Наши подписчики жалуются на недостаток секса.
Мол, сериалы HBO я разложил по позам, а Netflix остался девственником.
Исправляю.
СКВИРТУЮЩИЙ НЕТФЛИКС
Осторожность — лучшая часть доблести
(Генрих IV, акт I)
Бриджертоны
Здесь герои совокупляются с такой регулярностью, что возникает ощущение, будто нас пригласили не в викторианскую спальню, а на репетицию в Большой.
Герцог Гастингс облизывает ложку.
Дафна замирает у лестницы — словно снимается в рекламе духов с ферамонами.
Красота, которой управляет Netflix, — это не искусство.
Это продюсерская анатомия желания.
Они начинают сближаться.
Герцог с его идеальным торсом выглядит так, как будто его произвел на свет не папин сперматозоид, а маркетинговая группа по визуальной вовлеченности.
Мы чувствуем их дыхание.
Одежда падает за кадром.
Где-то в Сокольниках умирает от банальности Полина Дашкова.
Нас как будто подводят к кульминации.
Но продюсер знает: как только ты получишь удовольствие — ты расслабишься.
Поэтому здесь все на грани:
почти поцеловались,
почти разделись,
почти трахнулись.
Это не секс, а телесный аттракцион.
Даже в КВД на улице Молдагуловой так подробно не рассматривают состояние кожных покровов.
Все снято и смонтировано так, чтобы повысилось не либидо, а тревожность.
Это любимый инструмент Netflix для удержания зрителя.
Тревога — лучший продавец, как сказал бы шоураннер Шекспир.
В чем разница между PornHub и Netflix?
В PornHub тебе сразу дают — и отпускают.
Netflix намекает, прогревает, но не дает.
Порно уважает твои инстинкты.
Netflix — только монетизирует.
Эмили в Париже
Как только в сериале нужно продать любовь — срочно вызывают Париж. И вот кликбейтная героиня Эмили появляется на парижских улочках. Оператор тем временем знакомит нас с ее фигурой. Камера скользит по ней, как по товару с премиальной выкладкой. И мы не влюбляемся — прицениваемся.
Готов поспорить, что через десять минут будет первая постельная сцена. Ведь кровать в Париже никогда не пустует.
Но я опять забыл, что это Netflix.
В постель она не ложится.
Эмили ещё очень долго будет монетизироваться стоя.
Как писал Пелевин: «Голливудские евреи создают драматическое напряжение в коммерческих целях».
Но дразнить она нас будет постоянно.
Мы не раз увидим героиню в нижнем белье.
Но всегда по уважительной причине: примерка, маркетинг, случайность.
Сублимированная похоть — любимая приманка Netflix.
Продюсерам «Эмили» не нужен секс.
В романтической комедии постельная сцена даст расслабление.
А им нужно держать нас в напряжении до своих фамилий в титрах.
Продюсеры Netflix научились трахать зрителя, не раздевая актеров.
Кожа. Дыхание. Взгляд.
Все якобы про страсть.
Но страсть здесь — наживка.
А настоящая цель — удержание внимания в режиме «почти оргазм».
В другой раз, когда камера будет снова скользить по ключице, когда актриса снова будет дышать, будто вот-вот сорвется с экрана…
Задайте себе продюсерский вопрос.
Это страсть? Или просто грамотная работа с конверсией?
С уважением,
сценарист-почвенник
Недогоголь-Сракин
PS
Где можно прочесть первую часть, в которой мы раздеваем сериалы «Игры Престолов», «Эйфория», «Наследники»? Прочесть можно здесь.
Мол, сериалы HBO я разложил по позам, а Netflix остался девственником.
Исправляю.
СКВИРТУЮЩИЙ НЕТФЛИКС
Осторожность — лучшая часть доблести
(Генрих IV, акт I)
Бриджертоны
Здесь герои совокупляются с такой регулярностью, что возникает ощущение, будто нас пригласили не в викторианскую спальню, а на репетицию в Большой.
Герцог Гастингс облизывает ложку.
Дафна замирает у лестницы — словно снимается в рекламе духов с ферамонами.
Красота, которой управляет Netflix, — это не искусство.
Это продюсерская анатомия желания.
Они начинают сближаться.
