Режиссер, который должен был спасти кинотеатры.
Пока писал, понял, что вот и ответ тем, кто спрашивает о новых авторах, вроде Бергмана, Тарковского и Куросавы. Терпеливо ждем “Дюну”.
Пока писал, понял, что вот и ответ тем, кто спрашивает о новых авторах, вроде Бергмана, Тарковского и Куросавы. Терпеливо ждем “Дюну”.
Фаунд футадж – халтура или язык поколения?
Знаю, что фаунд футадж (не путать с мокьюментари) у многих вызывает раздражение и брезгливость, а кто-то уже давно объявил такое кино «мертвой» формой, но «найденная пленка» скорее жива, чем мертва. Пересмотрев кучу фаунд футадж, сделал вывод, что это все же не жанр, а стиль, техника, хотя так и тянет назвать жанром.
«Найденная пленка» – ответ гламурной эстетике Голливуда, а смысл этого культурного феномена – задокументировать ужас на радость вуайеристам. Оператор и камера становятся свидетелями и участниками событий, навязывая зрителю свою оптику в прямом смысле слова и убеждая, что на экране – не поддельная, а подлинная реальность. Фаунд футадж делает из нас «искателей могил», вооруженных камерами, микрофонами и любопытством, чтобы мы прожили чужие страхи и трагедии как свои. Казалось бы, самодеятельность, а вот и нет – чистая форма хоррора, размывающая границы между фактом и фантазией, жизнью и постановкой, дурача и блефуя. Что может быть тревожнее запечатленной реальности, которая притворяется правдой?
К тому же фаунд футадж оказывается тем редким видом кино, где персонаж не стесняется смотреть в камеру и не боится попасться с камерой в отражении зеркала. Видать, именно такая эстетика выражает дух времени, когда поколение YouTube охотно выставляет на публику эпизоды своей личной жизни.
Знаю, что фаунд футадж (не путать с мокьюментари) у многих вызывает раздражение и брезгливость, а кто-то уже давно объявил такое кино «мертвой» формой, но «найденная пленка» скорее жива, чем мертва. Пересмотрев кучу фаунд футадж, сделал вывод, что это все же не жанр, а стиль, техника, хотя так и тянет назвать жанром.
«Найденная пленка» – ответ гламурной эстетике Голливуда, а смысл этого культурного феномена – задокументировать ужас на радость вуайеристам. Оператор и камера становятся свидетелями и участниками событий, навязывая зрителю свою оптику в прямом смысле слова и убеждая, что на экране – не поддельная, а подлинная реальность. Фаунд футадж делает из нас «искателей могил», вооруженных камерами, микрофонами и любопытством, чтобы мы прожили чужие страхи и трагедии как свои. Казалось бы, самодеятельность, а вот и нет – чистая форма хоррора, размывающая границы между фактом и фантазией, жизнью и постановкой, дурача и блефуя. Что может быть тревожнее запечатленной реальности, которая притворяется правдой?
К тому же фаунд футадж оказывается тем редким видом кино, где персонаж не стесняется смотреть в камеру и не боится попасться с камерой в отражении зеркала. Видать, именно такая эстетика выражает дух времени, когда поколение YouTube охотно выставляет на публику эпизоды своей личной жизни.
Самый странный русский фильм года, где полиция мучает задержанного пением, плясками и размышлениями о смысле бытия. Не жизнь такая — мы такие: скучные, безвольные, несвободные и вечно недовольные «человеки из Подольска».
Просрали, или Нельзя заигрывать с хулиганьем
“Почему обязательно – антисоветчина, если про трагические события советской эпохи?” – возмутился один уважаемый российский критик в ответ на мое замечание о “Дорогих товарищах!”. Согласен, совсем не обязательно, но желательно. Такова идеология нового российского кино.
“Разве новая работа Кончаловского столь однозначна?”, – спрашивает меня другой читатель. Вполне однозначна, хоть Кончаловский и сглаживает углы изображением главной героини – убежденной коммунистки, которая верит в светлое будущее, вспоминая Сталина. Был бы Сталин, говорит, было бы понятно, кто свой, а кто чужой, и вообще давно бы коммунизм построили. Но смысл бесспорно талантливой картины – отбить у зрителя ностальгию по СССР, показать, что советская власть – антинародная, жестокая, кровожадная, которая держит людей в страхе, припирая к стене, заставляя заткнуться. Не болтай, а то накажем.
