«Аэлита» Алексей Толстой
Странное объявление
На улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой, серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома. Корреспондент американской газеты Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую перед объявлением босую молодую женщину в ситцевом опрятном платье; она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо ее не выражало удивления, – глаза были равнодушные, синие, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.
Объявление заслуживало большего внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз.
– Twenty three, – наконец проговорил он, что должно было означать: «Черт возьми меня с моими потрохами».
В объявлении стояло:
«Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».
Это было написано обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом.
Невольно Скайльс взялся за пульс: обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, 14 августа 192… года.
Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе. Но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно.
Дул ветер по пустынной улице Красных Зорь. Окна многоэтажных домов, иные разбитые, иные заколоченные досками, казались нежилыми – ни одна голова не выглядывала на улицу. Молодая женщина, поставив корзинку на тротуар, стояла на той стороне улицы и глядела на Скайльса. Милое лицо ее было спокойное и усталое.
У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде – солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.
– Вот этот – вот так замахнулся, – на Марс! – проговорил он с удовольствием и обернул к Скайльсу загорелое беззаботное лицо. На виске у него наискосок белел шрам. Глаза – сизо-карие и так же, как у той женщины, – с искоркой. (Скайльс давно уже подметил эту искорку в русских глазах и даже поминал о ней в статье: «…Отсутствие в их глазах определенности, то насмешливость, то безумная решительность, и, наконец, непонятное выражение превосходства – крайне болезненно действуют на европейского человека».) – А вот взять и полететь с ним, очень просто, – опять сказал солдат, и усмехнулся простодушно, и в то же время быстро, с головы до ног, оглядел Скайльса.
Вдруг он прищурился, улыбка сошла с лица. Он внимательно глядел через улицу на босую женщину, все так же неподвижно стоявшую около корзинки.
Кивнув подбородком, он сказал ей:
– Маша, ты что стоишь? (Она быстро мигнула.) Ну, и шла бы домой. (Она переступила небольшими пыльными ногами, вздохнула, нагнула голову.) Иди, иди, я скоро приду.
Женщина подняла корзину и пошла. Солдат сказал:
– В запас я уволился вследствие контузии и ранения. Хожу – объявления читаю, – скука страшная.
– Вы думаете пойти по этому объявлению? – спросил Скайльс.
– Обязательно пойду.
– Но ведь это вздор – лететь в безвоздушном пространстве пятьдесят миллионов километров.
– Что говорить – далеко.
– Это шарлатанство или – бред.
– Все может быть.
Скайльс, тоже теперь прищурясь, оглянул солдата, смотревшего на него именно так: с насмешкой, с непонятным выражением превосходства, вспыхнул гневно и пошел по направлению к Неве…
Странное объявление
На улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой, серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома. Корреспондент американской газеты Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую перед объявлением босую молодую женщину в ситцевом опрятном платье; она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо ее не выражало удивления, – глаза были равнодушные, синие, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.
Объявление заслуживало большего внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз.
– Twenty three, – наконец проговорил он, что должно было означать: «Черт возьми меня с моими потрохами».
В объявлении стояло:
«Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».
Это было написано обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом.
Невольно Скайльс взялся за пульс: обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, 14 августа 192… года.
Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе. Но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно.
Дул ветер по пустынной улице Красных Зорь. Окна многоэтажных домов, иные разбитые, иные заколоченные досками, казались нежилыми – ни одна голова не выглядывала на улицу. Молодая женщина, поставив корзинку на тротуар, стояла на той стороне улицы и глядела на Скайльса. Милое лицо ее было спокойное и усталое.
У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде – солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.
– Вот этот – вот так замахнулся, – на Марс! – проговорил он с удовольствием и обернул к Скайльсу загорелое беззаботное лицо. На виске у него наискосок белел шрам. Глаза – сизо-карие и так же, как у той женщины, – с искоркой. (Скайльс давно уже подметил эту искорку в русских глазах и даже поминал о ней в статье: «…Отсутствие в их глазах определенности, то насмешливость, то безумная решительность, и, наконец, непонятное выражение превосходства – крайне болезненно действуют на европейского человека».) – А вот взять и полететь с ним, очень просто, – опять сказал солдат, и усмехнулся простодушно, и в то же время быстро, с головы до ног, оглядел Скайльса.
