Горизонт планирования в начале марта был - сутки. Ну полтора. Ну два. То есть двое.
С каждым часом, с каждым днем, когда наши ребята хуярили противника, разменивая жизни на время - горизонт прибавлял минутки. В Ирпене немного. В Буче. Под разодранной "Мрией". Рядом с затопленным "Сагом". В разбитых селах Броварского района, в Александровке, в Зачатовке, в Рубежном - в каждом этом долбанном куске долбанной географии появлялось время, которое давало надежду.
Нет, мы не становились сильнее - но мы становились злее, отчаянней и умнее. Сыпались минуты. Потом часы. Потом, о блять богатство какое - сутки. Я начал позволять себе планировать "на следующую среду", "после Пасхи" и "заеби меня ближе к тридцатому, все сделаем". Херрасе. Вот это я охренел, да?
Когда я возвращаюсь в Киев - я вижу людей, которые изо всех сил пытаются жить обычной, условно-довоенной жизнью. С очередями, пробками, бурчанием, смехом и непременными конфетами на ленте кассы Сильпо. С планированием на месяц вперед. С синдромом отложенной жизни.
Мне иногда хочется догнать их, схватить за руку - и изо всех сил прошипеть в лицо: "Сука! Что ж ты делаешь? Схуяли ты рычишь на ребенка? Тебе ребята столько времени выиграли - так обними его, прямо сейчас!"
Планирование, как суто людская черта, играет с нами херовую шутку. Потому шо правильным ответом на вопрос "что мы будем делать на выходных?" будут слова "а хрен его знает. Если хочешь чего-то - давай делать это сегодня. Сейчас. Сию минуту".
Эту минуту нам подарили, и я чувствую это постоянно. Дарят сейчас, в куски разбиваясь, чтобы эта дура могла шипеть на своего мужа, чтобы этот домашний тиран выносил мозг жене вечерами, чтобы мы могли целовать любимых людей, и знать, знать, каждый сука момент времени знать: мы обязаны этим нашим ребятам и их обширной, охуенной и долбанной географии.
Прошу - цените. Много хороших ребят погибло за это.
С каждым часом, с каждым днем, когда наши ребята хуярили противника, разменивая жизни на время - горизонт прибавлял минутки. В Ирпене немного. В Буче. Под разодранной "Мрией". Рядом с затопленным "Сагом". В разбитых селах Броварского района, в Александровке, в Зачатовке, в Рубежном - в каждом этом долбанном куске долбанной географии появлялось время, которое давало надежду.
Нет, мы не становились сильнее - но мы становились злее, отчаянней и умнее. Сыпались минуты. Потом часы. Потом, о блять богатство какое - сутки. Я начал позволять себе планировать "на следующую среду", "после Пасхи" и "заеби меня ближе к тридцатому, все сделаем". Херрасе. Вот это я охренел, да?
Когда я возвращаюсь в Киев - я вижу людей, которые изо всех сил пытаются жить обычной, условно-довоенной жизнью. С очередями, пробками, бурчанием, смехом и непременными конфетами на ленте кассы Сильпо. С планированием на месяц вперед. С синдромом отложенной жизни.
Мне иногда хочется догнать их, схватить за руку - и изо всех сил прошипеть в лицо: "Сука! Что ж ты делаешь? Схуяли ты рычишь на ребенка? Тебе ребята столько времени выиграли - так обними его, прямо сейчас!"
Планирование, как суто людская черта, играет с нами херовую шутку. Потому шо правильным ответом на вопрос "что мы будем делать на выходных?" будут слова "а хрен его знает. Если хочешь чего-то - давай делать это сегодня. Сейчас. Сию минуту".
Эту минуту нам подарили, и я чувствую это постоянно. Дарят сейчас, в куски разбиваясь, чтобы эта дура могла шипеть на своего мужа, чтобы этот домашний тиран выносил мозг жене вечерами, чтобы мы могли целовать любимых людей, и знать, знать, каждый сука момент времени знать: мы обязаны этим нашим ребятам и их обширной, охуенной и долбанной географии.
