И вот еще, вдогонку к посту выше ☝️ — о квир-романах.
Может ли гетеросексуал(ка) написать хороший квир-роман?
Думаю, да.
Шансы написать плохой, экзотизирующий ЛГБТ-людей роман, конечно, у такого автора весьма высоки, — потому что лучше писать о том, что хорошо знаешь и чувствуешь.
Но есть примеры, когда стрейту удалось впечатляюще рассказать о квир-людях. Настолько впечатляюще, что сами квиры, узнавая себя, аплодировали.
Пример из относительно недавних:
👉 «Мы умели верить» Ребекки Маккай
#мимоходом #кропоткинкниги
Может ли гетеросексуал(ка) написать хороший квир-роман?
Думаю, да.
Шансы написать плохой, экзотизирующий ЛГБТ-людей роман, конечно, у такого автора весьма высоки, — потому что лучше писать о том, что хорошо знаешь и чувствуешь.
Но есть примеры, когда стрейту удалось впечатляюще рассказать о квир-людях. Настолько впечатляюще, что сами квиры, узнавая себя, аплодировали.
Пример из относительно недавних:
👉 «Мы умели верить» Ребекки Маккай
#мимоходом #кропоткинкниги
«Горький»
Чувство вируса
О романе Ребекки Маккай «Мы умели верить»
А еще опять думаю о буквализмах. Pride Month принято переводить как «Месяц гордости», однако лучше, точней и корректней все-таки говорить не о гордости, а о достоинстве.
«Я горд быть квир-человеком», — это выражение кому-то, может, и по душе, но я не понимаю, как можно гордиться неотъемлемой частью своей личности.
Горжусь ли я, что думать могу?
Другое дело — требование помнить о достоинстве ЛГБТК.
https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Месяц_гордости
#мимоходом
«Я горд быть квир-человеком», — это выражение кому-то, может, и по душе, но я не понимаю, как можно гордиться неотъемлемой частью своей личности.
Горжусь ли я, что думать могу?
Другое дело — требование помнить о достоинстве ЛГБТК.
https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Месяц_гордости
#мимоходом
📺 🌈 Если одному следователю настойчиво навязывают в подруги коллегу, а он в ответ молчит, то по законам нынешнего западного сериального мейнстрима очень скоро вблизи темнокожего сексапильного парня должен появится другой, очень близкий, милый друг. Если же это 1980-е и Нью-Йорк, то ясно и то, что СПИД и общественные изъяны не могут быть не упомянуты.
Предсказуемость некоторых сюжетных поворотов можно считать и достоинством, и недостатком нового сериала «Эрик». Другой минус, который можно считать плюсом — по-романному медлительное развертывание действия, когда рапиды позволяют детально рассмотреть говорящие приметы времени, когда песни объясняют, что же думают герои, что хотели сказать авторы.
Но даже если смотреть «Эрика» на перемотке, то чувство представления добротного, фешенебельного никуда не девается, и дело не только в Бенедикте Камбербэтче, который по праву таланта органически не способен ко лжи, а правда его эксцентрики такова, что не оторвать глаз.
Британский гений играет Винсента, кукольника, создателя популярного детского телешоу, у которого не все дома: и метафорически, и буквально. Без таблеток у него появляются воображаемые собеседники, что, собственно, и позволило ему стать в профессии столь успешным, — он реализует то, что так явственно мерещится. Нет дома и сына, — 9-летний Эдгар пропал, и, как выясняется, виной тому могут быть бесконечные ссоры зацикленного на себе Винсента с женой Кэсси, которая не расстаётся с сигаретой и устала.
Мальчик исчез, что становится поводом для деконструкции и этого семейного мирка, и внешнего мира. Российские критики упорно видят в сериале параллели с «Нелюбовью» Андрея Звягинцева. Куда очевидней однако родство с «Секретами Лос-Анджелеса», голливудским блокбастером 1997 года, где частный криминальный случай делался ветвист, включал гей-интригу и, обозначая невидимые миру слёзы, беспринципность властителей и корчи вовлечённых прочих, схож с новым глянцевым сериалом даже светом, — и там, и там много спелого желтого, как на картинке нарисованного.
Полезно помнить и предыдущие работы британского режиссера Люси Форбс, которая умело подмешивала безуминку в варево жизни и в инди-сериале о подростковой неприкаянности «Конец ебаного мира», и в недавней диковатой апологии акушерства «Будет больно». «Eric» — кукольный персонаж, которого придумал пропавший Эдгар, он же — новый невидимый (не)друг Винсента, выговаривающий отцу пропавшего мальчика его страхи. Лохматое, клыкастое, косоглазое существо ходит за обезумевшим от горя и алкоголя героем Камбербэтча по пятам и сообщает истины не из приятных.
Ночной клуб, где можно купить секс-услуги несовершеннолетних; будни кукольного телешоу, где всем надоели выходки гения Винсента; подземная жизнь бездомных, готовых от нужды на все; бизнес-планы бесстыжих застройщиков; честная работа принципиального гея-следователя, — все в итоге толково друг с другом объединяется, предъявляя драматичный, не лишённый сантиментов финал, чудо которого и в том ещё, что нового в нем почти нет.
«Эрик» — неоригинальное, увлекательное телешоу, сюжетные трюизмы которого и составляют его главное достоинство. Мы не раз видели прежде и Камбербэтча в роли придурковатого гения, мы смотрели и киноразборы ужасов нынешней джентрификации, выдавливающей из городских центров бедных, мы знаем, каково бывает социальным сиротам, мы понимаем, что все равны, но некоторые равнее, — однако повторить все это никогда нелишне, отметив заодно и нечто типичное для современного западного мейнстримного кино.
