«Книга рисунков» французского зодчего Виллара де Оннекура (1200 – 1265) – уникальное собрание чертежей, эскизов и записей средневекового архитектора, чья деятельность пришлась на эпоху высокой готики. «Книга» состоит из 33 листов пергамена – в момент создания их было в два раза больше. В ней Оннекур отразил свой опыт строительства, а также собрал воедино множество архитектурных образцов, которые он видел во время многочисленных путешествий по Европе. Оннекур возглавлял строительную артель и активно использовал принципы геометрического построения в своей работе. Благодаря обширности материала его «архитектурный дневник» стал настоящим учебником и практическим руководством для последующих поколений зодчих. Сейчас «Книга рисунков» хранится в Национальной библиотеке Франции (Bibliothèque nationale de France, BNF).
#architecture #art
#architecture #art
В эпоху Высокого Средневековья каменное строительство, наряду с текстильным производством и международной торговлей, стало драйвером развития экономики. Возведение каменных сооружений – городских соборов и церквей, а также мостов, жилых и хозяйственных строений, замков и т.п. – требовало огромного количества материала, поэтому спрос на камень, дерево, железо многократно возрос. Помимо количественного роста были и качественные изменения. Они выражались в углублении разделения труда: возникали узкоспециализированные ремесленные артели и объединения, появлялись новые технологии и механизмы, которые облегчали процесс возведения здания. Кроме того, строительная промышленность порождала широкий спрос на наемный труд, так что эта отрасль также активно развивалась. Все эти изменения можно наблюдать после 1000 года, когда Европа, с облегчением выдохнув после несостоявшегося апокалипсиса, начала повально перестраивать свои храмы. По словам бургундского хрониста Рауля Глабера, «мир как будто стряхивал с себя ветошь и повсюду облачался в новое белое платье церквей».
На фото – церковь Нотр-Дам-ля-Гранд в Пуатье, Франция.
#history #architecture
На фото – церковь Нотр-Дам-ля-Гранд в Пуатье, Франция.
#history #architecture
Церемония обручения дожа Венеции с морем – одна из традиций, которая определяла политическое мировоззрение Республики в течение многих столетий. Ее учреждение связано с внешнеполитическими событиями, о которых я подробно рассказывал здесь. В первые полтора столетия церемония была достаточно простой: дож читал краткую молитву о даровании венецианцам «спокойного моря», после чего епископ окроплял его святой водой вместе с приближенными. Но в 1177 году церемония претерпела изменения, благодаря которым и стала называться именно «обручением».
В 50-е – 70-е гг. XII в. Северная Италия была яблоком раздора между немецким императором Фридрихом Барбароссой и римским папой Александром III, возглавлявшим Ломбардскую лигу городов. Венеция, хоть и не входила в Лигу, также боролась против притязаний императора и поддерживала папу. А после драматичной победы при Леньяно в 1176 году Венеция стала посредником в переговорах между Александром и Фридрихом. Тогдашний дож по имени Себастиано Дзиани присутствовал в Соборе Сан-Марко, когда император, стоя на коленях перед сидевшим на троне папой, признал его власть и получил поцелуй мира. Тогда же, в 1177 году Александр III впервые провел церемонию венчания дожа с морем. Это был уже иной уровень взаимоотношений: если до этого главным было успокоить, умиротворить море (подобно тому, как древний человек умиротворял своенравного бога), то теперь Республика соединялась с ним в единое целое, как равноправный партнер. Символическим закреплением этого «союза» было бросание освященного золотого перстня в воду со словами Desponsamus te, mare (лат. «Мы женимся на вас, Море»). По легенде, именно папа предложил Себастиано бросить перстень, сняв его с его руки.
#history #Italy
В 50-е – 70-е гг. XII в. Северная Италия была яблоком раздора между немецким императором Фридрихом Барбароссой и римским папой Александром III, возглавлявшим Ломбардскую лигу городов. Венеция, хоть и не входила в Лигу, также боролась против притязаний императора и поддерживала папу. А после драматичной победы при Леньяно в 1176 году Венеция стала посредником в переговорах между Александром и Фридрихом. Тогдашний дож по имени Себастиано Дзиани присутствовал в Соборе Сан-Марко, когда император, стоя на коленях перед сидевшим на троне папой, признал его власть и получил поцелуй мира. Тогда же, в 1177 году Александр III впервые провел церемонию венчания дожа с морем. Это был уже иной уровень взаимоотношений: если до этого главным было успокоить, умиротворить море (подобно тому, как древний человек умиротворял своенравного бога), то теперь Республика соединялась с ним в единое целое, как равноправный партнер. Символическим закреплением этого «союза» было бросание освященного золотого перстня в воду со словами Desponsamus te, mare (лат. «Мы женимся на вас, Море»). По легенде, именно папа предложил Себастиано бросить перстень, сняв его с его руки.
