Молния из окна самолета

В 1964 году не очень известный индонезийский ботаник вывел новый сорт орхидеи. Год спустя тогдашний президент Индонезии Сукарно решил порадовать этим цветком высокого гостя – лидера Северной Кореи Ким Ир Сена, который в 1965 году посетил Индонезию с официальным визитом, рассказывает в книжке «К северу от 38-й параллели» кореевед Андрей Ланьков. Сукарно предложил назвать орхидею в его честь. Ким Ир Сену идея понравилась, и с предложением он согласился. Так Северная Корея обрела цветок, который вскоре стал своеобразным ботаническим символом режима Семьи Ким. По-корейски его именуют кимильсонхва, то есть «цветок Ким Ир Сена». Переводится это название по-разному, но наиболее подходящим вариантом будет «кимирсения». 

В течение следующих нескольких лет, вплоть до 1975 года, северокорейские селекционеры усердно работали над индонезийской орхидеей. Цвела она в сентябре, но усилия ботаников принесли плоды, и улучшенная кимирсения начала цвести в апреле, то есть как раз ко дню рождения Ким Ир Сена, который в КНДР к тому времени уже был главным государственным праздником.

Однако к концу 1970-х стало ясно: со временем на смену стареющему Великому Вождю придет его сын, Великий Руководитель. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1988 году свой цветок получил и Ким Чен Ир. Вполне предсказуемо, новый цветок, следуя уже установившемуся шаблону, назвали кимчжонъиль-хва, то есть «кимченирия». 

Любопытно, что пока нас не обрадовали появлением «кимченынии», хотя культ младшего из Кимов строится в целом по тем же лекалам, что и культ его отца и деда. Скорее всего, появление «кимченынии» – вопрос времени. Можно предполагать, что рано или поздно мы услышим, что некий иностранный ученый, вырастив прекрасный экзотический цветок, решил преподнести его северокорейскому лидеру в знак любви и уважения, которое к Ким Чен Ыну питают народы мира. Автор не исключает, что на этот раз пылкий иностранный ученый окажется из России.

The Killer Дэвида Финчера - удивительно бездарный и вторичный фильм. Герой одновременно косплеит Жана Рено из «Леона» и Сталлоне из «Специалиста»: засыпает, сидя в кресле (спасибо, что без цветка), и гоняет голубей на главной площади Санто-Доминго. Но самое уморительное, что хладнокровно убивающий направо и налево социопат в ужасе с пистолетом в руке убегает от проснувшейся собаки - даже здесь не удалось переступить через клише. Впрочем, было ли вообще на Netflix что-нибудь достойное? С другой стороны Майкл Фассбиндер две свои лучшие роли уже сыграл - в «Голоде» и «Стыде» Стива Маккуина. Кто еще что смотрит?

Посмотрел недавно нашумевший сериал Tokyo Vice. Интересно, что кинообраз якудзы полностью сформирован фильмами Такеши Китано. Поэтому действие надо обязательно перенести в 1990-годы, невозможно переломить канон. Это примерно то время, когда в Америке началось повальное увлечение суши, которое через десять лет перекочевало из Нью-Йорка в Россию в виде роллов калифорния и филадельфия. Некоторые, кстати, до сих пор уверены, что роллы пришли к нам из Японии.

Примерно так же образ итальянской мафии задан в 1970-е фильмами Скорсезе. Поэтому мафиози на киноэкранах — это сплошь толстячки в спортивках или блестящих костюмах Valentino, которые возят трупы в безразмерных багажниках своих Кадиллаков. То есть образный ряд, созданный Скорсезе, задал канон буквально на пятьдесят лет вперед. С годами его стало все сложнее вписывать в современный антураж, поэтому Сопрано пришлось поселить в Нью-Джерси и одеть его хотя бы в кожаную куртку.

Никто не снимает фильмы про организованную преступность, где мафиози ездят на Теслах, сортируют мусор и интересуются розничными инвестициями в акции технологических компаний. Единственная альтернативная традиция — это итальянский нео-нуар вроде Гоморры и ZeroZeroZero. Но и здесь в общем формируется свой региональный канон, как в свое время ранние фильмы Иньярриту задали визуальный и музыкальный вектор развития мексиканского кино. Слышишь Мексика, и сразу грустная гитара звучит в голове.

Кто еще что смотрит?

Прилетев в Мале, я сразу пошел искать свой кораблик на остров Тодду. Возле пристани стояла группа польских туристов. «Отсюда отправляется паром на Тодду?», - спросил я у первого попавшегося мужика. «Я не знаю», - ответил мужик. «А вы какой корабль ждете?», - не унимался я. «Я не знаю», - снова понуро ответил мужик. Оказалось, все знала его жена — и они плыли на Тодду.

На корабле за мной сели две московские фифы, по ощущениям телепортившиеся прямо с Патриков. «Смотри, поляки!», - на всю лодку заорала одна другой, перекрикивая звук мотора. «Точно, поляки? Может, чехи? Чехи лучше, чем поляки!», - рявкнула в ответ подруга. «Точно поляки! Интересно, они нас понимают?». Польские туристы слушали с большим интересом. И, видимо, мысленно сравнивали себя с чехами.

