Наутро мне пришлось объяснять бабушке, что я делаю посреди комнаты на полу с ружьем в руках. Я решил не мудрствовать, а рассказать всё как есть, ожидая, что бабушка обвинит меня то ли в наркомании, то ли в алкоголизме. Вместо этого она выслушала меня, а затем удалилась, вернувшись через десять минут и волоча за собой другую бабку, закутанную в лохмотья и старую, как Октябрьская революция. Мне запомнились только её круглые мутные глаза и отсутствие бровей. Я ожидал, что та начнет рассовывать иконы по углам и брызгать вокруг святой водой, однако она стала раскладывать по дому какие-то звериные хвосты, камешки и кости. Она торопливо ходила из угла в угол, подвывая и что-то бормоча под нос. Моя бабушка была бледной, как смерть, а я решительно не понимал, что за перфоманс разворачивается перед моими глазами. На улице не было никаких следов пребывания существа, кроме примятой травы и засохших насекомых на стекле.
Подводя итог, скажу: в тот же день я уехал домой, не дожидаясь ночи. Я больше не возвращался в это село, в окна моей городской квартиры не ломились полчища насекомых и я больше не видел под окнами существа с телом человека и головой комара. Но изредка мне снится сон, где я вижу пепельный и темный лес с бледной луной в небе. Такая вот история, друзья.
* * *
#Мракопедия #Деревня #За_дверью #Истории_участников #Крипи #Лес #Монстры #Насекомые #Ритуал #Странные_люди
Читать историю на нашем портале.
Подводя итог, скажу: в тот же день я уехал домой, не дожидаясь ночи. Я больше не возвращался в это село, в окна моей городской квартиры не ломились полчища насекомых и я больше не видел под окнами существа с телом человека и головой комара. Но изредка мне снится сон, где я вижу пепельный и темный лес с бледной луной в небе. Такая вот история, друзья.
* * *
#Мракопедия #Деревня #За_дверью #Истории_участников #Крипи #Лес #Монстры #Насекомые #Ритуал #Странные_люди
Читать историю на нашем портале.
Вызов (После смерти все было...)
* * *
После смерти все было странно похоже на то, что было и при жизни. Помещение, в котором он находился, было его же рабочим кабинетом, где все было так, как он привык. Большой дубовый стол с множеством ящиков, единственное кресло с жесткой спинкой, резные деревянные панели на стенах, буфет и книжные полки. Его родной бронзовый чернильный прибор со знакомыми царапинками на крышке, его любимые трубки и всегда наполненная коробка табаку. В буфете неизменно появляется бутылка сладкого «виноградного сока», а книги на полках регулярно обновляются неведомым ему образом. Толстые папки бумаг загромождают столешницу, вынуждая сдвинуть на край оба телефона. Впрочем, телефоны все равно молчат уже больше шестидесяти лет.
Занятий у него немного. Он курит, меряет шагами кабинет, каждый день выпивает символические полстакана полусладкого, листает пожелтевшие, перевязанные бечевками папки, пишет стихи и очень много читает. Иногда он поднимает трубку телефона и мучительно вслушивается в тишину на отсутствующей линии, хоть и знает, что это бесполезно. За единственным небольшим окном, забранным зелеными бархатными шторами, нет никакого вида. Только лениво ползущие клочки белого тумана в совершеннейшей пустоте.
Единственным разнообразием были доносившиеся откуда-то снаружи и одновременно отовсюду приглушенные, едва различимые звуки. Размеренные удары молота по наковальне, стук топора по стволу дерева, глухие отзвуки выстрелов — одиночных, залповых, пулеметных очередей… Отчаянные человеческие крики и далекий рокот ликующей толпы… и иногда, в одни и те же дни каждого года, — музыка… А еще тиканье больших настенных часов, стрелки которых замерли навеки на без десяти десять. Это то, что не позволяет ему оказаться в полной тишине. Небольшая тонкая ниточка, протянутая… нет, не к жизни, а всего лишь к собственному прошлому.
Он четко ощущает и понимает течение времени, как бы бессмысленно это ни звучало. Ему не позволяют раствориться в вечности, не дают полностью уйти в воспоминания, его заставляют чувствовать, как мимо него, в мире живых, протекает каждая минута. Это для него мучительнее всего, но он знает: все так, как и должно быть.
Поэтому когда вдруг, совершенно неожиданно, оживает и начинает надрывно дребезжать один из телефонов, он долго не может в это поверить и стоит, замерев, с изумлением глядя на аппарат. Наконец, очень медленно, будто с трудом, он протягивает дрожащую руку и снимает трубку, до ужаса боясь того, что снова услышит в ней только тишину. Но нет — шум и щелчки соединения, чье-то беспокойное дыхание. А потом и невероятные, невозможные, такие долгожданные слова:
— Собирайтесь. Вас вызывают обратно.
И только потом — гудок и тишина…
Он положил трубку, но руку убрать не смог и так и стоял, чуть сгорбившись, не понимая, что весь дрожит. Настенные часы пробили десять. Он очнулся, пришел в себя, взял с крючка в стене свою фуражку и надел, машинальным жестом поправил звезду героя соцтруда на кителе. В голове предательски метались сомнения: «Узнают ли? Спустя столько лет? Неужели снова нужен?». А сердце в груди билось волнительно, радостно. Он подошел к двери и решительно положил руку на отполированную до блеска латунную ручку. Он был уверен — в этот раз дверь непременно откроется.
* * *
#Мракопедия #Крипи #ВНЕЗАПНО #Загробное #Заточение #Советские
* * *
После смерти все было странно похоже на то, что было и при жизни. Помещение, в котором он находился, было его же рабочим кабинетом, где все было так, как он привык. Большой дубовый стол с множеством ящиков, единственное кресло с жесткой спинкой, резные деревянные панели на стенах, буфет и книжные полки. Его родной бронзовый чернильный прибор со знакомыми царапинками на крышке, его любимые трубки и всегда наполненная коробка табаку. В буфете неизменно появляется бутылка сладкого «виноградного сока», а книги на полках регулярно обновляются неведомым ему образом. Толстые папки бумаг загромождают столешницу, вынуждая сдвинуть на край оба телефона. Впрочем, телефоны все равно молчат уже больше шестидесяти лет.
Занятий у него немного. Он курит, меряет шагами кабинет, каждый день выпивает символические полстакана полусладкого, листает пожелтевшие, перевязанные бечевками папки, пишет стихи и очень много читает. Иногда он поднимает трубку телефона и мучительно вслушивается в тишину на отсутствующей линии, хоть и знает, что это бесполезно. За единственным небольшим окном, забранным зелеными бархатными шторами, нет никакого вида. Только лениво ползущие клочки белого тумана в совершеннейшей пустоте.