#history #Italy
Forwarded from Proshloe – исторический журнал
«Я переводил Мапа по множеству причин: это один из лучших латинских прозаиков XII века, а там большая конкуренция; это бытование жанра exempla вне церковной сферы, то есть важная часть предыстории европейской новеллистики; интересно посмотреть на чувство юмора 840 лет назад, сильно ли оно изменилось. Наконец, это переводческая задача, которую сложно и интересно решать: подвижный стиль человека, то пишущего быстро и сжато, то вдруг вспоминающего, что он все-таки выдающийся стилист, и начинающего сыпать риторическими красотами. Наконец, надо же публике правду сказать, а то она думает, что все хорошее в литературе началось сто лет назад, а это не так.»
В августе 2020 года в издательстве «Наука» впервые на русском языке выйдет сборник анекдотов, вымышленных историй и случаев из придворной жизни Вальтера Мапа в переводе доктора филологических наук Романа Шмаракова и под редакцией историка Олега Воскобойникова.
Какие байки о королевских дворах могли рассказывать друг другу Вальтер Мап и средневековые английские историки Вильям Ньюбургский и Гиральд Камбрийский? Поговорили с переводчиком книги и, с разрешения издательства, публикуем несколько ироничных рассказов из сборника.
https://proshloe.com/zabavy-pridvornyh.html
В августе 2020 года в издательстве «Наука» впервые на русском языке выйдет сборник анекдотов, вымышленных историй и случаев из придворной жизни Вальтера Мапа в переводе доктора филологических наук Романа Шмаракова и под редакцией историка Олега Воскобойникова.
Какие байки о королевских дворах могли рассказывать друг другу Вальтер Мап и средневековые английские историки Вильям Ньюбургский и Гиральд Камбрийский? Поговорили с переводчиком книги и, с разрешения издательства, публикуем несколько ироничных рассказов из сборника.
https://proshloe.com/zabavy-pridvornyh.html
Proshloe
Забавы придворных - Proshloe
Впервые на русском языке: фрагмент из сборника историй Вальтера Мапа
Миниатюры энциклопедии Liber Floridus (лат. «Книга цветов»), созданная ок. 1120 г. во Фландрии монахом и хронистом Ламбертом из Сент-Омера. Энциклопедия содержит сведения по истории, ботанике, зоологии, географии, астрономии и другим областям знания. Со времен «Этимологий» св. Исидора Севильского Liber Floridus стала первой в ряду энциклопедий Высокого Средневековья.
#art #miniatures
#art #miniatures
14 апреля 972 года германский король и император Священной Римской империи Оттон II женился на византийской принцессе Феофано, племяннице императора Иоанна II Цимисхия. Церемония венчания и коронации новоиспеченной императрицы состоялась в Риме в базилике Святого Петра. После смерти мужа в 983 году она стала регентом при 3-летнем наследнике Оттоне III. Вместе со свекровью Адельгейдой она успешно управляла Империей, усмиряя немецких феодалов и римскую знать. Ее воспитание оказало большое влияние на имперское мировоззрение малолетнего Оттона. В 991 году, спустя год после очередной поездки в Италию, Феофано скончалась.
На фото – изображение Оттона II и Феофано из Das Sächsische Stammbuch, «Книги саксонских родов», созданной в первой половине XVI века.
#on_this_day #Germany
На фото – изображение Оттона II и Феофано из Das Sächsische Stammbuch, «Книги саксонских родов», созданной в первой половине XVI века.
