Адвокат Навального Вадим Кобзев: Вы два раза сказали про оскорбления. Вы считаете, что это оскорбление?

Лукин: «Холуй» и «позор» — да. «предатель» в отношении гражданского лица тоже. А в отношении ветерана надо доказать [что он предатель]

Михайлова снова пытается задать вопрос о том, как считает свидетель, чем были вызваны слова Навального.

Судья снимает вопрос, мотивируя это тем, что он не ясен.

Михайлова: Комментарий Навального имел отношение к ветерану как к участнику войны или как к лицу которое снялось в пропагандистском ролике?

Прокурор просит снять вопрос.

Кобзев возражает, но судья его даже не дослушивает и снимает вопрос

Кобзев: Как вы восприняли эти слова. К чему они относились?

Судья: Или к кому?

Лукин объясняет, что на его взгляд слова относились ко всем участникам ролика.

«Если ты кого то называешь предателем ты должен это обосновать. Назвать солдата предателем — самое страшное утверждение».

Два вопроса Кобзева снимают и делают ему замечание.

Навальный: Вы шутите? Вы не даете сказать и слова.

Судья: Замечание!

Навальный: В дневник мне запишите. Мне в школе столько замечаний не делали.

Дальше судья снимает вопросы Навального о том поддерживает ли Лукин поправки, могут ли люди голосовать не так, как он.

Навальный: Вы сказали что в интернете можно все писать. А сами написали на меня заявление. Как это соотносится?

Лукин повторяет, что Навальный назвал предателем ветерана.

Навальный уточняет, была ли там фраза о том, что Артеменко — предатель.

Свидетель говорит что нет, но Навальный говорил про всех и в том числе про Артеменко.

Навальный: А как вы поняли, кого я назвал холуями а кого предателями?

Лукин объясняет, что поскольку тот не разделил, он решил что Навальный говорит обо всех участниках ролика.

Навальный спрашивает, имеет ли он право называть холуями и предателями тех кто агитирует за поправки.

Вопрос снят.

Навальный спрашивает, имеет ли он право на свою точку зрения. Свидетель соглашается.

Навальный пытается задать еще вопросы, но их опять снимают.

Судья говорит что Навальный злоупотребляет своим правом на допрос свидетеля. Михайлова озвучивает протест на действия судьи. В таких условиях осуществлять допрос невозможно, говорит Михайлова.

Судья выносит предупреждения адвокатам Навального, поскольку они комментируют действия судьи.

В зале суда появляется следующий свидетель, передает наш корреспондент. Он работает в поликлинике, его имя плохо слышно

Свидетеля зовут Сархан Кичибеков

Кичибеков: После окончания приема в поликлинике 9 июня был вызов скорой. Я уже направился вместе с водителем к пациенту. В доме увидел сиделку и пациента. Пациент был в лежащем положении. Он испытывал дискомфорт и боли в области сердца, других жалоб не предъявлял. Я сам лично поинтересовался, на фоне чего они возникли. Он сказал, что на фоне эмоционального стресса и напряжения.

Кичибеков: у Артеменко было давление 140/90 или 80. До приезда пациент выпил препарат от давления. Тахикардии не было. Состояние для человека 94 лет было нормальным. Я не увидел оснований для госпитализации. Скорректировал дозировку препаратов. После осмотра пациента внук проводил его до машины. Ранее пациент в нашу поликлинику не обращался.

У защиты вопросов к свидетелю нет. На этом его допрос заканчивается

Прокурор Екатерина Фролова просит разрешить огласить показания Артеменко, данные во время следствия.

Навальный: Я считаю, что все показания не имеют отношения к делу. Это просто пересказ биографии.

Навальный предлагает огласить их вместе с другими материалами. Михайлова против оглашения, так как стороне защиты не дали допросить Артеменко. Кобзев говорит, что в суде уже отмечалось, что потерпевший полно и ясно выразил свою позицию. Смысла слушать его показания снова нет.

Тем не менее, судья удовлетворяет ходатайство обвинения.

Прокурор начинает читать показания:

«Из района приходили нерадостные вести. Красная армия отступала...»

Навальный: А это имеет отношение к делу!?

Прокурор продолжает: «Лошадей осталось мало, но все же они еще были. Партизанское движение было организовано с первых дней войны. Но откуда об этом было знать жителям маленькой деревни, тем более подросткам...»

«Незадолго до заката пришли гости», — продолжает читать прокурор. «Я посетовал, что они пришли рано. Кто-то мог увидеть передачу оружия. Так и вышло. Партизанское движение в Беларуси приобрело массовый характер... один знакомый парень с соседней деревни лично взорвал девять фашистских эшелонов, но на десятом подорвался сам»

Прокурор продолжает: «Иногда в темноте я пробирался в деревню, в соседнюю от своей избу, так как боялся идти домой. Хлебал холодные щи, принесённые матерью. А потом возвращался в лес», — передает наш корреспондент.

Коллеги из «Медиазоны» публикуют еще один фрагмент

Тем временем мы перешли к 1943 году:

«Весной 1943 года партизанам поступило новое задание — узнать обстановку в деревни... задание было не столько опасным, сколько сложным. Так как чужой человек заметен в деревне... Я решил рискнуть <...> В декабре фашисты всех жителей деревни опять отправили в эвакуацию. Не все вернулись обратно.»

«Разведка партизан встретилась с разведчиками Красной армии... и началось великое братание. Люди, целовались, смеялись и плакали, танцевали, обменивались новостями и снова плакали», — продолжает прокурор. Речь уже идет о событиях зимы 1943/44 годов

«В декабре 1944 года меня официально уже призвали в ряды Красной армии. В феврале 1945 принял присягу»

«Меня зачислили в команду разведчиков, которую перебросили на реку Одер. Мост взорвали. Началось форсирование реки. Кто-то вплавь переправлялся, кто-то на плотах. Снаряды пролетали прямо над головами солдат»

«Я почувствовал боль в ноге и позвоночнике. Подождав, пока огонь переместится дальше, я отправился в медсанчасть. В госпитале я находился несколько дней, делали только перевязки. Потом попал в другой госпиталь, позвоночник трогать побоялись. Так два осколка и остались в моем позвоночнике на всю жизнь».