Старики и дети на снимках ленинградских фотографов (Подгорков, Китаев, Богданов, Снигиревская).
#вобъективе
#вобъективе
Один из потерянных ленинградских писателей - Генрих Шеф. Родившийся в 1937-и, Шеф занимался в литобъединениях, был знаком с Битовым, Арьевым, Марамзиным.
Игорь Ефимов говорил в 1998-м: «Был писатель в Ленинграде, которого необычайно высоко ценили и до сих пор ценим не только я и Марамзин, но и Андрей Битов, и несколько других человек. Его звали Генрих Шеф. Это писатель кафкианского направления и, я бы сказал, кафкианского уровня. Моя издательская мечта - издать том избранного Генриха Шефа. Он оставил очень большое наследие, там около тысячи страниц. Это был писатель чувствительности такой, что он нормальнее всех прореагировал на советскую ситуацию - он сошел с ума. У него началась настоящая мания преследования, он прожил с ней последние годы».
Единственная прижизненная публикация Шефа - сборник «Записки совсем молодого инженера» , изданная в 1968 году. Книжку можно найти и прочитать в Сети. Это пронзительная, странная проза.
Вот фрагмент рассказа «Ребёнок».
«Отец приехал и забирает свои вещи. Мама говорит ему «вы». Каша на кухне, которую она сейчас варит, начинает подгорать. Я мешаю кашу и убавляю огонь.
— Вот, папа приехал. Сейчас ты его кашей накормишь, — говорят соседки.
— Да, — говорю я. Но они не знают еще, что случилось.
Он берет свою круглую железную коробку, где лежит трубка. Берет справочники с полки. Еще — один хороший чемодан. Потом они что-то там говорят, он целует меня, говорит:
— До свиданья.
И вот тогда я слышу от мамы:
— Отец с нами жить больше не будет.
Я не знаю, как мне себя вести. Что делать? Я молчу. Может быть, надо заплакать? Скорее бы кончилось. Я стою и молчу. Мне не хочется плакать.
А тут Юркина голова влезает в дверь. Он видит всех нас и шепчет:
— Пошли на двор.
— До свиданья, — говорю я.
И убегаю».
В своём завещании Генрих Шеф запретил публикацию своих произведений «на территории, занимаемой ныне СССР». Его тексты хранятся в Петербурге у вдовы писателя.
Игорь Ефимов говорил в 1998-м: «Был писатель в Ленинграде, которого необычайно высоко ценили и до сих пор ценим не только я и Марамзин, но и Андрей Битов, и несколько других человек. Его звали Генрих Шеф. Это писатель кафкианского направления и, я бы сказал, кафкианского уровня. Моя издательская мечта - издать том избранного Генриха Шефа. Он оставил очень большое наследие, там около тысячи страниц. Это был писатель чувствительности такой, что он нормальнее всех прореагировал на советскую ситуацию - он сошел с ума. У него началась настоящая мания преследования, он прожил с ней последние годы».
Единственная прижизненная публикация Шефа - сборник «Записки совсем молодого инженера» , изданная в 1968 году. Книжку можно найти и прочитать в Сети. Это пронзительная, странная проза.
Вот фрагмент рассказа «Ребёнок».
«Отец приехал и забирает свои вещи. Мама говорит ему «вы». Каша на кухне, которую она сейчас варит, начинает подгорать. Я мешаю кашу и убавляю огонь.
— Вот, папа приехал. Сейчас ты его кашей накормишь, — говорят соседки.
— Да, — говорю я. Но они не знают еще, что случилось.
Он берет свою круглую железную коробку, где лежит трубка. Берет справочники с полки. Еще — один хороший чемодан. Потом они что-то там говорят, он целует меня, говорит:
— До свиданья.
И вот тогда я слышу от мамы:
— Отец с нами жить больше не будет.
Я не знаю, как мне себя вести. Что делать? Я молчу. Может быть, надо заплакать? Скорее бы кончилось. Я стою и молчу. Мне не хочется плакать.
А тут Юркина голова влезает в дверь. Он видит всех нас и шепчет:
— Пошли на двор.
— До свиданья, — говорю я.
И убегаю».
В своём завещании Генрих Шеф запретил публикацию своих произведений «на территории, занимаемой ныне СССР». Его тексты хранятся в Петербурге у вдовы писателя.
ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
Один из потерянных ленинградских писателей - Генрих Шеф. Родившийся в 1937-и, Шеф занимался в литобъединениях, был знаком с Битовым, Арьевым, Марамзиным. Игорь Ефимов говорил в 1998-м: «Был писатель в Ленинграде, которого необычайно высоко ценили и до сих…
Ни одного фото Генриха Шефа я не нашёл. Только обложку его книги.
