​​По рекомендации прочитал «Наследство», роман-автофикшен, которым норвежка Вигдис Йорт, писавшая прежде книги для детей и юношества, в 2016 году оскандалила свою семью.

Впечатлился. Но не тем, что рекомендовали.

Героиня книги если не пьет, то думает о сексуальном насилии, совершенном над ней отцом в раннем детстве, и этот роман, судя по растрепанности, спьяну и написанный, интересно устроен не потому даже, что рассказчица, ссорясь с родственниками якобы из-за наследства, долго лишь обозначает наличие тяжелой драмы; он точен в понимании человека потому, что пока рассказчица думает о драме травмы, пока та составляет едва ли не главную беду ее жизни, работа как-то спорится, один муж исчезает и приходит желанный любовник, и он исчезает и приходит новый мужчина, с которым явно счастлива, дети вырастают в приличных людей, и сама она здорова достаточно, хотя, судя по количеству алкоголя, давно должна бы умереть от цирроза, — в числах общих жизнь удается получше многих, но все это представляется куда менее значительным, нежели все никак не получаемое от родственников признание, — да, мы тебе верим, да, ты ничего не придумала.

Этот болезненно наведенный фокус выдает механику душевного несчастья как такового, — смотришь не туда, потому что не смотреть не можешь.

Нагуглил, что этот роман-признание побудил сестру писательницы написать свою книгу, с собственной оценкой событий, — ее я точно не прочту, но, оценивая «Наследство», хочу сообщить, что рассказчица и впрямь похожа на лгунью. И дело не в том, что где-то видна ложь, а в самом настойчивом путаном увлеченном желании убедить, настоять на своем.

Обычно так ведут себя лжецы. Но так же ведут себя и те правдолюбцы, для кого чрезвычайно важно сообщить, как было на самом деле.

#кропоткинкниги

​​Друзья из этически близких телеграмов сообщают, что сегодня, 06.04. — день видимости асексуальных людей.

Что такое асексуальность, научно-популярно объясняется

👉 здесь

Я же хочу напомнить, что наличие подобных календарных дат никак не улучшает жизнь квир-людей в странах фашизированных, но для обществ открытых, для людей вменяемых служит нелишним напоминанием о красоте мира в его разнообразии.

Вот три примера из недавних, как «эйсы» — так называют себя сами асексуалы — становились героями массовой культуры.

Книга, сериал, фильм.

📕

Бестселлер «Человек-комбини» описывает женщину, которой непонятны и не нужны сексуальные отношения. Японка Саяка Мурата в своем дебютном романе, сделавшем ее международной звездой, своеобразно гуманизирует жанр производственного романа, предположив, что есть такие люди, которые счастливы быть винтиками бизнес-машины. Главная героиня, продавщица в магазине, попытавшись жить «как все», приходит к пониманию, что полноту жизни способна испытывать, только встав за прилавок.
 
👉  подробней о книге
 
📺

Асексуальность стала важной краской одного из героев популярного британского квир-сериала «Heartstopper». Во втором сезоне, рассказывающем о развитии любовных отношений между геем Чарли и бисексуалом Ником, еще одну приметную арку образует процесс самопознания Айзека. Этот школьник, глядя на влюбленности друзей, ищет и не находит в себе схожих чувств. Начитанный парень идет в библиотеку, —  и там находит все, что ему нужно.

👉 подробней о сериале
 
🎥

Литовская картина «Slow» —  возможно, первая попытка на языке кино рассказать об асексуальности во всех важнейших подробностях. Как асексуальный человек осознает себя, с какими общественными предрассудками сталкивается, какой у него может быть сексуальная жизнь, способен ли  испытывать чувства романтические, —  у режиссера Марии Кавтарадзе все это обрело вид камерной, чрезвычайно чувственной мелодрамы о безусловной любви секспозитивной танцовщицы и сурдопереводчика-асексуала в современном Вильнюсе.

👉 подробней о фильме
 
Бонус— трек:
 
👉 10 новых фильмов о трансгендерных людях
 
#кропоткинкино #кропоткинкниги #кропоткинсериалы

​​📕 Миссис Все на свете / Mrs. Everything
Дженнифер Вайнер
2019, рус.пер.2021

Бойкая Джо и ее младшая сестра Бетти, склонная к полноте: их детство в еврейском квартале Детройта, их взросления, любови, опыты, драмы, замужества, дети, болезни, кончины. Две жизни заплетенные косичкой. Время действия: конец 1950-х — начало 2020-х.