#on_this_day #Germany
В средневековой Норвегии существовал обычай украшать церкви гобеленами из шерсти, на которых были изображены сцены из Библии. Подобно витражам в готических соборах, они иллюстрировали историю христианства для мирян. Кроме того, такие гобелены защищали прихожан от холода, что в условиях суровых северных зим было крайне важно. Наконец, это просто красиво. Художники использовали нити красного, синего, охристого, зеленого цветов, а для обозначения контуров фигур — белые. После Реформации эти гобелены постигла печальная участь уничтожения или переработки, так что до нашего времени дошли лишь маленькие фрагменты. Счастливое исключение — гобелен из городка Хёйланнет (норв. Høylandet). Он был создан в конце XII века, после Реформации и до XIX века хранился на церковном чердаке, где прекрасно сохранился (если не считать естественного выцветания). Длина его составляет 2.1 метра, ширина — 0.4 метра. Это также лишь фрагмент более крупного гобелена, но самый крупный из известных на данный момент. Гобелен изображает библейские сцены, связанные с Рождеством Христовым: приход трех волхвов, Бальтазара, Гаспара и Мельхиора, к Марии и подношение даров ее Младенцу. Сейчас он хранится в музее при Норвежском технологическом университете в г. Тронхейм.
#art #Scandinavia
#art #Scandinavia
Ковер из Байё: история одного клятвопреступления
В ряду средневековых ковров и гобеленов особенно выделяется знаменитый ковер из Байё, чье 70-метровое полотно в подробностях изображает завоевание Англии нормандским герцогом Вильгельмом. Вот уже двести лет историки черпают в нем бесценные сведения о политической, военной, повседневной истории второй половины XI века. Однако изначальная цель его создания была, конечно, иной — обосновать и узаконить состоявшееся вторжение.
Центральной сценой ковра является сцена принесения клятвы верности англосаксонским эрлом Гарольдом герцогу Вильгельму в благодарность за освобождение из плена в 1064 году. Церемония была проведена в церкви, в присутствии нормандской знати, и Гарольд клялся на святых мощах (это важная деталь). По этой клятве он должен был содействовать передаче власти над Англией Вильгельму после смерти бездетного английского короля Эдуарда Исповедника. В своих притязаниях герцог опирался не на генеалогическое родство, а на некое «обещание», данное ему Эдуардом. Однако в 1066 году, когда король скончался, на престол взошел именно Гарольд. И это было ожидаемо: новоиспеченный король принадлежал к могущественному роду Годвинов, чьи представители крепко держали нити власти в своих руках еще при Исповеднике. Вильгельм же обвинил Гарольда в клятвопреступлении и нарушении вассальной чести (хм, как будто тогдашняя английская знать вообще что-то понимала в тонкостях феодальных отношений) и начал подготовку к силовому решению вопроса.
Вильгельм проделал огромную дипломатическую работу и обеспечил себе нейтралитет соседних государств и идейную поддержку папы римского. Ситуация была обрисована так, будто Гарольд не просто нарушил данное слово, а оскорбил самого Господа и тех святых, на чьих мощах он дал клятву. И ковер из Байё иллюстрирует то, как обман и предательство запускают цепочку неизбежных событий, итог которых — смерть Гарольда и торжество справедливого воздаяния. Символично, что в сцене с коронацией авторы ковра поместили изображение кометы*, которая в ту эпоху считалась дурным предзнаменованием. Поэтому Вильгельм в своем предприятии представлен орудием Божьего Промысла, а вторжение являлось ни чем иным, как священной войной с целью восстановить «справедливый» порядок вещей. Можно сказать, что это была «генеральная репетиция» другой священной войны, которая через три десятилетия захватит умы всей Европы — крестового похода в Святую Землю.
Конечно, сейчас уже очевидно, что частная клятва никак не могла стать должным обоснованием для войны. Да и сам факт этой клятвы подвергается сомнению и до сих пор считается одним из темных пятен английской истории. Однако для своего времени она стала той костяшкой домино, которая привела к масштабным социально-политическим изменениям на севере Европы. А ее дидактическое осмысление отразилось в композиции ковра из Байё.
*Это самое раннее дошедшее до нас изображение кометы Галлея.
#art #history #England
В ряду средневековых ковров и гобеленов особенно выделяется знаменитый ковер из Байё, чье 70-метровое полотно в подробностях изображает завоевание Англии нормандским герцогом Вильгельмом. Вот уже двести лет историки черпают в нем бесценные сведения о политической, военной, повседневной истории второй половины XI века. Однако изначальная цель его создания была, конечно, иной — обосновать и узаконить состоявшееся вторжение.
