Одна из ярких курехинских выходок - «участие» в статье Шолохова «Капризы рока и логика судьбы» (Ленинградская правда, 5 апреля 1987 года).
Там есть такой пассаж:
«Негативные тенденции в деятельности рок-клуба вызывают тревогу и у самих его членов. Говорит С. Курехин:
«Рок давно уже перестал быть творческой музыкой. Чуть-чуть таланта, немного сноровки в игре на музыкальных инструментах, немыслимый грохот аппаратуры от общей беспомощности, глупость в текстовке, доведенная до пошлости, развязность и агрессивность от комплекса неполноценности, ложный пафос от социальной ущербности - всё это, пропущенное через физиологический фильтр, выдается за искусство для молодежи. Характерный пример тому - группы АЛИСА и АКВАРИУМ! Комсомольским организациям, на мой взгляд, есть над чем подумать…».
Тогда, как я понимаю, высказывание Курехина ничего, кроме столбняка, у самих музыкантов не вызвало.
Но, конечно, это очень смешно.
Там есть такой пассаж:
«Негативные тенденции в деятельности рок-клуба вызывают тревогу и у самих его членов. Говорит С. Курехин:
«Рок давно уже перестал быть творческой музыкой. Чуть-чуть таланта, немного сноровки в игре на музыкальных инструментах, немыслимый грохот аппаратуры от общей беспомощности, глупость в текстовке, доведенная до пошлости, развязность и агрессивность от комплекса неполноценности, ложный пафос от социальной ущербности - всё это, пропущенное через физиологический фильтр, выдается за искусство для молодежи. Характерный пример тому - группы АЛИСА и АКВАРИУМ! Комсомольским организациям, на мой взгляд, есть над чем подумать…».
Тогда, как я понимаю, высказывание Курехина ничего, кроме столбняка, у самих музыкантов не вызвало.
Но, конечно, это очень смешно.
Forwarded from ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
«17 мая 1970 года Даль в очередной раз приехал в Ленинград, чтобы принять участие в озвучке «Короля Лира», а заодно встретиться со своей возлюбленной. В первый же день своего прибытия в Питер он полдня проторчал на «Ленфильме», а вечером приехал к Лизе. Надо же было такому случиться, но в то же время у нее находился еще один ее тогдашний ухажер Сергей Довлатов». Вспоминает Елизавета Даль:
«Как-то заглянул Олег, а у нас Сережа Довлатов сидел. Мы были уже давно знакомы, и он мне очень нравился. Это потом он стал таким грузным, а тогда… Олег, ростом под метр восемьдесят пять, рядом с Сережей смотрелся маленьким мальчиком, каким-то воздушным. Мы сидели, пили водку и разговаривали. Наступила ночь, мне очень хотелось спать, и только тут я поняла, что мои гости «пересиживают» друг друга…». В итоге Елизавета выпроводила обоих, но Далю сказала шепотом, чтобы вернулся.
«Как-то заглянул Олег, а у нас Сережа Довлатов сидел. Мы были уже давно знакомы, и он мне очень нравился. Это потом он стал таким грузным, а тогда… Олег, ростом под метр восемьдесят пять, рядом с Сережей смотрелся маленьким мальчиком, каким-то воздушным. Мы сидели, пили водку и разговаривали. Наступила ночь, мне очень хотелось спать, и только тут я поняла, что мои гости «пересиживают» друг друга…». В итоге Елизавета выпроводила обоих, но Далю сказала шепотом, чтобы вернулся.
Где-то на Мойке в старой царской квартире проводили вечер памяти Курехина.
Там был очень странный состав — какие-то барды, читали какие-то стихи про Курехина, пели песни непонятные…
Потом в какой-то момент ведущий — такой комсомольский ведущий — радостно сказал: «А еще тут присутствует гениальный композитор, друг Курехина Олег Каравайчук. Он нам сейчас что-то скажет».
Все смотрят — на ступеньках у входа в зал сидит странный старикашка, который не шевелится. Пришлось два или три раза его объявить; он медленно-медленно старческой походкой вышел к сцене, подошел к микрофону и сказал: «Что-то я хотел сказать… А, я вспомнил. Мы сегодня вспоминаем Курехина… Вот я хотел сказать, что вы все бляди».
Александр Кушнир.
Там был очень странный состав — какие-то барды, читали какие-то стихи про Курехина, пели песни непонятные…
Потом в какой-то момент ведущий — такой комсомольский ведущий — радостно сказал: «А еще тут присутствует гениальный композитор, друг Курехина Олег Каравайчук. Он нам сейчас что-то скажет».
Все смотрят — на ступеньках у входа в зал сидит странный старикашка, который не шевелится. Пришлось два или три раза его объявить; он медленно-медленно старческой походкой вышел к сцене, подошел к микрофону и сказал: «Что-то я хотел сказать… А, я вспомнил. Мы сегодня вспоминаем Курехина… Вот я хотел сказать, что вы все бляди».
Александр Кушнир.