Прошу - цените. Много хороших ребят погибло за это.
И у меня там есть. Да у вас у всех там, в Марике, есть, конечно, чего тут думать... но и у меня - есть.
Мой друг. Человек, с которым сразу - и на одной волне. Которого чувствуешь с первых слов, с первой затяжки, с первого взгляда.
Воин. На всю свою бедную голову - воин. Сумасшедший мужик, невероятный, харизматичный, идейный, смелый и чутка так, по-нашему, йобнутый. В моей системе ценностей - идеальный.
Я, само собой, боюсь за него. Боюсь - и горжусь. Время ли, судьба ли, Бог - они дали мне возможность жить с этими ребятами в одном времени и в одном месте. Честь. ЧЕСТЬ, другого слова не подобрать.
Я буду жить и поддерживать, в меру моих слабых сил, любое решение защитников Марика. Будь яке. Я - на их стороне. В любом случае. Как бы ни вышло. Решат так - значит решат так.
Потому что у меня там - есть. Да у всех там - есть.
Братья и сестры. Ну вы поняли.
Мой друг. Человек, с которым сразу - и на одной волне. Которого чувствуешь с первых слов, с первой затяжки, с первого взгляда.
Воин. На всю свою бедную голову - воин. Сумасшедший мужик, невероятный, харизматичный, идейный, смелый и чутка так, по-нашему, йобнутый. В моей системе ценностей - идеальный.
Я, само собой, боюсь за него. Боюсь - и горжусь. Время ли, судьба ли, Бог - они дали мне возможность жить с этими ребятами в одном времени и в одном месте. Честь. ЧЕСТЬ, другого слова не подобрать.
Я буду жить и поддерживать, в меру моих слабых сил, любое решение защитников Марика. Будь яке. Я - на их стороне. В любом случае. Как бы ни вышло. Решат так - значит решат так.
Потому что у меня там - есть. Да у всех там - есть.
Братья и сестры. Ну вы поняли.
Мирные люди видели вооруженных людей в военной форме. Я тогда считал, что это правильно. Я до сих пор так считаю.
Знаешь, очень важным было то, что Киев состоял из бетонных блоков и при этом почему-то из пыли, Киев был безлюден - и одновременно наводнен вояками, обвешанными то старыми автоматами, то модными "арками", то вообще великолепными в своем безобразии "скс-ами".
Это было невероятно нужно. Оставшиеся в Киеве люди смотрели на этих неидеальных людей: кашляющих, чихающих, матерящихся, постоянно курящих и жадно пьющих воду... и им было спокойней. Блять, да мне было спокойней.
Я чувствовал, шо вот эти вот мужчины и женщины готовы в любой момент уронить стаканчик с мерзким кофе, выплюнуть окурок и открыть огонь. Что с невидимой границы мегаполиса к редким магазинам стекаются люди, которым и в голову не может придти оставить оружие или снять форму. Схуяли? Шо, война закончилась?
Слишком сильно мы захотели не проиграть, чтобы вот так просто расставаться с оружием. И сейчас в этом городе, состоящем из очередей на заправки и при этом почему-то пробок... да, я вижу мало людей в военной форме. Но я точно знаю - они есть.
Может не прямо здесь. Может на востоке, на юге, в степях, посадках, дорогах, мостах, траншеях и хатах - но они есть. Где-то кашляют, смеются, пьют мерзкий кофе и готовятся открыть огонь.
И от этого мне спокойней.
Знаешь, очень важным было то, что Киев состоял из бетонных блоков и при этом почему-то из пыли, Киев был безлюден - и одновременно наводнен вояками, обвешанными то старыми автоматами, то модными "арками", то вообще великолепными в своем безобразии "скс-ами".
