This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает.
Сергей Довлатов.
Сергей Довлатов.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Гремят трубы.
Х о з я и н. Поздно тут рассуждать, дорогая. Я сделал так, что один из королей, проезжающих по большой дороге, вдруг ужасно захотел свернуть к нам в усадьбу!
Гремят трубы.
И вот он едет сюда со свитой, министрами и принцессой, своей единственной дочкой. Беги, сынок! Мы их сами примем. Когда будет нужно, я позову тебя.
Евгений Шварц «Обыкновенное чудо»
Х о з я и н. Поздно тут рассуждать, дорогая. Я сделал так, что один из королей, проезжающих по большой дороге, вдруг ужасно захотел свернуть к нам в усадьбу!
Гремят трубы.
И вот он едет сюда со свитой, министрами и принцессой, своей единственной дочкой. Беги, сынок! Мы их сами примем. Когда будет нужно, я позову тебя.
Евгений Шварц «Обыкновенное чудо»
Forwarded from Мировая Поэзия
«Незадолго до своей кончины Анна Петровна Керн решила вновь посетить Михайловское и Тригорское, места, где она когда-то встречалась с великим поэтом. По дороге решила заехать к саоему доброму знакомому помещику Рокотову. В этот вечер устроил свой концерт знаменитый в те года оперный певец, Комиссаржевский. Все присутствующие были в восторге. Но очарование вечера портила какая-то старуха, которая все время приставала к певцу с бестактными вопросами. Все были в большом удивлении. Певец поинтересовался у хозяйки, что это за дама
- Но это Анна Петровна Керн!
- Как? Та самая?
Раздражение Комиссаржевского сразу исчезло, и подойдя к роялю, он запел «Я помню чудное мгновенье»… Допев последние слова романса, он подошёл к Анне Петровне, опустился на одно колено. Она разрыдалась, и молча поцеловала голову певца. Как будто тень Пушкина пронеслась в этой комнате. На другой день Анна Петровна приехала в Тригорское и здесь состоялась чудное мгновенье встречи с прошлом».
Семен Гейченко
Мировая Поэзия|Подписаться
- Но это Анна Петровна Керн!
- Как? Та самая?
Раздражение Комиссаржевского сразу исчезло, и подойдя к роялю, он запел «Я помню чудное мгновенье»… Допев последние слова романса, он подошёл к Анне Петровне, опустился на одно колено. Она разрыдалась, и молча поцеловала голову певца. Как будто тень Пушкина пронеслась в этой комнате. На другой день Анна Петровна приехала в Тригорское и здесь состоялась чудное мгновенье встречи с прошлом».
Семен Гейченко
Мировая Поэзия|Подписаться
Forwarded from Дом Книги
⚡️Специальная цена на серию «Всемирная литература»
До конца мая у нас действует специальная цена 249 рублей на серию Всемирная литература издательства ЭКСМО.
В акции участвуют книги таких классиков мировой литературы, как Льюис Кэрролл, Александр Грин, Рэй Брэдбери, Фрэнсис Фицджеральд, Виктор Гюго, Федор Достоевский, Иван Бунин, Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Антон Чехов, Александр Куприн, Джон Фаулз, Джек Лондон, Джордж Оруэлл и многие другие.
📌Специальная цена по акции не суммируется с другими скидками, скидкой по Клубной карте.
📌Интернет-магазин в акции не участвует.
До конца мая у нас действует специальная цена 249 рублей на серию Всемирная литература издательства ЭКСМО.
В акции участвуют книги таких классиков мировой литературы, как Льюис Кэрролл, Александр Грин, Рэй Брэдбери, Фрэнсис Фицджеральд, Виктор Гюго, Федор Достоевский, Иван Бунин, Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Антон Чехов, Александр Куприн, Джон Фаулз, Джек Лондон, Джордж Оруэлл и многие другие.
📌Специальная цена по акции не суммируется с другими скидками, скидкой по Клубной карте.
📌Интернет-магазин в акции не участвует.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
11 апреля на Руси праздновали Берещенье. Праздник этот назывался в честь русского дерева – берёзы. Люди верили в ее волшебные свойства. И я верю.
Сегодня непременно надо было обнять берёзку и нашептать ей своё заветное желание…. Что мы и сделали.