Герцог с его идеальным торсом выглядит так, как будто его произвел на свет не папин сперматозоид, а маркетинговая группа по визуальной вовлеченности.
Мы чувствуем их дыхание.
Одежда падает за кадром.
Где-то в Сокольниках умирает от банальности Полина Дашкова.
Нас как будто подводят к кульминации.
Но продюсер знает: как только ты получишь удовольствие — ты расслабишься.
Поэтому здесь все на грани:
почти поцеловались,
почти разделись,
почти трахнулись.
Это не секс, а телесный аттракцион.
Даже в КВД на улице Молдагуловой так подробно не рассматривают состояние кожных покровов.
Все снято и смонтировано так, чтобы повысилось не либидо, а тревожность.
Это любимый инструмент Netflix для удержания зрителя.
Тревога — лучший продавец, как сказал бы шоураннер Шекспир.
В чем разница между PornHub и Netflix?
В PornHub тебе сразу дают — и отпускают.
Netflix намекает, прогревает, но не дает.
Порно уважает твои инстинкты.
Netflix — только монетизирует.
Эмили в Париже
Как только в сериале нужно продать любовь — срочно вызывают Париж. И вот кликбейтная героиня Эмили появляется на парижских улочках. Оператор тем временем знакомит нас с ее фигурой. Камера скользит по ней, как по товару с премиальной выкладкой. И мы не влюбляемся — прицениваемся.
Готов поспорить, что через десять минут будет первая постельная сцена. Ведь кровать в Париже никогда не пустует.
Но я опять забыл, что это Netflix.
В постель она не ложится.
Эмили ещё очень долго будет монетизироваться стоя.
Как писал Пелевин: «Голливудские евреи создают драматическое напряжение в коммерческих целях».
Но дразнить она нас будет постоянно.
Мы не раз увидим героиню в нижнем белье.
Но всегда по уважительной причине: примерка, маркетинг, случайность.
Сублимированная похоть — любимая приманка Netflix.
Продюсерам «Эмили» не нужен секс.
В романтической комедии постельная сцена даст расслабление.
А им нужно держать нас в напряжении до своих фамилий в титрах.
Продюсеры Netflix научились трахать зрителя, не раздевая актеров.
Кожа. Дыхание. Взгляд.
Все якобы про страсть.
Но страсть здесь — наживка.
А настоящая цель — удержание внимания в режиме «почти оргазм».
В другой раз, когда камера будет снова скользить по ключице, когда актриса снова будет дышать, будто вот-вот сорвется с экрана…
Задайте себе продюсерский вопрос.
Это страсть? Или просто грамотная работа с конверсией?
С уважением,
сценарист-почвенник
Недогоголь-Сракин
PS
Где можно прочесть первую часть, в которой мы раздеваем сериалы «Игры Престолов», «Эйфория», «Наследники»? Прочесть можно здесь.
Гениальный маркетинг без единого слогана
В 1915 году Сергей Васильевич Рахманинов написал произведение «Вокализ» — по сути, красивую песню без слов. Но зачем великому композитору так «упрощать» себя?
Это была стратегия.
Лишённый слов, этот печальный романс был понятен в любой стране без перевода.
Каждый слушатель пел свои слова, и это делало композицию глубоко личной.
В Японии его пели как молитву,
В Европе — как романтическую исповедь,
В США — как ностальгию по родине.
Иногда чтобы быть понятым в любой стране, достаточно просто не сказать ни слова.
Сергей Васильевич советует современным продюсерам:
«Если хочешь, чтобы твой фильм, сериал, клип или текст «зашёл» в разных странах, культурах и алгоритмах — не навязывай зрителю, что именно он должен чувствовать.
Убери прямые указания (типа «сейчас грустно», «вот любовь», «вот предательство») — и оставь пространство для интерпретации.
Люди сильнее реагируют на то, что сами поняли».
Даже молчание может быть гениально спродюсировано.
https://youtu.be/RANavYJ0d1U?si=BeGQayoVO9dUWgML
В 1915 году Сергей Васильевич Рахманинов написал произведение «Вокализ» — по сути, красивую песню без слов. Но зачем великому композитору так «упрощать» себя?
Это была стратегия.
