Исключительно важную роль в христианизации германских народов континентальной Европы сыграли выходцы с Британских островов. Уже в VI–VII веках св. Колумбан и его ученики основали множество монастырей в землях нынешней Франции, Швейцарии и Бельгии. В первой половине VIII века германцам проповедовали свв. Виллиброрд и Бонифаций. Последний за свои выдающиеся миссионерские заслуги был прозван «апостолом всех немцев». Одной из сподвижниц великого Бонифация была его родственница Леоба (710–782) – ученая монахиня, возглавившая женскую общину в немецком городке Таубербишофсхайм. Вместе с ней в Германию по просьбе Бонифация прибыло несколько десятков монахинь, чей благочестивый образ жизни должен был послужить «мягкой силой» в деле христианизации саксов. При этом Леоба отнюдь не оказалась в тени своего наставника: ее образованность, обширные познания в Священном Писании и заработанный духовный авторитет позволяли ей на равных общаться с франкскими епископами и даже королевскими особами. Особую приязнь к ней питала королева Хильдегарда, вторая жена Карла Великого. О высоком статусе Леобы красноречиво говорит тот факт, что ей было позволено посещать Фульдский монастырь, где был похоронен св. Бонифаций – честь, которой не была удостоена ни одна женщина ни до, ни после нее. По общепризнанному мнению, деятельность Леобы не только внесла огромный вклад в просвещение германских народов, но и заложила традиции женского ученого монашества в их землях. Вполне возможно, без Леобы не было бы ни Хросвиты Гандерсгеймской, ни Хильдегарды Бингенской, ни Геррады Ландсбергской.
На фото – статуя Леобы в небольшом немецком городе Шорнсхайм.
#saints #culture #Germany
На фото – статуя Леобы в небольшом немецком городе Шорнсхайм.
#saints #culture #Germany
Как зарождался конклав
История института папства насчитывает две тысячи лет, и те обычаи, которые мы сейчас видим, также складывались постепенно. Но некоторые из них стали реакцией на некий прецедент – взять хотя бы процедуру конклава. Само слово образовано от латинского cum clave – «с ключом» или «под ключом», и обозначает собрание кардиналов для избрания нового папы римского. У меня обычно в голове всплывает величественная картина из фильма «Ангелы и демоны»: вереница старцев в красных одеяниях поднимается в Сикстинскую капеллу, ее двери опечатываются, и кардиналы остаются изолированными от внешнего мира до тех пор, пока не выберут нового понтифика.
Между тем, традиция конклава сложилась только в последней трети XIII века, и предшествовал этому конкретный казус. В ноябре 1268 года в городе Витербо скончался папа Климент IV, там же начались выборы нового. Тогда еще никто не мог предположить, что папский престол останется вакантным на протяжении 33 (!) месяцев, до сентября 1271 года. А все из-за раскола кардиналов на две партии, профранцузскую и проримскую. Италия на тот момент находилась под сильнейшим политическим влиянием Карла Анжуйского, а папство, расправившись руками французов с ненавистными Гогенштауфенами, всё сильнее попадало в зависимость от вчерашних «освободителей»: Карл также пребывал в Витербо во время выборов и делал все возможное, чтобы обеспечить избрание нужного ему человека. Проримская партия стремилась вывести папство из этой зависимости путем избрания папы-итальянца. Обе «партии» были примерно равными по численности, что также усугубляло положение дел.
В 1270 году не выдержали уже власти Витербо, решившиеся на беспрецедентный шаг: по их указанию кардиналы были заперты в епископском дворце, их содержание было урезано, а крыша дворца даже была частично разобрана, чтобы превратности погоды заставили кардиналов поторопиться. По другой версии, разобрать крышу предложил кардинал Иоанн Толедский, чтобы Святой Дух проник в помещение и направил иерархов своей благодатью. Еще одна версия приписывает эти решения Карлу Анжуйскому. В конце концов, кардиналы решили учредить комитет из шести человек, который путем компромисса избрал папой итальянца Теобальдо Висконти. Для него это стало неожиданностью, т.к. он не был кардиналом и в тот момент находился в Акре, сопровождая в крестовом походе английского принца Эдуарда. Однако именно Висконти, принявший имя Григория X, реформировал процедуру выборов папы и придал ей вид знакомого нам конклава, основываясь на прецеденте своего избрания. Эти принципы – изолирование кардиналов от внешнего мира, тщательная охрана места их пребывания, постепенное сокращение пищи и др. – были изложены в булле Ubi periculum, которую он обнародовал на Втором Лионском соборе 1274 года. Конечно, потребовалось время на то, чтобы эти принципы закрепились, и на это ушла вся последняя треть XIII века. Окончательно это произошло при папе Бонифации VIII (1294–1303).