Тодду, как и Мальдивы в целом, оказался местом победившего справедливого ислама. Цены почти на все фиксированные, никто не обманывает, люди милы и дружелюбны, никакого алкоголя. В моем гестхаусе на завтрак собралось столов десять - внезапно в зал зашла пожилая женщина и, как в пионерлагере, заявила по-русски: «Всем, кого еще не видела, доброе утро!». «Доброе утро!», - ответили хором десять столов.

На обед поинтересовался у местных, где лучше всего готовят тунца. Объяснили: есть на острове один главный ресторан, дойдешь до угла, повернешь направо и увидишь светящуюся вывеску Seli Poeli.

Памятка самому себе по итогам года.

Постоянного нет ничего, то есть вообще ничего, совсем ничего.

Кто был максимально близким, может оказаться дальним. Кто казался дальним, вдруг может резко стать близким.

Все живут в своем пузыре. Сигнальная система «свой - чужой» работает сильнее, чем логика, знание или образование. Свой всегда будет прав. Если свой не прав, смотри предыдущее предложение.

Автократия не зависит от взглядов. Антикоммунисты часто хуже коммунистов. Потому что не отдают себе отчет. Желание ходить строем одинаково хоть в политической партии, хоть в академической среде. Вопрос только в выборе авторитета.

Людям не нужна информация, нужно подтверждение собственной позиции. Никто не будет менять точку зрения, задача - вписать события в свою картину мира. Картина может быть любой. Все, что никак не умещается, будет отсеиваться.

Если с вами общается человек из другого пузыря, значит он вас по-настоящему любит. Но такое бывает редко, сигнальная система свой-чужой не пропустит. Обычно это давление выдерживает только связь родитель-ребенок, да и то необязательно.

Вырасти на истории XX века - это как родиться в семье запойного буйного алкоголика. Ты все еще ждешь, что отец будет гоняться за матерью с топором по двору, а на самом деле он уже давно в могиле, и взрослый теперь - это ты.

Взрослый, но все так же чудовищно одинокий.

Из сериального. Посмотрел пятый сезон Girl Power, точнее Fargo. Ну первые ассоциации все на поверхности - героев зовут Lyon, то есть почти lion, а в львином прайде, как известно, охотятся львицы, и в общем всю работу делают именно они, пока самцы холят гриву в барбершопах. На эту незамысловатую идею накладывается противостояние синих и красных в политической повестке США. Считающий себя передовым зритель должен обрадоваться, когда богобоязненные отморозки с восторгом смотрят выступление Трампа. Это, в общем, шито настолько белыми нитками, что как-то становится неловко за сценаристов.

Вообще когда сериал пытаются сделать политической агиткой, даже у самых талантливых людей выйдет фильм «Кубанские казаки». Политическое высказывание всегда вредит художественному тексту, обедняет его, просто потому что политика не транспортируема во времени и пространстве. Попробуйте спросить у двадцатилетних, в какие примерно годы была война в Афганистане, как звали полководцев в Гражданскую войну в России, кто такой маршал Буденный, что такое гонка на лафетах - этого не знает практически никто. Мало уже кто помнит что-то про пандемию коронавируса, это было в прошлой жизни. Иногда натыкаешься на маски в шкафу и не понимаешь сразу, откуда они взялись в таком количестве.

Но создатели Fargo в конце неожиданно сворачивают с этой политкорректной дорожки в сторону противостояния христианства и язычества, и тут художественное высказывание обретают настоящую силу. В общем не будет спойлером сказать, что Бог - это любовь, а любовь побеждает все.

Кто еще что смотрит?

Давно я не видел, чтобы двигатель автомобиля грели ковром, а вот в Карсе это типичное дело. Ночью температура падает ниже минус двадцати. К этому еще можно добавить абсолютную гололедицу, с которой не борется никто, и гигантские сосули с каждого дома — краше петербургских.

Еще совсем недавно в Карсе был автовокзал, но постепенно он опустел, поэтому его захватили стаи бродячих собак, и жители стали жаловаться, что даже внутри здания стало опасно. Поэтому действующего вокзала в городе теперь нет, все автобусы останавливаются на заправке на въезде в город. Там же можно погреться, пританцовывая от мороза. Если кто-то думает, что бродячие собаки в Карсе — это дрожащие на ветру жалкие псины, то он ошибается, здесь по улицам стаями бегают огромные мохнатые овчарки.

Все время в Эрзеруме и Карсе я думал, что это самое заграничное и дальнее место, где был Пушкин. Поэту, мягко говоря, в этих местах не понравилось: “Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: Азиатская роскошь – эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камeшками на рукояти. Ныне можно сказать: Азиатская бедность, Азиатское свинство и проч. <...> В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии”.

Но местные жители Пушкина чтят: то ли не читали “Путешествие в Арзрум”, то ли с тех пор никто более знаменитый сюда не приезжал. Главный ресторан в Карсе так и называется “Пушкин”: цены в три раза выше, чем обычно, наливают алкоголь, на стенах — портреты великих русских писателей. Я к своему ужасу сидел под Достоевским.

После ужина приходилось, скользя по льду, ковылять в сторону своей гостиницы, где уже ждал с бардаком горячего чая ее владелец, который почему-то обращался ко мне исключительно “Месье”. Влияние Пушкина, не иначе.