Желание одно, уверена, у всех. Заветное
Сегодня непременно надо было обнять берёзку и нашептать ей своё заветное желание…. Что мы и сделали.
Желание одно, уверена, у всех. Заветное
«Аэлита» Алексей Толстой
Странное объявление
На улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой, серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома. Корреспондент американской газеты Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую перед объявлением босую молодую женщину в ситцевом опрятном платье; она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо ее не выражало удивления, – глаза были равнодушные, синие, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.
Объявление заслуживало большего внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз.
– Twenty three, – наконец проговорил он, что должно было означать: «Черт возьми меня с моими потрохами».
В объявлении стояло:
«Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».
Это было написано обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом.
Невольно Скайльс взялся за пульс: обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, 14 августа 192… года.
Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе. Но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно.
Дул ветер по пустынной улице Красных Зорь. Окна многоэтажных домов, иные разбитые, иные заколоченные досками, казались нежилыми – ни одна голова не выглядывала на улицу. Молодая женщина, поставив корзинку на тротуар, стояла на той стороне улицы и глядела на Скайльса. Милое лицо ее было спокойное и усталое.
У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде – солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.
– Вот этот – вот так замахнулся, – на Марс! – проговорил он с удовольствием и обернул к Скайльсу загорелое беззаботное лицо. На виске у него наискосок белел шрам. Глаза – сизо-карие и так же, как у той женщины, – с искоркой. (Скайльс давно уже подметил эту искорку в русских глазах и даже поминал о ней в статье: «…Отсутствие в их глазах определенности, то насмешливость, то безумная решительность, и, наконец, непонятное выражение превосходства – крайне болезненно действуют на европейского человека».) – А вот взять и полететь с ним, очень просто, – опять сказал солдат, и усмехнулся простодушно, и в то же время быстро, с головы до ног, оглядел Скайльса.
Вдруг он прищурился, улыбка сошла с лица. Он внимательно глядел через улицу на босую женщину, все так же неподвижно стоявшую около корзинки.
Кивнув подбородком, он сказал ей:
– Маша, ты что стоишь? (Она быстро мигнула.) Ну, и шла бы домой. (Она переступила небольшими пыльными ногами, вздохнула, нагнула голову.) Иди, иди, я скоро приду.
Женщина подняла корзину и пошла. Солдат сказал:
– В запас я уволился вследствие контузии и ранения. Хожу – объявления читаю, – скука страшная.
– Вы думаете пойти по этому объявлению? – спросил Скайльс.
– Обязательно пойду.
– Но ведь это вздор – лететь в безвоздушном пространстве пятьдесят миллионов километров.
– Что говорить – далеко.
– Это шарлатанство или – бред.
– Все может быть.
Скайльс, тоже теперь прищурясь, оглянул солдата, смотревшего на него именно так: с насмешкой, с непонятным выражением превосходства, вспыхнул гневно и пошел по направлению к Неве…
Странное объявление
На улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой, серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома. Корреспондент американской газеты Арчибальд Скайльс, проходя мимо, увидел стоявшую перед объявлением босую молодую женщину в ситцевом опрятном платье; она читала, шевеля губами. Усталое и милое лицо ее не выражало удивления, – глаза были равнодушные, синие, с сумасшедшинкой. Она завела прядь волнистых волос за ухо, подняла с тротуара корзинку с зеленью и пошла через улицу.
Объявление заслуживало большего внимания. Скайльс, любопытствуя, прочел его, придвинулся ближе, провел рукой по глазам, перечел еще раз.
– Twenty three, – наконец проговорил он, что должно было означать: «Черт возьми меня с моими потрохами».
В объявлении стояло:
«Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».
Это было написано обыкновенно и просто, обыкновенным чернильным карандашом.
Невольно Скайльс взялся за пульс: обычный. Взглянул на хронометр: было десять минут пятого, 14 августа 192… года.
Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе. Но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно.
Дул ветер по пустынной улице Красных Зорь. Окна многоэтажных домов, иные разбитые, иные заколоченные досками, казались нежилыми – ни одна голова не выглядывала на улицу. Молодая женщина, поставив корзинку на тротуар, стояла на той стороне улицы и глядела на Скайльса. Милое лицо ее было спокойное и усталое.