На фото – епископский дворец в Витербо, где были заперты кардиналы.
#longread #history #Italy
История института папства насчитывает две тысячи лет, и те обычаи, которые мы сейчас видим, также складывались постепенно. Но некоторые из них стали реакцией на некий прецедент – взять хотя бы процедуру конклава. Само слово образовано от латинского cum clave – «с ключом» или «под ключом», и обозначает собрание кардиналов для избрания нового папы римского. У меня обычно в голове всплывает величественная картина из фильма «Ангелы и демоны»: вереница старцев в красных одеяниях поднимается в Сикстинскую капеллу, ее двери опечатываются, и кардиналы остаются изолированными от внешнего мира до тех пор, пока не выберут нового понтифика.
Между тем, традиция конклава сложилась только в последней трети XIII века, и предшествовал этому конкретный казус. В ноябре 1268 года в городе Витербо скончался папа Климент IV, там же начались выборы нового. Тогда еще никто не мог предположить, что папский престол останется вакантным на протяжении 33 (!) месяцев, до сентября 1271 года. А все из-за раскола кардиналов на две партии, профранцузскую и проримскую. Италия на тот момент находилась под сильнейшим политическим влиянием Карла Анжуйского, а папство, расправившись руками французов с ненавистными Гогенштауфенами, всё сильнее попадало в зависимость от вчерашних «освободителей»: Карл также пребывал в Витербо во время выборов и делал все возможное, чтобы обеспечить избрание нужного ему человека. Проримская партия стремилась вывести папство из этой зависимости путем избрания папы-итальянца. Обе «партии» были примерно равными по численности, что также усугубляло положение дел.
В 1270 году не выдержали уже власти Витербо, решившиеся на беспрецедентный шаг: по их указанию кардиналы были заперты в епископском дворце, их содержание было урезано, а крыша дворца даже была частично разобрана, чтобы превратности погоды заставили кардиналов поторопиться. По другой версии, разобрать крышу предложил кардинал Иоанн Толедский, чтобы Святой Дух проник в помещение и направил иерархов своей благодатью. Еще одна версия приписывает эти решения Карлу Анжуйскому. В конце концов, кардиналы решили учредить комитет из шести человек, который путем компромисса избрал папой итальянца Теобальдо Висконти. Для него это стало неожиданностью, т.к. он не был кардиналом и в тот момент находился в Акре, сопровождая в крестовом походе английского принца Эдуарда. Однако именно Висконти, принявший имя Григория X, реформировал процедуру выборов папы и придал ей вид знакомого нам конклава, основываясь на прецеденте своего избрания. Эти принципы – изолирование кардиналов от внешнего мира, тщательная охрана места их пребывания, постепенное сокращение пищи и др. – были изложены в булле Ubi periculum, которую он обнародовал на Втором Лионском соборе 1274 года. Конечно, потребовалось время на то, чтобы эти принципы закрепились, и на это ушла вся последняя треть XIII века. Окончательно это произошло при папе Бонифации VIII (1294–1303).
На фото – епископский дворец в Витербо, где были заперты кардиналы.
#longread #history #Italy
Forwarded from демонстрация жопы
Божий суд над победителями
Средневековье зачастую в повседневной речи используют как собирательное оскорбление для возмутительных по своей отсталости действий – а меж тем дню сегодняшнему есть, чему поучиться у средних веков.
Например, можете ли вы себе вообразить, чтобы в современном мире правителя, вышедшего на коне из очередной маленькой победоносной войны, объявили грешником и заставили покаяться за совершенные грехи, назвав его триумф «неправедным побоищем»? Я думаю, вряд ли. Как бы мы ни относились к религии, церковь всегда была политическим институтом, чьи интересы войны тоже затрагивались.
И все-таки епископу Эрменфриду на месте не сиделось, и он решил потребовать покаяния – у кого бы вы думали? – у самого Вильгельма завоевателя. Казалось бы, тебе принесли на блюдечке новую паству, больше людей – больше налогов для церкви, сплошной профит. Но Эрменфриду совесть оказалась дороже золота и места на гобелене из Байё.