В фильме «Секреты Лос-Анджелеса» герой Кевина Спейси, следователь-гей погибал, — в нынешних «секретах Нью-Йорка» несправедливость ебаного гомофобного мира становится поводом для гнева —преображающего и этого, уставшего от несправедливости темнокожего гея, и самый, кажется, мир, — уже не такой, вроде, факинг. #кропоткинсериалы #netflix #ЛГБТсериалы
Предсказуемость некоторых сюжетных поворотов можно считать и достоинством, и недостатком нового сериала «Эрик». Другой минус, который можно считать плюсом — по-романному медлительное развертывание действия, когда рапиды позволяют детально рассмотреть говорящие приметы времени, когда песни объясняют, что же думают герои, что хотели сказать авторы.
Но даже если смотреть «Эрика» на перемотке, то чувство представления добротного, фешенебельного никуда не девается, и дело не только в Бенедикте Камбербэтче, который по праву таланта органически не способен ко лжи, а правда его эксцентрики такова, что не оторвать глаз.
Британский гений играет Винсента, кукольника, создателя популярного детского телешоу, у которого не все дома: и метафорически, и буквально. Без таблеток у него появляются воображаемые собеседники, что, собственно, и позволило ему стать в профессии столь успешным, — он реализует то, что так явственно мерещится. Нет дома и сына, — 9-летний Эдгар пропал, и, как выясняется, виной тому могут быть бесконечные ссоры зацикленного на себе Винсента с женой Кэсси, которая не расстаётся с сигаретой и устала.
Мальчик исчез, что становится поводом для деконструкции и этого семейного мирка, и внешнего мира. Российские критики упорно видят в сериале параллели с «Нелюбовью» Андрея Звягинцева. Куда очевидней однако родство с «Секретами Лос-Анджелеса», голливудским блокбастером 1997 года, где частный криминальный случай делался ветвист, включал гей-интригу и, обозначая невидимые миру слёзы, беспринципность властителей и корчи вовлечённых прочих, схож с новым глянцевым сериалом даже светом, — и там, и там много спелого желтого, как на картинке нарисованного.
Полезно помнить и предыдущие работы британского режиссера Люси Форбс, которая умело подмешивала безуминку в варево жизни и в инди-сериале о подростковой неприкаянности «Конец ебаного мира», и в недавней диковатой апологии акушерства «Будет больно». «Eric» — кукольный персонаж, которого придумал пропавший Эдгар, он же — новый невидимый (не)друг Винсента, выговаривающий отцу пропавшего мальчика его страхи. Лохматое, клыкастое, косоглазое существо ходит за обезумевшим от горя и алкоголя героем Камбербэтча по пятам и сообщает истины не из приятных.
Ночной клуб, где можно купить секс-услуги несовершеннолетних; будни кукольного телешоу, где всем надоели выходки гения Винсента; подземная жизнь бездомных, готовых от нужды на все; бизнес-планы бесстыжих застройщиков; честная работа принципиального гея-следователя, — все в итоге толково друг с другом объединяется, предъявляя драматичный, не лишённый сантиментов финал, чудо которого и в том ещё, что нового в нем почти нет.
«Эрик» — неоригинальное, увлекательное телешоу, сюжетные трюизмы которого и составляют его главное достоинство. Мы не раз видели прежде и Камбербэтча в роли придурковатого гения, мы смотрели и киноразборы ужасов нынешней джентрификации, выдавливающей из городских центров бедных, мы знаем, каково бывает социальным сиротам, мы понимаем, что все равны, но некоторые равнее, — однако повторить все это никогда нелишне, отметив заодно и нечто типичное для современного западного мейнстримного кино.
В фильме «Секреты Лос-Анджелеса» герой Кевина Спейси, следователь-гей погибал, — в нынешних «секретах Нью-Йорка» несправедливость ебаного гомофобного мира становится поводом для гнева —преображающего и этого, уставшего от несправедливости темнокожего гея, и самый, кажется, мир, — уже не такой, вроде, факинг. #кропоткинсериалы #netflix #ЛГБТсериалы
Случайным сетевым ветром принесло старые киноафиши, а с ними — тоже совершенно без повода — и воспоминание об одном немецком фильме, который был и воплощением скандала, и доказательством, сколь успешно коммерчески может быть кино, если оно действительно новое.
Речь о «Такси до туалета» — фильме о несуществующем уже Западном Берлине, следы которого я регулярно наблюдаю.
Нет, ни такси тех нет, ни туалетов, но типажи те, и те разговоры — они все еще имеются.
👉 читать
#кропоткинкино #квиристория #ЛГБТкино
Речь о «Такси до туалета» — фильме о несуществующем уже Западном Берлине, следы которого я регулярно наблюдаю.
Нет, ни такси тех нет, ни туалетов, но типажи те, и те разговоры — они все еще имеются.
👉 читать
#кропоткинкино #квиристория #ЛГБТкино
📕 «Танжер», Фарид Нагим
2011, Москва
Автор хочет эпатировать и у него поначалу получается. Роман открывается сценой приема наркотиков в каком-то помойном углу Москвы и кончиной от передоза.
«Танжер» Фарида Нагима датируется 2011 годом, но в целом написан был, кажется, много раньше, — очень уж много примет 1990-х, явно пойманных не воспоминанием, а на ходу, из текущей жизни. Время действия предельно конкретно: 1996-1997.
Главный герой, Анвар, возвращается в Москву из Алматы, где у него была связь с некой Асель, и пытается заново устроить свою жизнь, — он, обладатель диплома чего-то литературного, мыкается по друзьям и углам, пьет и ебется, не гнушаясь ни уличными проститутками, ни бомжихами, убегая от воспоминания об Асель, нашедшей себе другого.
Если вы не знаете, какими были литературные последствия романа Лимонова «Это я — Эдичка», многомиллионными тиражами выходившего в России в самом начале 1990-х, то вот вам еще один ответ. И снова бесприютный талант, и снова образы «дна» в чужом городе, и снова любовная тоска и попытки то утопить ее в алкоголе, то заместить сексом с посторонними.
Оттуда же, вроде, и экспрессивная манера письма; оттуда же и бисексуальный задор: Анвар спьяну трахается не только с женщинами, но и с мужчинами, отыскивая в последних женскость и таким образом оправдывая сугубо мужское совокупление, — мол, ебу я не мужчину, а женщину в нем.