Центральной сценой ковра является сцена принесения клятвы верности англосаксонским эрлом Гарольдом герцогу Вильгельму в благодарность за освобождение из плена в 1064 году. Церемония была проведена в церкви, в присутствии нормандской знати, и Гарольд клялся на святых мощах (это важная деталь). По этой клятве он должен был содействовать передаче власти над Англией Вильгельму после смерти бездетного английского короля Эдуарда Исповедника. В своих притязаниях герцог опирался не на генеалогическое родство, а на некое «обещание», данное ему Эдуардом. Однако в 1066 году, когда король скончался, на престол взошел именно Гарольд. И это было ожидаемо: новоиспеченный король принадлежал к могущественному роду Годвинов, чьи представители крепко держали нити власти в своих руках еще при Исповеднике. Вильгельм же обвинил Гарольда в клятвопреступлении и нарушении вассальной чести (хм, как будто тогдашняя английская знать вообще что-то понимала в тонкостях феодальных отношений) и начал подготовку к силовому решению вопроса.
Вильгельм проделал огромную дипломатическую работу и обеспечил себе нейтралитет соседних государств и идейную поддержку папы римского. Ситуация была обрисована так, будто Гарольд не просто нарушил данное слово, а оскорбил самого Господа и тех святых, на чьих мощах он дал клятву. И ковер из Байё иллюстрирует то, как обман и предательство запускают цепочку неизбежных событий, итог которых — смерть Гарольда и торжество справедливого воздаяния. Символично, что в сцене с коронацией авторы ковра поместили изображение кометы*, которая в ту эпоху считалась дурным предзнаменованием. Поэтому Вильгельм в своем предприятии представлен орудием Божьего Промысла, а вторжение являлось ни чем иным, как священной войной с целью восстановить «справедливый» порядок вещей. Можно сказать, что это была «генеральная репетиция» другой священной войны, которая через три десятилетия захватит умы всей Европы — крестового похода в Святую Землю.
Конечно, сейчас уже очевидно, что частная клятва никак не могла стать должным обоснованием для войны. Да и сам факт этой клятвы подвергается сомнению и до сих пор считается одним из темных пятен английской истории. Однако для своего времени она стала той костяшкой домино, которая привела к масштабным социально-политическим изменениям на севере Европы. А ее дидактическое осмысление отразилось в композиции ковра из Байё.
*Это самое раннее дошедшее до нас изображение кометы Галлея.
#art #history #England
Франческо Петрарка и жизнь как конструкт
Многие сегодня вспоминают Чернобыльскую трагедию. Кто-то вспомнит день рождения древнеримского императора Марка Аврелия. Ну а я предлагаю вспомнить о первом человеке эпохи Возрождения, ведь для него дата 26 апреля также многое значила. Ниже отрывок из книги замечательного Арона Яковлевича Гуревича «Индивид и социум на средневековом Западе»:
«Все средневековые авторы «исповедей», «апологий» и «автобиографий», так или иначе, были заняты выстраиванием своего образа и самооправданием и, в той или иной степени, сознательно отбирали факты собственной жизни для того, чтобы вылепить свой «имидж»; поэтому они неизменно обращались к образцам, «примерам» – знаменитым фигурам древности и только посредством самоуподобления им могли осознать собственную личность. Но в случае Петрарки мы сталкиваемся, по-видимому, уже и с чем-то новым. Он не просто уподобляет себя тем или иным прототипам, он последовательно вырабатывает миф собственной жизни.
26 апреля 1336 года Петрарка совершает восхождение на гору Ванту (близ Авиньона), для того чтобы с ее вершины полюбоваться на открывающийся пейзаж. В тот же вечер, по возвращении домой, он, пренебрегая крайней усталостью, описывает это событие своему другу. В письме упоминается такая деталь: гулявший на вершине горы ветер раскрыл томик «Исповеди» Августина (который сопровождал поэта в этом путешествии, как и во всех других), раскрыл как раз на той странице, где он прочитал: «И люди идут дивиться горным высотам, морским валам, речным просторам, океану, объемлющему землю, круговращению звезд, – а себя самих оставляют в стороне!» (Confess. X, 8). Легко видеть, что и этот подъем на гору (расцениваемый «петраркове-дами» как начало альпинизма и первый симптом «современного» отношения к природе, эстетического любования ею, не свойственного предшествовавшей эпохе) Петрарка не забывает интерпретировать как аллегорию духовного восхождения. Действительность и воображение кажутся сплавленными здесь воедино.