В своем ордонансе от 1066 года, выпущенном аккурат после коронации новоиспеченного повелителя завоеванной Англии, он в числе прочих указал следующие пункты:
1) Участвовавшим в битве при Гастингсе надлежит покаяться – по году строгого поста за каждого убитого и по 40 дней за каждого раненого в случае, если обидчик не знает, выжил его противник или нет. В случае, если посчитать убитых и раненых, числившихся за воином, невозможно, на него налагается пожизненный строгий пост на одну неделю каждого месяца и/или пожизненное требование даровать щедрую милостыню. Лучникам, которые в теории не могут знать, скольких они убили или ранили, надлежит поститься в течение трех лет считая по Пасхе. Тому, кто не совершал убийства, но, отправляясь на войну, желал этого, надлежит каяться в течение трех дней.
2) Монахи и клирики, что принимали участие в боях и держали оружие, предстанут перед церковным судом за то, что согрешили против монашеских обетов (привет епископу Одо!)
3) Тому, кто меж боев убивал мирных людей за то, что те не желали отдавать свои запасы или искали пропитания на землях военных, надлежит каяться так, как если бы они убили их в бою – то есть, по году за человека. Если же убийство состоялось, когда военный занимался мародерством, а не собирал еду с крестьян (что преступлением не считалось), то наказание увеличивается до трех лет за человека.
4) За насилие, кражи, осквернение церквей и прочие непотребства покаяние налагается по законам мирного времени. По тогдашним представлениям военным прощались такие грехи, поскольку они считались частью военной стратегии, но Эрменфрид был непреклонен.
Покаяние, чтоб вы понимали – это не просто молиться и поститься, это фактически временное отлучение от церкви, что для раннесредневекового человека было страшнее отлучения от интернета для нас сейчас. На указанное время такой грешник исключался из общественной жизни и социальных институций, лишался защиты, оставался вне сообщества. К 11 веку на покаяние уже начали смотреть более либерально, ограничиваясь милостыней и пожертвованиями, но этот ордонанс – свидетельство старых христианских порядков, суровых и требовательных.
Любопытно также, что Эрменфрид налагает на провинившихся наказания, как если бы они совершили обычное убийство, которому нет оправдания святостью войны, героизмом воинов и т.д. Жестокость в контексте этого документа трактуется как жестокость, без политических и исторических надстроек – и такой взгляд может пригодиться и нам десять веков спустя.
Средневековье зачастую в повседневной речи используют как собирательное оскорбление для возмутительных по своей отсталости действий – а меж тем дню сегодняшнему есть, чему поучиться у средних веков.
Например, можете ли вы себе вообразить, чтобы в современном мире правителя, вышедшего на коне из очередной маленькой победоносной войны, объявили грешником и заставили покаяться за совершенные грехи, назвав его триумф «неправедным побоищем»? Я думаю, вряд ли. Как бы мы ни относились к религии, церковь всегда была политическим институтом, чьи интересы войны тоже затрагивались.
И все-таки епископу Эрменфриду на месте не сиделось, и он решил потребовать покаяния – у кого бы вы думали? – у самого Вильгельма завоевателя. Казалось бы, тебе принесли на блюдечке новую паству, больше людей – больше налогов для церкви, сплошной профит. Но Эрменфриду совесть оказалась дороже золота и места на гобелене из Байё.
В своем ордонансе от 1066 года, выпущенном аккурат после коронации новоиспеченного повелителя завоеванной Англии, он в числе прочих указал следующие пункты:
1) Участвовавшим в битве при Гастингсе надлежит покаяться – по году строгого поста за каждого убитого и по 40 дней за каждого раненого в случае, если обидчик не знает, выжил его противник или нет. В случае, если посчитать убитых и раненых, числившихся за воином, невозможно, на него налагается пожизненный строгий пост на одну неделю каждого месяца и/или пожизненное требование даровать щедрую милостыню. Лучникам, которые в теории не могут знать, скольких они убили или ранили, надлежит поститься в течение трех лет считая по Пасхе. Тому, кто не совершал убийства, но, отправляясь на войну, желал этого, надлежит каяться в течение трех дней.
2) Монахи и клирики, что принимали участие в боях и держали оружие, предстанут перед церковным судом за то, что согрешили против монашеских обетов (привет епископу Одо!)
3) Тому, кто меж боев убивал мирных людей за то, что те не желали отдавать свои запасы или искали пропитания на землях военных, надлежит каяться так, как если бы они убили их в бою – то есть, по году за человека. Если же убийство состоялось, когда военный занимался мародерством, а не собирал еду с крестьян (что преступлением не считалось), то наказание увеличивается до трех лет за человека.