Рассказчик надумывает даже разделять пидоров и мужчин, которые занимаются, порой, сексом с мужчинами, — и первые делают это якобы от природной блудливости, а со вторыми все сложно. Малодушием того же рода отмечен и весь текст, примечательный не сюжетом даже (он вторичен), но точной фиксацией российской хтони, человечьего копошения в привычной грязи при неспособности сколько-нибудь интересно ее осмыслить: неуют, как образ жизни, где просвета не ищут, где живут в уверенности, что только так и бывает.
Помыкавшись, Анвар становится содержанцем какого-то литработника много себя старше, — тот влюбляется, они в натуралистичных подробностях трахаются, едут в Ялту, там переживают еще немного немытой романтики, — и хороша та двойственность, с какой рассказчик описывает эту связь, сочетая жалость к немолодому, советской еще закваски любовнику, с отчуждением, — он подыгрывает, ему приятно внимание человека, которого почитает за литавторитет, но понятно и то, что это ненадолго.
👉 цитата в инстаграме
«Танжер» — образ свободы, недостижимый город мечты. В теории хорошо, но применительно к роману надуманно, — образ, в общем, не выросший из почвы текста, а присобаченный. В желании этом — вероятно, диктат «школы»: Фарид Нагим — выпускник московского Литинститута и его, судя по данным 2021 года, сотрудник. Какой же роман без сквозной метафоры.
Свой, похожий на нон-фикшен, текст он писал явно наобум, порой с точностью сейсмографа ловя и настроение, и обстановку, и человеческий тип. Он же с лихорадочной пылкостью опровергает и стереотип, что, мол, русский язык непригоден для описания секса, — более чем. Но от страницы к странице словесный клекот все больше утомляет, — внимание тонет в клоках мыслей, многоточиях и отступлениях. Сюжет же упорно стремится к нулю; сцены можно переставлять местами и ничего ж не изменится: жил-был, был-жил, никакой эволюции героя.
То, что главный герой — татарин из Оренбурга, важно только в том смысле, что его, приезжего, считают сексапильным. Куда важней то, что человек он (пост)советский, причем не самого приятного извода. С настойчивостью, в которой угадывается предубежденность, рассказчик повторяет, кто там еврей и на какой еврейке женился. В году 2024 трудно не видеть зловещей символики и в реплике проходной: на пляже Ялты слышен разговор украинцев-мужчин, и нарратору кажется, что они специально так громко говорят на «своем» языке в «нашем» Крыму.
И герой не из обаятельных, несимпатичен и автор, но в замызганное это окошко смотреть нелишне. Для того хотя бы, чтобы помнить, что и такое тоже есть. #кропоткинкниги
2011, Москва
Автор хочет эпатировать и у него поначалу получается. Роман открывается сценой приема наркотиков в каком-то помойном углу Москвы и кончиной от передоза.
«Танжер» Фарида Нагима датируется 2011 годом, но в целом написан был, кажется, много раньше, — очень уж много примет 1990-х, явно пойманных не воспоминанием, а на ходу, из текущей жизни. Время действия предельно конкретно: 1996-1997.
Главный герой, Анвар, возвращается в Москву из Алматы, где у него была связь с некой Асель, и пытается заново устроить свою жизнь, — он, обладатель диплома чего-то литературного, мыкается по друзьям и углам, пьет и ебется, не гнушаясь ни уличными проститутками, ни бомжихами, убегая от воспоминания об Асель, нашедшей себе другого.
Если вы не знаете, какими были литературные последствия романа Лимонова «Это я — Эдичка», многомиллионными тиражами выходившего в России в самом начале 1990-х, то вот вам еще один ответ. И снова бесприютный талант, и снова образы «дна» в чужом городе, и снова любовная тоска и попытки то утопить ее в алкоголе, то заместить сексом с посторонними.
Оттуда же, вроде, и экспрессивная манера письма; оттуда же и бисексуальный задор: Анвар спьяну трахается не только с женщинами, но и с мужчинами, отыскивая в последних женскость и таким образом оправдывая сугубо мужское совокупление, — мол, ебу я не мужчину, а женщину в нем.
Рассказчик надумывает даже разделять пидоров и мужчин, которые занимаются, порой, сексом с мужчинами, — и первые делают это якобы от природной блудливости, а со вторыми все сложно. Малодушием того же рода отмечен и весь текст, примечательный не сюжетом даже (он вторичен), но точной фиксацией российской хтони, человечьего копошения в привычной грязи при неспособности сколько-нибудь интересно ее осмыслить: неуют, как образ жизни, где просвета не ищут, где живут в уверенности, что только так и бывает.
Помыкавшись, Анвар становится содержанцем какого-то литработника много себя старше, — тот влюбляется, они в натуралистичных подробностях трахаются, едут в Ялту, там переживают еще немного немытой романтики, — и хороша та двойственность, с какой рассказчик описывает эту связь, сочетая жалость к немолодому, советской еще закваски любовнику, с отчуждением, — он подыгрывает, ему приятно внимание человека, которого почитает за литавторитет, но понятно и то, что это ненадолго.
👉 цитата в инстаграме
«Танжер» — образ свободы, недостижимый город мечты. В теории хорошо, но применительно к роману надуманно, — образ, в общем, не выросший из почвы текста, а присобаченный. В желании этом — вероятно, диктат «школы»: Фарид Нагим — выпускник московского Литинститута и его, судя по данным 2021 года, сотрудник. Какой же роман без сквозной метафоры.
Свой, похожий на нон-фикшен, текст он писал явно наобум, порой с точностью сейсмографа ловя и настроение, и обстановку, и человеческий тип. Он же с лихорадочной пылкостью опровергает и стереотип, что, мол, русский язык непригоден для описания секса, — более чем. Но от страницы к странице словесный клекот все больше утомляет, — внимание тонет в клоках мыслей, многоточиях и отступлениях. Сюжет же упорно стремится к нулю; сцены можно переставлять местами и ничего ж не изменится: жил-был, был-жил, никакой эволюции героя.
