Мэрилин была такой сексуальной, очень чувственной. В какой-то момент она предложила нам сделать что-то большее, чем просто поговорить, другими словами, обнять друг друга. Я посмотрел в камеру и просто продолжал снимать, снова и снова, так быстро, как только мог. Я думаю, что именно поэтому фотографии такие сильные, потому что это сексуальное желание было направлено в камеру, а не в действие.»