4) За насилие, кражи, осквернение церквей и прочие непотребства покаяние налагается по законам мирного времени. По тогдашним представлениям военным прощались такие грехи, поскольку они считались частью военной стратегии, но Эрменфрид был непреклонен.
Покаяние, чтоб вы понимали – это не просто молиться и поститься, это фактически временное отлучение от церкви, что для раннесредневекового человека было страшнее отлучения от интернета для нас сейчас. На указанное время такой грешник исключался из общественной жизни и социальных институций, лишался защиты, оставался вне сообщества. К 11 веку на покаяние уже начали смотреть более либерально, ограничиваясь милостыней и пожертвованиями, но этот ордонанс – свидетельство старых христианских порядков, суровых и требовательных.
Любопытно также, что Эрменфрид налагает на провинившихся наказания, как если бы они совершили обычное убийство, которому нет оправдания святостью войны, героизмом воинов и т.д. Жестокость в контексте этого документа трактуется как жестокость, без политических и исторических надстроек – и такой взгляд может пригодиться и нам десять веков спустя.
Буду потихоньку выходить из небытия, а пока — цитата:
«В борьбе за материальные интересы, даже за национальное существование, огромное значение имеет арифметическое большинство; в борьбе за идеальные блага победа решается исключительно свойствами этих благ. Если вновь народившееся идеальное стремление есть действительная, а не фиктивная потребность человеческого духа, то оно восторжествует над огнем и железом, в чьих бы руках они ни находились. Можно истребить в борьбе целую нацию, потому что люди смертны, но нельзя задушить идеальной потребности, потому что жизненные идеи бессмертны и на известной степени культурного развития с непреодолимою силой овладевают человеком, к какой бы национальности он ни принадлежал и какое бы положение ни занимал в данном обществе. Это явление и служит основанием утешительной уверенности в несомненном торжестве того, что мы называем добром, истиною и справедливостью».
(с) М.С. Корелин. Падение античного миросозерцания. Культурный кризис в Римской империи
«В борьбе за материальные интересы, даже за национальное существование, огромное значение имеет арифметическое большинство; в борьбе за идеальные блага победа решается исключительно свойствами этих благ. Если вновь народившееся идеальное стремление есть действительная, а не фиктивная потребность человеческого духа, то оно восторжествует над огнем и железом, в чьих бы руках они ни находились. Можно истребить в борьбе целую нацию, потому что люди смертны, но нельзя задушить идеальной потребности, потому что жизненные идеи бессмертны и на известной степени культурного развития с непреодолимою силой овладевают человеком, к какой бы национальности он ни принадлежал и какое бы положение ни занимал в данном обществе. Это явление и служит основанием утешительной уверенности в несомненном торжестве того, что мы называем добром, истиною и справедливостью».
(с) М.С. Корелин. Падение античного миросозерцания. Культурный кризис в Римской империи
Невероятные приключения троянцев в Венеции
Около года назад я писал про падуанскую легенду о могиле троянского героя Антенора, уплывшего из горящей Трои к берегам Италии. Вообще не только падуанцы претендовали на троянское происхождение: это делали как правящие династии (например, франкские Меровинги), так и другие итальянские города. Среди них была и Венеция, где легенда об Антеноре органично встроилась в стройную республиканскую идеологию. Подобно последней, легенда складывалась постепенно, но ко второй половине XIII века приняла свой окончательный вид (как и процедура выборов дожа, кстати). В ней отразились ключевые ценности венецианского самосознания — свобода как высшая ценность, независимость от внешней власти, а также иноземное и благородное происхождение всего народа. Подчеркивается, что Антенор сотоварищи прибыли к берегам Лагуны, потому что это место изначально было свободно от чьей-либо власти. Антенор впоследствии был избран правителем, а новые группы бежавших троянцев заселили всю территорию будущей Венеции и даже основали новые города от реки Адды до Венгрии (в том числе и Падую). Еще один важный момент, что эти события происходили до основания Рима, что также подчеркивало благородство происхождения populus Venetie и его безусловное право на политическую самостоятельность.
Немалую роль в разработке троянской легенды в XIII веке сыграли актуальные внешнеполитические изменения, а именно резкое усиление Венецианской республики после IV крестового похода. Создавая свою морскую империю на развалинах империи Византийской, Венеция включала бывшую метрополию в свой нарратив de origine: Троя стала своего рода метафорой, в которой угадывался захваченный в 1204 году Константинополь. Как известно, с этого времени венецианский дож носил титул «господина четверти с половиной всей Римской империи», недвусмысленно претендуя на византийское наследие. Таким образом, троянская легенда становится важной составляющей для позднейшего формирования образа Венеции как «другой Византии» (alterum Byzantium).
