Мальчик рылом роет книжку,
Поразительно прозрачен,
Он, собой являя мышку,
Прозябанью предназначен.
Бедный мальчик с рожей постной,
Ты какашка! Ты несносный.
Видишь, солнышко сияет,
Все ликует, все смеется,
Быстро девочки шныряют,
Улыбаясь и шаля,
Телесами шевеля.
Все прелестно!
Все красиво!
Там мужчины дуют пиво,
Там народ спешит в кино,
Там транзистор, там гитара
Где ни плюнь — повсюду пара.
Всюду радости вино.
Вот без всяких дураков
Мой совет тебе таков:    
Нежный, Тонкий,
Умный, Кроткий,
Выпей, мальчик, рюмку водки
И на улицу скорей
Ты ж мужчина — царь зверей!
Владлен Гаврильчик, 1974.

В 1988 году художник Владимир Ванкок Семенов провел акцию «Очередь».
Объектом стал магазин косметики на Староневском, закрытый на капитальный ремонт.
Семенов выбрал время с 2 до 3: «Тогда люди в обеденное время вставали в любые очереди».

Нашли в «Сайгоне» человек пять добровольцев; все они встали в очередь ровно в два часа дня. Постепенно к ним пристроились прохожие.

«В три часа я должен был пройти мимо с лампой в руках, это стало бы сигналом для окончания акции, их выхода из очереди.
Потом мне рассказывали, что у магазина бегал мужик и орал - вы что, не видите табличку? Магазин закрыт и не откроется!
Но люди продолжали стоять.
Я не ожидал, что кто-то вообще встанет в эту очередь, но она оказалась огромной.
Потом я прошел мимо, подал сигнал и свои люди вышли».
Очередь продолжала стоять, но постепенно все же рассосалась.

Кто-то, возможно, сочтет эту акцию глупостью.
На мой же взгляд, отлично. Очень показательно. Грустно и страшно.

Евгений Белодубровский, «Сага о пальто»:
«Первым таким «своим местом» для меня стал кафетерий «Экспресс», что на углу Староневского и Суворовского. Обыкновенная распашонка-стекляшка.
Но в ней было два-три насмерть соблазнивших меня обстоятельства:
— узкая-преузкая лесенка на второй этажик;
— широченные окна с обзором на две стороны света, одна из которых представляла собой огромную и совершенно пустую стену почти во всю длину Суворовского (до 2-й Советской) с одним-единственным оконцем под самой крышей;
 — низкие столики с бумажными скатёрками, пепельницами и мёртвыми цветами.

Завидев приятеля или целую команду друзей, их можно было лихо приветствовать сверху, и вообще наблюдать жизнь огромного перекрёстка, переплетения людей, машин и сухожилий проводов с огнями брызг и огней от разлетающих во все стороны холодные неоновых искр, высекающие дугами ползущих туда-сюда неторопливых синих троллейбусов…
Здорово!

На втором этаже «Экспресса» никогда не было случайного люда: всё вокзальное, мешочное и распивочное происходило внизу.

…И в этой стекляшке (с конца 1963 по лето 65) под шум дождей, треск шин, снежных вихрей и метелей, я перечитал всего всего Хэма, Ремарка, Олешу.
Здесь же я нашёл новых друзей, такую же точно как и я «вечную» абитуру, эрудитов со средним образованием и невских бродяг, искавших общения, да и просто где б приткнутьтся подальше от двора и дома…

Одно было в «Экспрессе» из рук-вон плохо: собственно кофе.
А вскоре нас со второго этажа стекляшки буквально выперли (сами того не сознавая) туристы. Они раскладывали на столах свои рюказаки, термосы, географические карты, галдели, обсуждали будущие походы, от них веяло большим здоровьем, они не курили, пили взахлёб это пойло, а их девушки спартанского вида были стриженные мужественные и ходили в толстых носках и брюках.

Остаётся добавить, что именно в «Экспрессе» я впервые прознал про самиздат (это был «Чевенгур» Платонова и «Некрополь» Ходасевича, «Улисс» Джойса) и кое-что про диссидентство…».

Меня напротив в поезде метро
Сидела женщина
С лицом о том
Что, слава богу
День окончен
Путь к дому долог
И можно ослабеть
Лицо разжать
И задремать,
рукой прикрыв глаза,
И только
Вздрагивать при объявленьи остановок.
Бег поезд убыстрял на перегоне
Сидели мы, опущены в тепло
Недвижные в несущемся вагоне
Пространство
беспрепятственно текло Сквозь наши отражения в стекле
Что бестелесны, словно
наши души
И отражают нас, как воды сушу
Расплывчато
Как радость на лице
Уснувшей женщины.

Виктор Ширали, 1972