Лишённый слов, этот печальный романс был понятен в любой стране без перевода.
Каждый слушатель пел свои слова, и это делало композицию глубоко личной.
В Японии его пели как молитву,
В Европе — как романтическую исповедь,
В США — как ностальгию по родине.
Иногда чтобы быть понятым в любой стране, достаточно просто не сказать ни слова.
Сергей Васильевич советует современным продюсерам:
«Если хочешь, чтобы твой фильм, сериал, клип или текст «зашёл» в разных странах, культурах и алгоритмах — не навязывай зрителю, что именно он должен чувствовать.
Убери прямые указания (типа «сейчас грустно», «вот любовь», «вот предательство») — и оставь пространство для интерпретации.
Люди сильнее реагируют на то, что сами поняли».
Даже молчание может быть гениально спродюсировано.
https://youtu.be/RANavYJ0d1U?si=BeGQayoVO9dUWgML
YouTube
Рахманинов "Вокализ" - Rachmaninov "Vocalise"
РАХМАНИНОВ Сергей Васильевич — русский композитор, пианист-виртуоз, дирижёр.
РУССКИЙ ГОДЗИЛЛА
В Гоа я оказался случайно.
Утром вышел за коньяком в стекляшку на улице генерала Ефремова —
а уже вечером штурмовал винный бутик на окраине Мандрема.
В одних трусах. Без денег.
С натиском, как будто я — сухопутная операция НАТО.
Это была деревянная алко-избушка, построенная, как Кижи, без единого гвоздя.
Проснулся Ашок — святой человек в шлепанцах — и молча выкатил ящик Old Monk.
Ром пах, как вода из батареи. И прожигал желудок.
Но пился легко. Особенно если заранее запретить организму сопротивляться.
Мой рост — два метра в разложенном состоянии.
В Индии я был вертикальной катастрофой.
На меня показывали пальцем.
Дети — визжали.
Собаки — уступали дорогу.
Я возвышался не только над местными, но и над торговыми павильонами, построенными из целлофана и благовоний.
На углу сидел дед. Торговал пледами.
Каждый раз, когда я проходил мимо, он поднимал глаза и говорил:
— Русский Годзилла! Русский Годзилла!
Сначала я подумал, что ослышался.
В следующий раз рассмеялся.
На третий день — начал закипать.
Даже если ты и вправду Годзилла, слышать это от сушеной баклажанной шкурки — обидно.
В тот день всё было особенно мерзко.
Спал три часа. На завтрак — опять ром.
Настроение — как у гуру, которого трижды кинули с авансом за ретрит.
Я шел, чтобы купить какую-нибудь еду.
И, конечно, услышал:
— Русский Годзилла!
Я разворачиваюсь и говорю:
— Хули ты до меня доебался, дед?
А он — улыбается. И снова:
— Русский Годзилла!
И я пошел на него.
В голове уже крутилась комбинация: лоу-кик по чакре, контрольный — в карму. И накрыть пледом.
Но дед даже не моргнул.
Он улыбался и продолжал:
— Русский Годзилла! Русский Годзилла!
Со стороны это выглядело как замедленная съемка в фильме-катастрофе. Я медленно плыл по воздуху, чтобы схватить обидчика за грудки. Но пока летел, у меня включился анализатор речи. Я подумал: а вдруг дед состоит в литературной группе ОБЭРИУ?
Вдруг он последователь таких алхимиков языка, как Вагинов, Олейников, Хармс?
И тут до меня дошло. Он не оскорблял. Он интересовался.
— Русский, КАК ДИ-ЛА?
Просто у него в арсенале было три фразы и два зуба.
Русский, как дела?
Я как-то обмяк. Говорю:
— Дед, ты прости. Я попутал.
А он улыбается и говорит:
— Русский! Посмотри мой магазин!
— Годзилла!
Гоа, 2006
PS
На фото — документальная Годзилла в Мандреме (подельники прислали).
Внутри две по 0.7 Old Monk
В Гоа я оказался случайно.
Утром вышел за коньяком в стекляшку на улице генерала Ефремова —
а уже вечером штурмовал винный бутик на окраине Мандрема.
В одних трусах. Без денег.
С натиском, как будто я — сухопутная операция НАТО.