Вдруг он прищурился, улыбка сошла с лица. Он внимательно глядел через улицу на босую женщину, все так же неподвижно стоявшую около корзинки.
Кивнув подбородком, он сказал ей:
– Маша, ты что стоишь? (Она быстро мигнула.) Ну, и шла бы домой. (Она переступила небольшими пыльными ногами, вздохнула, нагнула голову.) Иди, иди, я скоро приду.
Женщина подняла корзину и пошла. Солдат сказал:
– В запас я уволился вследствие контузии и ранения. Хожу – объявления читаю, – скука страшная.
– Вы думаете пойти по этому объявлению? – спросил Скайльс.
– Обязательно пойду.
– Но ведь это вздор – лететь в безвоздушном пространстве пятьдесят миллионов километров.
– Что говорить – далеко.
– Это шарлатанство или – бред.
– Все может быть.
Скайльс, тоже теперь прищурясь, оглянул солдата, смотревшего на него именно так: с насмешкой, с непонятным выражением превосходства, вспыхнул гневно и пошел по направлению к Неве…
Forwarded from Что-то про Книги
📌 Афанасий Фет
«Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь,-
Меж теми звёздами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал… не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор…»
«Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь,-
Меж теми звёздами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал… не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор…»
Forwarded from Лингвист
«Заец», «мыш» и «ципленок»
Во второй половине 20 века советские лингвисты разработали проект реформы русской орфографии, чтобы упростить свод правил, отказаться от исключений и неочевидных нюансов правописания. «Лингвист» подобрал несколько самых странных предложений:
— отменить твердый знак и оставить только разделительный мягкий — «адьютант», «обьем», «подьезд»;
— отменить мягкий знак на конце слов после шипящих — «ноч», «береч», «настеж», «мыш»;
— писать «жури», «брошура», «парашут», «достоен», «заец», «заечий»;
— после «ц» писать всегда «и» — «циган», «ципленок», «ципочки».
Хорошо, что от этой идеи отказались и оставили русский язык в покое. А то бы сейчас «ципленок, мыш и заец спустились в подьезд и достали огурции и парашут». Вот такая получилась минутка юмора!
#интересное
Во второй половине 20 века советские лингвисты разработали проект реформы русской орфографии, чтобы упростить свод правил, отказаться от исключений и неочевидных нюансов правописания. «Лингвист» подобрал несколько самых странных предложений:
— отменить твердый знак и оставить только разделительный мягкий — «адьютант», «обьем», «подьезд»;
— отменить мягкий знак на конце слов после шипящих — «ноч», «береч», «настеж», «мыш»;
— писать «жури», «брошура», «парашут», «достоен», «заец», «заечий»;
— после «ц» писать всегда «и» — «циган», «ципленок», «ципочки».
Хорошо, что от этой идеи отказались и оставили русский язык в покое. А то бы сейчас «ципленок, мыш и заец спустились в подьезд и достали огурции и парашут». Вот такая получилась минутка юмора!
#интересное
Второй том «Мертвых душ» Николая Гоголя — одна из самых известных книг, которую так и не увидели читатели. Но сжигал свои творения
не только он.
«19 октября сожжена X песнь», — писал Александр Пушкин о десятой главе «Евгения Онегина». Продолжение известного романа в стихах осталось лишь в форме зашифрованных четверостиший: поэт опасался жандармов. Публицист Михаил Юзефович вспоминал: «Он [Пушкин] объяснял нам довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Что именно было в последней главе, неизвестно. Исследователи выдвигали два предположения: Онегин путешествовал по России или Пушкин критиковал государственный уклад и императора без привязки к сюжету.
В начале 1820-х годов Александр Сергеевич задумал поэму «Разбойники» в четырех частях и через два года уже закончил первую из них — «Братья-разбойники». Пушкин вспоминал: «Истинное происшествие подало мне повод написать этот отрывок. В 1820 году, в бытность мою в Екатеринославле, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись».
Но вскоре Пушкин отказался от идеи большой поэмы и уничтожил все наброски следующих глав. Он писал Александру Бестужеву 13 июня 1823 года: «Разбойников я сжег — и поделом». Вторую часть произведения, историю атамана и двух его наложниц, поэт восстановил по памяти и переработал в «Бахчисарайский фонтан».