Свидетельство о странном совпадении восхождения на гору с «вмешательством» Августина – духовного наставника Петрарки содержится в послании, которое получило свою окончательную форму лишь семнадцать лет спустя. И этот факт – не исключение. Дело в том, что на протяжении почти всей жизни Петрарка писал письма друзьям, причем над текстом многих из них продолжал работать в разные периоды; из этих-то посланий, адресованных, таким образом, не только конкретным современникам, но и последующим поколениям, мы и узнаем о многих событиях жизни поэта, в том числе упомянутых выше. Но в таком случае возникает вопрос: в какой мере письма Петрарки, годами и десятилетиями писавшиеся и редактировавшиеся, отражают действительные события его жизни, а в какой порождены его фантазией, направленной на создание его биографии?
Подобный подход к собственной жизни, конструируемой по античным образцам, но уже не в виде разрозненных фрагментов, как то было в Средние века, а в целом, от начала до конца, – новое явление. Он не кажется симптомом несобранности собственного Я, которое составляется из серии образцов, – напротив, в случае Петрарки приходится, скорее, предположить продуманную и целостную жизненную стратегию. У Петрарки налицо воля быть не только человеком своего времени, но – и прежде всего – человеком классической древности, им возрождаемой («Я живу ныне, но предпочел бы родиться в другое время»), и вместе с тем связать себя с будущим».
#culture #on_this_day
Многие сегодня вспоминают Чернобыльскую трагедию. Кто-то вспомнит день рождения древнеримского императора Марка Аврелия. Ну а я предлагаю вспомнить о первом человеке эпохи Возрождения, ведь для него дата 26 апреля также многое значила. Ниже отрывок из книги замечательного Арона Яковлевича Гуревича «Индивид и социум на средневековом Западе»:
«Все средневековые авторы «исповедей», «апологий» и «автобиографий», так или иначе, были заняты выстраиванием своего образа и самооправданием и, в той или иной степени, сознательно отбирали факты собственной жизни для того, чтобы вылепить свой «имидж»; поэтому они неизменно обращались к образцам, «примерам» – знаменитым фигурам древности и только посредством самоуподобления им могли осознать собственную личность. Но в случае Петрарки мы сталкиваемся, по-видимому, уже и с чем-то новым. Он не просто уподобляет себя тем или иным прототипам, он последовательно вырабатывает миф собственной жизни.
26 апреля 1336 года Петрарка совершает восхождение на гору Ванту (близ Авиньона), для того чтобы с ее вершины полюбоваться на открывающийся пейзаж. В тот же вечер, по возвращении домой, он, пренебрегая крайней усталостью, описывает это событие своему другу. В письме упоминается такая деталь: гулявший на вершине горы ветер раскрыл томик «Исповеди» Августина (который сопровождал поэта в этом путешествии, как и во всех других), раскрыл как раз на той странице, где он прочитал: «И люди идут дивиться горным высотам, морским валам, речным просторам, океану, объемлющему землю, круговращению звезд, – а себя самих оставляют в стороне!» (Confess. X, 8). Легко видеть, что и этот подъем на гору (расцениваемый «петраркове-дами» как начало альпинизма и первый симптом «современного» отношения к природе, эстетического любования ею, не свойственного предшествовавшей эпохе) Петрарка не забывает интерпретировать как аллегорию духовного восхождения. Действительность и воображение кажутся сплавленными здесь воедино.
Свидетельство о странном совпадении восхождения на гору с «вмешательством» Августина – духовного наставника Петрарки содержится в послании, которое получило свою окончательную форму лишь семнадцать лет спустя. И этот факт – не исключение. Дело в том, что на протяжении почти всей жизни Петрарка писал письма друзьям, причем над текстом многих из них продолжал работать в разные периоды; из этих-то посланий, адресованных, таким образом, не только конкретным современникам, но и последующим поколениям, мы и узнаем о многих событиях жизни поэта, в том числе упомянутых выше. Но в таком случае возникает вопрос: в какой мере письма Петрарки, годами и десятилетиями писавшиеся и редактировавшиеся, отражают действительные события его жизни, а в какой порождены его фантазией, направленной на создание его биографии?
Подобный подход к собственной жизни, конструируемой по античным образцам, но уже не в виде разрозненных фрагментов, как то было в Средние века, а в целом, от начала до конца, – новое явление. Он не кажется симптомом несобранности собственного Я, которое составляется из серии образцов, – напротив, в случае Петрарки приходится, скорее, предположить продуманную и целостную жизненную стратегию. У Петрарки налицо воля быть не только человеком своего времени, но – и прежде всего – человеком классической древности, им возрождаемой («Я живу ныне, но предпочел бы родиться в другое время»), и вместе с тем связать себя с будущим».
#culture #on_this_day