Это было невероятно нужно. Оставшиеся в Киеве люди смотрели на этих неидеальных людей: кашляющих, чихающих, матерящихся, постоянно курящих и жадно пьющих воду... и им было спокойней. Блять, да мне было спокойней.
Я чувствовал, шо вот эти вот мужчины и женщины готовы в любой момент уронить стаканчик с мерзким кофе, выплюнуть окурок и открыть огонь. Что с невидимой границы мегаполиса к редким магазинам стекаются люди, которым и в голову не может придти оставить оружие или снять форму. Схуяли? Шо, война закончилась?
Слишком сильно мы захотели не проиграть, чтобы вот так просто расставаться с оружием. И сейчас в этом городе, состоящем из очередей на заправки и при этом почему-то пробок... да, я вижу мало людей в военной форме. Но я точно знаю - они есть.
Может не прямо здесь. Может на востоке, на юге, в степях, посадках, дорогах, мостах, траншеях и хатах - но они есть. Где-то кашляют, смеются, пьют мерзкий кофе и готовятся открыть огонь.
И от этого мне спокойней.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
На этом видео на самом деле - пять машин. Два бусика, ниссан х-трейл, лендровер и тойота.
Они там есть. Точнее то, шо от них осталось после Урагана.
Я очень благодарен всем, кто помогает с покупкой и передачей машин в Силы Сопротивления. Вы охуенны.
При этом обстреле наши все остались живы, досталось только машинам.
Номера карт будут ниже.
Они там есть. Точнее то, шо от них осталось после Урагана.
Я очень благодарен всем, кто помогает с покупкой и передачей машин в Силы Сопротивления. Вы охуенны.
При этом обстреле наши все остались живы, досталось только машинам.
Номера карт будут ниже.
Мне очень дорога сейчас моя страна.
Она теперь очень настоящая. В ней я пожимаю руки незнакомым воякам на заправке на трассе, в ней я не могу перестать смотреть на небо, в ней броник кажется не таким уж тяжелым, а АКМ - не таким уж и неудобным.
В ней - взмахи рук на блокпостах, в ней - мало питьевой воды, всегда мало, ччччерт, в ней - пыль, ветер февральской весны и что-то неуловимое и очень настоящее. В ней - жизнь здесь и сейчас, в ней - некрологи в этом долбанном фейсбуке, номера карт и адреса пейпелов, в ней - лязг тяжелого металла, запах разогретой резины и остатков дефицитного бензина.
Мы тут очень-очень сейчас живем. Может не так, как хотели, может больно, страшно, немного несуразно - но мы именно живем, дышим глубоко, если плачем - то изнутри, а если смеемся - то настолько искренне, что этот великолепный чертов мир ржет вместе с нами.
И если нам на роду написано воевать со всей этой хуйней, то бляха-муха - мы будем делать это очень по-нашему. С улыбкой, кашлем, вечной сигаретой, стаканом мерзкого сладкого кофе и изо всех сил. Потому что у нас так выходит. Потому что в наших окнах - небо, на которое невозможно перестать смотреть.
Потому что нам сейчас очень дорога наша страна. Она - настоящая.
Она теперь очень настоящая. В ней я пожимаю руки незнакомым воякам на заправке на трассе, в ней я не могу перестать смотреть на небо, в ней броник кажется не таким уж тяжелым, а АКМ - не таким уж и неудобным.
В ней - взмахи рук на блокпостах, в ней - мало питьевой воды, всегда мало, ччччерт, в ней - пыль, ветер февральской весны и что-то неуловимое и очень настоящее. В ней - жизнь здесь и сейчас, в ней - некрологи в этом долбанном фейсбуке, номера карт и адреса пейпелов, в ней - лязг тяжелого металла, запах разогретой резины и остатков дефицитного бензина.
Мы тут очень-очень сейчас живем. Может не так, как хотели, может больно, страшно, немного несуразно - но мы именно живем, дышим глубоко, если плачем - то изнутри, а если смеемся - то настолько искренне, что этот великолепный чертов мир ржет вместе с нами.