Трагедия в самом деле жуткая. Рабочие устроили забастовку и пошли с Лениным на советскую власть, а та взяла и зарядила по толпе, залив площадь кровью, которую потом стыдливо прикрывают слоем асфальта, иначе не смыть. Разогнали, расстреляли и кинули тела в яму без суда и следствия, подписав себе же смертный приговор. Слово партии – закон, но сказать ей нечего, вот и злится грешная, понимая, что, Иосиф Виссарионович, мы все “просрали”. Стало быть, полезнее о преступлении забыть. Даже социализм в лукавом “совке” называют государственной тайной – он вроде бы есть, а вроде и нет.
Однако главная мысль у этого изящного полотна, стилизованного под советское кино с замахом на документальность, проявляется в финале, похожем на чудо. Коммунистка-идеалистка, которая ностальгирует по жесткой руке, призывая арестовать и расстрелять толпу мятежников без всяких разговоров, теперь, узнав, что родная дочь не попала под пули, не решается выдать ребенка. Плевать на идеологию – каждый сам за себя. Человек мечется между чувством и долгом, но предает, спасая свою шкуру, потому что боится.
Кто меня знает и читает, прекрасно знаком с моими взглядами. “Дорогие товарищи!” – антисоветское кино, потому что по-другому и быть не может. Картина, где Сталин живет рядом с Богом (не буквально, конечно), выражает тревогу, боль, страх, беспомощность, отчаяние и, как бы парадоксально не звучало, надежду при явной ненависти к неумелой и безумной пролетарской власти. Неспроста фильм называют главным о государстве, то есть о государстве вообще, будь то прошлое или настоящее. “Дорогие товарищи!” – это политическое заявление, обращение и предупреждение как рабочим, так и товарищам из Москвы, которые оказались совсем не товарищами. Название – ирония. В гробу видал народ власть, а власть – народ. Власть – убийца, народ – жертва. К слову, не просто так в Meduza вышел репортаж о расстреле демонстрации под заголовком “Вторая Катынь”, напоминая читателям, что Катынь – дело рук не Гитлера, а Сталина.
Прав вооруженный иконой старик: “Вопрос требует обсуждения”. Кончаловский оставляет зрителя в растерянности, а на традиционное русское “кто виноват” и “что делать” живой классик внушает нам устами грешной матери, которая будто кается: “Мы станем лучше”.
“Почему обязательно – антисоветчина, если про трагические события советской эпохи?” – возмутился один уважаемый российский критик в ответ на мое замечание о “Дорогих товарищах!”. Согласен, совсем не обязательно, но желательно. Такова идеология нового российского кино.
“Разве новая работа Кончаловского столь однозначна?”, – спрашивает меня другой читатель. Вполне однозначна, хоть Кончаловский и сглаживает углы изображением главной героини – убежденной коммунистки, которая верит в светлое будущее, вспоминая Сталина. Был бы Сталин, говорит, было бы понятно, кто свой, а кто чужой, и вообще давно бы коммунизм построили. Но смысл бесспорно талантливой картины – отбить у зрителя ностальгию по СССР, показать, что советская власть – антинародная, жестокая, кровожадная, которая держит людей в страхе, припирая к стене, заставляя заткнуться. Не болтай, а то накажем.
Трагедия в самом деле жуткая. Рабочие устроили забастовку и пошли с Лениным на советскую власть, а та взяла и зарядила по толпе, залив площадь кровью, которую потом стыдливо прикрывают слоем асфальта, иначе не смыть. Разогнали, расстреляли и кинули тела в яму без суда и следствия, подписав себе же смертный приговор. Слово партии – закон, но сказать ей нечего, вот и злится грешная, понимая, что, Иосиф Виссарионович, мы все “просрали”. Стало быть, полезнее о преступлении забыть. Даже социализм в лукавом “совке” называют государственной тайной – он вроде бы есть, а вроде и нет.
Однако главная мысль у этого изящного полотна, стилизованного под советское кино с замахом на документальность, проявляется в финале, похожем на чудо. Коммунистка-идеалистка, которая ностальгирует по жесткой руке, призывая арестовать и расстрелять толпу мятежников без всяких разговоров, теперь, узнав, что родная дочь не попала под пули, не решается выдать ребенка. Плевать на идеологию – каждый сам за себя. Человек мечется между чувством и долгом, но предает, спасая свою шкуру, потому что боится.
Кто меня знает и читает, прекрасно знаком с моими взглядами. “Дорогие товарищи!” – антисоветское кино, потому что по-другому и быть не может. Картина, где Сталин живет рядом с Богом (не буквально, конечно), выражает тревогу, боль, страх, беспомощность, отчаяние и, как бы парадоксально не звучало, надежду при явной ненависти к неумелой и безумной пролетарской власти. Неспроста фильм называют главным о государстве, то есть о государстве вообще, будь то прошлое или настоящее. “Дорогие товарищи!” – это политическое заявление, обращение и предупреждение как рабочим, так и товарищам из Москвы, которые оказались совсем не товарищами. Название – ирония. В гробу видал народ власть, а власть – народ. Власть – убийца, народ – жертва. К слову, не просто так в Meduza вышел репортаж о расстреле демонстрации под заголовком “Вторая Катынь”, напоминая читателям, что Катынь – дело рук не Гитлера, а Сталина.