Это была деревянная алко-избушка, построенная, как Кижи, без единого гвоздя.
Проснулся Ашок — святой человек в шлепанцах — и молча выкатил ящик Old Monk.
Ром пах, как вода из батареи. И прожигал желудок.
Но пился легко. Особенно если заранее запретить организму сопротивляться.
Мой рост — два метра в разложенном состоянии.
В Индии я был вертикальной катастрофой.
На меня показывали пальцем.
Дети — визжали.
Собаки — уступали дорогу.
Я возвышался не только над местными, но и над торговыми павильонами, построенными из целлофана и благовоний.
На углу сидел дед. Торговал пледами.
Каждый раз, когда я проходил мимо, он поднимал глаза и говорил:
— Русский Годзилла! Русский Годзилла!
Сначала я подумал, что ослышался.
В следующий раз рассмеялся.
На третий день — начал закипать.
Даже если ты и вправду Годзилла, слышать это от сушеной баклажанной шкурки — обидно.
В тот день всё было особенно мерзко.
Спал три часа. На завтрак — опять ром.
Настроение — как у гуру, которого трижды кинули с авансом за ретрит.
Я шел, чтобы купить какую-нибудь еду.
И, конечно, услышал:
— Русский Годзилла!
Я разворачиваюсь и говорю:
— Хули ты до меня доебался, дед?
А он — улыбается. И снова:
— Русский Годзилла!
И я пошел на него.
В голове уже крутилась комбинация: лоу-кик по чакре, контрольный — в карму. И накрыть пледом.
Но дед даже не моргнул.
Он улыбался и продолжал:
— Русский Годзилла! Русский Годзилла!
Со стороны это выглядело как замедленная съемка в фильме-катастрофе. Я медленно плыл по воздуху, чтобы схватить обидчика за грудки. Но пока летел, у меня включился анализатор речи. Я подумал: а вдруг дед состоит в литературной группе ОБЭРИУ?
Вдруг он последователь таких алхимиков языка, как Вагинов, Олейников, Хармс?
И тут до меня дошло. Он не оскорблял. Он интересовался.
— Русский, КАК ДИ-ЛА?
Просто у него в арсенале было три фразы и два зуба.
Русский, как дела?
Я как-то обмяк. Говорю:
— Дед, ты прости. Я попутал.
А он улыбается и говорит:
— Русский! Посмотри мой магазин!
— Годзилла!
Гоа, 2006
PS
На фото — документальная Годзилла в Мандреме (подельники прислали).
Внутри две по 0.7 Old Monk
ПРОДЮСЕРЫ СТРАХА
Хотите, чтобы вас услышали, — сначала напугайте
На втором курсе университета я познакомился с Демьяном. Он работал в отделе происшествий уважаемой деловой газеты. Писал о бандитских разборках, выезжал на рейдерские захваты, вынимал из петли бизнесменов — холодных поклонников его творчества.
Но эта работа была лишь фасадом. Демьян был чёрным пиарщиком. Меня он брал с собой, потому что я быстро и обидно формулировал. Работы было много: мы сносили, избирали, корректировали репутации.
— Вот этих говнарей надо на очко посадить, — объяснял Демьян. — А этим говноедам — вернуть надежду.
Демьян научил меня, что страх — лучший продавец.
— Не надо никого закошмаривать, Коля. Просто посей среди них маленький липкий страх. Они не хотят прислушиваться к нашему мнению? Так покажи им, чем они заплатят за своё.
Никого не убеждай.
Губернаторская кампания. Далёкие девяностые. Где-то в ржавом поясе России. Против действующего губернатора идёт кандидат от Москвы. Его не любят, чужак. Заняться созданием положительного образа? Поздно — уже горят костры дедлайнов.
Десант московских пиарщиков решает полистать криминальную хронику за последний губернаторский срок:
Убитые ради квартир старики. Это ваш выбор?
Изнасилованные детдомовцы. Это ваш выбор?
Губернатор, сдавший родную мать в дом престарелых. Это ваш выбор?
И фото своего кандидата:
«При мне такого не будет».
Трудно напугать людей, у которых давно всё по пизде. Но ребята старались.
И выиграли.
Не пытайся объяснить, почему ты прав. Объясни, как будет плохо, если тебя не услышат.