Американский бестселлер, увидевший свет в 2019-м, на русский переведенный в 2021-м, сейчас, в 2024-м, выглядит анахронизмом: надо же и так в России тоже можно было. Уже в первых строках мы узнаем, что Джо — лесбиянка и смертельно больна, а все остальное — хронологически выстроенный флэшбэк.

👉 цитаты из книги — в моем инстаграме

Кто там «Mrs. Everything», понятно из пролога, но в дистанции безусловной, в чем распознается близость альтер-эго автора, описана не Джо, сестра старшая, но Бетти, ее младшая, нечаянно бедовая сестра, — ей и жизненных перипетий выдано больше, она же в итоге с куда большей убедительностью вырастает в человека во всех отношениях состоятельного, — все смогла, все преодолела.

Утрата отца, сексуальное насилие, поиски себя то в путешествиях, то в наркотиках, то в альтернативных женских общинах, диктат «нормы» и преодоление — Дженнифер Вайнер ходит дорогами типичного американского романа о современной женщине, достоверно и детально показывая то, что хорошо знает (борьба с избытком веса, быт американских выходцев из еврейского местечка, будни материнства), а в том, что вынуждена лишь представлять, не впадает, слава богу, в пошлость этнографии, скорее, обозначая, нежели описывая, создавая видимость знания, чего вполне достаточно.

Она, например, не лесбиянка. А свою Джо списала, скорей, с собственной матери, которая после ухода мужа познакомилась с женщиной и стала жить с ней одним домом. Можно сказать, что «Миссис Все на свете» — род извинения повзрослевшей, набравшейся опыта дочери перед матерью. Лесбиянкой, описанной в красках, скорей, ядовитых, была мать главной героини в полуавтобиографическом первом романе Вайнер «Хороши в постели» (2001), выведшем дебютантку в перспективные поставщицы чиклита — «женской прозы».

Сюжетно напоминая разъяснение популярных хэштегов, роман «Миссис Все на свете» дружен с литературной конъюнктурой, симпатизирует квир-людям, приятно, нераздражающе выстроен и в стертости слога не содержит и тени прежних амбиций: были времена, когда Дженнифер Вайнер пробовала себя в оригинальных метафорах; выступала на круглых столах с критикой литературного истеблишмента США, перенаселенного мужчинами в ущерб женщинам; сетовала на снисходительность к чиклиту, — но все, видимо, в прошлом.

Как бы ни были справедливы упреки в гендерном дисбалансе, дело все-таки не в том, что она писательница, а не писатель, дело в том, что по первому, единственному и основному занятию Дженнифер Вайнер — беллетристка, создатель приятного, неглупого, душноватого, но вполне милого чтива. Не #романырулонами, нет, но где-то рядом.

#кропоткинкниги #внезапноквир

​​📕 Good in Bed / Хороши в постели
Дженнифер Вайнер
2001, пер. с англ. 2008, 2023

Кэнни Шапиро, 28-летняя журналистка, бросает надоедливого любовника Брюса, он пишет журнальную колонку о сексе с толстушками и о том, как мир к бодипозитивным несправедлив, она решает, что упустила любовь своей жизни и, желая довести себя до стандартов рядовой красоты, пробует сесть на диету, а заодно названивает своему бывшему.

С этим романом американка Дженнифер Вайнер пришла в беллетристику: в нем она описала свой личный опыт, — в первую очередь, переживания человека склонного к полноте, которого изо дня в день убеждают в его неполноценности и, разумеется, напрасно. Сегодня такие книги — дело обыденное, а двадцать лет назад роман произвел сенсацию, стал бестселлером, был переведен на множество языков.

Мир не так жесток, как представляется; источник недовольства собой ищи в семье; не беги за уходящим, будет другой, — дорогой любовного романа Дженнифер Вайнер ведет без особо убедительных претензий на литературу «высокую»; по мере приближения к финалу, спеша одарить счастьем героиню, житейской логикой озабочена все менее, но части целого сложены с тщанием достаточным, неожиданности ждать себя не заставляют, острот хватает, — и образ в итоге вырастает правдоподобный.