В 1865 году Федор Достоевский сжег объемную версию «Преступления и наказания», повествование в которой велось от лица Раскольникова. В 1871 году, писатель уничтожил рукописи романов «Идиот», «Вечный муж», а также наброски «Бесов». Писатель возвращался из-за границы в Россию и опасался, что все записи отберут на таможне.
Борис Пастернак сжигал свои творения несколько раз. Первый, в 1932 году, когда расставался с возлюбленной Евгенией Лурье. Тогда Пастернак бросил в печку почти законченный роман «Три имени», работать над которым начал в еще 1918 году. Сохранилась лишь первая часть произведения из пяти — «Детство Люверс».
Второй раз Пастернак уничтожил рукопись в 1942 году. Это был черновик военной драмы «Этот свет».
Черновик «Мастера и Маргариты» и романа «Записки покойника», два тома «Белой гвардии» и личный дневник — все это Михаил Булгаков сжег вечером 18 марта 1930 года.
«Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр». Уцелели лишь две рукописные тетради «Мастера и Маргариты». По ним Булгаков начал восстанавливать текст в 1932 году. А вот к роману «Записки покойника» о театре писатель вернулся лишь в 1936 году. Произведение осталось незаконченным.
Анна Ахматова писала с 11 лет, однако самых первых ее стихотворений не сохранилось: поэтесса уничтожила большую часть ранней лирики «из стыда», как она говорила. С середины 1930-х годов Ахматова сжигала написанное уже не из чувства стыда, а из-за страха обыска и ареста. В 1934 году она начала писать автобиографическую поэму «Реквием» о чувствах жен и матерей «врагов народа». Вплоть до первой публикации в 1963 году произведение существовало только устно: близкие друзья поэтессы знали его наизусть.
#литература #писатели
не только он.
«19 октября сожжена X песнь», — писал Александр Пушкин о десятой главе «Евгения Онегина». Продолжение известного романа в стихах осталось лишь в форме зашифрованных четверостиший: поэт опасался жандармов. Публицист Михаил Юзефович вспоминал: «Он [Пушкин] объяснял нам довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Что именно было в последней главе, неизвестно. Исследователи выдвигали два предположения: Онегин путешествовал по России или Пушкин критиковал государственный уклад и императора без привязки к сюжету.
В начале 1820-х годов Александр Сергеевич задумал поэму «Разбойники» в четырех частях и через два года уже закончил первую из них — «Братья-разбойники». Пушкин вспоминал: «Истинное происшествие подало мне повод написать этот отрывок. В 1820 году, в бытность мою в Екатеринославле, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись».
Но вскоре Пушкин отказался от идеи большой поэмы и уничтожил все наброски следующих глав. Он писал Александру Бестужеву 13 июня 1823 года: «Разбойников я сжег — и поделом». Вторую часть произведения, историю атамана и двух его наложниц, поэт восстановил по памяти и переработал в «Бахчисарайский фонтан».
В 1865 году Федор Достоевский сжег объемную версию «Преступления и наказания», повествование в которой велось от лица Раскольникова. В 1871 году, писатель уничтожил рукописи романов «Идиот», «Вечный муж», а также наброски «Бесов». Писатель возвращался из-за границы в Россию и опасался, что все записи отберут на таможне.
Борис Пастернак сжигал свои творения несколько раз. Первый, в 1932 году, когда расставался с возлюбленной Евгенией Лурье. Тогда Пастернак бросил в печку почти законченный роман «Три имени», работать над которым начал в еще 1918 году. Сохранилась лишь первая часть произведения из пяти — «Детство Люверс».
Второй раз Пастернак уничтожил рукопись в 1942 году. Это был черновик военной драмы «Этот свет».
Черновик «Мастера и Маргариты» и романа «Записки покойника», два тома «Белой гвардии» и личный дневник — все это Михаил Булгаков сжег вечером 18 марта 1930 года.
«Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр». Уцелели лишь две рукописные тетради «Мастера и Маргариты». По ним Булгаков начал восстанавливать текст в 1932 году. А вот к роману «Записки покойника» о театре писатель вернулся лишь в 1936 году. Произведение осталось незаконченным.