#history #culture #Italy
Около года назад я писал про падуанскую легенду о могиле троянского героя Антенора, уплывшего из горящей Трои к берегам Италии. Вообще не только падуанцы претендовали на троянское происхождение: это делали как правящие династии (например, франкские Меровинги), так и другие итальянские города. Среди них была и Венеция, где легенда об Антеноре органично встроилась в стройную республиканскую идеологию. Подобно последней, легенда складывалась постепенно, но ко второй половине XIII века приняла свой окончательный вид (как и процедура выборов дожа, кстати). В ней отразились ключевые ценности венецианского самосознания — свобода как высшая ценность, независимость от внешней власти, а также иноземное и благородное происхождение всего народа. Подчеркивается, что Антенор сотоварищи прибыли к берегам Лагуны, потому что это место изначально было свободно от чьей-либо власти. Антенор впоследствии был избран правителем, а новые группы бежавших троянцев заселили всю территорию будущей Венеции и даже основали новые города от реки Адды до Венгрии (в том числе и Падую). Еще один важный момент, что эти события происходили до основания Рима, что также подчеркивало благородство происхождения populus Venetie и его безусловное право на политическую самостоятельность.
Немалую роль в разработке троянской легенды в XIII веке сыграли актуальные внешнеполитические изменения, а именно резкое усиление Венецианской республики после IV крестового похода. Создавая свою морскую империю на развалинах империи Византийской, Венеция включала бывшую метрополию в свой нарратив de origine: Троя стала своего рода метафорой, в которой угадывался захваченный в 1204 году Константинополь. Как известно, с этого времени венецианский дож носил титул «господина четверти с половиной всей Римской империи», недвусмысленно претендуя на византийское наследие. Таким образом, троянская легенда становится важной составляющей для позднейшего формирования образа Венеции как «другой Византии» (alterum Byzantium).
#history #culture #Italy
Среди средневековых университетов Неаполитанский занимает особое место. Взять хотя бы условия его создания: в то время как другие европейские университеты (Болонский, Парижский, Оксфордский) были плодом «низового» интеллектуального движения студентов и профессоров, которые и стояли у истоков этих «корпораций», университет в Неаполе стал плодом монаршей воли Фридриха II Гогенштауфена: 5 июня 1224 года он издал соответствующую хартию о его учреждении. Это был на тот момент первый случай такого рода.
Причины такого шага кроются в политической обстановке тех лет. Обострение противостояния папства и империи (и, соответственно, партий гвельфов и гибеллинов) привело к тому, что большое число североитальянских школ и университетов стали оплотом гвельфских взглядов и идей. Так, непокорная гвельфская Болонья в 1222 году подверглась императорской опале. Однако именно Северная Италия была местом, где можно было получить необходимое для государственной службы юридическое образование. По задумке Фридриха, Неаполь должен был стать доморощенной кузницей кадров для госаппарата Сицилийского королевства, при этом вышедшие из его стен чиновники и судьи были бы обучены в рамках имперской системы ценностей. Это предопределило огромную зависимость университета от государственной власти. Император в своей хартии прямо повелевал, чтобы все подданные Сицилийского королевства обучались только в Неаполе – и больше нигде. Долгое время этот университет оставался единственным в Южной Италии, однако не играл такой определяющей роли в интеллектуальной жизни Европы, как те же Парижский или Болонский. Утилитарные цели его создания, которые преследовал Фридрих, вкупе с изначально наложенными ограничениями не могли способствовать расцвету наук и искусств, которое бы было под стать культурному кругозору его создателя. В 1253 году преемник Фридриха Конрад IV сделал попытку объединить хиревший к тому моменту университет со знаменитой медицинской школой в Салерно, однако в 1258 году все вернулось на круги своя. Лишь при Карле Анжуйском Неапольский университет обрел стабильность, но и после этого не смог дотянуться до уровня тех заведений, которые изначально возникли «снизу».