И если нам на роду написано воевать со всей этой хуйней, то бляха-муха - мы будем делать это очень по-нашему. С улыбкой, кашлем, вечной сигаретой, стаканом мерзкого сладкого кофе и изо всех сил. Потому что у нас так выходит. Потому что в наших окнах - небо, на которое невозможно перестать смотреть.
Потому что нам сейчас очень дорога наша страна. Она - настоящая.
Долбанная рация шипит какими-то слаборозборчивыми матюками.
Прилеты на фоне. Потом выходы. Потом снова прилеты. Велком ту юкрейниан ворлд, детка, тут есть грохот, смысл и куски горячего металла.
Господи, какие примитивные мысли, потребности, желания. Так всегда было? Или только сегодня? Я не помню. Я действительно не помню и, если честно - мне наплевать.
Спальник лежит на мягком, это плюс. Пропотевшая одежда липнет к телу, почему-то безумно жарко - чччерт, я был в Нико около двух недель назад, здесь не было так жарко, лето, что-ли, наваливается на Юг? Жарко - то фигня, к утру будет холодно, и слишком теплый сейчас спальник покажется раем.
Спальник. Раем. Ну не бред ли, а?
Ты ночуешь в проходном месте - и точно знаеш , где лежит АКМ, куда ты свалил рюкзак, где стоят кроссовки. Ты до слез заинструктирован местным командиром Саней: по какой команде и куда идти, с какого пинка открывается оружейка (зачем мне оружейка? Бк у меня и так полно), и почему документы всегда должны быть с собой. Саня серьезен, ты серьезен, тут все не особо расслабляются. Дежурный привычно втыкает в телефон.
Прилеты. Выходы. Снова прилеты, уже больше.
Ты безумно хочешь спать, восемь часов за рулем, очереди на заправках, бензин теперь в нашей стране не покупается, а мутится, гул зимней резины по трассе до сих пор отдается в голове. Дымит айкос, который куришь вперемешку с обычными. Пиликает сообщениями телефон. Дрожит стекло, завешенное одеялом.
Это вот так по-настоящему, что тебе иногда хочется еще раз потрогать это чертов великолепный Николаев руками. Как будто этот невероятный город слишком справедлив, слишком правдив, слишком зелен и слишком пыльно-прекрасен в этой военной весне. Как будто это все настолько взаправду, что лучше бы, сука, оказалось ужасным сном.
Приход. Не спи, Нико. Стреляй, дорогой, стреляй. Ты стал слишком мне дорог посреди всей этой херни, несмотря на дрожание стекол, лежащий рядом АКМ и шипение долбанной рации.
Прилеты на фоне. Потом выходы. Потом снова прилеты. Велком ту юкрейниан ворлд, детка, тут есть грохот, смысл и куски горячего металла.
Господи, какие примитивные мысли, потребности, желания. Так всегда было? Или только сегодня? Я не помню. Я действительно не помню и, если честно - мне наплевать.
Спальник лежит на мягком, это плюс. Пропотевшая одежда липнет к телу, почему-то безумно жарко - чччерт, я был в Нико около двух недель назад, здесь не было так жарко, лето, что-ли, наваливается на Юг? Жарко - то фигня, к утру будет холодно, и слишком теплый сейчас спальник покажется раем.
Спальник. Раем. Ну не бред ли, а?
Ты ночуешь в проходном месте - и точно знаеш , где лежит АКМ, куда ты свалил рюкзак, где стоят кроссовки. Ты до слез заинструктирован местным командиром Саней: по какой команде и куда идти, с какого пинка открывается оружейка (зачем мне оружейка? Бк у меня и так полно), и почему документы всегда должны быть с собой. Саня серьезен, ты серьезен, тут все не особо расслабляются. Дежурный привычно втыкает в телефон.
Прилеты. Выходы. Снова прилеты, уже больше.