Анна Ахматова писала с 11 лет, однако самых первых ее стихотворений не сохранилось: поэтесса уничтожила большую часть ранней лирики «из стыда», как она говорила. С середины 1930-х годов Ахматова сжигала написанное уже не из чувства стыда, а из-за страха обыска и ареста. В 1934 году она начала писать автобиографическую поэму «Реквием» о чувствах жен и матерей «врагов народа». Вплоть до первой публикации в 1963 году произведение существовало только устно: близкие друзья поэтессы знали его наизусть.
#литература #писатели
Верность — это такая редкость и такая ценность. Это не врожденное чувство — быть верным. Это решение.
Жорж Санд
#цитаты_классиков
Жорж Санд
#цитаты_классиков
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Выставка пасхальных подарков. Эрмитаж
ПРИРОДЕ ЖЕНЩИНЫ ПОДОБНЫ…
Природе женщины подобны,
Зверям и птицам — злись не злись,
Но я, услышав шаг твой дробный,
Душой угадываю рысь.
Порой ты, нежная и злая,
Всегда перечащая мне,
Напоминаешь горностая
На ветке снежной при луне.
И редко-редко взором кротким,
Не на меня глядя, а вкруг,
Ты тайно схожа с зимородком,
Стремящимся лететь на юг.
Николай Гумилев
Природе женщины подобны,
Зверям и птицам — злись не злись,
Но я, услышав шаг твой дробный,
Душой угадываю рысь.
Порой ты, нежная и злая,
Всегда перечащая мне,
Напоминаешь горностая
На ветке снежной при луне.
И редко-редко взором кротким,
Не на меня глядя, а вкруг,
Ты тайно схожа с зимородком,
Стремящимся лететь на юг.
Николай Гумилев
Forwarded from Литературная эстетика
«Бедные люди»
Первый роман Федора Михайловича Достоевского. Книга простая — и болезненная в своей простоте. Произведение, из которого наряду с «Шинелью» Гоголя вышла «вечная тема» всей российской литературы — тема «маленького человека», раздавленного безжалостной силой бытия
Литературная эстетика
Первый роман Федора Михайловича Достоевского. Книга простая — и болезненная в своей простоте. Произведение, из которого наряду с «Шинелью» Гоголя вышла «вечная тема» всей российской литературы — тема «маленького человека», раздавленного безжалостной силой бытия
Литературная эстетика
Forwarded from Ещё главу и спать | Литература
Учительница Юрия Гагарина вспоминала: "По литературе Юра был первым учеником."
"...Обычно, затрудняясь с ответом, ребята говорили:
– Спросите Гагарина, он-то знает наверняка…
Много Юра читал. В его библиотечном формуляре можно было увидеть произведения Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Фадеева, Островского. Юра любил повторять слова из романа «Как закалялась сталь» о том, что жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы".
И эти слова космонавт номер 1 на все 100% воплотил в жизни – яркий пример того, как книга формирует личность человека.
Ещё главу и спать 📚
"...Обычно, затрудняясь с ответом, ребята говорили:
– Спросите Гагарина, он-то знает наверняка…
Много Юра читал. В его библиотечном формуляре можно было увидеть произведения Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Фадеева, Островского. Юра любил повторять слова из романа «Как закалялась сталь» о том, что жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы".
И эти слова космонавт номер 1 на все 100% воплотил в жизни – яркий пример того, как книга формирует личность человека.
Ещё главу и спать 📚
«Сжала руки под темной вуалью…»
Анна Ахматова
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
Анна Ахматова
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
Forwarded from Ещё главу и спать | Литература
Антон Чехов, из рассказа «Краткая анатомия человека»
Голова. Имеется у всякого, но не всякому нужна. По мнению одних, дана для того, чтобы думать, по мнению других — для того, чтобы носить шляпу. Второе мнение не так рискованно... Иногда содержит в себе мозговое вещество.
Лицо. Зеркало души, но только не у адвокатов. Имеет множество синонимов: морда, физиономия, физия, физиомордия, рожество, образина, рыло, харя и проч.
Лоб. Его функции: стучать о пол при испрошении благ и биться о стену при неполучении этих благ.
Глаза. Полицеймейстеры головы. Блюдут и на ус мотают. В дни печалей плачут.
Нос. Дан для насморков и обоняния. В политику не вмешивается. Изредка участвует в увеличении табачного акциза, чего ради и может быть причислен к полезным органам.
Язык. С тех пор, как доносы стали писаться на бумаге, остался за штатом. У женщин и змей служит органом приятного времяпрепровождения. Самый лучший язык — вареный.