У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде – солдат, в суконной рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от нечего делать были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление.
– Вот этот – вот так замахнулся, – на Марс! – проговорил он с удовольствием и обернул к Скайльсу загорелое беззаботное лицо. На виске у него наискосок белел шрам. Глаза – сизо-карие и так же, как у той женщины, – с искоркой. (Скайльс давно уже подметил эту искорку в русских глазах и даже поминал о ней в статье: «…Отсутствие в их глазах определенности, то насмешливость, то безумная решительность, и, наконец, непонятное выражение превосходства – крайне болезненно действуют на европейского человека».) – А вот взять и полететь с ним, очень просто, – опять сказал солдат, и усмехнулся простодушно, и в то же время быстро, с головы до ног, оглядел Скайльса.
Вдруг он прищурился, улыбка сошла с лица. Он внимательно глядел через улицу на босую женщину, все так же неподвижно стоявшую около корзинки.
Кивнув подбородком, он сказал ей:
– Маша, ты что стоишь? (Она быстро мигнула.) Ну, и шла бы домой. (Она переступила небольшими пыльными ногами, вздохнула, нагнула голову.) Иди, иди, я скоро приду.
Женщина подняла корзину и пошла. Солдат сказал:
– В запас я уволился вследствие контузии и ранения. Хожу – объявления читаю, – скука страшная.
– Вы думаете пойти по этому объявлению? – спросил Скайльс.
– Обязательно пойду.
– Но ведь это вздор – лететь в безвоздушном пространстве пятьдесят миллионов километров.
– Что говорить – далеко.
– Это шарлатанство или – бред.
– Все может быть.
Скайльс, тоже теперь прищурясь, оглянул солдата, смотревшего на него именно так: с насмешкой, с непонятным выражением превосходства, вспыхнул гневно и пошел по направлению к Неве…
Forwarded from Что-то про Книги
📌 Афанасий Фет
«Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь,-
Меж теми звёздами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал… не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор…»
«Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь,-
Меж теми звёздами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал… не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор…»
Forwarded from Лингвист
«Заец», «мыш» и «ципленок»
Во второй половине 20 века советские лингвисты разработали проект реформы русской орфографии, чтобы упростить свод правил, отказаться от исключений и неочевидных нюансов правописания. «Лингвист» подобрал несколько самых странных предложений:
— отменить твердый знак и оставить только разделительный мягкий — «адьютант», «обьем», «подьезд»;
— отменить мягкий знак на конце слов после шипящих — «ноч», «береч», «настеж», «мыш»;
— писать «жури», «брошура», «парашут», «достоен», «заец», «заечий»;
— после «ц» писать всегда «и» — «циган», «ципленок», «ципочки».
Хорошо, что от этой идеи отказались и оставили русский язык в покое. А то бы сейчас «ципленок, мыш и заец спустились в подьезд и достали огурции и парашут». Вот такая получилась минутка юмора!
#интересное
Во второй половине 20 века советские лингвисты разработали проект реформы русской орфографии, чтобы упростить свод правил, отказаться от исключений и неочевидных нюансов правописания. «Лингвист» подобрал несколько самых странных предложений:
— отменить твердый знак и оставить только разделительный мягкий — «адьютант», «обьем», «подьезд»;
— отменить мягкий знак на конце слов после шипящих — «ноч», «береч», «настеж», «мыш»;
— писать «жури», «брошура», «парашут», «достоен», «заец», «заечий»;
— после «ц» писать всегда «и» — «циган», «ципленок», «ципочки».
Хорошо, что от этой идеи отказались и оставили русский язык в покое. А то бы сейчас «ципленок, мыш и заец спустились в подьезд и достали огурции и парашут». Вот такая получилась минутка юмора!
#интересное
Второй том «Мертвых душ» Николая Гоголя — одна из самых известных книг, которую так и не увидели читатели. Но сжигал свои творения
не только он.
«19 октября сожжена X песнь», — писал Александр Пушкин о десятой главе «Евгения Онегина». Продолжение известного романа в стихах осталось лишь в форме зашифрованных четверостиший: поэт опасался жандармов. Публицист Михаил Юзефович вспоминал: «Он [Пушкин] объяснял нам довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Что именно было в последней главе, неизвестно. Исследователи выдвигали два предположения: Онегин путешествовал по России или Пушкин критиковал государственный уклад и императора без привязки к сюжету.