#culture #Italy
Причины такого шага кроются в политической обстановке тех лет. Обострение противостояния папства и империи (и, соответственно, партий гвельфов и гибеллинов) привело к тому, что большое число североитальянских школ и университетов стали оплотом гвельфских взглядов и идей. Так, непокорная гвельфская Болонья в 1222 году подверглась императорской опале. Однако именно Северная Италия была местом, где можно было получить необходимое для государственной службы юридическое образование. По задумке Фридриха, Неаполь должен был стать доморощенной кузницей кадров для госаппарата Сицилийского королевства, при этом вышедшие из его стен чиновники и судьи были бы обучены в рамках имперской системы ценностей. Это предопределило огромную зависимость университета от государственной власти. Император в своей хартии прямо повелевал, чтобы все подданные Сицилийского королевства обучались только в Неаполе – и больше нигде. Долгое время этот университет оставался единственным в Южной Италии, однако не играл такой определяющей роли в интеллектуальной жизни Европы, как те же Парижский или Болонский. Утилитарные цели его создания, которые преследовал Фридрих, вкупе с изначально наложенными ограничениями не могли способствовать расцвету наук и искусств, которое бы было под стать культурному кругозору его создателя. В 1253 году преемник Фридриха Конрад IV сделал попытку объединить хиревший к тому моменту университет со знаменитой медицинской школой в Салерно, однако в 1258 году все вернулось на круги своя. Лишь при Карле Анжуйском Неапольский университет обрел стабильность, но и после этого не смог дотянуться до уровня тех заведений, которые изначально возникли «снизу».
#culture #Italy
Пару месяцев назад меня сильно увлекла музыка арабского уда. Я теперь частенько ставлю вечером себе какой-нибудь плейлист на Ютубе и ловлю эстетический кайф. Разумеется, увлечение звучанием инструмента породило и интерес к арабской музыке вообще. И вот совсем недавно я прочитал о такой монолитной фигуре, как Зирьяб (ок. 789–857). Его можно назвать наиболее почитаемым музыкантом и культурным деятелем мусульманского мира в целом и Испании в частности.
Его прозвище переводится по-разному; один из вариантов – «черный дрозд». Скорее всего, оно связано с его цветом кожи и прекрасным певческим голосом. Ранняя деятельность Зирьяба проходила в Багдаде времен расцвета халифата Аббасидов. Он был рабом, а затем и учеником придворного музыканта Ибрагима Аль-Мавсили (742–804). После воцарения в 813 году халифа Аль-Мамуна, который не только имел мало интереса к музыке, но даже запретил ее исполнение при своем дворе, Зирьяб покинул Багдад. Он путешествовал по средиземноморскому миру, в котором господствовали арабы, в поисках патронажа. В 822 году он прибыл в Кордову ко двору эмира Абд Ар-Рахмана II (822–852), который был страстным поклонником музыкального искусства. Это событие стало поворотной точкой в жизни и самого Зирьяба, и Кордовского эмирата. До него в культурном отношении эмират представлял собой провинцию, которая не оказывала никакого влияния на искусства и науки. Благодаря Зирьябу Кордова стала конкурировать с Мединой и Багдадом за звание культурного центра ислама. Он принес с собой столичную роскошь и блеск, став законодателем мод. Зирьяб ввел новые стандарты придворной жизни, моды и даже кулинарного искусства: познакомил со спаржей, научил стелить скатерти и есть из разных тарелок, например. Обладал он и познаниями в других науках: астрономии, географии, физике, поэтике. В общем, представлял собой пример образованного деятеля эпохи расцвета арабской культуры в VIII–X веках.
(ч.1/2)
#music #culture #Orient
Его прозвище переводится по-разному; один из вариантов – «черный дрозд». Скорее всего, оно связано с его цветом кожи и прекрасным певческим голосом. Ранняя деятельность Зирьяба проходила в Багдаде времен расцвета халифата Аббасидов. Он был рабом, а затем и учеником придворного музыканта Ибрагима Аль-Мавсили (742–804). После воцарения в 813 году халифа Аль-Мамуна, который не только имел мало интереса к музыке, но даже запретил ее исполнение при своем дворе, Зирьяб покинул Багдад. Он путешествовал по средиземноморскому миру, в котором господствовали арабы, в поисках патронажа. В 822 году он прибыл в Кордову ко двору эмира Абд Ар-Рахмана II (822–852), который был страстным поклонником музыкального искусства. Это событие стало поворотной точкой в жизни и самого Зирьяба, и Кордовского эмирата. До него в культурном отношении эмират представлял собой провинцию, которая не оказывала никакого влияния на искусства и науки. Благодаря Зирьябу Кордова стала конкурировать с Мединой и Багдадом за звание культурного центра ислама. Он принес с собой столичную роскошь и блеск, став законодателем мод. Зирьяб ввел новые стандарты придворной жизни, моды и даже кулинарного искусства: познакомил со спаржей, научил стелить скатерти и есть из разных тарелок, например. Обладал он и познаниями в других науках: астрономии, географии, физике, поэтике. В общем, представлял собой пример образованного деятеля эпохи расцвета арабской культуры в VIII–X веках.