То, что главный герой — татарин из Оренбурга, важно только в том смысле, что его, приезжего, считают сексапильным. Куда важней то, что человек он (пост)советский, причем не самого приятного извода. С настойчивостью, в которой угадывается предубежденность, рассказчик повторяет, кто там еврей и на какой еврейке женился. В году 2024 трудно не видеть зловещей символики и в реплике проходной: на пляже Ялты слышен разговор украинцев-мужчин, и нарратору кажется, что они специально так громко говорят на «своем» языке в «нашем» Крыму.
И герой не из обаятельных, несимпатичен и автор, но в замызганное это окошко смотреть нелишне. Для того хотя бы, чтобы помнить, что и такое тоже есть. #кропоткинкниги
#мимоходом Если бы я был стендапером, то я бы, наверняка, придумал себе стендап, как я работаю квир-автором, потому что, когда я так представляюсь, а потом, для непонятливых поясняю — «ЛГБТ», — то реакцию часто встречаю такую, будто снял штаны при всем честном народе, или намерен немедленно поинтересоваться, как мой собеседник использует отверстия в своем теле, — такое выбрал себе занятие.
Реагируют по-разному.
👉 стринги и отверстия или квир-автор как повод для стендапа
#дилдоидидро
🤪 🌈 ✍️
Реагируют по-разному.
👉 стринги и отверстия или квир-автор как повод для стендапа
#дилдоидидро
🤪 🌈 ✍️
📺 🤢 Этот сериал взялся смотреть, потому что у Аннетт Бенинг до сей поры не было проходных ролей.
Но и на старуху бывает проруха.
«Apples Never Fall» может запросто получить звание одного из самых плохих сериалов этого года. Во многом потому, что, учитывая кастинг, ожидания были высоки. Кроме Бенинг, изобразившей тренершу-теннисистку на пенсии, в этом подобии семейного романа в одежке детектива, заняты и недурной актер Сэм Нилл в обличии ее мужа-тренера, и Джек Лэси, вновь эксплуатирующий образ красавчика-карьериста, памятный по «Белому лотосу», — он сын четы спортсменов.
Сулил отличное и первоисточник — это еще одна экранизация еще одного романа австралийки Лианы Мориарти, которая как беллетристка выше головы не прыгает, но дает достаточно материала для интересного размышления средствами кино («Большая маленькая ложь»).
«Яблоки никогда не падают»: Джой и Стэн Дилейни, удачно продав свою теннисную школу, уходят на пенсию, и все бы хорошо, но она вдруг исчезает, оставив его с поцарапанным лицом, а четверо детей, не получив от отца внятного ответа, начинают подозревать того в убийстве. И одна за одной вываливаются давние обиды, травмы, тайны. И не причастна ли к исчезновению Джой некая Саванна, забредшая к пожилой паре, да застрявшая у них на несколько месяцев?
Чисто технически все, казалось бы, на своих местах: каждому из детей, — финансисту, водолазу, физиотерапевтке и лузерше-блогерше — есть за что любить и ненавидеть папеньку, вербального абьюзера с не вполне сложившейся тренерской судьбой. Но диалоги искусственны, разоблачения и реакция на них смердят тоскливой «мыльной оперой», актерские интеракции бездушны, — буквально каждая сцена дышет равнодушием, когда людям надо отработать заказ, но ни у кого нет желания быть в этом хоть чуть-чуть интересным. Порой, вроде, даже слышен стук молотка, сколачивающего грубый ящик.
Беда не столько актерская — той же Бенинг, в сущности, нечего играть, и она с одинаковым лицом ходит кругом. Пересказывая одноименный роман, сценаристка, имя которой незачем запоминать, из куколок литературного первоисточника понаделала чучел, — из тех, что так безжизненны, что похожи на зомби. Режиссеры же довершили эту дрянную работу, без любви и чувства понабрав актеров и заставив их исполнять роли чуть ли не наобум. Эти непохожие друг на друга дети даже наорать друг на друга по-человечески не могут, не говоря уже о выражении чувств потоньше.
Обеспокоенные пропажей матери, они норовят всюду перемещаться все разом, вчетвером, отменив свои отдельные жизни; их же индвидуальности стерты до одной краски, одной маски, — этот обиженный карьерист, этот недотепа, та лесбиянка, а другая эзотерическая дура.
Жива ли мать, — ожидание ответа на вопрос занимает семь серий, которые можно смотреть на перемотке. И если любопытство не без усилия, но все ж удовлетворяется, то чувству прекрасного остаются какие-то мышьи слезы, — все наворочено, вроде, ради одного лишь хорошего монолога матери в исполнении Аннетт Бенинг, сообщающей в серии предпоследней, каким образом исполняются и не исполняются надежды женщины, ставшей матерью и понимающей защиту семьи как свою главную цель, свою основную задачу.
Недавно меня спросили, зачем пишу так много по ненужному поводу. Думаю, да, иногда хватило б и тега #говнапирога.
Но очень жаль прекрасную артистку Бенинг.
#мимоходом
Но и на старуху бывает проруха.
«Apples Never Fall» может запросто получить звание одного из самых плохих сериалов этого года. Во многом потому, что, учитывая кастинг, ожидания были высоки. Кроме Бенинг, изобразившей тренершу-теннисистку на пенсии, в этом подобии семейного романа в одежке детектива, заняты и недурной актер Сэм Нилл в обличии ее мужа-тренера, и Джек Лэси, вновь эксплуатирующий образ красавчика-карьериста, памятный по «Белому лотосу», — он сын четы спортсменов.
Сулил отличное и первоисточник — это еще одна экранизация еще одного романа австралийки Лианы Мориарти, которая как беллетристка выше головы не прыгает, но дает достаточно материала для интересного размышления средствами кино («Большая маленькая ложь»).
