Стих давно
трамвайный говор,
Ходят, бродят сны,
Ночь одела спящий город
В ласковую синь.
Осторожно улыбаясь,
Прыгнул на карниз
Хитрый-хитрый лунный заяц,
Сел и смотрит вниз.
Открывать окно не надо,
Надо крепко спать
Зайка сам придёт из сада
Что-то рассказать;
Золотистых-золотистых,
В капельках росы,
Принесёт холодных
листьев,
Чудный сон приснит.
Роальд Мандельштам, рисунок его же.
трамвайный говор,
Ходят, бродят сны,
Ночь одела спящий город
В ласковую синь.
Осторожно улыбаясь,
Прыгнул на карниз
Хитрый-хитрый лунный заяц,
Сел и смотрит вниз.
Открывать окно не надо,
Надо крепко спать
Зайка сам придёт из сада
Что-то рассказать;
Золотистых-золотистых,
В капельках росы,
Принесёт холодных
листьев,
Чудный сон приснит.
Роальд Мандельштам, рисунок его же.
У Кривулина:
«Женя обладал необыкновенной физической силой, обезьяноподобен и страшен во гневе. Сергей Довлатов, чем-то некогда задевший Феоктистова, вынужден был позорно бежать сквозь весь электропоезд, прорываясь из вагона в вагон, пока Женя, как разъяренный жертвенный бык, не настиг обидчика, чья физическая масса по крайней мере раза в полтора превышала феоктистовскую, не припер насмерть перепуганного мастера пера: «Нехорошо, господин советский прозаик. Очень плохо». Он умер в конце 90-х от инфаркта, ненадолго пережив автора «Зоны».
Действительно, был такой поэт Феоктистов. Печатался в самиздате, в официальном альманахе «Молодой Ленинград». Вел богемную жизнь, умер в 1997-м. Фотографий его я не нашел, а было бы интересно посмотреть. Стихи Феоктистова не в моем вкусе (классицизм), но это четверостишие хорошее.
Сижу, не зажигая света.
Один я. Никого здесь нет.
Был кот, но он гуляет
где-то.
Один я. Для чего мне
свет?
«Женя обладал необыкновенной физической силой, обезьяноподобен и страшен во гневе. Сергей Довлатов, чем-то некогда задевший Феоктистова, вынужден был позорно бежать сквозь весь электропоезд, прорываясь из вагона в вагон, пока Женя, как разъяренный жертвенный бык, не настиг обидчика, чья физическая масса по крайней мере раза в полтора превышала феоктистовскую, не припер насмерть перепуганного мастера пера: «Нехорошо, господин советский прозаик. Очень плохо». Он умер в конце 90-х от инфаркта, ненадолго пережив автора «Зоны».
Действительно, был такой поэт Феоктистов. Печатался в самиздате, в официальном альманахе «Молодой Ленинград». Вел богемную жизнь, умер в 1997-м. Фотографий его я не нашел, а было бы интересно посмотреть. Стихи Феоктистова не в моем вкусе (классицизм), но это четверостишие хорошее.
Сижу, не зажигая света.
Один я. Никого здесь нет.
Был кот, но он гуляет
где-то.
Один я. Для чего мне
свет?
«Хороший музыкант - тот, кто отдает себе отчет, что именно он играет». Георгию Каспаряну - 61.
Ресторан «Дельфин» на Адмиралтейской. Почти по соседству, в минуте ходьбы - дом 10, квартира архитектора/фотографа Юрия Цехновицера, где в шестидесятые был богемный салон. Очень удобно: надоело веселиться дома - достаточно просто перейти дорогу. Собственно, второе фото - вид из окна цехновицерской квартиры на Неву. «Дельфин» не просматривается, он чуть за кадром. Но совсем близко.
У Штерн в ее книжке, посвященной Довлатову, есть жгучая сцена ссоры с молодым прозаиком, случившейся как раз в «Дельфине».
«Я перебежала дорогу и нырнула в парадную цехновицерского дома. Из-за приоткрытой двери подъезда вход в «Дельфин» виден как на ладони. Минут через пять появился Довлатов, потоптался в луже, повертел, как дятел, головой и устремился по набережной в сторону Медного всадника — кратчайший путь до моего дома». Даже если это фантазии и женские штучки, все равно - диспозиция ясна.
А вот пассаж уже из довлатовского «Филиала».
«Ресторан «Дельфин» чуть заметно покачивался у гранитной стены. Видны были клетчатые занавески на окнах. Мы свернули к набережной. Прошли дощатым трапом над колеблющейся водой. Гулко ступая, приблизились к дверям.
Швейцар с унылым видом распахнул их. Появление таких, как мы, не сулило ему заметных барышей.
Зал был просторный. Линолеум слегка уходил из-под ног. В углу темнела эстрада. Там в беспорядке стояли пюпитры, украшенные лирами из жести.
Рояль был повернут к стене. Контрабас лежал на боку. Он был похож на гигантскую, выдернутую с корнем редьку».
Контрабас, похожий на редьку - очень точно.
У Штерн в ее книжке, посвященной Довлатову, есть жгучая сцена ссоры с молодым прозаиком, случившейся как раз в «Дельфине».
«Я перебежала дорогу и нырнула в парадную цехновицерского дома. Из-за приоткрытой двери подъезда вход в «Дельфин» виден как на ладони. Минут через пять появился Довлатов, потоптался в луже, повертел, как дятел, головой и устремился по набережной в сторону Медного всадника — кратчайший путь до моего дома». Даже если это фантазии и женские штучки, все равно - диспозиция ясна.
А вот пассаж уже из довлатовского «Филиала».
«Ресторан «Дельфин» чуть заметно покачивался у гранитной стены. Видны были клетчатые занавески на окнах. Мы свернули к набережной. Прошли дощатым трапом над колеблющейся водой. Гулко ступая, приблизились к дверям.
Швейцар с унылым видом распахнул их. Появление таких, как мы, не сулило ему заметных барышей.
Зал был просторный. Линолеум слегка уходил из-под ног. В углу темнела эстрада. Там в беспорядке стояли пюпитры, украшенные лирами из жести.
Рояль был повернут к стене. Контрабас лежал на боку. Он был похож на гигантскую, выдернутую с корнем редьку».
Контрабас, похожий на редьку - очень точно.
Книжные (и одна журнальная) обложки работы Светозара Острова. Среди авторов книжек - Арро, Гернет, Козлов, Сахарнов (тот самый редактор «Костра», которому «дельфины нравились больше, чем люди». Кто читал, тот понял).