“Сегодня я понял, что не стану кинематографистом. У меня нет огня в душе. Нет запала, способного взорвать всю прежнюю гниль и медикаментов, чтобы залечить раны и начать все сначала”.
Из дневников Алексея Балабанова, 1983.
Вчера Балабанову исполнилось бы 64.
Из дневников Алексея Балабанова, 1983.
Вчера Балабанову исполнилось бы 64.
…в «Костре» работал.
В этом тусклом месте,
вдали от гонки
и передовиц,
я встретил сто,
а может быть, и двести
прозрачных юношей, невзрачнейших девиц.
Простуженно
протискиваясь в дверь,
они, не без нахального кокетства,
мне говорили:
«Вот вам пара текстов».
Я в их глазах
редактор был
и зверь.
Прикрытые
немыслимым
рваньём,
они о тексте,
как учил их Лотман,
судили как о чем-то
очень плотном,
как о бетоне с арматурой
в нём.
Всё это были рыбки
на меху бессмыслицы,
помноженной на вялость,
но мне порою
эту чепуху
и вправду напечатать удавалось.
Стоял мороз.
В Таврическом саду
закат был жёлт,
и снег под ним
был розов.
О чем они болтали на ходу,
подслушивал
недремлющий
Морозов,
тот самый, Павлик, сотворивший зло.
С фанерного портрета пионера
от холода
оттрескалась фанера,
но было им тепло.
И время шло.
И подходило
первое число.
И секретарь
выписывал червонец.
И время шло,
ни с кем не церемонясь,
и всех оно по кочкам разнесло…
Лев Лосев (на фото с сыном и с Довлатовым).
В этом тусклом месте,
вдали от гонки
и передовиц,
я встретил сто,
а может быть, и двести
прозрачных юношей, невзрачнейших девиц.
Простуженно
протискиваясь в дверь,
они, не без нахального кокетства,
мне говорили:
«Вот вам пара текстов».
Я в их глазах
редактор был
и зверь.
Прикрытые
немыслимым
рваньём,
они о тексте,
как учил их Лотман,
судили как о чем-то
очень плотном,
как о бетоне с арматурой
в нём.
Всё это были рыбки
на меху бессмыслицы,
помноженной на вялость,
но мне порою
эту чепуху
и вправду напечатать удавалось.
Стоял мороз.
В Таврическом саду
закат был жёлт,
и снег под ним
был розов.
О чем они болтали на ходу,
подслушивал
недремлющий
Морозов,
тот самый, Павлик, сотворивший зло.
С фанерного портрета пионера
от холода
оттрескалась фанера,
но было им тепло.
И время шло.
И подходило
первое число.
И секретарь
выписывал червонец.
И время шло,
ни с кем не церемонясь,
и всех оно по кочкам разнесло…
Лев Лосев (на фото с сыном и с Довлатовым).
Марат Айрапетян выполнял функции аппаратчика и звукорежиссёра раннего «Аквариума» (но прежде всего был всеобщим другом и частью большой аквариумской компании 70-х).
Вот его воспоминания о концертах, которые устраивались группой единомышленников на свежем воздухе.
«Они проходили на берегу Невы и назывались "праздник цветов" (хотя никаких цветов там не было).
Выглядело это приблизительно так: Боря сидит в центре поляны, иногда поет, но в основном курит и читает Melody Maker.
Сева Гаккель и Люда (будущая вторая жена Бори) разъезжают вокруг на велосипедах.
Человек двадцать играют во фрисби.
Полно детей (включая и моего сына).
Совершенно рехнувшийся Черкасов пытается петь под гитару Конституцию СССР.
Общая картина напоминает сцену из пьес Джорджа (Гуницкого, сооснователя "Аквариума" - ред)».
Про «совершенно рехнувшегося» Черкасова - читайте здесь.
Вот его воспоминания о концертах, которые устраивались группой единомышленников на свежем воздухе.
«Они проходили на берегу Невы и назывались "праздник цветов" (хотя никаких цветов там не было).
Выглядело это приблизительно так: Боря сидит в центре поляны, иногда поет, но в основном курит и читает Melody Maker.
Сева Гаккель и Люда (будущая вторая жена Бори) разъезжают вокруг на велосипедах.
Человек двадцать играют во фрисби.
Полно детей (включая и моего сына).
Совершенно рехнувшийся Черкасов пытается петь под гитару Конституцию СССР.
Общая картина напоминает сцену из пьес Джорджа (Гуницкого, сооснователя "Аквариума" - ред)».
Про «совершенно рехнувшегося» Черкасова - читайте здесь.
Сегодня Георгию Гурьянову исполнилось бы 62. Здесь и здесь - неизвестные интервью с Гурьяновым.
Ну и любимая цитата (из других источников):
«Петербург меня вдохновляет. Я как-то ночью оказался у разведенного моста — засиделся допоздна в гостях, поехал домой на остров и оказался на улице у Дворцового моста. Таксист сказал, что не будет сидеть со мной целый час и попросил выйти из машины.
Выла метель, холод. И это произвело на меня тогда сильное впечатление — неземная красота в сочетании с ужасным дискомфортом. Есть это в Петербурге».
Ну и любимая цитата (из других источников):
«Петербург меня вдохновляет. Я как-то ночью оказался у разведенного моста — засиделся допоздна в гостях, поехал домой на остров и оказался на улице у Дворцового моста. Таксист сказал, что не будет сидеть со мной целый час и попросил выйти из машины.
Выла метель, холод. И это произвело на меня тогда сильное впечатление — неземная красота в сочетании с ужасным дискомфортом. Есть это в Петербурге».