В начале 1820-х годов Александр Сергеевич задумал поэму «Разбойники» в четырех частях и через два года уже закончил первую из них — «Братья-разбойники». Пушкин вспоминал: «Истинное происшествие подало мне повод написать этот отрывок. В 1820 году, в бытность мою в Екатеринославле, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись».
Но вскоре Пушкин отказался от идеи большой поэмы и уничтожил все наброски следующих глав. Он писал Александру Бестужеву 13 июня 1823 года: «Разбойников я сжег — и поделом». Вторую часть произведения, историю атамана и двух его наложниц, поэт восстановил по памяти и переработал в «Бахчисарайский фонтан».
В 1865 году Федор Достоевский сжег объемную версию «Преступления и наказания», повествование в которой велось от лица Раскольникова. В 1871 году, писатель уничтожил рукописи романов «Идиот», «Вечный муж», а также наброски «Бесов». Писатель возвращался из-за границы в Россию и опасался, что все записи отберут на таможне.
Борис Пастернак сжигал свои творения несколько раз. Первый, в 1932 году, когда расставался с возлюбленной Евгенией Лурье. Тогда Пастернак бросил в печку почти законченный роман «Три имени», работать над которым начал в еще 1918 году. Сохранилась лишь первая часть произведения из пяти — «Детство Люверс».
Второй раз Пастернак уничтожил рукопись в 1942 году. Это был черновик военной драмы «Этот свет».
Черновик «Мастера и Маргариты» и романа «Записки покойника», два тома «Белой гвардии» и личный дневник — все это Михаил Булгаков сжег вечером 18 марта 1930 года.
«Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр». Уцелели лишь две рукописные тетради «Мастера и Маргариты». По ним Булгаков начал восстанавливать текст в 1932 году. А вот к роману «Записки покойника» о театре писатель вернулся лишь в 1936 году. Произведение осталось незаконченным.
Анна Ахматова писала с 11 лет, однако самых первых ее стихотворений не сохранилось: поэтесса уничтожила большую часть ранней лирики «из стыда», как она говорила. С середины 1930-х годов Ахматова сжигала написанное уже не из чувства стыда, а из-за страха обыска и ареста. В 1934 году она начала писать автобиографическую поэму «Реквием» о чувствах жен и матерей «врагов народа». Вплоть до первой публикации в 1963 году произведение существовало только устно: близкие друзья поэтессы знали его наизусть.
#литература #писатели
не только он.
«19 октября сожжена X песнь», — писал Александр Пушкин о десятой главе «Евгения Онегина». Продолжение известного романа в стихах осталось лишь в форме зашифрованных четверостиший: поэт опасался жандармов. Публицист Михаил Юзефович вспоминал: «Он [Пушкин] объяснял нам довольно подробно все, что входило в первоначальный его замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Что именно было в последней главе, неизвестно. Исследователи выдвигали два предположения: Онегин путешествовал по России или Пушкин критиковал государственный уклад и императора без привязки к сюжету.
В начале 1820-х годов Александр Сергеевич задумал поэму «Разбойники» в четырех частях и через два года уже закончил первую из них — «Братья-разбойники». Пушкин вспоминал: «Истинное происшествие подало мне повод написать этот отрывок. В 1820 году, в бытность мою в Екатеринославле, два разбойника, закованные вместе, переплыли через Днепр и спаслись».
Но вскоре Пушкин отказался от идеи большой поэмы и уничтожил все наброски следующих глав. Он писал Александру Бестужеву 13 июня 1823 года: «Разбойников я сжег — и поделом». Вторую часть произведения, историю атамана и двух его наложниц, поэт восстановил по памяти и переработал в «Бахчисарайский фонтан».
В 1865 году Федор Достоевский сжег объемную версию «Преступления и наказания», повествование в которой велось от лица Раскольникова. В 1871 году, писатель уничтожил рукописи романов «Идиот», «Вечный муж», а также наброски «Бесов». Писатель возвращался из-за границы в Россию и опасался, что все записи отберут на таможне.