Отличное название - «Записки совсем молодого инженера». Вот это «совсем» сразу бросается в глаза и делает книжку заметной.
Отличное название - «Записки совсем молодого инженера». Вот это «совсем» сразу бросается в глаза и делает книжку заметной.
В 1977 году Майк сочинил «Рассказ без названия» - прозаическую фантазию на тему, какой должна быть жизнь советской рок-звезды - жизнь, которую хотел себе Майк (и не только он).
Рассказик стал не только редким упражнением Науменко в прозе, но и источником вдохновения для Гребенщикова - из майковского текста выросли аж три песни БГ.
«Марина».
В «Рассказе без названия» есть фраза: «Я написал этому мерзавцу цифровку мрачного, но кайфового рок-н-ролла «Марина мне сказала».
Именно так - «Марина мне сказала» - начинается и песня Гребенщикова.
Сам Майк, кстати, придумал фразу про Марину не на пустом месте, а обыграл своего любимого Лу Рида - цикл его песен Candy Says, Lisa says, Caroline Says. Понятно, что и БГ прекрасно знал первоисточник, но вдохновился, сочиняя «Марину», именно майковским пассажем из «Рассказа без названия».
«Сны».
Из рецензии Александра Старцева на аквариумский альбом «День серебра» (журнал «Рокси», январь 1985): «Сны» – одна из самых красивых песен на альбоме… Плюс к этому фраза из рассказа Майка (из того же, откуда взята фраза «Марина мне сказала») – «она не знает, что это сны».
У Майка: «Я настроил свой акустик и для начала стал писать простенькую, но миленькую балладку «Она не знает, что такое сны».
«Послезавтра».
В этой гребенщиковской песне, записанной для альбома «Песни рыбака» (2003), есть фраза «Послезавтра я опять буду здесь».
Читаем Майка: «Вот тебе название для нового хита: «Послезавтра я опять буду здесь», а можно ещё добавить в скобках: «И тогда вы у меня попляшете».
Вот так 25 лет спустя БГ вернулся к майковскому «Рассказу без названия».
Если вы не читали это сочинение Майка, прочтите, оно того стоит. Найти текст в Сети не проблема.
Рассказик стал не только редким упражнением Науменко в прозе, но и источником вдохновения для Гребенщикова - из майковского текста выросли аж три песни БГ.
«Марина».
В «Рассказе без названия» есть фраза: «Я написал этому мерзавцу цифровку мрачного, но кайфового рок-н-ролла «Марина мне сказала».
Именно так - «Марина мне сказала» - начинается и песня Гребенщикова.
Сам Майк, кстати, придумал фразу про Марину не на пустом месте, а обыграл своего любимого Лу Рида - цикл его песен Candy Says, Lisa says, Caroline Says. Понятно, что и БГ прекрасно знал первоисточник, но вдохновился, сочиняя «Марину», именно майковским пассажем из «Рассказа без названия».
«Сны».
Из рецензии Александра Старцева на аквариумский альбом «День серебра» (журнал «Рокси», январь 1985): «Сны» – одна из самых красивых песен на альбоме… Плюс к этому фраза из рассказа Майка (из того же, откуда взята фраза «Марина мне сказала») – «она не знает, что это сны».
У Майка: «Я настроил свой акустик и для начала стал писать простенькую, но миленькую балладку «Она не знает, что такое сны».
«Послезавтра».
В этой гребенщиковской песне, записанной для альбома «Песни рыбака» (2003), есть фраза «Послезавтра я опять буду здесь».
Читаем Майка: «Вот тебе название для нового хита: «Послезавтра я опять буду здесь», а можно ещё добавить в скобках: «И тогда вы у меня попляшете».
Вот так 25 лет спустя БГ вернулся к майковскому «Рассказу без названия».
Если вы не читали это сочинение Майка, прочтите, оно того стоит. Найти текст в Сети не проблема.
Фрагмент "Рассказа без названия", Майк Науменко, 1977.
«Я проснулся в два часа дня с мрачной мыслью о том, что к четырем мне надо быть в студии. Контракт с «Мелодией» обязывал меня выпустить последний в этом году сингл не позже, чем к 12 ноября. Откладывать дальше некуда.