(ч.1/2)
#music #culture #Orient
Деятельность Зирьяба стала отправной точкой для музыкальной традиции аль-Андалуса, которая базировалась на его наследии вплоть до падения Гранады в 1492 году. Число его произведений исчислялось тысячами. Он разработал каноничную музыкальную форму из четырех частей, легшую в основу т.н. нубы – вокально-инструментальной формы, которая сейчас является классической в странах Магриба. И, наверное, самое главное – он принес в Испанию (и на европейский материк в целом) арабский уд, который, как известно, стал прообразом европейской лютни. Считается, что он усовершенствовал устройство уда, добавив пятую струну. В целом он рассматривал данный инструмент как выражение метафизического единства четырех элементов природы и человеческой души (которую как раз символизировала добавленная им пятая струна – «красная, как кровь»). В этом заметно влияние теории музыки арабского философа Аль-Кинди (801–873), который, в свою очередь, следовал пифагорейским идеям о музыке как способе достижения гармонии макро- и микрокосма.
(ч.2/2)
#music #culture #Orient
(ч.2/2)
#music #culture #Orient
Кстати, миниатюра для предыдущего поста взята из рукописи арабской любовной поэмы Hadith Bayāḍ wa Riyāḍ, «История Баяда и Рияд». Главными персонажами здесь выступают сирийский торговец Баяд и образованная служанка Рияд, которая живет при дворе неизвестного визиря. Рукопись была создана в Аль-Андалусе (предположительно в Севилье или Гранаде) и считается одной из редких иллюстрированных рукописей этого региона. Миниатюра выше показывает момент встречи двух влюбленных в секретном месте, где они предаются музыке, пению и признаются в своих чувствах друг другу – а всего сохранилось четырнадцать миниатюр. По сюжету поэма напоминает истории из знаменитого сборника «Тысяча и одной ночи», но к сожалению, ее начало и конец утрачены. Кодекс хранится в Ватиканской библиотеке (Codex Vat. Arabo 368).
#miniatures #literature #Spain
#miniatures #literature #Spain
Пока канал на (очередной) паузе, можете почитать мою статью, вышедшую ровно два года назад 🌝
Forwarded from Журнал НОЖ
Сегодня мы можем спеть балладу трубадура, жившего 700 лет назад, и насладиться утонченной музыкой, которую ценили короли. Рассказываем о рукописях, сохранивших это наследие, — и, конечно, слушаем его.
https://knf.md/tg/music-manuscripts/
https://knf.md/tg/music-manuscripts/
Нож
От хоралов до мотетов: 10 самых важных музыкальных рукописей Средневековья
Эволюция средневековой музыки через призму главных кодексов XI–XV веков: с историческим комментарием и примерами современного исполнения.
Это – кусочек рукописи Англо-Саксонской хроники (Corpus Christi College, Cambridge MS 173, f. 27r) с записью от 942 года. Она посвящена освобождению английским королем Эдмундом т.н. Пяти бургов (англ. Five Boroughs): Дерби, Линкольна, Ноттингема, Стамфорда и Лестера. История этих укрепленных крепостей тесно связана с возникновением Дэнло в результате договоров короля Уэссекса Альфреда Великого и датского предводителя Гутрума в 878 и 886 годах. В крепостях первоначально разместились пять датских армий, а управляли ими скандинавские ярлы. В ходе военных кампаний 917 и 918 годов, предпринятых правительницей Мерсии Этельфлед и ее братом, королем Уэссекса Эдуардом, эти крепости были отвоеваны. Спустя 30 с небольшим лет они вновь оказались под контролем данов, а в 942 году были окончательно «освобождены» королем Эдмундом. Эта запись примечательна тем, что представляет собой особую поэму из семи строк – одну из пяти, входящих в состав Англо-Саксонской хроники. Ниже – перевод на современный английский:
«Here King Edmund, leader of the English, protector of kin (and men, and maidens), a dear deed-doer, overran Mercia, bounded as far as Dore, and Whitwell’s Gap, and the Humber River – that broad, brimming stream. The five boroughs – Leicester, and Lincoln, and Nottingham, likewise Stamford, also Derby – the Danes [there] were before bowed with need under the Northmen, were in the heathens’ bondage of captivity for a long time, until they after were freed by His Worship, the protector of warriors, Edward’s son, King Edmund»
#history #manuscripts #England
«Here King Edmund, leader of the English, protector of kin (and men, and maidens), a dear deed-doer, overran Mercia, bounded as far as Dore, and Whitwell’s Gap, and the Humber River – that broad, brimming stream. The five boroughs – Leicester, and Lincoln, and Nottingham, likewise Stamford, also Derby – the Danes [there] were before bowed with need under the Northmen, were in the heathens’ bondage of captivity for a long time, until they after were freed by His Worship, the protector of warriors, Edward’s son, King Edmund»