Дженнифер Вайнер не скрывает, что писала свою Кэнни с себя, — и недовольство полнотой имелось, и отец-подлец у нее был, и долгое эхо травмы утраты тоже наличествовало. Собственно, расчет с отцом, бросившим семью и надолго осложнившим отношения для нее со всем мужским племенем, и стал топливом этого романа. Интересно же то, что рисуя альтернативную версию себя, писательница дает, пожалуй, больше, чем хотела бы. Умница Кэнни, задуманная как средоточие добродетелей (плюс много тела), вырастает в человека злого, завистливого, душного самой суммой действий, — и по тому, как она общается с коллегами, и по тому, как вообще судит о людях.

Эффект нечаянный, но для масслита распространенный, — любой автор пишет книги собой, но автор посредственный только про себя и пишет, хочет того или нет.

Увидев свет в 2001, роман неоднократно переиздавался, получил продолжение (оно ниже всякой критики), стал для Вайнер поводом для романов-повторов о современных золушках из семей американских евреев. Он вполне мог бы быть написан и сейчас, — пусть с меньшими шансами на участь бестселлера. Безусловно старомодным его делает одна, неосновная сюжетная линия, ради которой я, собственно, и взялся читать эту чушь.

Мать Кэнни, как в свое время и мать Дженнифер, объявила о себе как о лесбиянке в возрасте за 50, после развода и судьбоносной встречи с женщиной в Еврейском центре. Героиня книги не жалеет яда на описание отношений матери с ее, похожей на горошину, Таней. Гомофобия в начале романа нужна для того, чтобы преодолеть ее в конце, — но, обозначая в итоге смирение, рассказчица по-прежнему относится к квир-людям как к экзотам.

Такое, возможно, было приемлемо в России в 2023 году, когда роман был снова переведен на русский, но в США наших дней — это архаика, да еще и оскорбительная. Писать о квирах как о собачках и кошечках, — такую эмпатию в приличных домах уже давно не носят. #кропоткинкниги #неочевидноквир

И вот еще, вдогонку к посту выше ☝️ — о квир-романах.

Может ли гетеросексуал(ка) написать хороший квир-роман?

Думаю, да.

Шансы написать плохой, экзотизирующий ЛГБТ-людей роман, конечно, у такого автора весьма высоки, — потому что лучше писать о том, что хорошо знаешь и чувствуешь.

Но есть примеры, когда стрейту удалось впечатляюще рассказать о квир-людях. Настолько впечатляюще, что сами квиры, узнавая себя, аплодировали.

Пример из относительно недавних:

👉 «Мы умели верить» Ребекки Маккай

#мимоходом #кропоткинкниги

​​📕 «Танжер», Фарид Нагим
2011, Москва

Автор хочет эпатировать и у него поначалу получается. Роман открывается сценой приема наркотиков в каком-то помойном углу Москвы и кончиной от передоза.

«Танжер» Фарида Нагима датируется 2011 годом, но в целом написан был, кажется, много раньше, — очень уж много примет 1990-х, явно пойманных не воспоминанием, а на ходу, из текущей жизни. Время действия предельно конкретно: 1996-1997.

Главный герой, Анвар, возвращается в Москву из Алматы, где у него была связь с некой Асель, и пытается заново устроить свою жизнь, — он, обладатель диплома чего-то литературного, мыкается по друзьям и углам, пьет и ебется, не гнушаясь ни уличными проститутками, ни бомжихами, убегая от воспоминания об Асель, нашедшей себе другого.

Если вы не знаете, какими были литературные последствия романа Лимонова «Это я — Эдичка», многомиллионными тиражами выходившего в России в самом начале 1990-х, то вот вам еще один ответ. И снова бесприютный талант, и снова образы «дна» в чужом городе, и снова любовная тоска и попытки то утопить ее в алкоголе, то заместить сексом с посторонними.

Оттуда же, вроде, и экспрессивная манера письма; оттуда же и бисексуальный задор: Анвар спьяну трахается не только с женщинами, но и с мужчинами, отыскивая в последних женскость и таким образом оправдывая сугубо мужское совокупление, — мол, ебу я не мужчину, а женщину в нем.

Рассказчик надумывает даже разделять пидоров и мужчин, которые занимаются, порой, сексом с мужчинами, — и первые делают это якобы от природной блудливости, а со вторыми все сложно. Малодушием того же рода отмечен и весь текст, примечательный не сюжетом даже (он вторичен), но точной фиксацией российской хтони, человечьего копошения в привычной грязи при неспособности сколько-нибудь интересно ее осмыслить: неуют, как образ жизни, где просвета не ищут, где живут в уверенности, что только так и бывает.