Прав вооруженный иконой старик: “Вопрос требует обсуждения”. Кончаловский оставляет зрителя в растерянности, а на традиционное русское “кто виноват” и “что делать” живой классик внушает нам устами грешной матери, которая будто кается: “Мы станем лучше”.
77-летию Терренса Малика посвящается.
Именно «Тонкая красная линия» открыла новый период в карьере маэстро, а не «Древо жизни», как принято думать.
Именно «Тонкая красная линия» открыла новый период в карьере маэстро, а не «Древо жизни», как принято думать.
В чем тайный смысл дебюта Орсона Уэллса и зачем его сегодня смотреть. К «Манку» Дэвида Финчера.
Сначала Нолан со своей инверсией в сумрачном мире. Теперь Финчер с притчей об обезьянке, без «розового бутона».
«Шоукейс» и «обсессия» Дэвида Финчера
КиноПоиск сделал видеоэссе, где заявляет, что «Манк» - лучший фильм Финчера.
Аргументы, конечно, убойные. Оказывается, произведение сильное, настоящий opus magnum, потому что снято в черно-белом, написано отцом культового режиссера, а сам режиссер подражает классике золотого Голливуда, а именно «Гражданину Кейну», щеголяя эстетскими приемами. И еще потому что там элегантные костюмы и драматичный саундтрек.
Неспроста фильму прочат «Оскар». «Манк» - признание в любви к Голливуду. Но значит ли это, что «Манк» - лучший фильм Финчера? Нет. Кажется, народец дружно забыл «Бойцовский клуб», «Игру», «Зодиака», «Исчезнувшую»... И как же «Семь»? Вот шедевр! «Манк» - «Гражданин Кейн» в творчестве Финчера? Если только «Гражданин Кейн» среди фильмов о «Гражданине Кейне».
А вообще, невозможно воспринимать всерьез людей, которые используют слово «картинка» в разговоре о кино.
КиноПоиск сделал видеоэссе, где заявляет, что «Манк» - лучший фильм Финчера.
Аргументы, конечно, убойные. Оказывается, произведение сильное, настоящий opus magnum, потому что снято в черно-белом, написано отцом культового режиссера, а сам режиссер подражает классике золотого Голливуда, а именно «Гражданину Кейну», щеголяя эстетскими приемами. И еще потому что там элегантные костюмы и драматичный саундтрек.
Неспроста фильму прочат «Оскар». «Манк» - признание в любви к Голливуду. Но значит ли это, что «Манк» - лучший фильм Финчера? Нет. Кажется, народец дружно забыл «Бойцовский клуб», «Игру», «Зодиака», «Исчезнувшую»... И как же «Семь»? Вот шедевр! «Манк» - «Гражданин Кейн» в творчестве Финчера? Если только «Гражданин Кейн» среди фильмов о «Гражданине Кейне».
А вообще, невозможно воспринимать всерьез людей, которые используют слово «картинка» в разговоре о кино.
“Чудо-женщина: 1984” суетится и пестрит, но предложить ей нечего, кроме Супермена в юбке, нефтяного мужика из телевизора и веры в любовь. Антиутопии и оруэлловщины не видать, секса нет, потому что не модно, а благородная красотка, которая выступает против мятежа и рабства, призывает жить по правде, потому что истина прекрасна. Что бы ты не загадал, злой капитализм заберет все, а если народу дать власть, мир погрузится во тьму, поэтому правом должны обладать избранные. Смотришь эту фашистскую попсу о женщине, сделанную женщиной, и ищешь смыслы, чтобы хоть как-то себя развлечь. Плакатное “We Can Do It!” не возбуждает.
Пока готовил новый материал, наткнулся на мысль о Голливуде, с которой не могу не согласиться:
«Почти все остальное представляется мне в разной степени изобретательным нанизыванием в меру точных, красивых и талантливо снятых эпизодов на одну бедную и банальную мысль. Кольца разноцветные, а штырь, на которые их набрасывают, ржавый».
«Почти все остальное представляется мне в разной степени изобретательным нанизыванием в меру точных, красивых и талантливо снятых эпизодов на одну бедную и банальную мысль. Кольца разноцветные, а штырь, на которые их набрасывают, ржавый».
Невозможно постичь Дэвида Линча, зато можно пересмотреть петляющий «Малхолланд Драйв».