«Яблоки никогда не падают»: Джой и Стэн Дилейни, удачно продав свою теннисную школу, уходят на пенсию, и все бы хорошо, но она вдруг исчезает, оставив его с поцарапанным лицом, а четверо детей, не получив от отца внятного ответа, начинают подозревать того в убийстве. И одна за одной вываливаются давние обиды, травмы, тайны. И не причастна ли к исчезновению Джой некая Саванна, забредшая к пожилой паре, да застрявшая у них на несколько месяцев?
Чисто технически все, казалось бы, на своих местах: каждому из детей, — финансисту, водолазу, физиотерапевтке и лузерше-блогерше — есть за что любить и ненавидеть папеньку, вербального абьюзера с не вполне сложившейся тренерской судьбой. Но диалоги искусственны, разоблачения и реакция на них смердят тоскливой «мыльной оперой», актерские интеракции бездушны, — буквально каждая сцена дышет равнодушием, когда людям надо отработать заказ, но ни у кого нет желания быть в этом хоть чуть-чуть интересным. Порой, вроде, даже слышен стук молотка, сколачивающего грубый ящик.
Беда не столько актерская — той же Бенинг, в сущности, нечего играть, и она с одинаковым лицом ходит кругом. Пересказывая одноименный роман, сценаристка, имя которой незачем запоминать, из куколок литературного первоисточника понаделала чучел, — из тех, что так безжизненны, что похожи на зомби. Режиссеры же довершили эту дрянную работу, без любви и чувства понабрав актеров и заставив их исполнять роли чуть ли не наобум. Эти непохожие друг на друга дети даже наорать друг на друга по-человечески не могут, не говоря уже о выражении чувств потоньше.
Обеспокоенные пропажей матери, они норовят всюду перемещаться все разом, вчетвером, отменив свои отдельные жизни; их же индвидуальности стерты до одной краски, одной маски, — этот обиженный карьерист, этот недотепа, та лесбиянка, а другая эзотерическая дура.
Жива ли мать, — ожидание ответа на вопрос занимает семь серий, которые можно смотреть на перемотке. И если любопытство не без усилия, но все ж удовлетворяется, то чувству прекрасного остаются какие-то мышьи слезы, — все наворочено, вроде, ради одного лишь хорошего монолога матери в исполнении Аннетт Бенинг, сообщающей в серии предпоследней, каким образом исполняются и не исполняются надежды женщины, ставшей матерью и понимающей защиту семьи как свою главную цель, свою основную задачу.
Недавно меня спросили, зачем пишу так много по ненужному поводу. Думаю, да, иногда хватило б и тега #говнапирога.
Но очень жаль прекрасную артистку Бенинг.
#мимоходом
Дерек Джармен жив. Он умер, но все равно жив.
Вы, наверное, помните «Blue», последний трагический фильм гения Queer Cinema. Смотреть его, — вернее, слышать — без горечи невозможно. В 1993 году Джармену жить оставалось всего несколько месяцев, а осложнения от СПИДа почти лишили его зрения.
«Blue» — прямоугольник синего, а за ним голоса, — любимые люди режиссера говорят от его имени. Среди них и шотландская актриса Тильда Суинтон, любимица мастера, она же — хранительница его наследия.
Во многом благодаря ей, божественной Тильде, он и теперь жив.
Пишут, что Суинтон занялась режиссурой и скоро выйдет ее дебют в документалистике — «The Hexagonal Hive and a Mouse in a Maze».
«Шестиугольный улей и мышь в лабиринте» — это, по словам первых зрителей, визуально изобретательная попытка ответить на вопросы: «Что, если бы каждая мысль была движением, а каждое движение — мыслью? Что такое интеллект и когда он искусственный? Могут ли роботы танцевать? Могут ли они помочь нашим детям научиться быть? Как мы учимся и останавливаемся ли мы когда-нибудь? Какие ценности и навыки мы передаем как общество через игры, поделки, рассказы и кино?».
Снято в лондонской студии экспериментального кино «Derek Jarman Lab». Премьера 13 июня на фестивале Sheffield DocFest.
Соавтор Суинтон — Барток Дзиадош. Авторы «путешествуют по миру, чтобы понять, что значит учиться, и попутно находят игровую пищу для размышлений – как для взрослых, так и для молодежи… Они путешествуют по Великобритании, Бангладеш, Западной Африке и Северной Америке, исследуя опыт молодых людей и исследуя роль образования в нашем прошлом, настоящем и будущем», — говорится на сайте британского кинофестиваля, одного из важнейших мировых смотров документального кино.
#мимоходом
Вы, наверное, помните «Blue», последний трагический фильм гения Queer Cinema. Смотреть его, — вернее, слышать — без горечи невозможно. В 1993 году Джармену жить оставалось всего несколько месяцев, а осложнения от СПИДа почти лишили его зрения.
«Blue» — прямоугольник синего, а за ним голоса, — любимые люди режиссера говорят от его имени. Среди них и шотландская актриса Тильда Суинтон, любимица мастера, она же — хранительница его наследия.
Во многом благодаря ей, божественной Тильде, он и теперь жив.
Пишут, что Суинтон занялась режиссурой и скоро выйдет ее дебют в документалистике — «The Hexagonal Hive and a Mouse in a Maze».
«Шестиугольный улей и мышь в лабиринте» — это, по словам первых зрителей, визуально изобретательная попытка ответить на вопросы: «Что, если бы каждая мысль была движением, а каждое движение — мыслью? Что такое интеллект и когда он искусственный? Могут ли роботы танцевать? Могут ли они помочь нашим детям научиться быть? Как мы учимся и останавливаемся ли мы когда-нибудь? Какие ценности и навыки мы передаем как общество через игры, поделки, рассказы и кино?».
Снято в лондонской студии экспериментального кино «Derek Jarman Lab». Премьера 13 июня на фестивале Sheffield DocFest.