Сердце. Вместилище патриотических и многих других чувств. У женщин — постоялый двор: желудочки заняты военными, предсердия — штатскими, верхушка — мужем. Имеет вид червонного туза.
Талия. Ахиллесова пятка читательниц «Модного света», натурщиц, швеек и прапорщиков-идеалистов. Любимое женское место у молодых женихов и у продавцов корсетов.
Брюшко. Орган не врожденный, а благоприобретенный. Начинает расти с чина надворного советника.
Пятки. Местопребывание души у провинившегося мужа, проговорившегося обывателя и воина, бегущего с поля брани.
Ещё главу и спать 📚
Голова. Имеется у всякого, но не всякому нужна. По мнению одних, дана для того, чтобы думать, по мнению других — для того, чтобы носить шляпу. Второе мнение не так рискованно... Иногда содержит в себе мозговое вещество.
Лицо. Зеркало души, но только не у адвокатов. Имеет множество синонимов: морда, физиономия, физия, физиомордия, рожество, образина, рыло, харя и проч.
Лоб. Его функции: стучать о пол при испрошении благ и биться о стену при неполучении этих благ.
Глаза. Полицеймейстеры головы. Блюдут и на ус мотают. В дни печалей плачут.
Нос. Дан для насморков и обоняния. В политику не вмешивается. Изредка участвует в увеличении табачного акциза, чего ради и может быть причислен к полезным органам.
Язык. С тех пор, как доносы стали писаться на бумаге, остался за штатом. У женщин и змей служит органом приятного времяпрепровождения. Самый лучший язык — вареный.
Сердце. Вместилище патриотических и многих других чувств. У женщин — постоялый двор: желудочки заняты военными, предсердия — штатскими, верхушка — мужем. Имеет вид червонного туза.
Талия. Ахиллесова пятка читательниц «Модного света», натурщиц, швеек и прапорщиков-идеалистов. Любимое женское место у молодых женихов и у продавцов корсетов.
Брюшко. Орган не врожденный, а благоприобретенный. Начинает расти с чина надворного советника.
Пятки. Местопребывание души у провинившегося мужа, проговорившегося обывателя и воина, бегущего с поля брани.
Ещё главу и спать 📚
Forwarded from Книжник
«Горе от ума»: цитаты из навсегда актуальной книги
Без сомнения, Грибоедов – мастер слова. Его комедия в стихах – неподражаемый образчик краткости, ясности и точности в описании житейских моментов. Даже без контекста смысл сказанного героями мгновенно считывается и откликается в душе. Так что не зря одним из самых цитируемых текстов в русской культуре стало именно «Горе от ума». Цитаты из пьесы вас в этом непременно убедят.
Чацкий: Служить бы рад, прислуживаться тошно...
Софья: Счастливые часов не наблюдают...
Лиза: Грех не беда, молва не хороша...
Чацкий: Дома новы, но предрассудки стары...
Молчалин: Мы покровительство находим, где не метим...
Лиза: Делить со всяким можно смех...
Лиза: Кому назначено-с, не миновать судьбы...
Молчалин: В мои лета не должно сметь своё суждение иметь.
Чацкий: Чины людьми даются, А люди могут обмануться...
Как сами видите, автору не нужно много слов, чтобы донести до читателя образ мыслей своих героев. Даже в самой короткой реплике легко считывается особенность каждого из них. Так, Чацкий њ явно по натуре гордый и честный человек, которому непросто жить в закостенелом обществе. По Молчалину ясно, что он профессиональный приспособленец, идущий к вершине от самых низов.
@knizhnikc
Без сомнения, Грибоедов – мастер слова. Его комедия в стихах – неподражаемый образчик краткости, ясности и точности в описании житейских моментов. Даже без контекста смысл сказанного героями мгновенно считывается и откликается в душе. Так что не зря одним из самых цитируемых текстов в русской культуре стало именно «Горе от ума». Цитаты из пьесы вас в этом непременно убедят.
Чацкий: Служить бы рад, прислуживаться тошно...
Софья: Счастливые часов не наблюдают...
Лиза: Грех не беда, молва не хороша...
Чацкий: Дома новы, но предрассудки стары...
Молчалин: Мы покровительство находим, где не метим...
Лиза: Делить со всяким можно смех...