Единственным разнообразием были доносившиеся откуда-то снаружи и одновременно отовсюду приглушенные, едва различимые звуки. Размеренные удары молота по наковальне, стук топора по стволу дерева, глухие отзвуки выстрелов — одиночных, залповых, пулеметных очередей… Отчаянные человеческие крики и далекий рокот ликующей толпы… и иногда, в одни и те же дни каждого года, — музыка… А еще тиканье больших настенных часов, стрелки которых замерли навеки на без десяти десять. Это то, что не позволяет ему оказаться в полной тишине. Небольшая тонкая ниточка, протянутая… нет, не к жизни, а всего лишь к собственному прошлому.
Он четко ощущает и понимает течение времени, как бы бессмысленно это ни звучало. Ему не позволяют раствориться в вечности, не дают полностью уйти в воспоминания, его заставляют чувствовать, как мимо него, в мире живых, протекает каждая минута. Это для него мучительнее всего, но он знает: все так, как и должно быть.
Поэтому когда вдруг, совершенно неожиданно, оживает и начинает надрывно дребезжать один из телефонов, он долго не может в это поверить и стоит, замерев, с изумлением глядя на аппарат. Наконец, очень медленно, будто с трудом, он протягивает дрожащую руку и снимает трубку, до ужаса боясь того, что снова услышит в ней только тишину. Но нет — шум и щелчки соединения, чье-то беспокойное дыхание. А потом и невероятные, невозможные, такие долгожданные слова:
— Собирайтесь. Вас вызывают обратно.
И только потом — гудок и тишина…
Он положил трубку, но руку убрать не смог и так и стоял, чуть сгорбившись, не понимая, что весь дрожит. Настенные часы пробили десять. Он очнулся, пришел в себя, взял с крючка в стене свою фуражку и надел, машинальным жестом поправил звезду героя соцтруда на кителе. В голове предательски метались сомнения: «Узнают ли? Спустя столько лет? Неужели снова нужен?». А сердце в груди билось волнительно, радостно. Он подошел к двери и решительно положил руку на отполированную до блеска латунную ручку. Он был уверен — в этот раз дверь непременно откроется.
* * *
#Мракопедия #Крипи #ВНЕЗАПНО #Загробное #Заточение #Советские
В пустоту (#лонгрид)
* * *
Чтобы дойти до ближнего карьера, надо перейти парк, попетлять немного среди заброшенных складов и выйти к железнодорожному полотну, а потом идти вдоль него, а лучше прямо по шпалам, по высокой насыпи над лугом. Взрослые не разрешают нам ходить на карьер, твердят, что это опасно, напоминают, сколько народу там утонуло. «Так то же в дальнем карьере, — привычно возражаем мы, — а мы на ближний ходим». На дальнем карьере, который за старыми терриконами, нам и делать-то нечего. Тащиться в такую даль, чтобы искупаться… За парком пруд есть хороший, большой, и берег там песчаный, одно удовольствие плескаться. На карьер ходят только большие парни, им в пруду вроде как неинтересно, с малышней. И на самом деле там каждый год кто-то тонет, но парни продолжают туда ходить — может, потому и ходят, что это на самом деле опасно.
А мы ходим на ближний карьер. До него всего полчаса ходьбы — сначала по сырым, сумрачным тропинкам парка в стороне от асфальтированных дорожек с фонарями и репродукторами, потом по насыпи, насквозь продуваемой ветром. Городок стоит на самом краю степи, и ее горячее дыхание доходит сюда дикими, привольными ветрами. В городе они заплутают среди улиц, запутаются в деревьях, споткнутся об заборы… Но здесь, за городом, на возвышенности, всегда ветрено. И мы медленно идем по шпалам, подставляя ветру загорелые лица, вдыхая странные, незнакомые запахи пополам с привычными запахами мазута и угля. И мне кажется, что стоит ветру посильнее дунуть, и он подхватит меня, понесет над лугом, и я смогу полететь, все выше и выше, и увижу сверху луг, и карьеры, и шахту, и весь город…
Одноколейка круто заворачивает, и перед нами появляется карьер — как всегда, неожиданно. Привыкнуть к этому зрелищу, наверное, невозможно — земля вскрыта словно консервным ножом, выпотрошена безжалостной и жадной рукой, в теле земли зияет рана. Мертвенный желто-серый грунт режет глаз, врываясь в живую зелень луга.
Мы сбегаем с насыпи, держась за руки, чтобы не упасть — по краям Сашка и я, в середине Светка с Машей. Насыпь так высока, что мы бежим большими прыжками, похожими на полет, и ветер радостно подхватывает наши волосы и играет одеждой, и мы хохочем на бегу, на лету. Под конец кто-то из нас все-таки спотыкается, и мы все падаем и катимся вниз по склону, не переставая смеяться, а когда встаем на ноги, то одежда наша пахнет душистым белым донником, ромашкой и полынью. А потом мы, серьезнея на глазах, подходим к краю карьера. Склон здесь обрывистый. Машины заезжали в карьер с другой стороны, там удобный пологий съезд, да только идти до него кругом минут десять, не меньше. И мы туда, конечно, не идем, а спускаемся по склону, помогая друг другу и цепляясь за торчащий кое-где колючий бурьян. На дне карьера бурьян не растет. Там вообще ничего не растет, ни единой былиночки — голая и ровная поверхность желто-серого цвета, по которой разбросано с десяток луж, довольно глубоких — иные, говорят, по колено будут. Так в нашем представлении выглядели склоны вулкана Кракатау через год после взрыва или, быть может, поверхность Марса.
Весной мы приходим сюда, чтобы ловить тритонов. Тритоны здесь куда крупнее, чем в пруду за парком, к майским праздникам они отращивают великолепный гребень и покрываются пятнами. Мы ловим их на спор — кто больше? — и выпускаем, прежде чем уйти домой. Что нам с ними еще делать? А летом мы ищем здесь камни. В желто-серой глине, которая много веков была скрыта в глубинах земли, а сейчас вдруг оказалась поверхностью, можно найти совершенно необычные вещи. Мне, например, однажды попался кусок горного хрусталя. По крайней мере я уверен, что это горный хрусталь, а не простое стекло, что бы некоторые не говорили.
* * *
Чтобы дойти до ближнего карьера, надо перейти парк, попетлять немного среди заброшенных складов и выйти к железнодорожному полотну, а потом идти вдоль него, а лучше прямо по шпалам, по высокой насыпи над лугом. Взрослые не разрешают нам ходить на карьер, твердят, что это опасно, напоминают, сколько народу там утонуло. «Так то же в дальнем карьере, — привычно возражаем мы, — а мы на ближний ходим». На дальнем карьере, который за старыми терриконами, нам и делать-то нечего. Тащиться в такую даль, чтобы искупаться… За парком пруд есть хороший, большой, и берег там песчаный, одно удовольствие плескаться. На карьер ходят только большие парни, им в пруду вроде как неинтересно, с малышней. И на самом деле там каждый год кто-то тонет, но парни продолжают туда ходить — может, потому и ходят, что это на самом деле опасно.