Соавтор Суинтон — Барток Дзиадош. Авторы «путешествуют по миру, чтобы понять, что значит учиться, и попутно находят игровую пищу для размышлений – как для взрослых, так и для молодежи… Они путешествуют по Великобритании, Бангладеш, Западной Африке и Северной Америке, исследуя опыт молодых людей и исследуя роль образования в нашем прошлом, настоящем и будущем», — говорится на сайте британского кинофестиваля, одного из важнейших мировых смотров документального кино.
#мимоходом
📺 🏳️⚧️ La vita che volevi / Жизнь, которую ты хотел(а)
2024, Италия
⭐️⭐️⭐️
У Глории, бывшей певицы, а ныне владелицы бюро элитных путешествий, нежданные гости. Марина, которую не видела 15 лет, просится на ночлег вместе с сыном и дочерью. А ещё она беременна, причём не от мужа. Глория просьбе уступает, хоть и помнит, что подруга бросила ее в ответственный момент, накануне трансгендерного перехода.
Кажется, только итальянцы умеют с такой серьёзностью исполнять коленца мыльной оперы, — ужасно смешно, ужасно мило, с достоинством своеобразным. Режиссёр Иван Котронео придумал этот сериал ради Виттории Скизано, знаменитой в Италии транс-селебрити, которая снимается в сериалах и телешоу, пишет книги, выступает представительницей транс-сообщества на разных публичных мероприятиях.
В роли Глории она красиво ходит, показывается полуобнажённой, демонстрируя достижения пластической хирургии, произносит реплики типичного «мыла» о том, кто там кому отец, жена, ребёнок и любовник. Она, в общем, предстаёт фигурой типической для нынешнего западного мелодраматического мейнстрима, — как новая святая, с солеными шутками и позой стервы, которая скрывает доброе сердце, со страданием в анамнезе.
Уже в первой серии мы узнаем, что у Глории есть сын-подросток, нечаянно зачатый с Мариной (понятное дело, до транзишн), — собственно, потому подруга в своё время и исчезла. Также в меню: тяжкая болезнь, любовник Глории, муж и любовник Марины, виллы, особняки, богатые родственники и вереница разрешимых недопониманий.
Погони, драки, вытаращенные глаза, заломленные руки, диалоги нарочитой серьёзности, смачный чувствительный саундтрек— снято с редкой жанровой чистотой, «мыло» par exellence. При всей непритязательности, сериал однако точен в трансляции важных для понимания трансидентичности положений.
«А когда ты была мальчиком, тебе какие сны снились, как у девочек или как у мальчиков?» — спрашивает юная дочка Марины. «Мне всегда снились девочковые сны», — отвечает Глория, снова напоминая, что «переход» приводит тело в соответствие с самоощущением. «А ты стоя писаешь или сидя?» — не отстаёт юница и получает нагоняй.
Вопросы деликатные устами ребёнка, — и это тоже типичный для квир-мейнстрима ход, когда неочевидное проговорено в виде наставления подрастающему поколению: мы-то, взрослые, в курсе, а вам, деточки, надо бы знать. Квир-просвещение в простой жанровой упаковке.
Взывая, вроде, к снисходительности, сериал, меж тем, содержит и небанальное рассуждение о любви: почему Марина, забеременев от транс-человека, захотела оставить ребёнка? Почему, начав горстями есть таблетки, захотела во что бы то ни стало снова увидеть Глорию, с которой была когда-то так счастлива? #кропоткинсериалы
2024, Италия
⭐️⭐️⭐️
У Глории, бывшей певицы, а ныне владелицы бюро элитных путешествий, нежданные гости. Марина, которую не видела 15 лет, просится на ночлег вместе с сыном и дочерью. А ещё она беременна, причём не от мужа. Глория просьбе уступает, хоть и помнит, что подруга бросила ее в ответственный момент, накануне трансгендерного перехода.
Кажется, только итальянцы умеют с такой серьёзностью исполнять коленца мыльной оперы, — ужасно смешно, ужасно мило, с достоинством своеобразным. Режиссёр Иван Котронео придумал этот сериал ради Виттории Скизано, знаменитой в Италии транс-селебрити, которая снимается в сериалах и телешоу, пишет книги, выступает представительницей транс-сообщества на разных публичных мероприятиях.
В роли Глории она красиво ходит, показывается полуобнажённой, демонстрируя достижения пластической хирургии, произносит реплики типичного «мыла» о том, кто там кому отец, жена, ребёнок и любовник. Она, в общем, предстаёт фигурой типической для нынешнего западного мелодраматического мейнстрима, — как новая святая, с солеными шутками и позой стервы, которая скрывает доброе сердце, со страданием в анамнезе.
Уже в первой серии мы узнаем, что у Глории есть сын-подросток, нечаянно зачатый с Мариной (понятное дело, до транзишн), — собственно, потому подруга в своё время и исчезла. Также в меню: тяжкая болезнь, любовник Глории, муж и любовник Марины, виллы, особняки, богатые родственники и вереница разрешимых недопониманий.
Погони, драки, вытаращенные глаза, заломленные руки, диалоги нарочитой серьёзности, смачный чувствительный саундтрек— снято с редкой жанровой чистотой, «мыло» par exellence. При всей непритязательности, сериал однако точен в трансляции важных для понимания трансидентичности положений.
«А когда ты была мальчиком, тебе какие сны снились, как у девочек или как у мальчиков?» — спрашивает юная дочка Марины. «Мне всегда снились девочковые сны», — отвечает Глория, снова напоминая, что «переход» приводит тело в соответствие с самоощущением. «А ты стоя писаешь или сидя?» — не отстаёт юница и получает нагоняй.
Вопросы деликатные устами ребёнка, — и это тоже типичный для квир-мейнстрима ход, когда неочевидное проговорено в виде наставления подрастающему поколению: мы-то, взрослые, в курсе, а вам, деточки, надо бы знать. Квир-просвещение в простой жанровой упаковке.