Помыкавшись, Анвар становится содержанцем какого-то литработника много себя старше, — тот влюбляется, они в натуралистичных подробностях трахаются, едут в Ялту, там переживают еще немного немытой романтики, — и хороша та двойственность, с какой рассказчик описывает эту связь, сочетая жалость к немолодому, советской еще закваски любовнику, с отчуждением, — он подыгрывает, ему приятно внимание человека, которого почитает за литавторитет, но понятно и то, что это ненадолго.

👉 цитата в инстаграме

«Танжер» — образ свободы, недостижимый город мечты. В теории хорошо, но применительно к роману надуманно, — образ, в общем, не выросший из почвы текста, а присобаченный. В желании этом — вероятно, диктат «школы»: Фарид Нагим — выпускник московского Литинститута и его, судя по данным 2021 года, сотрудник. Какой же роман без сквозной метафоры.

Свой, похожий на нон-фикшен, текст он писал явно наобум, порой с точностью сейсмографа ловя и настроение, и обстановку, и человеческий тип. Он же с лихорадочной пылкостью опровергает и стереотип, что, мол, русский язык непригоден для описания секса, — более чем. Но от страницы к странице словесный клекот все больше утомляет, — внимание тонет в клоках мыслей, многоточиях и отступлениях. Сюжет же упорно стремится к нулю; сцены можно переставлять местами и ничего ж не изменится: жил-был, был-жил, никакой эволюции героя.

То, что главный герой — татарин из Оренбурга, важно только в том смысле, что его, приезжего, считают сексапильным. Куда важней то, что человек он (пост)советский, причем не самого приятного извода. С настойчивостью, в которой угадывается предубежденность, рассказчик повторяет, кто там еврей и на какой еврейке женился. В году 2024 трудно не видеть зловещей символики и в реплике проходной: на пляже Ялты слышен разговор украинцев-мужчин, и нарратору кажется, что они специально так громко говорят на «своем» языке в «нашем» Крыму.

И герой не из обаятельных, несимпатичен и автор, но в замызганное это окошко смотреть нелишне. Для того хотя бы, чтобы помнить, что и такое тоже есть. #кропоткинкниги

«Новая газета» составила список книг, которые стоит прочитать на русском.

👉 вот этот список

Это книги запрещённые, то есть те, которые не нравятся нынешним российским цензорам.

Посмотрел. Выяснил, что, наверное, на половину книг из списка (две трети?) писал обзоры.

Хотел, было, приделать к каждому названию ссылку, — да, боюсь, рука устанет. В общем, это те сочинения, которые у меня в телеграме значатся под тегами #кропоткинкниги #книгисодомиумора

Милости прошу

🌈 📚

​​«Церемония жизни», Саяка Мурата
сборник рассказов

Уже первый текст испытывает читателя на прочность: а что если общественной нормой станет каннибализм? Детальные описания, как в соответствии с новыми японскими традициями можно готовить человечину, способны запросто вызвать тошноту.

Заход сколь радикальный, столь и обманчивый: после пощечины читательскому вкусу в первом рассказе, давшем название книге, Саяка Мурата занята преимущественно поглаживаниями, — это разного достоинства короткая проза, местами до черновых замет необязательная, которая при всей фрагментарности едина в описании отчужденности: то любовь занавески (да, тряпки на окне) к школьнице; то женщина, чувствующая себя холодильником; то подруги (нет, не лесбиянки), считающие себя семьей, то девушка, как человек без свойств, но с разными социальными масками — японская беллетристка снова и снова, то с нравоучением учительским, то способами куда более элегантными представляет женщин «со странностями», которые во-первых, рядом, а во-вторых, другие.

«Нас так легко сбить с толку сильными словами или великими ценностями — всей этой праведностью, придуманной взрослыми, чтобы управлять тем миром, которым они дорожат. Раз за разом нам приходится произносить наши магические заклятья, чтобы они оставили в покое наши тела. Это очень, очень непросто, но если мы не защитим себя сами — мир, который так дорог нам, будет попросту уничтожен».

Написанные в разное время, эти невелички, любопытные и сами по себе, помогают понять, как устроена творческая кухня писательницы, ставшей международной знаменитостью благодаря «Человеку-комбини» (👉 мой отзыв), нерядового изящества компактном романе о женщине, которая счастлива быть подобием машины. Саяка Мурата в нарративах настойчива, позволяя увидеть в якобы случайном ядро замысла, триггер, повод для литературы.