А мы ходим на ближний карьер. До него всего полчаса ходьбы — сначала по сырым, сумрачным тропинкам парка в стороне от асфальтированных дорожек с фонарями и репродукторами, потом по насыпи, насквозь продуваемой ветром. Городок стоит на самом краю степи, и ее горячее дыхание доходит сюда дикими, привольными ветрами. В городе они заплутают среди улиц, запутаются в деревьях, споткнутся об заборы… Но здесь, за городом, на возвышенности, всегда ветрено. И мы медленно идем по шпалам, подставляя ветру загорелые лица, вдыхая странные, незнакомые запахи пополам с привычными запахами мазута и угля. И мне кажется, что стоит ветру посильнее дунуть, и он подхватит меня, понесет над лугом, и я смогу полететь, все выше и выше, и увижу сверху луг, и карьеры, и шахту, и весь город…
Одноколейка круто заворачивает, и перед нами появляется карьер — как всегда, неожиданно. Привыкнуть к этому зрелищу, наверное, невозможно — земля вскрыта словно консервным ножом, выпотрошена безжалостной и жадной рукой, в теле земли зияет рана. Мертвенный желто-серый грунт режет глаз, врываясь в живую зелень луга.
Мы сбегаем с насыпи, держась за руки, чтобы не упасть — по краям Сашка и я, в середине Светка с Машей. Насыпь так высока, что мы бежим большими прыжками, похожими на полет, и ветер радостно подхватывает наши волосы и играет одеждой, и мы хохочем на бегу, на лету. Под конец кто-то из нас все-таки спотыкается, и мы все падаем и катимся вниз по склону, не переставая смеяться, а когда встаем на ноги, то одежда наша пахнет душистым белым донником, ромашкой и полынью. А потом мы, серьезнея на глазах, подходим к краю карьера. Склон здесь обрывистый. Машины заезжали в карьер с другой стороны, там удобный пологий съезд, да только идти до него кругом минут десять, не меньше. И мы туда, конечно, не идем, а спускаемся по склону, помогая друг другу и цепляясь за торчащий кое-где колючий бурьян. На дне карьера бурьян не растет. Там вообще ничего не растет, ни единой былиночки — голая и ровная поверхность желто-серого цвета, по которой разбросано с десяток луж, довольно глубоких — иные, говорят, по колено будут. Так в нашем представлении выглядели склоны вулкана Кракатау через год после взрыва или, быть может, поверхность Марса.
Весной мы приходим сюда, чтобы ловить тритонов. Тритоны здесь куда крупнее, чем в пруду за парком, к майским праздникам они отращивают великолепный гребень и покрываются пятнами. Мы ловим их на спор — кто больше? — и выпускаем, прежде чем уйти домой. Что нам с ними еще делать? А летом мы ищем здесь камни. В желто-серой глине, которая много веков была скрыта в глубинах земли, а сейчас вдруг оказалась поверхностью, можно найти совершенно необычные вещи. Мне, например, однажды попался кусок горного хрусталя. По крайней мере я уверен, что это горный хрусталь, а не простое стекло, что бы некоторые не говорили.
Кажется, недобрая слава дальнего карьера отбрасывает тень и на ближний. Мы почему-то никогда не играем здесь, не бегаем и не смеемся, стараемся держаться рядом, словно первоклашки, и вообще не уходим далеко от склона. Девчонки шепотом повторяют, что в карьер нельзя ходить по одиночке, а то заплутать можно. Вот уж смешно — заплутать на пустом и плоском дне, словно в огромном корыте! Тут куда ни пойдешь — все равно выйдешь к откосу, вылезешь наверх, а там и железнодорожная насыпь… Но почему-то жутковато это слышать — может, именно потому, что совершенно нелепо. А еще Сашкин дед как-то встретил нас неподалеку от карьера и проворчал задумчиво и негромко, словно про себя: «Зря вы туда ходите, ой зря. Там земля людей не любит.» А дед у Сашки вообще-то здоровский, попусту пугать не стал бы.
И вот мы, как всегда, спустились по склону и стали высматривать камни под ногами, в сероватой глине. Только в этот раз на краю карьера, где мы топтались, ничего хорошего не попадалось. Мы всегда ходили на карьер после дождей, они размывали глину и вымывали на поверхность новые камни, но сейчас нам не везло, хотя дождь-то был сильный, весь карьер в лужах. Наконец мне надоело толкаться на месте. И я шагнул к узкому перешейку между лужами дальше, к середине.
— Пойдемте, а? Тут все равно ничего нет.
— Да ну, грязно, — засомневался Сашка, косясь на свои щегольские светлые кеды.
— А я пойду. Неохота с пустыми руками уходить, — и я действительно пошел. Под ногами и впрямь захлюпало. Сзади испуганно пискнула Светка:
— Ой, Штопор, не ходил бы ты! Нельзя ведь одному.
Штопор — это я. У меня одно плечо выше другого и лопатка выступает, «сколиоз» называется. Чуть-чуть, чужим и незаметно, а мы-то все свои.
Я немного поколебался. По правде говоря, мне и самому не по себе было. Ведь не зря же слухи ходят… Если бы это не Света, а кто-нибудь другой сказал, я бы, может, и вернулся. Хотя приятно было, что она обо мне беспокоится.
Я прошел, наверное, метров десять. Наклонился, внимательно разглядывая землю под ногами. Довольно быстро мне попался красивый пестрый камешек, может даже яшма, потом еще один. А потом я оглянулся на ребят и увидел, что между нами словно тюлевая занавеска висит. Никогда еще не видал, чтобы туман образовывался средь бела дня да еще так быстро. Мне бы, дураку, сразу вернуться, но я хотел еще чего-нибудь найти, для Светки. Потом я снова поднял голову и испугался — туман так сгустился, что я уже не видел ребят, и вообще уже в нескольких метрах ничего не видел. Я пошел было назад, но через пару шагов оказался в луже, а ведь зашел-то я посуху — значит, ошибся сейчас, не в ту сторону пошел. И я снова попробовал выйти, и еще… А после третьей попытки я уже и вовсе не понимал, в какой стороне остались ребята. Я решил дождаться, пока туман развеется. Выбрал место посуше, присел на корточки.
И в голову вдруг полезли странные мысли, пугающие, словно не мои. Карьер… Что это за место? Сашкин дед сказал — «Земля там человека не любит…» А за что любить-то? Люди сначала взяли отсюда то, что было нужно самой Земле — чернозем вместе с травой, с душистым донником и сизой полынью. Потом то, что было нужно им, людям — уголь… И что осталось? Пустота… Я вдруг понял, почему так часто тонут парни на дальнем карьере — их засасывала эта пустота. И у меня у самого голова закружилось от пустоты, точно я с края обрыва вниз смотрел. Я не усидел на корточках, опустился на коленки и почувствовал, как на меня навалилась слабость. Я аж подняться не мог, и шевельнуться не мог, я почти лежал на земле и все слабел. И я понял, что это пустота сосет из меня силу. А потом мне расхотелось вставать, я и стараться перестал, и вообще все стало безразлично — и я понял, что пустота сосет из меня волю. Сквозь туман, словно очень издалека, я слышал крики «Темка! Артем! Штопор!», и я понимал, что зовут меня, но ответить не было сил, да и не очень хотелось. И появилась мысль — а зачем, собственно, откликаться? Какое им дело, где я и что со мной? Они не удержали меня, когда я ушел один, ну и пусть теперь зовут, мне без разницы… И я понял, что пустота высосала из меня дружбу.