Взывая, вроде, к снисходительности, сериал, меж тем, содержит и небанальное рассуждение о любви: почему Марина, забеременев от транс-человека, захотела оставить ребёнка? Почему, начав горстями есть таблетки, захотела во что бы то ни стало снова увидеть Глорию, с которой была когда-то так счастлива? #кропоткинсериалы
Перелом / La Fracture
2021, Франция
⭐️ ⭐️ ⭐️
Художница-комиксистка Раф не хочет расставаться с Жюли, которой надоела неуравновешенность возлюбленной, — в очередной раз моля о понимании, Раф падает на тротуар, ломает руку и целую ночь проводит в приемном отделении больницы скорой помощи, которая едва справляется с наплывом пациентов, — в Париже демонстрации «желтых жилетов»,
Среди пострадавших от рук полиции — дальнобойщик Ян, у него повреждена нога. Буржуазка Раф ссорится с Яном, затем находит общий язык, чтобы сообща выступить в защиту еще одного человека (спойлер), а параллельно больница живет жизнь, похожую на военный госпиталь; ругань, беготня, смерти и спасения, недостаток специалистов, организационные сложности.
Свой 11-й полнометражный фильм Катрин Корсини сняла как классическую драму, с соблюдением единства места, времени и действия. По форме же — скорей, реалити-шоу; снято с плеча, длинными планами, — так, что, кажется, вдыхаешь человеческий пот, запах лекарств, специфическую вонь больницы.
У фильма две очевидные удачи. Во-первых, актеры профессиональные неотличимы от реальных медикови пациентов, документально-правдоподобны и те, и другие. Удача вторая — исполнительница роли второго плана Айссату Диалло Санья, сыгравшая фактически саму себя — она по профессии медсестра. Ким, сердобольный дух этого шумного места, самоотверженно, умело, безропотно спасает людей. Все видит, все понимает, не утрачивая способности принимать людскую боль.
За эту роль Айссату Диалло Санья получила актерскую премию на Каннском кинофестивале 2021 года, что стало для нее, исполнительницы с уникальной природной органикой, пропуском в мир большого кино, — она снялась и в следующем фильме Корсини, одной из самых известных квир-режиссерок Франции, в творчестве неровной, но давно вошедшей в пул кинематографистов «фестивальных».
Прочие достоинства «Перелома»спорны. Сочетание семейной квир-драмы с социальной критикой, интересное само по себе, получилось, скорей, несбалансированным. Взаимоотношения двух женщин — от отчуждения к примирению — показаны с пониманием мелкой моторики частных чувств: Валери Бруни-Тедески играет свою художницу-чудачку с заразительным азартом, запросто мешая болезненное и смешное, не чураясь самопародии в красках черного юмора. Но фильм удручающе плакатен как диалог или, если угодно, антагонизм представителей разных социальных слоев, случайно оказавшихся в больнице, развернутой метафоре всего французского социума. Ян (Пио Мармай), отвечающий за «простой народ» и Раф, женщина с привилегиями, не столько общаются, сколько обмениваются прокламациями. Это могло быть интересно, как демонстрация актуальной «культуры крика», когда никто никого убеждать особо не намерен, однако Корсини, демонстрируя горести нынешнего пролетариата, тяготеет к апологии, — и снова «народ», скорее, выдуманный, увиденный автором, как набор открыток-клише.
Фильм громкий, с пользой тишины в качестве умного контрапункта незнакомый, в размышлении банальный, местами очень смешной, в целом органично организованный. В Каннах-2021 «Перелом» получил «Квир-пальму», звание главного на том кинофоруме ЛГБТ-фильма. Решение спорное: квир-люди, квир-чувства не играют в картине сколько-нибудь значимой роли; ничего бы не изменилось, если бы трагикомическая Раф была художником, а не художницей, частью гетеросексуальной пары.
Бонус — самый знаменитый фильм Катрин Корсини (там, кстати, тоже и клэш культур, и лесби-чувства).
👉 Наше лето
#кропоткинкино #Канны #квирпальма
2021, Франция
⭐️ ⭐️ ⭐️
Художница-комиксистка Раф не хочет расставаться с Жюли, которой надоела неуравновешенность возлюбленной, — в очередной раз моля о понимании, Раф падает на тротуар, ломает руку и целую ночь проводит в приемном отделении больницы скорой помощи, которая едва справляется с наплывом пациентов, — в Париже демонстрации «желтых жилетов»,
Среди пострадавших от рук полиции — дальнобойщик Ян, у него повреждена нога. Буржуазка Раф ссорится с Яном, затем находит общий язык, чтобы сообща выступить в защиту еще одного человека (спойлер), а параллельно больница живет жизнь, похожую на военный госпиталь; ругань, беготня, смерти и спасения, недостаток специалистов, организационные сложности.
Свой 11-й полнометражный фильм Катрин Корсини сняла как классическую драму, с соблюдением единства места, времени и действия. По форме же — скорей, реалити-шоу; снято с плеча, длинными планами, — так, что, кажется, вдыхаешь человеческий пот, запах лекарств, специфическую вонь больницы.
У фильма две очевидные удачи. Во-первых, актеры профессиональные неотличимы от реальных медикови пациентов, документально-правдоподобны и те, и другие. Удача вторая — исполнительница роли второго плана Айссату Диалло Санья, сыгравшая фактически саму себя — она по профессии медсестра. Ким, сердобольный дух этого шумного места, самоотверженно, умело, безропотно спасает людей. Все видит, все понимает, не утрачивая способности принимать людскую боль.
За эту роль Айссату Диалло Санья получила актерскую премию на Каннском кинофестивале 2021 года, что стало для нее, исполнительницы с уникальной природной органикой, пропуском в мир большого кино, — она снялась и в следующем фильме Корсини, одной из самых известных квир-режиссерок Франции, в творчестве неровной, но давно вошедшей в пул кинематографистов «фестивальных».