Сборник «Церемония жизни»рассказывает о людях, которые, прежде, чем зажить своей жизнью, должны как-то к социуму примериться, — подыграть ему, разумность его мысленно оспорить. И в этом смысле книгу можно, пожалуй, назвать и трансгрессивным высказыванием: Саяка Мурата все время ищет флажки общественной «нормы», чтобы попробовать зайти за них.

Эти рассказы можно назвать путеводителем по дисфории (например, телесной), составленном транс-персоной, — как выражение чувств человека, который чувствует себя не в своем теле. Как квир-люди считываются, наверное, все персонажи этой небольшой книжки, — при том, что из сообщества ЛГБТК представлен лишь один, да и то мельком.

Ну, как мельком. В финале первого рассказа главная героиня, набив свой живот мясом любимого друга, идет в море и втирает в себя сперму, подаренную во флаконе случайным знакомцем-геем, — едва ли случайно.

Книга из редких, учитывая год издания в России: 2024. Переводчик прежний: Дмитрий Коваленин, благодаря которому на русском ранее заговорили два романа Мураты. Те же и издатели — Popcorn Books. #кропоткинкниги #неочевидноквир

​​📚 🌈
Дневник (квир)читателя: 14x6

Квир-проза российская и иностранная, идеальное чтиво времен пандемии, романы рулонами, аутофикшен о сексуальном насилии, документалистика о стране, которой больше нет. 14 книг, которые за последние полгода не только прочитал, — я не поленился о них подумать.

👉 в двух словах о сюжете каждой плюс ссылки

#кропоткиндайджест #кропоткинкниги
#неочевидноквир

📕 ​​«Маленькие милости», Деннис Лихэйн
2023, рус.пер.2024
 
1974 год. Бостон. Ирландское гетто «Южка» бурлит: вот-вот в местную школу в исполнение нового закона начнут привозить детей из гетто для темнокожих. Отмена расовой сегрегации сулит новые конфликты. У медсестры Мэри Пэт Феннесси свои печали: бесследно пропала 17-летняя дочь. Джулс, нежная красавица, непригодная для этих суровых мест, была последней надеждой, и теперь горе тому, кто встанет на пути неукротимой ирландки, желающей докопаться до истины. Берегите мошонки и кишки, ужасные преступники, по вашу душу идет Мэри Пэт.

Деннис Лихэйн, знаменитый в США автор неонуаров, описал город своего детства: ему было девять, когда в Бостоне кипел его родной ирландский квартал, не желавший видеть у себя «черномазых». Точный в топографии, понимающий в описании «белой рвани», умелый в сборке сюжета, мелькающего с выверенной частотой вагонов метро, —  главной силой он сделал Мэри Пэт, мать в гневе, которая шаг за шагом, раз за разом понимает, что мир, который она почитала родным, не желает ей добра, —  люди, которых считала «своими», покрывают преступников, связанные круговой порукой.

Вначале словом, потом угрозами, а далее битьем она вынимает из обитателей родного гетто правду, что случилось с дочерью, как пропажа Джулс связана с недавней гибелью темнокожего парня, и, впадая от низких истин в неистовство, доставляет читателю удовольствие сколь сильное, столь и сомнительное. Деннис Лихэйн (тот самый, кто написал, скажем, «Таинственную реку») хочет вызвать наслаждение от разрушения, от реализованного желания «гори оно все синим пламенем», —  и по производимому эффекту это напоминает наслаждение от вырванного с корнем больного зуба; кровь течет, дыра чавкает, а вместо боли пустота.

Понятно, что Мэри Пэт, медсестра-камикадзе, желая наказать обидчиков, сокращает свой жизненный срок, —  понятно и то, что жизнь ей не очень-то мила. Но Лихэйн —  опытный автор, и, в отличие от знаменитых нуаров прошлого, его новейший триллер «Маленькие милости» не просто ставит миру «ноль», но, поглаживая чувства массовой публики, сообщает так же о возможности счастья и в этом несправедливом мире. Такова миссия Бобби, следователя, ветерана вьетнамской войны, который прежде сумел преодолеть героиновую зависимость, а на страницах романа выступает за справедливость в рамках закона, получая заодно и право на новую любовь.