И вот мы, как всегда, спустились по склону и стали высматривать камни под ногами, в сероватой глине. Только в этот раз на краю карьера, где мы топтались, ничего хорошего не попадалось. Мы всегда ходили на карьер после дождей, они размывали глину и вымывали на поверхность новые камни, но сейчас нам не везло, хотя дождь-то был сильный, весь карьер в лужах. Наконец мне надоело толкаться на месте. И я шагнул к узкому перешейку между лужами дальше, к середине.
— Пойдемте, а? Тут все равно ничего нет.
— Да ну, грязно, — засомневался Сашка, косясь на свои щегольские светлые кеды.
— А я пойду. Неохота с пустыми руками уходить, — и я действительно пошел. Под ногами и впрямь захлюпало. Сзади испуганно пискнула Светка:
— Ой, Штопор, не ходил бы ты! Нельзя ведь одному.
Штопор — это я. У меня одно плечо выше другого и лопатка выступает, «сколиоз» называется. Чуть-чуть, чужим и незаметно, а мы-то все свои.
Я немного поколебался. По правде говоря, мне и самому не по себе было. Ведь не зря же слухи ходят… Если бы это не Света, а кто-нибудь другой сказал, я бы, может, и вернулся. Хотя приятно было, что она обо мне беспокоится.
Я прошел, наверное, метров десять. Наклонился, внимательно разглядывая землю под ногами. Довольно быстро мне попался красивый пестрый камешек, может даже яшма, потом еще один. А потом я оглянулся на ребят и увидел, что между нами словно тюлевая занавеска висит. Никогда еще не видал, чтобы туман образовывался средь бела дня да еще так быстро. Мне бы, дураку, сразу вернуться, но я хотел еще чего-нибудь найти, для Светки. Потом я снова поднял голову и испугался — туман так сгустился, что я уже не видел ребят, и вообще уже в нескольких метрах ничего не видел. Я пошел было назад, но через пару шагов оказался в луже, а ведь зашел-то я посуху — значит, ошибся сейчас, не в ту сторону пошел. И я снова попробовал выйти, и еще… А после третьей попытки я уже и вовсе не понимал, в какой стороне остались ребята. Я решил дождаться, пока туман развеется. Выбрал место посуше, присел на корточки.
И в голову вдруг полезли странные мысли, пугающие, словно не мои. Карьер… Что это за место? Сашкин дед сказал — «Земля там человека не любит…» А за что любить-то? Люди сначала взяли отсюда то, что было нужно самой Земле — чернозем вместе с травой, с душистым донником и сизой полынью. Потом то, что было нужно им, людям — уголь… И что осталось? Пустота… Я вдруг понял, почему так часто тонут парни на дальнем карьере — их засасывала эта пустота. И у меня у самого голова закружилось от пустоты, точно я с края обрыва вниз смотрел. Я не усидел на корточках, опустился на коленки и почувствовал, как на меня навалилась слабость. Я аж подняться не мог, и шевельнуться не мог, я почти лежал на земле и все слабел. И я понял, что это пустота сосет из меня силу. А потом мне расхотелось вставать, я и стараться перестал, и вообще все стало безразлично — и я понял, что пустота сосет из меня волю. Сквозь туман, словно очень издалека, я слышал крики «Темка! Артем! Штопор!», и я понимал, что зовут меня, но ответить не было сил, да и не очень хотелось. И появилась мысль — а зачем, собственно, откликаться? Какое им дело, где я и что со мной? Они не удержали меня, когда я ушел один, ну и пусть теперь зовут, мне без разницы… И я понял, что пустота высосала из меня дружбу.
И тогда я вдруг почувствовал себя совсем пустым и легким, и смог оторваться от земли и встать на ноги, и сделать шаг, и другой, и еще… И наконец туман вдруг закончился, я вышел из него, как из воды. Я вышел совсем не там, где заходил, Сашка, Света и Маша остались довольно далеко, метрах в пятистах. Солнце ярко освещало их, и на фоне склона они видны были прекрасно. И у меня скользнула мысль подойти к ним, рассказать о пережитом или хоть рукой махнуть издалека. Но вдруг все это показалось нелепым и ненужным, и вообще мне было все равно, что они там кричат, и слишком далеко показалось до них идти. И я вылез из карьера и побрел не торопясь домой. А ребята… А что ребята? Я их не просил меня ждать.
∗ ∗ ∗
— Ой, какой туман! — с тревогой в голосе сказала Света. — И как же там Тема?
— Да не беспокойся, выйдет, — отозвалась Маша.
∗ ∗ ∗
С того дня я как-то откололся от нашей компании. Не то чтобы поссорился… Глупо было бы ссориться, в одном доме ведь живем, в школу вместе ходим. Вот только почему-то мне не о чем стало с Сашкой разговаривать. А про Свету с Машей и говорить нечего — какая с девчонками дружба? Правду сказать, я и с другими своими ребятами как-то разошелся — из футбольной команды ушел и вообще… Да и смотреть футбол, как наши играют, перестал. Чего там смотреть, лучше уж по телевизору. Сколиоз у меня почему-то резко усилился, хотя раньше врачи говорили, что хуже не будет. Кличка «Штопор» прозвучала бы теперь злой насмешкой, да и некому бы меня теперь так звать, новых друзей у меня как-то не случилось.
∗ ∗ ∗
— Смотрите, вон Темка выходит! — окликнул девочек Саша. Довольно далеко от них из тумана появилась худая нескладная фигурка.
— Штопор! — Света вскочила с корточек и замахала руками. — Тема! Штопор же!
Человек вдалеке вскарабкался по склону и исчез. Света растерянно оглянулась.
— Ребята, это, наверное, не он. Быть не может, чтобы он так ушел.
— Ну, а кто же еще? — рассудительно сказала Маша. — Там больше никого не было.
∗ ∗ ∗
Школу я закончил кое-как, еле-еле на «четверки». Неинтересно мне стало учиться. И все равно родители считали, что я мог бы поступить в институт, и учителя тоже… Только я даже и не пытался. Зачем? Совсем даже не хотелось, и вообще ничего не хотелось. Я пошел на водительские курсы. Сам не знаю, почему именно туда — мне, в общем-то, все равно было. Потом меня забрали в армию, ну так ведь хорошему шоферу везде неплохо… А я стал хорошим шофером, правда. Вернулся домой, устроился в автоколонну. Друзей у меня так и не было, и девушки тоже не было.