#history #manuscripts #England
Еще одной интересной «поэмой» в составе Англо-Саксонской хроники считается текст, повествующей о битве при Брунанбурге 937 года. В этой битве король Этельстан вместе с братом Эдмундом разбил объединенное войско бриттов, скоттов и норманнов и сумел сохранить единство королевств Уэссекса, Мерсии и Нортумбрии. Сражение унесло множество жизней: пали пятеро шотландских вождей, семеро норманнских ярлов, сын шотландского короля Константина II; норманнский предводитель Анлаф Гутфритссон был вынужден бежать на ладье, бросив большинство своих людей. Благодаря этому победа при Брунанбурге считается одной из наиболее славных страниц в раннесредневековой истории Англии, хотя стратегически эта победа оказалась пирровой. Спустя два года Этельстан скончался, и Нортумбрия была вновь захвачена норманнами во главе с Анлафом. Впрочем, это не мешает восхищаться художественным достоинствам поэмы, которая составлена в лучших традициях героического эпоса и наполнена яркими художественными образами. Победитель Этельстан предстает здесь достойным наследником своих предков, побеждавших как викингов, так и бриттов. Ее перевод можно прочитать здесь, а древнеанглийский текст можно посмотреть здесь (f. 26r–27r).
#history #manuscripts #England
#history #manuscripts #England
Матасова_Т_А_,_Шаипов_Т_К_Прп_Сергий_Радонежский_и_св_Франциск_Ассизский.pdf
4.6 MB
В конце этого года вышла совместная с моим научным руководителем статья по мотивам моей магистерской диссертации. Да не где-нибудь, а в сборнике «Средневековая Русь» под редакцией многомудрого Антона Анатольевича Горского! С момента защиты диссертации до публикации прошло два с половиной года, но думаю, итоговый результат оправдал такое долгое ожидание. В статье сравниваются агиографические образы прп. Сергия и св. Франциска как идеалов соответственно русской православной и итальянской католической традиций, объединенных, тем не менее, общим византийским происхождением. Это было интересное исследование, которое позволило глубже осознать сходства и различия между идеалами святости и шире – двумя культурами, их породившими. Текст прикрепляю для ознакомления, enjoy!
#saints #culture #publications
#saints #culture #publications
P.S. И конечно же, всех с наступающим Новым Годом! Не буду писать банальности про год уходящий, вы и так про него все знаете. Возможно, я буду здесь иногда выкладывать кое-какие посты, написанные в перерывах между работой над кандидатской и неизбежными приступами апатии)) Поэтому желаю вам не терять самообладания и верить в итоговый триумф жизни – во всех ее проявлениях.
Недавно закончил читать книгу Себа Фалька «Светлые века: Путешествие в мир средневековой науки». Название как бы намекает, что автор не разделяет распространенный стереотип (а для некоторых – даже аксиому) о невежестве средневекового общества под железным колпаком Церкви. И действительно, как убедительно показывает Фальк, Средние века были временем захватывающих научных поисков и открытий, легших в основу современной науки. Религия и наука не были безусловными антагонистами, а Церковь также была заинтересована в развитии астрономии, естествознания, оптики, механики и других дисциплин. Этот посыл мне очень близок, поэтому чтение было вдвойне интересным, хотя и временами непростым из-за наличия пространных описаний астрономических законов и устройства механических приспособлений. В центре повествования находится биография англичанина Джона Вествика, монаха монастыря Сент-Олбанс и автора астрономического трактата об экваториуме, вычислителе точного положения планет. Именно он является «типичным» представителем средневековой науки и через него Фальк раскрывает ее связь со многими сферами жизни: сельскохозяйственным циклом и календарем, монастырским укладом и университетской жизнью, астрологией и механикой, крестовыми походами и географическими представлениями и т.д. Книга просто напичкана интересными фактами и именами, благодаря чему у меня теперь есть несколько идей для постов. А если я до сих пор не убедил вас прочесть эту книгу, то вот финальный аргумент: перевод выполнен под чутким взором Олега Воскобойникова, что само по себе знак качества.
#books #England
#books #England