Владимир.
Стольный некогда град Великого княжества Владимирского, выпотрошил сундуки, пошарил за пыльными комодами и, сдувая вековую паутину, вывалил на стол все свои фантики и побрякушки, лишь бы остаться у дел. Бесконечные музеи ложки, матрёшки, поварёшки, сказки, хрусталя, тяжеловоза, пришлось предъявлять вместе с пенсионным в тесной очереди на вхождение в Золотое кольцо. И теперь он глядит, хмуро сдвинув брови, сквозь гостеприимно распахнутые двери, и приглаживает всклокоченную в драке бороду. Настоящие сокровища у старика надежно спрятаны. В груди, под старой засаленной льняной рубахой, редкими ударами, ровно, бьётся настоящее сердце Руси. Не в московских палатах, не в петербургских дворцах, русское сердце спрятано здесь, под копченым сводом Успенского собора, за светлыми глазами тысячелетних старцев. Это сердце есть Страшный Суд Андрея Рублева. Исток русского национального искусства и самосознания чутко охраняют билетерши и мирно лежащие по углам собора мощи различных святых.
Нам снова повезло с погодой, последние теплые лучики солнца нам подсвечивали купола и огороды на подоле, косые заборы и резные наличники. А Золотые ворота суровый старик убрал в пакет и снова так и не показал.
Стольный некогда град Великого княжества Владимирского, выпотрошил сундуки, пошарил за пыльными комодами и, сдувая вековую паутину, вывалил на стол все свои фантики и побрякушки, лишь бы остаться у дел. Бесконечные музеи ложки, матрёшки, поварёшки, сказки, хрусталя, тяжеловоза, пришлось предъявлять вместе с пенсионным в тесной очереди на вхождение в Золотое кольцо. И теперь он глядит, хмуро сдвинув брови, сквозь гостеприимно распахнутые двери, и приглаживает всклокоченную в драке бороду. Настоящие сокровища у старика надежно спрятаны. В груди, под старой засаленной льняной рубахой, редкими ударами, ровно, бьётся настоящее сердце Руси. Не в московских палатах, не в петербургских дворцах, русское сердце спрятано здесь, под копченым сводом Успенского собора, за светлыми глазами тысячелетних старцев. Это сердце есть Страшный Суд Андрея Рублева. Исток русского национального искусства и самосознания чутко охраняют билетерши и мирно лежащие по углам собора мощи различных святых.
Нам снова повезло с погодой, последние теплые лучики солнца нам подсвечивали купола и огороды на подоле, косые заборы и резные наличники. А Золотые ворота суровый старик убрал в пакет и снова так и не показал.
Про все города тура я написал, остался Ярославль. Будет нечестно его не упомянуть.
Ярославль подтянут, выбрит, надушен и готов принимать туристов автобусами. Улыбка чуть шире, блеск в глазах чуть ярче, и вот уже и кофий можно загонять продрогшим путникам по московским ценам. Вот здесь извольте, купите изразец керамический за три, а вот тут котик, извольте купить за две с половиной. Купола, соборы, церкви и церквушки, все отреставрировано, отмыто, выставлено, как на выставке народного хозяйства. Волга аккуратно заправлена в набережную, на противоположном берегу видны очень недешевые домики. Ярославль был с нами, как будто он на работе. Приветливый, но с дистанцией. О личном с нами поговорить не захотел, домой не позвал, чаю не налил.
Сегодня мы вернулись в Питер.
У нас есть совсем немного времени перевести дух и ринемся в Москву, доигрывать наш тур. 31 октября, клуб 1930. Концерт выпадает на Хэллоуин. Пошел искать костюм.
Ярославль подтянут, выбрит, надушен и готов принимать туристов автобусами. Улыбка чуть шире, блеск в глазах чуть ярче, и вот уже и кофий можно загонять продрогшим путникам по московским ценам. Вот здесь извольте, купите изразец керамический за три, а вот тут котик, извольте купить за две с половиной. Купола, соборы, церкви и церквушки, все отреставрировано, отмыто, выставлено, как на выставке народного хозяйства. Волга аккуратно заправлена в набережную, на противоположном берегу видны очень недешевые домики. Ярославль был с нами, как будто он на работе. Приветливый, но с дистанцией. О личном с нами поговорить не захотел, домой не позвал, чаю не налил.
Сегодня мы вернулись в Питер.
У нас есть совсем немного времени перевести дух и ринемся в Москву, доигрывать наш тур. 31 октября, клуб 1930. Концерт выпадает на Хэллоуин. Пошел искать костюм.
Когда мы уезжали из Питера, было 25 градусов тепла, осень раздавала месяц лета по скидке, солнце грело, щебетала молодежь на Некрасова, летки разливали кофий и пиво. Вернулись мы уже в другой, остывший город. Холодный ветер гонит облака бегом, как каторжников, воды рек почернели, холод забирается под куртку и ноет под футболкой безжалостным сквозняком.
Город отвык от нас. Как будто ты вернулся домой, а тебя разлюбили. Холодный привет, как дела. Теперь надежда на уют новогодних праздников. Скоро развесим гирлянды и снова будем обожать друг друга и радостно тошниться в снег глинтвейном, а пока Питер отвернулся спать к стенке.
Город отвык от нас. Как будто ты вернулся домой, а тебя разлюбили. Холодный привет, как дела. Теперь надежда на уют новогодних праздников. Скоро развесим гирлянды и снова будем обожать друг друга и радостно тошниться в снег глинтвейном, а пока Питер отвернулся спать к стенке.
Питер обиделся на последний пост и побил меня градом. Сегодня в ночь валим в Москву играть Хэллоуин, ждем москвичей в клубе 19/30. Пережду пока успокоится.
Москва, любимая, сегодня тебя будем обнимать крепко, целовать страстно и смотреть в глаза твои карие, да так, чтоб до весны вздыхала и улыбалась!