∗ ∗ ∗
— А все-таки это был не Темка, — твердо сказала Света. — Мало ли кто это был. Может, с той стороны карьера кто-то спустился, нам ведь за туманом не видно.
— А где же Артем, по-твоему? — с сомнением спросила Маша. — Если он там, то почему не выходит?
— Не знаю. Может, поскользнулся и ногу подвернул? Может, пойдем его искать?
— Ой, да ладно! Ага, ногу подвернул и язык проглотил заодно. Что он, не позвал бы нас?
∗ ∗ ∗
В автоколонне я прошоферил лет пять. Ни дружбы ни с кем не было, ни ссор, ни премий, ни выговоров… Ушел я оттуда после того, как едва не сбил пешехода. Нет, мне никто дурного слова не сказал, наоборот. Он пьян был и на дорогу вывалился непонятно откуда, и меня хвалили, что я не испугался и не растерялся… Но я-то знал, что это и есть самое страшное — то, что я не испугался. Мне было все равно, сумею ли я вывернуть руль, или собью того придурка, или сам разобьюсь. Вот после этого я и уволился. Мне по-прежнему было все равно, я не боялся ни тюрьмы, ни смерти, но я испугался за тех, кто мог оказаться передо мной на трассе.
∗ ∗ ∗
— Не валяйте дурака, девчонки, — вмешался Саша. — За столько времени он бы и с вывихнутой ногой выполз бы. Да ведь он давно вышел, сами же видели. Сидит небось дома и над нами смеется.
— А может, он в тумане забрел в лужу и в грязи увяз, — продолжала Света, словно не слыша.
— Там что, болото, что ли? — возразила Маша. Света мгновенно парировала:
— А ты уверена, что нет?
∗ ∗ ∗
— Ой, какой туман! — с тревогой в голосе сказала Света. — И как же там Тема?
— Да не беспокойся, выйдет, — отозвалась Маша.
∗ ∗ ∗
С того дня я как-то откололся от нашей компании. Не то чтобы поссорился… Глупо было бы ссориться, в одном доме ведь живем, в школу вместе ходим. Вот только почему-то мне не о чем стало с Сашкой разговаривать. А про Свету с Машей и говорить нечего — какая с девчонками дружба? Правду сказать, я и с другими своими ребятами как-то разошелся — из футбольной команды ушел и вообще… Да и смотреть футбол, как наши играют, перестал. Чего там смотреть, лучше уж по телевизору. Сколиоз у меня почему-то резко усилился, хотя раньше врачи говорили, что хуже не будет. Кличка «Штопор» прозвучала бы теперь злой насмешкой, да и некому бы меня теперь так звать, новых друзей у меня как-то не случилось.
∗ ∗ ∗
— Смотрите, вон Темка выходит! — окликнул девочек Саша. Довольно далеко от них из тумана появилась худая нескладная фигурка.
— Штопор! — Света вскочила с корточек и замахала руками. — Тема! Штопор же!
Человек вдалеке вскарабкался по склону и исчез. Света растерянно оглянулась.
— Ребята, это, наверное, не он. Быть не может, чтобы он так ушел.
— Ну, а кто же еще? — рассудительно сказала Маша. — Там больше никого не было.
∗ ∗ ∗
Школу я закончил кое-как, еле-еле на «четверки». Неинтересно мне стало учиться. И все равно родители считали, что я мог бы поступить в институт, и учителя тоже… Только я даже и не пытался. Зачем? Совсем даже не хотелось, и вообще ничего не хотелось. Я пошел на водительские курсы. Сам не знаю, почему именно туда — мне, в общем-то, все равно было. Потом меня забрали в армию, ну так ведь хорошему шоферу везде неплохо… А я стал хорошим шофером, правда. Вернулся домой, устроился в автоколонну. Друзей у меня так и не было, и девушки тоже не было.
∗ ∗ ∗
— А все-таки это был не Темка, — твердо сказала Света. — Мало ли кто это был. Может, с той стороны карьера кто-то спустился, нам ведь за туманом не видно.
— А где же Артем, по-твоему? — с сомнением спросила Маша. — Если он там, то почему не выходит?
— Не знаю. Может, поскользнулся и ногу подвернул? Может, пойдем его искать?
— Ой, да ладно! Ага, ногу подвернул и язык проглотил заодно. Что он, не позвал бы нас?
∗ ∗ ∗
В автоколонне я прошоферил лет пять. Ни дружбы ни с кем не было, ни ссор, ни премий, ни выговоров… Ушел я оттуда после того, как едва не сбил пешехода. Нет, мне никто дурного слова не сказал, наоборот. Он пьян был и на дорогу вывалился непонятно откуда, и меня хвалили, что я не испугался и не растерялся… Но я-то знал, что это и есть самое страшное — то, что я не испугался. Мне было все равно, сумею ли я вывернуть руль, или собью того придурка, или сам разобьюсь. Вот после этого я и уволился. Мне по-прежнему было все равно, я не боялся ни тюрьмы, ни смерти, но я испугался за тех, кто мог оказаться передо мной на трассе.
∗ ∗ ∗
— Не валяйте дурака, девчонки, — вмешался Саша. — За столько времени он бы и с вывихнутой ногой выполз бы. Да ведь он давно вышел, сами же видели. Сидит небось дома и над нами смеется.
— А может, он в тумане забрел в лужу и в грязи увяз, — продолжала Света, словно не слыша.
— Там что, болото, что ли? — возразила Маша. Света мгновенно парировала:
— А ты уверена, что нет?
После увольнения я начал выпивать. С работой как-то не ладилось, я нигде не задерживался больше полугода. То сам увольнялся от скуки, то увольняли за прогулы, а в последнее время и за пьянку. Я сознавал, что спиваюсь, но даже это меня не пугало. Только мать было жалко, но и то как-то отстраненно, так жалеют незнакомых людей.
И однажды я вдруг задумался, и вспомнил всю свою несуразную жизнь, и понял, что ни минуты счастливой у меня не было с тех пор, как закончилось детство. И все мне вспоминалось — и наша компания, и наши приключения, и последний счастливый день, когда мы на карьер ходили, и я почему-то рассорился с ними… И так мне все это вспомнилось, что я зачем-то встал и потащился на ближний карьер. Многое изменилось за эти годы, но карьер был все тем же — желто-серым провалом среди зеленого луга.
∗ ∗ ∗
— Артем! Темка! Штопор! — в очередной раз крикнула Света и с отчаянием посмотрела на друзей.
— Вы как хотите, а я пойду его искать. Мало ли что в таком тумане могло случиться. Не зря же говорят, что туда одному ходить нельзя.
— Да не выдумывай, — раздраженно воскликнул Саша, — пойдемте лучше домой, как раз на кино успеем.
— Нет, Светка права, — неожиданно поддержала ее Маша. — Я думала, он в другом месте поднялся, чтобы нас разыграть, напугать как-нибудь, а чтобы просто домой уйти — это Темка не мог.
