Саранский осенний ветер, закручивая листья , задул нас в сухой безалкогольный ДК, под тяжелые синие занавесы и кулисы, под немигающие театральные фонари и темные балконы галерок.
Странным был даже не амфитеатр кресел, а отсутствие бара. В такие моменты понимаешь, насколько мы тесно связаны с индустрией гостеприимства. Но народ бодро накидался еще на улице и ломая ноги об ступени и ярусы бросился в мош.
Концерт классный, ребята душевные.

Про вайб города и архитектуру сегодня много писать не буду. Капиталистический романтизм не мой любимый стиль.
С Саранском обошлись как с нелюбимым дедушкой. Выкинули после смерти все старые вещи и наскоро сделали евроремонт. Возможно дед не умер, а его спрятали от гостей в темном чулане, но я его не нашел. Возможно его душа ещё бродит по промзонам, хлопая старыми советскими плакатами, прячется в конструкторских бюро, за турникетами заводских проходных. Но мы уже летим со всех ног в Казань, через старые нижегородские деревни.

Нижний уютный, наполовину отремонтированный, больше всего сейчас похож на мою недоделанную квартиру.
Покрашенные внешние фасады, кофейни и ресторанчики прекрасны, но выход на черную лестницу забит профнастилом и завален мусором. Кажется еще пара плинтусов и всё заиграет новыми красками, но открывается следующая комната, и ты понимаешь что конца краю этого ремонта не видно.
Ноги носят нас то вверх, то вниз.
Погода стремительно ушла, как пловец со стартовой тумбы, в позднюю осень, моросит мелкий, почти питерский дождик, кораблики мерзнут на зябкой Волге, жмутся к уютным деревянным причалам. Кремль статно отдыхает от блядушной ночной подсветки, задорно звонят колокола, сквозь пелену осеннего дождика виден Борский мост. Медленно разгоняется метеор, расправляя подводные крылья.
Первые приезды, черные деревянные лестницы, длинный барачный коридор с прогнившими досками, Нижний Новгород знаком нам давно, так что могу его бить по плечу. И я вижу перемены на его лице: Нино перестал быть мрачным. Он стал немножко более счастливым и, неокрепшими после болезни, немного трясущимися руками, с легкой улыбкой, роняя штукатурку на старые сапоги, он продолжает приводить в порядок родительский старый дом.

Ждем нижегородцев сегодня в Premio!

Владимир.

Стольный некогда град Великого княжества Владимирского, выпотрошил сундуки, пошарил за пыльными комодами и, сдувая вековую паутину, вывалил на стол все свои фантики и побрякушки, лишь бы остаться у дел. Бесконечные музеи ложки, матрёшки, поварёшки, сказки, хрусталя, тяжеловоза, пришлось предъявлять вместе с пенсионным в тесной очереди на вхождение в Золотое кольцо. И теперь он глядит, хмуро сдвинув брови, сквозь гостеприимно распахнутые двери, и приглаживает всклокоченную в драке бороду. Настоящие сокровища у старика надежно спрятаны. В груди, под старой засаленной льняной рубахой, редкими ударами, ровно, бьётся настоящее сердце Руси. Не в московских палатах, не в петербургских дворцах, русское сердце спрятано здесь, под копченым сводом Успенского собора, за светлыми глазами тысячелетних старцев. Это сердце есть Страшный Суд Андрея Рублева. Исток русского национального искусства и самосознания чутко охраняют билетерши и мирно лежащие по углам собора мощи различных святых.
Нам снова повезло с погодой, последние теплые лучики солнца нам подсвечивали купола и огороды на подоле, косые заборы и резные наличники. А Золотые ворота суровый старик убрал в пакет и снова так и не показал.