Лиза: Кому назначено-с, не миновать судьбы...
Молчалин: В мои лета не должно сметь своё суждение иметь.
Чацкий: Чины людьми даются, А люди могут обмануться...
Как сами видите, автору не нужно много слов, чтобы донести до читателя образ мыслей своих героев. Даже в самой короткой реплике легко считывается особенность каждого из них. Так, Чацкий њ явно по натуре гордый и честный человек, которому непросто жить в закостенелом обществе. По Молчалину ясно, что он профессиональный приспособленец, идущий к вершине от самых низов.
@knizhnikc
459 лет назад (1564) 23 апреля родился Уильям Шекспир, английский драматург и поэт.
Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз.
И то же время в беге круговом
Уносит все, что радовало нас.
Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.
И только аромат цветущих роз –
Летучий пленник, запертый в стекле, –
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.
Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты.
Сонет 5 Первод С. Маршака
Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз.
И то же время в беге круговом
Уносит все, что радовало нас.
Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.
И только аромат цветущих роз –
Летучий пленник, запертый в стекле, –
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.
Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты.
Сонет 5 Первод С. Маршака
Forwarded from Литературная эстетика
«С благоговейною душой
Поэт, упавши на колены,
И фимиамом и мольбой
Вас призывает, о камены,
В свой домик низкий и простой!
Придите, девы, воскресить
В нем прежний пламень вдохновений
И лиру к звукам пробудить:
Друг ваш и друг его Евгений
Да будет глас ее хвалить.
Когда ж весна до вечных льдов
Прогонит вьюги и морозы —
На ваш алтарь, красу цветов,
Положит первые он розы
При пенье радостных стихов»
«Музам»
А. Дельвиг
Литературная эстетика
Поэт, упавши на колены,
И фимиамом и мольбой
Вас призывает, о камены,
В свой домик низкий и простой!
Придите, девы, воскресить
В нем прежний пламень вдохновений
И лиру к звукам пробудить:
Друг ваш и друг его Евгений
Да будет глас ее хвалить.
Когда ж весна до вечных льдов
Прогонит вьюги и морозы —
На ваш алтарь, красу цветов,
Положит первые он розы
При пенье радостных стихов»
«Музам»
А. Дельвиг
Литературная эстетика
Колин Маккалоу
"Поющие в терновнике"
Есть такая легенда - о птице, что поёт лишь один раз за всю жизнь, но зато прекраснее всех на свете... Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдёт... Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей... Единственная, несравненная песнь, и достаётся она ценою жизни... Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах... Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания.... По крайней мере, так говорит легенда.....
Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней... В тот миг, когда шип пронзает её сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвётся дыхание... Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, - мы знаем, мы понимаем, и всё равно - грудью на тернии... Так будет всегда...
"Поющие в терновнике"
Есть такая легенда - о птице, что поёт лишь один раз за всю жизнь, но зато прекраснее всех на свете... Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдёт... Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей... Единственная, несравненная песнь, и достаётся она ценою жизни... Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах... Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания.... По крайней мере, так говорит легенда.....
Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней... В тот миг, когда шип пронзает её сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвётся дыхание... Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, - мы знаем, мы понимаем, и всё равно - грудью на тернии... Так будет всегда...
Forwarded from Литературная эстетика
Федор Достоевский увлекался литературой с ранней юности. Он читал многих зарубежных писателей — в первую очередь европейских. Среди них были Данте , Гофман, Диккенс, Шиллер. Достоевский часто перечитывал «Дон Кихота» Сервантеса и «Ускока» Жорж Санд, «Кандида» Вольтера и «Историю Жиль Бласа из Сантильяны» Алена Рене Лессажа, «Отверженных» и «Последний день приговоренного к смерти» Виктора Гюго. В произведениях Достоевского позже появлялись аллюзии на некоторые сюжеты европейских авторов.
Молодой писатель особенно любил Оноре де Бальзака.
Литературная карьера Достоевского началась с перевода его повести «Евгения Гранде». Также он переводил романы Эжена Сю и Жорж Санд, однако они так и не были напечатаны.
Литературная эстетика
Молодой писатель особенно любил Оноре де Бальзака.
Литературная карьера Достоевского началась с перевода его повести «Евгения Гранде». Также он переводил романы Эжена Сю и Жорж Санд, однако они так и не были напечатаны.
Литературная эстетика