Один бывший спортсмен продаёт БАДы для сна. Он не говорит, что его продукт полезен. Он рассказывает, что бывает, когда ты не спишь: гормональные сбои, аварии, разводы. И только потом говорит про свой БАД.
Спортсмен повесил тревогу. И тут снял — своим товаром.
Чёрный пиар. Светлый человечек.
Это всё не про злодейство. Это про ремесло. Если вы пришли в Школу продюсирования — вы должны понимать: инструменты здесь острые.
Это не эссе, это боевой листок.
Представьте, что я влюблён в какой-то продукт. Например, в люстру Чижевского. Или верю в какую-то идею. Допустим, в плоскую землю. Переубеждать меня — глупо. Чёрный пиарщик поступит иначе: он свяжет то, что я люблю, с отвращением, тревогой или телесной угрозой.
Шла корпоративная война в FMCG. Гигант продавал линейку продуктов по схеме: «натурально = безопасно».
И тут появляется интервью женщины, чей ребёнок получил ожог от «натурального» средства с цитрусовыми кислотами. Ни одного вывода. Только её голос, фото ребёнка, слёзы. Продажи упали на 14%.
За отдельные деньги могли бы подорвать веру и в сам апельсин.
Мозг плохо запоминает логику. Он запоминает опасные ассоциации.
Чему чёрный пиарщик может поучиться у Хантера Томпсона?
Самая сильная эмоция — страх. Вторая — отвращение. Если одно не сработало — используй другое.
Профессионал не спорит с логикой. Он заходит через тело: запахи, пятна, ожоги.
Страх — плохой советчик. Но отличное ТЗ.
Исповедуйся перед продажей
Как мы помним, кричать «Волки! Волки!» — хуевая стратегия. Тревога звучит убедительнее, когда это не лозунг, а признание.
Начни с «я». Признай слабость, ошибку, страх. Сделай читателя свидетелем паники.
Фармацевтическая компания вывела на рынок «натуральный» препарат от тревоги. Медицинские исследования купили, а про маркетинг забыли. Пришлось нанимать команду пиарщиков. Им нужно было очень доступно объяснить, что тревожность — не блажь, а диагноз. И связать это с товаром.
Сидели, штурмовали — всё мимо. Пока девочка-копирайтер не написала:
«Я просыпалась с липкой спиной. Волна страха подкатывала к горлу. Я просила только об одном: только не сейчас, мне нельзя сейчас умирать…»
Начала с признания. Исповедовалась, а дальше — золотая формула: повесил тревогу — товар снял тревогу.
В итоге продала свою паническую атаку за 10 тысяч долларов.
В эпоху тревожности по-настоящему вовлекает только страх. Который можно снять простым действием: купить, проголосовать, присягнуть.
Сомелье паники предлагает вкус сезона: запугай — и тебя полюбят.
Противоядие — в первом комментарии.
Хотите, чтобы вас услышали, — сначала напугайте
На втором курсе университета я познакомился с Демьяном. Он работал в отделе происшествий уважаемой деловой газеты. Писал о бандитских разборках, выезжал на рейдерские захваты, вынимал из петли бизнесменов — холодных поклонников его творчества.
Но эта работа была лишь фасадом. Демьян был чёрным пиарщиком. Меня он брал с собой, потому что я быстро и обидно формулировал. Работы было много: мы сносили, избирали, корректировали репутации.
— Вот этих говнарей надо на очко посадить, — объяснял Демьян. — А этим говноедам — вернуть надежду.
Демьян научил меня, что страх — лучший продавец.
— Не надо никого закошмаривать, Коля. Просто посей среди них маленький липкий страх. Они не хотят прислушиваться к нашему мнению? Так покажи им, чем они заплатят за своё.
Никого не убеждай.
Губернаторская кампания. Далёкие девяностые. Где-то в ржавом поясе России. Против действующего губернатора идёт кандидат от Москвы. Его не любят, чужак. Заняться созданием положительного образа? Поздно — уже горят костры дедлайнов.
Десант московских пиарщиков решает полистать криминальную хронику за последний губернаторский срок:
Убитые ради квартир старики. Это ваш выбор?
