Чуковский - о Вагинове:
«Много раз ездили мы с ним вместе на завод «Светлана». Мохнатая изморозь покрывала стекла трамвая, ползущего на Выборгскую сторону, а посреди вагона стоял Вагинов — в шапке-ушанке, завязанной тесемочками под подбородком— держался за ремень и, глядя в книгу, читал Ариосто по-итальянски. «Светлана» был завод женский — в чистых цехах сидели работницы в белых халатах и складывали мельчайшие детали из стекла и металла. Все заводские организации — партком, завком — были в руках у женщин, и дух женственности, царивший на заводе, чрезвычайно нравился Вагинову. Он тоже там полюбился — добротой, скромностью и необычной старинной учтивостью.
— Славно,— сказал он мне как-то, когда мы возвращались с ним со «Светланы»,— Совсем как бывало в Смольном институте».
Чуковский точно назвал «Козлиную песнь» Вагинова «первым романом о перестройке интеллигенции» - имеется ввиду адаптация в условиях советской реальности. Действительно, завод «Светлана» - «совсем как в Смольном институте». Ну да, ну да.
«Много раз ездили мы с ним вместе на завод «Светлана». Мохнатая изморозь покрывала стекла трамвая, ползущего на Выборгскую сторону, а посреди вагона стоял Вагинов — в шапке-ушанке, завязанной тесемочками под подбородком— держался за ремень и, глядя в книгу, читал Ариосто по-итальянски. «Светлана» был завод женский — в чистых цехах сидели работницы в белых халатах и складывали мельчайшие детали из стекла и металла. Все заводские организации — партком, завком — были в руках у женщин, и дух женственности, царивший на заводе, чрезвычайно нравился Вагинову. Он тоже там полюбился — добротой, скромностью и необычной старинной учтивостью.
— Славно,— сказал он мне как-то, когда мы возвращались с ним со «Светланы»,— Совсем как бывало в Смольном институте».
Чуковский точно назвал «Козлиную песнь» Вагинова «первым романом о перестройке интеллигенции» - имеется ввиду адаптация в условиях советской реальности. Действительно, завод «Светлана» - «совсем как в Смольном институте». Ну да, ну да.
И еще у Чуковского - о похоронах Вагинова (умершего от туберкулеза в 35 лет):
«День был удивительный, весенний, теплый, влажный, солнце сияло в чистейшем небе, но город тонул в туманной дымке, и перед похоронной процессией неожиданно выплывали его колонны, фронтоны и шпили. Вагинов медленно ехал в гробу через Неву по мосту лейтенанта Шмидта, и Филострат, незримый, шел рядом, и роза со стебелька улыбалась ему в последний раз».
Прочтите «Козлиную песнь» (и поздние стихи) Вагинова, это очень хорошо.
«День был удивительный, весенний, теплый, влажный, солнце сияло в чистейшем небе, но город тонул в туманной дымке, и перед похоронной процессией неожиданно выплывали его колонны, фронтоны и шпили. Вагинов медленно ехал в гробу через Неву по мосту лейтенанта Шмидта, и Филострат, незримый, шел рядом, и роза со стебелька улыбалась ему в последний раз».
Прочтите «Козлиную песнь» (и поздние стихи) Вагинова, это очень хорошо.
Постеры фильма «Вам и не снилось», 1981. Одна из локаций фильма - Толстовский дом, если что.
Взято здесь.
Взято здесь.
Один из эпизодов балабановского «Мне не больно» - когда герои Литвиновой и Яценко выходят из магазина - снят у дома 28 по Моховой.
Буквально в полусотне метров, в доме номер 32 жил писатель Лесков, которого Балабанов очень ценил (хотел экранизировать «Соборян», да в и последнем своем сценарии на Лескова ссылался).
Забавно, что согласно прежней нумерации дом 32 шел как раз 28-м. Впрочем, это уже микроскопические детали.
А ранее я уже писал о топографической связи Балабанова и другого русского писателя, Вересаева. Разумеется, все это совпадения. Город такой.
Буквально в полусотне метров, в доме номер 32 жил писатель Лесков, которого Балабанов очень ценил (хотел экранизировать «Соборян», да в и последнем своем сценарии на Лескова ссылался).
Забавно, что согласно прежней нумерации дом 32 шел как раз 28-м. Впрочем, это уже микроскопические детали.
А ранее я уже писал о топографической связи Балабанова и другого русского писателя, Вересаева. Разумеется, все это совпадения. Город такой.