В этой композиционной выверенности ощутимо писательское усилие, что сочинению жанровому, как из кубиков выстроенному, ничуть не вредит, —  куда хуже попытки психологизации персонажей, —  эти люди, то закурив, то выпив, то набив ближнему рыло, вдруг начинают испытывать сложные чувства, рассуждая заодно и несправедливости классового общества, и о нюансах расизма, справедливых по существу, но прибитых к предлагаемым обстоятельствам рукой ремесленной.

Можно бы вчитать в книгу античные аллюзии: вот же она, богиня возмездия, ирландская немезида, —  но, честно говоря, это было б излишеством. Особой глубины в этом социально точном романе нет. Что имеется вне всяких сомнений, —  понимание, что книга есть повод для кино. Роман, как и предыдущие у Лихэйна, очень кинематографичный, —  неудивительно, что права на экранизацию уже проданы. Через год-другой безбашенная Мэри Пэт устроит жестокую вендетту на многих экранах многих стран. Кино станет богаче еще на одну мстительницу. #кропоткинкниги

​​📕 🇺🇸 «Йеллоуфейс», Ребекка Куанг
2023, пер. с англ. 2024

Джун Хейворд, неудачливая писательница, американка молодая и белая, крадет рукопись Афины Лю, успешной американской азиатки, которая умирает на ее глазах, подавившись спьяну панкейком. Доработав текст, рассказчица выгодно продает «йеллоуфейс», — свое притворно желтое лицо, — делается с книгой знаменита, оказывается жертвой твиттер-травли, а потом, что потом?

Суп со скотом.

«…усилия автора не имеют с успехом книги ничего общего. Бестселлеры утверждаются. Ничто из того, что делаешь ты, не имеет значения. Ты лишь получаешь возможность баловаться на этом пути „плюшками“».

Сатира там становится психотриллером, чтобы вывести к сюжету детективному. Слогом то бойким, то борзым, усложняя коленца в духе полуимпровизационном Ребекка Куанг, прежде известная как автор фэнтези, не жалеет никого, включая саму рассказчицу, повествователя из ненадежных.

Но в отличие от великих насмешников прошлых эпох, она предлагает читателю не поглядеть со стороны на жестокие нравы американского книжного бизнеса, а почувствовать, каково это, быть современным беллетристом, стать им, признать, что и так тоже можно.

Все хуже. Прошлогодний американский бестселлер апеллирует не к самым лучшим сторонам человеческой натуры. Следя за разухабистым сюжетом, так и видишь мясной взгляд его идеального читателя, получающего желаемые доказательства безнадежной несправедливости этого мира, где выжить можно, только если тоже основательно вываляешься в дерьме. Злоязычие там, пожалуй, самый малый грех, — ложь, подлость, предательство, алчность. Описывая историю своего ворованного успеха, Джун пробует реабилитировать себя, — хорошо, я плоха, а кто хорош?

Местами метко, местами нет, в целом увлекательно, пусть и несколько деланно Ребекка Куанг предоставляет удовольствие из сомнительных, вызывая ассоциации с дракой пьяных женщин в грязи, где за всех стыдно, но взгляд отвести все равно не можешь. Детальные описания шестеренок книжного бизнеса, не столько ищущего гениев-беллетристов, сколько их изготавливающего; реконструкция типичного хайпа на хейте в твиттере, где все упражняются в забористом остроумии, а истина или хотя бы фактчекинг никого не интересуют; «расизм наоборот», когда тога угнетенного нужна для приобретения выгод, саморекламы, капитализации себя.

Стоит отметить: расчет с индустрией не из безоглядных, самое нелепое в этом злобном романе — финальная отписка в «благодарностях», что, мол, не все так плохи и не все так плохо. Ага, а теперь мы все так и поверили.

В России по весне был скандал вокруг недоброкачественного перевода, — первым читателям не приглянулась вульгарщина Александра Шадрина («Сунь-хунь-вчай» как русский эквивалент fucking Geoff). На мой вкус — из мыши сделали слона. В русскоязычной версии и впрямь много затертого, потасканного, запиленного, замыленного — к повторяемому там и сям выражению «от слова „совсем“» к финалу уж и претензий нет, одна скука. Но в музыке важен тон, и тон оригинала, пожалуй, ровно таков: наблюдательно, плоско, зловонно, — сатира, взращенная на зависти, злонамеренности, наверное, и не может быть другой.

Как человек Ребекка Куанг предстает злой и хищной, — может быть, это определяющее свойство современного популярного беллетриста (вспомним, Оттессу Мошфег, востребованную миллионами американскую воспевательницу говна и гноя).