∗ ∗ ∗
Я спустился не там, где мы сбегали обычно, а по пологому спуску, где когда-то съезжали грузовики. Сам не знаю, чего я хотел — может, утопиться в луже… Я дошел, наверное, до середины, когда понял, что сквозь туман не вижу противоположный склон. Навалилась усталость — я ведь давно так далеко не ходил. Я присел на корточки, равнодушно слушая, как где-то вдалеке детские голоса зовут:
— Артем! Темка!
Когда-то меня тоже звали Артемом. Теперь все чаще называют Темой Гнутым — за сильную сутулость и за то, что одно плечо выше торчит.
Света и Маша, взявшись за руки, уходили в туман.
— Эй, вы что? С ума сошли? — заметался Саша. — Не ходите, а то еще сами пропадете!
— А тебе-то что? — бросила через плечо Маша. — Иди домой, как раз к кино успеешь!
— Нет, постойте же! Если с Темкой что случилось, то и вам может быть опасно! Вы погодите, я с вами!
Саша кинул последний взгляд на свои светлые кеды, а потом крепко сжал Машину руку и шагнул прямо в жадно чавкнувшую грязь.
До меня снова донеслось: «Тема! Штопор!» И меня вдруг словно в сердце толкнуло — я вдруг вспомнил, что это я и есть Штопор, и лет мне всего-то двенадцать, и не было ни армии, ни шоферских курсов, ни вообще всех этих долгих бессмысленных и пустых, бесконечно пустых дней, все это просто примерещилось мне… И я вскочил на ноги и бросился навстречу голосам, и через три шага налетел на ребят. Светка прямо завизжала от радости, и Маша с Сашкой тоже обрадовались, будто полгода меня не видели, а я и сказать ничего не мог, я только хватал их всех за руки, за плечи, у меня слов не было от счастья.
И в то же время я знал, что все это не было ни сном, ни бредом, что пустота жадно ждет, притаившись за моей спиной.
И неожиданно я сказал, не отвечая на их расспросы:
— Ребята, а давайте тут деревьев насадим, а? А то тут прямо все неживое.
И никто не удивился, только Маша, поковыряв ногой глину, ответила:
— Не примутся тут деревья, не зря тут даже трава не растет.
— Чернозема натаскаем — возразил Сашка. — Тут всего-то с откоса вниз. По несколько ведер запросто снесем. И посадим иву, она всюду растет.
— А еще можно клевер посеять, — сказала Светка. — Он здорово землю улучшает, я читала.
* * *
#Мракопедия #Крипи #Истории_участников #Лаурка #Вода #Дети #Параллельный_мир #Туман
https://mrakopedia.org/wiki/%D0%92_%D0%BF%D1%83%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%82%D1%83
И однажды я вдруг задумался, и вспомнил всю свою несуразную жизнь, и понял, что ни минуты счастливой у меня не было с тех пор, как закончилось детство. И все мне вспоминалось — и наша компания, и наши приключения, и последний счастливый день, когда мы на карьер ходили, и я почему-то рассорился с ними… И так мне все это вспомнилось, что я зачем-то встал и потащился на ближний карьер. Многое изменилось за эти годы, но карьер был все тем же — желто-серым провалом среди зеленого луга.
∗ ∗ ∗
— Артем! Темка! Штопор! — в очередной раз крикнула Света и с отчаянием посмотрела на друзей.
— Вы как хотите, а я пойду его искать. Мало ли что в таком тумане могло случиться. Не зря же говорят, что туда одному ходить нельзя.
— Да не выдумывай, — раздраженно воскликнул Саша, — пойдемте лучше домой, как раз на кино успеем.
— Нет, Светка права, — неожиданно поддержала ее Маша. — Я думала, он в другом месте поднялся, чтобы нас разыграть, напугать как-нибудь, а чтобы просто домой уйти — это Темка не мог.
∗ ∗ ∗
Я спустился не там, где мы сбегали обычно, а по пологому спуску, где когда-то съезжали грузовики. Сам не знаю, чего я хотел — может, утопиться в луже… Я дошел, наверное, до середины, когда понял, что сквозь туман не вижу противоположный склон. Навалилась усталость — я ведь давно так далеко не ходил. Я присел на корточки, равнодушно слушая, как где-то вдалеке детские голоса зовут:
— Артем! Темка!
Когда-то меня тоже звали Артемом. Теперь все чаще называют Темой Гнутым — за сильную сутулость и за то, что одно плечо выше торчит.
Света и Маша, взявшись за руки, уходили в туман.
— Эй, вы что? С ума сошли? — заметался Саша. — Не ходите, а то еще сами пропадете!
— А тебе-то что? — бросила через плечо Маша. — Иди домой, как раз к кино успеешь!
— Нет, постойте же! Если с Темкой что случилось, то и вам может быть опасно! Вы погодите, я с вами!
Саша кинул последний взгляд на свои светлые кеды, а потом крепко сжал Машину руку и шагнул прямо в жадно чавкнувшую грязь.
До меня снова донеслось: «Тема! Штопор!» И меня вдруг словно в сердце толкнуло — я вдруг вспомнил, что это я и есть Штопор, и лет мне всего-то двенадцать, и не было ни армии, ни шоферских курсов, ни вообще всех этих долгих бессмысленных и пустых, бесконечно пустых дней, все это просто примерещилось мне… И я вскочил на ноги и бросился навстречу голосам, и через три шага налетел на ребят. Светка прямо завизжала от радости, и Маша с Сашкой тоже обрадовались, будто полгода меня не видели, а я и сказать ничего не мог, я только хватал их всех за руки, за плечи, у меня слов не было от счастья.
И в то же время я знал, что все это не было ни сном, ни бредом, что пустота жадно ждет, притаившись за моей спиной.
И неожиданно я сказал, не отвечая на их расспросы:
— Ребята, а давайте тут деревьев насадим, а? А то тут прямо все неживое.
И никто не удивился, только Маша, поковыряв ногой глину, ответила:
— Не примутся тут деревья, не зря тут даже трава не растет.
— Чернозема натаскаем — возразил Сашка. — Тут всего-то с откоса вниз. По несколько ведер запросто снесем. И посадим иву, она всюду растет.
— А еще можно клевер посеять, — сказала Светка. — Он здорово землю улучшает, я читала.
* * *
#Мракопедия #Крипи #Истории_участников #Лаурка #Вода #Дети #Параллельный_мир #Туман
https://mrakopedia.org/wiki/%D0%92_%D0%BF%D1%83%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%82%D1%83
Нужны ли на канале Мракопедии лонгриды (пасты длиной в несколько сообщений)?
Anonymous Poll
84%
Да
16%
Нет
Выходи
* * *
Среди ночи вдруг позвонил мой старый приятель. Мы не виделись довольно давно — слишком далеко живём друг от друга. Он сказал, что в силу обстоятельств оказался у моего дома. И раз уж так вышло — почему бы нам не встретится, не прогуляться и не поболтать.
