Три «зимние» вещи, запавшие в душу: «Наследие» Владимира Сорокина, «Замок» Алексея Балабанова и сериал «Преступление и наказание» Владимира Мирзоева.

«Наследие» — заключительная часть трилогии о докторе Гарине, в которой поезда топят парной человечиной, на снежных просторах льётся кровь вперемешку со спермой, а из молока рождается новый тип литературы. Монструозные герои, унаследовавшие только половину человеческой ДНК, говорят на непонятном языке, но всё ещё откликаются на знакомые вибрации — теплоту, любовь, слово «мама». Спасти этот обезумевший мир, по версии Сорокина, может разве что чудо — белый ворон, прилетевший чтобы вывести заблудшие души из зимнего леса.

«Замок» — экранизация одноимённого романа Франца Кафки от Алексея Балабанова. Абсурд как он есть посреди заснеженных улиц и пивных трактиров со свиньями (в образах животных и человеческих). Явившийся по приглашению Замка Землемер обнаруживает, что в его услугах не очень-то заинтересованы, а среди местных жителей царят странные законы и нерушимые правила. И хотя у людей есть имена и должности, их идентичности стёрты, а значит можно в любой момент отказаться быть собой и занять то место, которое кажется более привлекательным.

О «Преступлении и наказании» после первых четырёх серий писала здесь. Финальные эпизоды — абсолютное попадание в нерв. Горячечное выступление «благородных детей» Мармеладовых, притаившийся за дверью Свидригайлов, кошмары-кошмары и Раскольников, чьё признание не трогает ни случайных прохожих, ни его самого.

На фото — фрагменты каникул: выставка Петрова-Водкина, Новая Голландия, Финский залив (до 8 января туда можно прокатиться на ретро-поезде по цене обычной поездки) и кладбище Александро-Невской лавры, где, кстати, снимался ещё один ранний фильм Балабанова «Счастливые дни».

Где Я?

Популярный сюжет литературы эпохи романтизма — потеря зеркального отражения. Злые силы обманом лишают человека возможности видеть себя в зеркале, а затем преследующий двойник, воплощающий, как правило, «тёмную сторону» личности, сводит героя с ума. В этом распаде обнажается сама суть устройства Я как психической инстанции, которая всегда опирается на Другого.

Всем известны искажающие свойства зеркал, но в большинстве случаев мы всё-таки узнаём в отражении себя, упуская из виду это несоответствие. Мы также видим себя на фото и видео и можем непосредственно наблюдать за движениями своего тела. Пребывая таким образом в иллюзии, что Я тождественно телу, глубинно мы всё же ощущаем существующий между ними зазор. На этом основаны многие баталии с внешностью, о них можно почитать тут. Но если Я не равняется телу, то где же оно, в конце концов?

Попытаемся отыскать исчезнувшее вместе с героиней фильма «Спасение» Тодда Хейнса. Джулианна Мур играет типичную домохозяйку Кэрол, чья жизнь до краёв заполнена важными делами: аэробика, встречи с подругами, выбор новых предметов интерьера. И вот однажды её настигает странная болезнь — женщина начинает задыхаться, покрывается сыпью и больше не может игнорировать собственное существование. Она буквально появляется в виде болезни.

Внутренняя катастрофа обретает статус физической проблемы, и Кэрол начинает бесконечные хождения по мукам по врачам, которые, конечно, ничего не обнаруживают. Или находят аллергию на молоко — то единственное, что приносит женщине удовольствие, — но не знают, как её вылечить. А вот люди, открывшие «аллергию на XX век», утверждают, что симптомы героини — это сверхчувствительность к выхлопным газам. Чтобы восстановиться, нужно отправиться на детокс в их «чистое пространство», где мудрый гуру предложит всепрощение как средство от всех болезней.

Такая терапия заранее обречена на провал, поскольку героиня пытается избавить себя от себя самой, вывести проблему как пятно от красного вина с белой скатерти. Её состояние неприемлемо для хорошо обставленных квартир, дежурных посиделок в ресторане и семейных праздников, потому и записывается в разряд патологий. Среди богатых и успешных нет места грусти, унынию, усталости, слово «суицид» держится под строгим запретом, а вместо «психиатр» говорят «специалист по стрессам». Лекарства призваны вернуть Кэрол к «нормальной жизни», отсечь те неудобства, что связаны с её особенностями. Все силы ближайшего окружения бросаются на то, чтобы устранить поломку, в то время как героиня бессознательно упорствует в своём праве не вписываться в общий ряд.

Кэрол отдаляется от старых знакомых, но не находит своих и среди таких же страдающих. Универсальные рецепты счастья не работают, как бы ни пытались другие убедить нас в том, что они прошли тот же путь и знают, где выход. Героиня Мур выполняет все предписания наставников, пытаясь действовать по шаблону, но ей становится только хуже. В конце концов, она запирает себя как в сейфе (ориг. название [safe]) или в гробу в фарфоровом домике. Глядя невидящим взором в зеркало, она обращается к отражению с заученной мантрой про любовь к себе, в которую не верит ни на грамм.

С каждым днём Кэрол всё ближе к состоянию одного из товарищей по несчастью, который боится есть и дышать. На занятиях она отказывается держать речь, и за весь фильм мы так ничего и не узнаем о её прошлом. В этой пустоте и теряется Я героини, отсутствие личной истории не даёт возможности обрести идентичность. Режиссёр оставляет только один намёк — жёлтые цветы в саду Кэрол, похоже, напоминают ей о цвете стен в её детской комнате.

В подобных воспоминаниях, ассоциациях, фантазиях и рождается то, что ощущается нами как Я, постоянно пересобираемая с помощью слов, обращённых к Другому, конструкция. Мы рассказываем кому-то о событиях своей жизни, чтобы появиться не только для собеседника, но и для самого себя. Конечно, не в любом диалоге получится это сделать, ведь зачастую за место говорящего разворачивается настоящая битва. Как в «Бойцовском клубе»: люди больше всего «ждут своей очереди заговорить». Своей очереди появиться.