Борис Пастернак сжигал свои творения несколько раз. Первый, в 1932 году, когда расставался с возлюбленной Евгенией Лурье. Тогда Пастернак бросил в печку почти законченный роман «Три имени», работать над которым начал в еще 1918 году. Сохранилась лишь первая часть произведения из пяти — «Детство Люверс».
Второй раз Пастернак уничтожил рукопись в 1942 году. Это был черновик военной драмы «Этот свет».
Черновик «Мастера и Маргариты» и романа «Записки покойника», два тома «Белой гвардии» и личный дневник — все это Михаил Булгаков сжег вечером 18 марта 1930 года.
«Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр». Уцелели лишь две рукописные тетради «Мастера и Маргариты». По ним Булгаков начал восстанавливать текст в 1932 году. А вот к роману «Записки покойника» о театре писатель вернулся лишь в 1936 году. Произведение осталось незаконченным.
Анна Ахматова писала с 11 лет, однако самых первых ее стихотворений не сохранилось: поэтесса уничтожила большую часть ранней лирики «из стыда», как она говорила. С середины 1930-х годов Ахматова сжигала написанное уже не из чувства стыда, а из-за страха обыска и ареста. В 1934 году она начала писать автобиографическую поэму «Реквием» о чувствах жен и матерей «врагов народа». Вплоть до первой публикации в 1963 году произведение существовало только устно: близкие друзья поэтессы знали его наизусть.
#литература #писатели
Верность — это такая редкость и такая ценность. Это не врожденное чувство — быть верным. Это решение.
Жорж Санд
#цитаты_классиков
Жорж Санд
#цитаты_классиков
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Выставка пасхальных подарков. Эрмитаж
ПРИРОДЕ ЖЕНЩИНЫ ПОДОБНЫ…
Природе женщины подобны,
Зверям и птицам — злись не злись,
Но я, услышав шаг твой дробный,
Душой угадываю рысь.
Порой ты, нежная и злая,
Всегда перечащая мне,
Напоминаешь горностая
На ветке снежной при луне.
И редко-редко взором кротким,
Не на меня глядя, а вкруг,
Ты тайно схожа с зимородком,
Стремящимся лететь на юг.
Николай Гумилев
Природе женщины подобны,
Зверям и птицам — злись не злись,
Но я, услышав шаг твой дробный,
Душой угадываю рысь.
Порой ты, нежная и злая,
Всегда перечащая мне,
Напоминаешь горностая
На ветке снежной при луне.
И редко-редко взором кротким,
Не на меня глядя, а вкруг,
Ты тайно схожа с зимородком,
Стремящимся лететь на юг.
Николай Гумилев
Forwarded from Литературная эстетика
«Бедные люди»
Первый роман Федора Михайловича Достоевского. Книга простая — и болезненная в своей простоте. Произведение, из которого наряду с «Шинелью» Гоголя вышла «вечная тема» всей российской литературы — тема «маленького человека», раздавленного безжалостной силой бытия
Литературная эстетика
Первый роман Федора Михайловича Достоевского. Книга простая — и болезненная в своей простоте. Произведение, из которого наряду с «Шинелью» Гоголя вышла «вечная тема» всей российской литературы — тема «маленького человека», раздавленного безжалостной силой бытия
Литературная эстетика
Forwarded from Ещё главу и спать | Литература
Учительница Юрия Гагарина вспоминала: "По литературе Юра был первым учеником."
"...Обычно, затрудняясь с ответом, ребята говорили:
– Спросите Гагарина, он-то знает наверняка…
Много Юра читал. В его библиотечном формуляре можно было увидеть произведения Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Фадеева, Островского. Юра любил повторять слова из романа «Как закалялась сталь» о том, что жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы".
И эти слова космонавт номер 1 на все 100% воплотил в жизни – яркий пример того, как книга формирует личность человека.
Ещё главу и спать 📚
"...Обычно, затрудняясь с ответом, ребята говорили:
– Спросите Гагарина, он-то знает наверняка…
Много Юра читал. В его библиотечном формуляре можно было увидеть произведения Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Фадеева, Островского. Юра любил повторять слова из романа «Как закалялась сталь» о том, что жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы".
И эти слова космонавт номер 1 на все 100% воплотил в жизни – яркий пример того, как книга формирует личность человека.
Ещё главу и спать 📚