Его тон был весёлым и дружелюбным. Но это была середина рабочей недели, я не высыпался. Извинился и отказался.
Он стал меня уговаривать. Сперва шутливо и по-дружески. По мере того, как я отнекивался, он становился всё серьёзнее. Через каждое предложение он приговаривал: «Да выходи ты уже!». Когда его голос стал очень грубым, а мне надоело отговариваться, я попытался сбросить звонок. Но то ли техника подводила, то ли я спросонья не попадал на нужную кнопку — сделать это не удавалось. В конечном итоге я просто положил телефон на пол динамиком вниз и накрыл сверху подушкой.
На следующее утро в истории звонков телефона принятых вызовов за ночь не значилось. Мой приятель тоже отрицал факт нашей беседы. По его словам, он мирно спал у себя дома с женой.
А несколько дней назад пропал сосед, который жил двумя этажами ниже. Он перестал появляться на работе. Родственникам и знакомым не удавалось до него дозвониться. Все стали бить тревогу. Полиция взломала дверь и обнаружила его квартиру пустой.
Был опрос соседей. Последним его видела любопытная соседка по лестничной площадке. По её словам, он выходил из дома в третьем часу ночи. Возле уха он держал телефон и раздражённо говорил кому-то в трубку: «Да выхожу я! Выхожу!»
* * *
#Мракопедия #Крипи #Двойники #Исчезновение #Телефон
https://mrakopedia.org/wiki/%D0%92%D1%8B%D1%85%D0%BE%D0%B4%D0%B8
* * *
Среди ночи вдруг позвонил мой старый приятель. Мы не виделись довольно давно — слишком далеко живём друг от друга. Он сказал, что в силу обстоятельств оказался у моего дома. И раз уж так вышло — почему бы нам не встретится, не прогуляться и не поболтать.
Его тон был весёлым и дружелюбным. Но это была середина рабочей недели, я не высыпался. Извинился и отказался.
Он стал меня уговаривать. Сперва шутливо и по-дружески. По мере того, как я отнекивался, он становился всё серьёзнее. Через каждое предложение он приговаривал: «Да выходи ты уже!». Когда его голос стал очень грубым, а мне надоело отговариваться, я попытался сбросить звонок. Но то ли техника подводила, то ли я спросонья не попадал на нужную кнопку — сделать это не удавалось. В конечном итоге я просто положил телефон на пол динамиком вниз и накрыл сверху подушкой.
На следующее утро в истории звонков телефона принятых вызовов за ночь не значилось. Мой приятель тоже отрицал факт нашей беседы. По его словам, он мирно спал у себя дома с женой.
А несколько дней назад пропал сосед, который жил двумя этажами ниже. Он перестал появляться на работе. Родственникам и знакомым не удавалось до него дозвониться. Все стали бить тревогу. Полиция взломала дверь и обнаружила его квартиру пустой.
Был опрос соседей. Последним его видела любопытная соседка по лестничной площадке. По её словам, он выходил из дома в третьем часу ночи. Возле уха он держал телефон и раздражённо говорил кому-то в трубку: «Да выхожу я! Выхожу!»
* * *
#Мракопедия #Крипи #Двойники #Исчезновение #Телефон
https://mrakopedia.org/wiki/%D0%92%D1%8B%D1%85%D0%BE%D0%B4%D0%B8
Бабкины черти
* * *
Довелось мне побывать в деревне, где ходили упорные слухи о полной чертовщине — о бабке, у которой водились черти в прямом смысле слова. Об этом все знали от бабкиной подруги, которой та иногда рассказывала о своих необычных работниках.
Чертей было несколько, и они всегда делали любую порученную бабкой работу: пололи, копали, убирали, сеяли, перебирали все в сотый раз по крупицам. Им нельзя было отдыхать. Когда очередное задание было выполнено, её горло сдавливали невидимые руки главного чёрта, просящего больше работы. Бабка изредка видела их, будучи в одиночестве, а для других они были невидимы. Чертей надо было кормить, кидая им обычную еду через левое плечо. Если еда была свежей и не гадкой на вкус, она исчезала на лету, в противном случае падала на пол нетронутой.
Бабуля не состояла ни в колхозах, ни где-либо ещё, вообще не числилась на балансе государства при жизни. На территории ее дома и участка были чистота и порядок, всё было своё и в достатке.
О смерти бабки узнали не сразу, потому как лишний раз к ней не ходили — побаивались. Когда игнорировать ее отсутствие стало невозможным, люди рискнули без спроса проникнуть в бабкин дом и обнаружили её израненный до костей труп. Перед смертью она не успела или не захотела передать кому-нибудь чертей, как это положено у ведьм.
Я до сих пор не знаю, как к этому относиться. Дом этот видел — ничего особенного, ухоженный, правда, заколоченный, но после рассказов выглядит как-то жутковато.
Возможно, фразу «работают как черти» люди придумали не просто так.
* * *
#Мракопедия #Крипи #Домовой #Деревня #Старики #Черти
https://mrakopedia.org/wiki/%D0%91%D0%B0%D0%B1%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%8B_%D1%87%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B8
* * *
Довелось мне побывать в деревне, где ходили упорные слухи о полной чертовщине — о бабке, у которой водились черти в прямом смысле слова. Об этом все знали от бабкиной подруги, которой та иногда рассказывала о своих необычных работниках.
Чертей было несколько, и они всегда делали любую порученную бабкой работу: пололи, копали, убирали, сеяли, перебирали все в сотый раз по крупицам. Им нельзя было отдыхать. Когда очередное задание было выполнено, её горло сдавливали невидимые руки главного чёрта, просящего больше работы. Бабка изредка видела их, будучи в одиночестве, а для других они были невидимы. Чертей надо было кормить, кидая им обычную еду через левое плечо. Если еда была свежей и не гадкой на вкус, она исчезала на лету, в противном случае падала на пол нетронутой.
Бабуля не состояла ни в колхозах, ни где-либо ещё, вообще не числилась на балансе государства при жизни. На территории ее дома и участка были чистота и порядок, всё было своё и в достатке.
О смерти бабки узнали не сразу, потому как лишний раз к ней не ходили — побаивались. Когда игнорировать ее отсутствие стало невозможным, люди рискнули без спроса проникнуть в бабкин дом и обнаружили её израненный до костей труп. Перед смертью она не успела или не захотела передать кому-нибудь чертей, как это положено у ведьм.
Я до сих пор не знаю, как к этому относиться. Дом этот видел — ничего особенного, ухоженный, правда, заколоченный, но после рассказов выглядит как-то жутковато.
Возможно, фразу «работают как черти» люди придумали не просто так.
* * *
#Мракопедия #Крипи #Домовой #Деревня #Старики #Черти
https://mrakopedia.org/wiki/%D0%91%D0%B0%D0%B1%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%8B_%D1%87%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B8
⚠Мраканы, дяди из высокоэффективной конторы РКН 2 августа внесли нас в свою черную книжечку. Если у вас не открывается портал – вы знаете, кого благодарить.