Изнасилованные детдомовцы. Это ваш выбор?
Губернатор, сдавший родную мать в дом престарелых. Это ваш выбор?
И фото своего кандидата:
«При мне такого не будет».
Трудно напугать людей, у которых давно всё по пизде. Но ребята старались.
И выиграли.
Не пытайся объяснить, почему ты прав. Объясни, как будет плохо, если тебя не услышат.
Один бывший спортсмен продаёт БАДы для сна. Он не говорит, что его продукт полезен. Он рассказывает, что бывает, когда ты не спишь: гормональные сбои, аварии, разводы. И только потом говорит про свой БАД.
Спортсмен повесил тревогу. И тут снял — своим товаром.
Чёрный пиар. Светлый человечек.
Это всё не про злодейство. Это про ремесло. Если вы пришли в Школу продюсирования — вы должны понимать: инструменты здесь острые.
Это не эссе, это боевой листок.
Представьте, что я влюблён в какой-то продукт. Например, в люстру Чижевского. Или верю в какую-то идею. Допустим, в плоскую землю. Переубеждать меня — глупо. Чёрный пиарщик поступит иначе: он свяжет то, что я люблю, с отвращением, тревогой или телесной угрозой.
Шла корпоративная война в FMCG. Гигант продавал линейку продуктов по схеме: «натурально = безопасно».
И тут появляется интервью женщины, чей ребёнок получил ожог от «натурального» средства с цитрусовыми кислотами. Ни одного вывода. Только её голос, фото ребёнка, слёзы. Продажи упали на 14%.
За отдельные деньги могли бы подорвать веру и в сам апельсин.
Мозг плохо запоминает логику. Он запоминает опасные ассоциации.
Чему чёрный пиарщик может поучиться у Хантера Томпсона?
Самая сильная эмоция — страх. Вторая — отвращение. Если одно не сработало — используй другое.
Профессионал не спорит с логикой. Он заходит через тело: запахи, пятна, ожоги.
Страх — плохой советчик. Но отличное ТЗ.
Исповедуйся перед продажей
Как мы помним, кричать «Волки! Волки!» — хуевая стратегия. Тревога звучит убедительнее, когда это не лозунг, а признание.
Начни с «я». Признай слабость, ошибку, страх. Сделай читателя свидетелем паники.
Фармацевтическая компания вывела на рынок «натуральный» препарат от тревоги. Медицинские исследования купили, а про маркетинг забыли. Пришлось нанимать команду пиарщиков. Им нужно было очень доступно объяснить, что тревожность — не блажь, а диагноз. И связать это с товаром.
Сидели, штурмовали — всё мимо. Пока девочка-копирайтер не написала:
«Я просыпалась с липкой спиной. Волна страха подкатывала к горлу. Я просила только об одном: только не сейчас, мне нельзя сейчас умирать…»
Начала с признания. Исповедовалась, а дальше — золотая формула: повесил тревогу — товар снял тревогу.
В итоге продала свою паническую атаку за 10 тысяч долларов.
В эпоху тревожности по-настоящему вовлекает только страх. Который можно снять простым действием: купить, проголосовать, присягнуть.
Сомелье паники предлагает вкус сезона: запугай — и тебя полюбят.
Противоядие — в первом комментарии.
В юности я был высокомерным говном.
Когда меня спрашивали: «Какую книгу ты можешь посоветовать?» — я отвечал: «Одну из пяти тысяч в моей домашней библиотеке».
Потом стал старше и превратился в насмешливого сноба.
На тот же вопрос отвечал: «Ну точно не Довлатова, да? Хотя бы Джойса почитай».
А сейчас я отвечаю чётко: Астрид Линдгрен. «Эмиль из Лённеберги».
А какую книгу вы мне посоветуете на сегодня?
Когда меня спрашивали: «Какую книгу ты можешь посоветовать?» — я отвечал: «Одну из пяти тысяч в моей домашней библиотеке».
Потом стал старше и превратился в насмешливого сноба.
На тот же вопрос отвечал: «Ну точно не Довлатова, да? Хотя бы Джойса почитай».
А сейчас я отвечаю чётко: Астрид Линдгрен. «Эмиль из Лённеберги».
А какую книгу вы мне посоветуете на сегодня?