А вообще, я ужасно устал. Год выдался чертовски напряженным: сначала гастроли по Австралии вместе с «Керосиновым Контактом», долгая, вымотавшая все нервы, работа над очередной долгоиграющей, затем ряд не очень удачных концертов здесь, в Ленинграде, с новой, ни к черту негодной группой, опять гастроли, но уже по Украине и Белоруссии; дрянные гостиницы, душные залы, премерзкие автобусы, потом опять работа в студии и опять гастроли. О репетициях я уже не говорю.
А сегодня нужно писать еще один сингл - к Новому году. А ночью придется сниматься в ТВ-шоу. Что за жизнь! Бросить бы все к черту и махнуть куда-нибудь в тепло, к морю…
Однако было уже пора ехать. Я зачехлил свой «Лес Пол» и акустический «Мартин» и отнес их в машину. На улице было холодно и пасмурно. «На дорогах гололед», - сумрачно проверещало радио и заиграло последний хит Виктории «Пирамиды». Я нырнул в теплый уютный мирок своего «Роллс-ройса», закурил и стал выруливать к Кировскому проспекту. Наконец-то боссы с «Мелодии» удосужились построить приличную студию звукозаписи в Песочном, на природе, вдали от шума городского. Правда, на хороший аппарат раскрутить их так и не удалось, но 16-трековые «Сони» тоже недурны».
«Я проснулся в два часа дня с мрачной мыслью о том, что к четырем мне надо быть в студии. Контракт с «Мелодией» обязывал меня выпустить последний в этом году сингл не позже, чем к 12 ноября. Откладывать дальше некуда.
А вообще, я ужасно устал. Год выдался чертовски напряженным: сначала гастроли по Австралии вместе с «Керосиновым Контактом», долгая, вымотавшая все нервы, работа над очередной долгоиграющей, затем ряд не очень удачных концертов здесь, в Ленинграде, с новой, ни к черту негодной группой, опять гастроли, но уже по Украине и Белоруссии; дрянные гостиницы, душные залы, премерзкие автобусы, потом опять работа в студии и опять гастроли. О репетициях я уже не говорю.
А сегодня нужно писать еще один сингл - к Новому году. А ночью придется сниматься в ТВ-шоу. Что за жизнь! Бросить бы все к черту и махнуть куда-нибудь в тепло, к морю…
Однако было уже пора ехать. Я зачехлил свой «Лес Пол» и акустический «Мартин» и отнес их в машину. На улице было холодно и пасмурно. «На дорогах гололед», - сумрачно проверещало радио и заиграло последний хит Виктории «Пирамиды». Я нырнул в теплый уютный мирок своего «Роллс-ройса», закурил и стал выруливать к Кировскому проспекту. Наконец-то боссы с «Мелодии» удосужились построить приличную студию звукозаписи в Песочном, на природе, вдали от шума городского. Правда, на хороший аппарат раскрутить их так и не удалось, но 16-трековые «Сони» тоже недурны».
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Матвей Берман, один из авторов фельетона «Окололитературный трутень», давшего старт травле Бродского.
«Не надо выставлять злодеями авторов фельтетона. Эпоха была такая», - говорит Берман в документальном фильме «Дело Иосифа Бродского».
Обычно этот фельетон - и запуск травли Бродского - связывают с другим человеком, Яковом Лернером (который активно появляется в фильме). Но Лернер не был журналистом (и вообще, судя по его речи, плохо формулировал мысли).
Берман же, работавший в «Вечернем Ленинграде», выпускавший в Лениздате книжки типа «Ленинградский цирк» («Для тех, кто любит жизнерадостное искусство цирка», сообщала аннотация), словом владел.
“Мне предложили придать этому всему более литературную форму», - обьясняет Берман своё участие в создании «Окололитературного трутня».
«Он писал», - подтверждает сам Лернер в фильме.
Эпоха у них такая была, понимаешь.
«Не надо выставлять злодеями авторов фельтетона. Эпоха была такая», - говорит Берман в документальном фильме «Дело Иосифа Бродского».
Обычно этот фельетон - и запуск травли Бродского - связывают с другим человеком, Яковом Лернером (который активно появляется в фильме). Но Лернер не был журналистом (и вообще, судя по его речи, плохо формулировал мысли).
Берман же, работавший в «Вечернем Ленинграде», выпускавший в Лениздате книжки типа «Ленинградский цирк» («Для тех, кто любит жизнерадостное искусство цирка», сообщала аннотация), словом владел.
“Мне предложили придать этому всему более литературную форму», - обьясняет Берман своё участие в создании «Окололитературного трутня».
«Он писал», - подтверждает сам Лернер в фильме.
Эпоха у них такая была, понимаешь.