Интересно, что в России с ее по преимуществу помоечными нравами в книгоиздании, да еще и с нынешними все более аморальными компромиссами «Йеллоуфейс» выглядит не сатирой, а обещанием лучшего из миров или хотя бы руководством к действию, — вот какой он, по настоящему большой, мировой книжный бизнес, вот же к чему надо стремиться.

И, вожделея, загораются зловонные болотные огоньки.

#мимоходом #кропоткинкниги

​​#кропоткинкниги

«У меня к вам несколько вопросов»

Ребекка Маккай (2023),

рус.пер. Дмитрия Шепелева (2024)

Боди Кейн, успешная подкастерша, прибыла в школу-интернат в Нью-Гэмпшире, где училась прежде. Она приехала на несколько недель, чтобы преподавать: немного киноведения, но главным образом — азы подкастинга. Кейн, женщина средних лет с говорящим именем Bodie, знаменита своими «тру-крайм» историями, аудиорассказами о реальных преступлениях. Преподавание — скорей, повод. Она хочет положить конец сомнениям, — тот ли человек много лет назад был осужден за убийство Талии, ее соседки по комнате.

Ребекка Маккай от романа к роману все лучше. «Запретное чтение» о спасении мальчика-гея добросердечной библиотекаршей было увлекательно, хоть и грешило сюжетными нелепостями. Пухлый том «Мы умели верить» об эпидемии СПИДа в Чикаго с поразительной для гетеросексуального автора достоверностью описывал атмосферу американского гей-гетто 1980-х, но был надуманным во флэшфорвардах. Роман «У меня к вам несколько вопросов» при всей повествовательной сложности искусственности лишен.

Маккай с элегантной пластичностью большого автора чередует фрагменты-литании, описывающие женщин-жертв и мужчин-преступников, которые сумели избежать наказания, — с бодрым строем современного криминального романа; она здорово, за счет упоминаний якобы вскользь, усложняет, надстраивает самый бытовой разговор.

Формально детектив: Боди, не то случайно, не то намеренно, подсказывает студентам идею для нового подкаста, — кто полтора десятилетия назад, в 1995-м убил Талию (травма головы и утопление в бассейне); правда ли, что виноват темнокожий физрук? Вспоминая прошлое, рассказчица из ненадежных, перебирает всевозможных подозреваемых, но главным из них считает того, к кому на протяжении всего романа обращается, — к преподавателю театрального искусства, у которого с покойной старшеклассницей «что-то было». Права ли она?

Этот медлительный текст временами лишь притворяется детективом, — на шампуре вопроса «кто виноват?» насобрано много всего: детские трагедии рассказчицы, преодоление отверженности во время учебы в элитной школе, сложный развод, мелкие точные зарисовки второстепенных персонажей. Сетевой скандал из-за случайного «лайка» может быть полезен читателю как пример «отмены» человека по причинам облыжным, однако главный интерес писательницы составляет устройство человеческой памяти — как мы подгоняем наши воспоминания под желаемую реальность и как на образ прошлого влияют наши предрассудки.

Кем была Талия, чтобы ее кто-то захотел убить? Богатой бездельницей? Закомплексованной анорексичкой? Шалавой без царя в голове? Глупой нимфеткой? Самоуверенной девицей? Жертвой системного абьюза?

Чем больше вопросов, тем больше сомнений, — англоязычные критики сравнивают устройство романа с кроличьей норой. Если метафора, отсылающая к сказочной Алисе, и верна, то как подземный лабиринт; представление истины открывает все новые и новые ходы, и все трудней понять, какой из них главный.

Квир-проблематике не чуждая, писательница в бархатных перчатках обращается с квир-персонажами, которые, хоть и второстепенны, но трехмерны достаточно. Там имеется несуетливое знание и того, как бывает устроена лесби-семья, и того, почему важно учитывать желания небинарного человека. По этим признакам выдающимся кажется не только сам роман, но и его перевод, выполненный так, словно нет в России адских человеконенавистнических законов.

Финал у романа захватывающий, напоминает детективную классику: и внезапно пал занавес, и все стало ясно, но в отличие от канона, концовка выглядит не восклицательным знаком, а многоточием. Мир, описываемый Маккай, — не тот, где справедливость торжествует, и это не выглядит драматическим сгущением. Мир — он такой. 🤷‍♀️