Ты безумно хочешь спать, восемь часов за рулем, очереди на заправках, бензин теперь в нашей стране не покупается, а мутится, гул зимней резины по трассе до сих пор отдается в голове. Дымит айкос, который куришь вперемешку с обычными. Пиликает сообщениями телефон. Дрожит стекло, завешенное одеялом.
Это вот так по-настоящему, что тебе иногда хочется еще раз потрогать это чертов великолепный Николаев руками. Как будто этот невероятный город слишком справедлив, слишком правдив, слишком зелен и слишком пыльно-прекрасен в этой военной весне. Как будто это все настолько взаправду, что лучше бы, сука, оказалось ужасным сном.
Приход. Не спи, Нико. Стреляй, дорогой, стреляй. Ты стал слишком мне дорог посреди всей этой херни, несмотря на дрожание стекол, лежащий рядом АКМ и шипение долбанной рации.
Долбанная рация шипит какими-то слаборозборчивыми матюками.
Прилеты на фоне. Потом выходы. Потом снова прилеты. Велком ту юкрейниан ворлд, детка, тут есть грохот, смысл и куски горячего металла.
Господи, какие примитивные мысли, потребности, желания. Так всегда было? Или только сегодня? Я не помню. Я действительно не помню и, если честно - мне наплевать.
Спальник лежит на мягком, это плюс. Пропотевшая одежда липнет к телу, почему-то безумно жарко - чччерт, я был в Нико около двух недель назад, здесь не было так жарко, лето, что-ли, наваливается на Юг? Жарко - то фигня, к утру будет холодно, и слишком теплый сейчас спальник покажется раем.
Спальник. Раем. Ну не бред ли, а?
Ты ночуешь в проходном месте - и точно знаеш , где лежит АКМ, куда ты свалил рюкзак, где стоят кроссовки. Ты до слез заинструктирован местным командиром Саней: по какой команде и куда идти, с какого пинка открывается оружейка (зачем мне оружейка? Бк у меня и так полно), и почему документы всегда должны быть с собой. Саня серьезен, ты серьезен, тут все не особо расслабляются. Дежурный привычно втыкает в телефон.
Прилеты. Выходы. Снова прилеты, уже больше.
Ты безумно хочешь спать, восемь часов за рулем, очереди на заправках, бензин теперь в нашей стране не покупается, а мутится, гул зимней резины по трассе до сих пор отдается в голове. Дымит айкос, который куришь вперемешку с обычными. Пиликает сообщениями телефон. Дрожит стекло, завешенное одеялом.
Это вот так по-настоящему, что тебе иногда хочется еще раз потрогать это чертов великолепный Николаев руками. Как будто этот невероятный город слишком справедлив, слишком правдив, слишком зелен и слишком пыльно-прекрасен в этой военной весне. Как будто это все настолько взаправду, что лучше бы, сука, оказалось ужасным сном.
Приход. Не спи, Нико. Стреляй, дорогой, стреляй. Ты стал слишком мне дорог посреди всей этой херни, несмотря на дрожание стекол, лежащий рядом АКМ и шипение долбанной рации.
Прилеты на фоне. Потом выходы. Потом снова прилеты. Велком ту юкрейниан ворлд, детка, тут есть грохот, смысл и куски горячего металла.
Господи, какие примитивные мысли, потребности, желания. Так всегда было? Или только сегодня? Я не помню. Я действительно не помню и, если честно - мне наплевать.
Спальник лежит на мягком, это плюс. Пропотевшая одежда липнет к телу, почему-то безумно жарко - чччерт, я был в Нико около двух недель назад, здесь не было так жарко, лето, что-ли, наваливается на Юг? Жарко - то фигня, к утру будет холодно, и слишком теплый сейчас спальник покажется раем.
Спальник. Раем. Ну не бред ли, а?