Прочие достоинства «Перелома»спорны. Сочетание семейной квир-драмы с социальной критикой, интересное само по себе, получилось, скорей, несбалансированным. Взаимоотношения двух женщин — от отчуждения к примирению — показаны с пониманием мелкой моторики частных чувств: Валери Бруни-Тедески играет свою художницу-чудачку с заразительным азартом, запросто мешая болезненное и смешное, не чураясь самопародии в красках черного юмора. Но фильм удручающе плакатен как диалог или, если угодно, антагонизм представителей разных социальных слоев, случайно оказавшихся в больнице, развернутой метафоре всего французского социума. Ян (Пио Мармай), отвечающий за «простой народ» и Раф, женщина с привилегиями, не столько общаются, сколько обмениваются прокламациями. Это могло быть интересно, как демонстрация актуальной «культуры крика», когда никто никого убеждать особо не намерен, однако Корсини, демонстрируя горести нынешнего пролетариата, тяготеет к апологии, — и снова «народ», скорее, выдуманный, увиденный автором, как набор открыток-клише.
Фильм громкий, с пользой тишины в качестве умного контрапункта незнакомый, в размышлении банальный, местами очень смешной, в целом органично организованный. В Каннах-2021 «Перелом» получил «Квир-пальму», звание главного на том кинофоруме ЛГБТ-фильма. Решение спорное: квир-люди, квир-чувства не играют в картине сколько-нибудь значимой роли; ничего бы не изменилось, если бы трагикомическая Раф была художником, а не художницей, частью гетеросексуальной пары.
Бонус — самый знаменитый фильм Катрин Корсини (там, кстати, тоже и клэш культур, и лесби-чувства).
👉 Наше лето
#кропоткинкино #Канны #квирпальма
И вот спросят теперь в российском паспортном столе, какой вы национальности, чтобы записать в нужную графу, а вы в ответ говорите уж начистоту: гейская у меня национальность, или там — лесбиянская. Опять же можно сказать, что бисексуального я народа представитель. Или какого другого.
У нас же национальностей теперь столько, что ни один националист не угонится: национальность лысых, пожарники опять же, те, кто левой рукой пишет, астигматизм (это которые косые), дальтоников надо бы тоже учесть, я уж не говорю про невысокликов, любителей нюхать розы ранними утрами, кушать хачапури и самсу, тех, у кого шляпы, а не кепарики, по раздельности тех, кто ботинки носит, и тех, кто кроссовки. Есть и балеринская национальность, и живодерская, а жителей дома номер семь по Новодрищенской улице надо тоже в отдельную национальность записать, потому что у них там вахтер и свои законы, да еще расставили в подъезде кадки с пальмами, как какие-то нелюди.
Неприлично.
🤪
У нас же национальностей теперь столько, что ни один националист не угонится: национальность лысых, пожарники опять же, те, кто левой рукой пишет, астигматизм (это которые косые), дальтоников надо бы тоже учесть, я уж не говорю про невысокликов, любителей нюхать розы ранними утрами, кушать хачапури и самсу, тех, у кого шляпы, а не кепарики, по раздельности тех, кто ботинки носит, и тех, кто кроссовки. Есть и балеринская национальность, и живодерская, а жителей дома номер семь по Новодрищенской улице надо тоже в отдельную национальность записать, потому что у них там вахтер и свои законы, да еще расставили в подъезде кадки с пальмами, как какие-то нелюди.
Неприлично.
🤪
Вот спросят меня опять, чем занят, я отвечу, что квир-обозреватель, а на вопрос «как» покажу две картинки (они же две книжки).
Одна — весна 2020-го, другая — весна 2024. Обе — Россия.
Мне кажется, исчерпывающе. Две книги, а меж ними всякое. Ну, #такоэ
#квиристория #мимоходом #спрингфилд #микитафранко #днинашейжизни #сергейдавыдов
#квирлитература
Одна — весна 2020-го, другая — весна 2024. Обе — Россия.
Мне кажется, исчерпывающе. Две книги, а меж ними всякое. Ну, #такоэ
#квиристория #мимоходом #спрингфилд #микитафранко #днинашейжизни #сергейдавыдов
#квирлитература
А на вопрос, чем занят квир-обозреватель этим субботним вечером, я могу так ответить 👆
Подробности отдельным письмом.
#мимоходом
Подробности отдельным письмом.
#мимоходом
О, спорт, ты квир. Зденек Кубек. На счету чешской звезды легкой атлетики — мировой рекорд на Всемирных женских играх 1934 года (800 метров за две минуты и 12,4 секунды).
Спустя два года — слава другого рода. Зденек Кубек совершил, говоря в нынешних терминах, трансгендерный переход, желая быть признанным как мужчина.
Впрочем, мог быть и интерсексом, — какого рода коррекцию ему делали, точно неизвестно. Сам бывший чемпион в интервью чешской прессе говорил, что всегда считал свою душу мужской:
«Посмотрите на меня как на гражданина, который хочет встать на правильный путь и в конечном итоге достичь намеченного пункта назначения».
Из спорта ушел в 1935-м. После войны играл в регби в качестве хобби. Работал бухгалтером на заводе «Шкода». Был женат, умер в Праге в 1983-м.
Один из героев книги Майкла Уотерса «The Other Olympians: Fascism, Queerness, and the Making of Modern Sports» (2024).
#квирспорт #квиристория
Спустя два года — слава другого рода. Зденек Кубек совершил, говоря в нынешних терминах, трансгендерный переход, желая быть признанным как мужчина.
Впрочем, мог быть и интерсексом, — какого рода коррекцию ему делали, точно неизвестно. Сам бывший чемпион в интервью чешской прессе говорил, что всегда считал свою душу мужской:
«Посмотрите на меня как на гражданина, который хочет встать на правильный путь и в конечном итоге достичь намеченного пункта назначения».
Из спорта ушел в 1935-м. После войны играл в регби в качестве хобби. Работал бухгалтером на заводе «Шкода». Был женат, умер в Праге в 1983-м.
Один из героев книги Майкла Уотерса «The Other Olympians: Fascism, Queerness, and the Making of Modern Sports» (2024).
#квирспорт #квиристория