Пока мы разбираемся с ситуацией, можете почитать наш ВК-паблик – там собран значительный массив историй.
Мы победим.
Пока мы разбираемся с ситуацией, можете почитать наш ВК-паблик – там собран значительный массив историй.
Мы победим.
Разодранный
* * *
Короче, запилю одну стори из детства.
Есть у нас один район в городе, хуёвый он совсем, там большинство домов под снос (а если не снесут, то они сами развалятся). Так вот, решили с другом забраться в один, посмотреть, что да как. Там люди не живут уже, почти все дома пустые.
Идём, выбираем подходящий дом.
Холодно тогда было и пасмурно. Идём себе по району и смеёмся, как два долбоёба. Я от друга отворачиваюсь на секунду, чтобы осмотреться, поворачиваюсь обратно — друга нет. Тихо совсем стало, а там ведь дорога рядом. Машины все пропали, и школа тоже пропала, которая через дорогу была. Я подохуел и забежал в первый попавшийся дом, чтобы рассказать взрослым про эту хуйню.
Домá там по два этажа и с подвалом, под лестницей деревянной — кладовка.
Забегаю в дом, захлопываю за собой дверь и вижу только темноту. Ни фонарика с собой не было, ни ещё чего. Благо где-то на втором этаже горела лампочка и свет немного доходил до меня. Поворачиваюсь, хочу в другой дом убежать, а то тут крипово больно, и обнаруживаю: нет никакой двери.
Тут-то я блять настолько охуел, что мне даже показалось, будто сердце перестало биться.
Попутно откладывая кирпичи, бегу на второй этаж, поближе к свету. Там несколько дверей было, все в совковом стиле.
Я, будучи одурманенным ужасом, вышиб первую попавшуюся и забежал внутрь.
Темно, только лампочка в углу горит.
И тут я увидел то, от чего целый кирпичный город отложил.
По потолку ползёт НЁХ, а в углу лежит мой друг, весь разодранный. Он тянет ко мне свои обглоданные руки и зовёт, просит помощи, а НЁХ всё ближе подползает и шипит очень тихо, но я её слова почему-то разобрал. «Ты хочешь к своему другу? Ты не оставишь своего друга? Ты поможешь своему другу?»
Я настолько быстро деранул, что сам охуел. Бежал-бежал, споткнулся на лестнице и вырубился.
Очнулся в больнице, рядом мать сидит и смотрит куда-то сквозь меня.
Я её поспрашивал, она всё рассказала.
Мы когда шли, во дворе в том бабка сидела, она всё видела. Говорит: «малец один (то бишь я) буквально за двадцать секунд остановился, постоял и убежал куда-то. Быстро бежал, очень быстро. Улыбался ещё как-то странно, будто видел всё, что дальше будет и рад был, что спасается. А на второго собаки накинулись. Я думала, первый звуки услышит и вернётся, ан нет, он всё дальше убегал. Второго так яростно собаки раздирали, я даже опомниться не успела и на помощь позвать. Порождения дьявола они, обычные не могли!». Так примерно и сказала, ну, суть я передал. Говорит, мальчик ещё вначале имя чьё-то кричал. Мама говорит, что моё.
Нашли меня на лестнице в подъезде, там я вырубился, когда бежал. Только на лестнице моего подъезда.
Всё ещё корю себя за то, что друга не спас, но не помню же нихуя.
Такая вот хуйня.
* * *
#Мракопедия #Крипи #Мистика #Страшные_истории #Абандон #Дети #Монстры #Мясо #Собаки #Шок-контент
* * *
Короче, запилю одну стори из детства.
Есть у нас один район в городе, хуёвый он совсем, там большинство домов под снос (а если не снесут, то они сами развалятся). Так вот, решили с другом забраться в один, посмотреть, что да как. Там люди не живут уже, почти все дома пустые.
Идём, выбираем подходящий дом.
Холодно тогда было и пасмурно. Идём себе по району и смеёмся, как два долбоёба. Я от друга отворачиваюсь на секунду, чтобы осмотреться, поворачиваюсь обратно — друга нет. Тихо совсем стало, а там ведь дорога рядом. Машины все пропали, и школа тоже пропала, которая через дорогу была. Я подохуел и забежал в первый попавшийся дом, чтобы рассказать взрослым про эту хуйню.
Домá там по два этажа и с подвалом, под лестницей деревянной — кладовка.
Забегаю в дом, захлопываю за собой дверь и вижу только темноту. Ни фонарика с собой не было, ни ещё чего. Благо где-то на втором этаже горела лампочка и свет немного доходил до меня. Поворачиваюсь, хочу в другой дом убежать, а то тут крипово больно, и обнаруживаю: нет никакой двери.
Тут-то я блять настолько охуел, что мне даже показалось, будто сердце перестало биться.
Попутно откладывая кирпичи, бегу на второй этаж, поближе к свету. Там несколько дверей было, все в совковом стиле.
Я, будучи одурманенным ужасом, вышиб первую попавшуюся и забежал внутрь.
Темно, только лампочка в углу горит.
И тут я увидел то, от чего целый кирпичный город отложил.
По потолку ползёт НЁХ, а в углу лежит мой друг, весь разодранный. Он тянет ко мне свои обглоданные руки и зовёт, просит помощи, а НЁХ всё ближе подползает и шипит очень тихо, но я её слова почему-то разобрал. «Ты хочешь к своему другу? Ты не оставишь своего друга? Ты поможешь своему другу?»
Я настолько быстро деранул, что сам охуел. Бежал-бежал, споткнулся на лестнице и вырубился.
Очнулся в больнице, рядом мать сидит и смотрит куда-то сквозь меня.
Я её поспрашивал, она всё рассказала.
Мы когда шли, во дворе в том бабка сидела, она всё видела. Говорит: «малец один (то бишь я) буквально за двадцать секунд остановился, постоял и убежал куда-то. Быстро бежал, очень быстро. Улыбался ещё как-то странно, будто видел всё, что дальше будет и рад был, что спасается. А на второго собаки накинулись. Я думала, первый звуки услышит и вернётся, ан нет, он всё дальше убегал. Второго так яростно собаки раздирали, я даже опомниться не успела и на помощь позвать. Порождения дьявола они, обычные не могли!». Так примерно и сказала, ну, суть я передал. Говорит, мальчик ещё вначале имя чьё-то кричал. Мама говорит, что моё.
Нашли меня на лестнице в подъезде, там я вырубился, когда бежал. Только на лестнице моего подъезда.
Всё ещё корю себя за то, что друга не спас, но не помню же нихуя.
Такая вот хуйня.
* * *
#Мракопедия #Крипи #Мистика #Страшные_истории #Абандон #Дети #Монстры #Мясо #Собаки #Шок-контент
Спонтанный опрос: Вы предпочитаете читать крипипасты или слушать их озвучку?
Anonymous Poll
91%
Читать
9%
Слушать