Ты ночуешь в проходном месте - и точно знаеш , где лежит АКМ, куда ты свалил рюкзак, где стоят кроссовки. Ты до слез заинструктирован местным командиром Саней: по какой команде и куда идти, с какого пинка открывается оружейка (зачем мне оружейка? Бк у меня и так полно), и почему документы всегда должны быть с собой. Саня серьезен, ты серьезен, тут все не особо расслабляются. Дежурный привычно втыкает в телефон.
Прилеты. Выходы. Снова прилеты, уже больше.
Ты безумно хочешь спать, восемь часов за рулем, очереди на заправках, бензин теперь в нашей стране не покупается, а мутится, гул зимней резины по трассе до сих пор отдается в голове. Дымит айкос, который куришь вперемешку с обычными. Пиликает сообщениями телефон. Дрожит стекло, завешенное одеялом.
Это вот так по-настоящему, что тебе иногда хочется еще раз потрогать это чертов великолепный Николаев руками. Как будто этот невероятный город слишком справедлив, слишком правдив, слишком зелен и слишком пыльно-прекрасен в этой военной весне. Как будто это все настолько взаправду, что лучше бы, сука, оказалось ужасным сном.
Приход. Не спи, Нико. Стреляй, дорогой, стреляй. Ты стал слишком мне дорог посреди всей этой херни, несмотря на дрожание стекол, лежащий рядом АКМ и шипение долбанной рации.
Как будто и не было этих шести лет.
Снова эти долбанные дороги-под-посадками, сссука, как же я их ненавижу, снова эти корчи, снова пыль, снова запах соляра и дикий ржач над каждой идиотской шуткой. Снова автоматы, граники, броники, правда каски чуть получше, да дыхалка - похуже.
Снова вода из бутылок, вечно теряющиеся зажигалки, пот заливает глаза, быстрее, сссука, быстрее, налево смотри, не тупи, ускорься максимально, не смей втыкать и не оступись на битых кирпичах. Не оглядывайся, это не твой сектор. Не тупи. Спеши.
Сотни тысяч людей, бляха-муха. Это иногда кажется невероятным бредом, если бы не пыльный пиксель, вылетаюшие передачи и покоцанное стекло: ты понимаешь, что вся эта хрень - настоящая, долбанная ультрареальность, обезумевшая в своем правдоподобии.
Я не знаю, чем вся эта хрень закончится, и насколько продлится в ней моя история, но точно знаю, что в моей неглубокой памяти отпечатается каждый кадр, каждый звук и каждый запах. Прохлада воды в горле. Первая утренняя затяжка. Толчок в плечо. Хруст этих долбанных кирпичей под подошвами.
Каждый, сука. Как будто и не было этих шести прекрасных лет.
Снова эти долбанные дороги-под-посадками, сссука, как же я их ненавижу, снова эти корчи, снова пыль, снова запах соляра и дикий ржач над каждой идиотской шуткой. Снова автоматы, граники, броники, правда каски чуть получше, да дыхалка - похуже.
Снова вода из бутылок, вечно теряющиеся зажигалки, пот заливает глаза, быстрее, сссука, быстрее, налево смотри, не тупи, ускорься максимально, не смей втыкать и не оступись на битых кирпичах. Не оглядывайся, это не твой сектор. Не тупи. Спеши.
Сотни тысяч людей, бляха-муха. Это иногда кажется невероятным бредом, если бы не пыльный пиксель, вылетаюшие передачи и покоцанное стекло: ты понимаешь, что вся эта хрень - настоящая, долбанная ультрареальность, обезумевшая в своем правдоподобии.
Я не знаю, чем вся эта хрень закончится, и насколько продлится в ней моя история, но точно знаю, что в моей неглубокой памяти отпечатается каждый кадр, каждый звук и каждый запах. Прохлада воды в горле. Первая утренняя затяжка. Толчок в плечо. Хруст этих долбанных кирпичей под подошвами.
Каждый, сука. Как будто и не было этих шести прекрасных лет.