Алексей Каменский – один из представителей советского нон-конформизма, человек тончайшего вкуса и умелец на картины. Уповая на чистый абстракционизм, Каменский одним из первых позволяет себе использовать пока неизведанный метод в искусстве, именуя свои «пустые» произведения осмысленными вещами: видя, что весь холст описан красным, он использует абсолютную ассоциацию, заимствованную из экспрессионизма, и дает ему броское название «Закат в горах».

Часто, возвращаясь к кубофутуристической живописи, Каменский дает нам откровеннейший пример авангарда того времени, хотя сам не задумывается о трансцендентном и трансцендентальном, солипсизме постмодернизма, симуляции настроения – понятия сложные, не так ли? Алексей доказывает, что написать картину – это не быть «внутри» картины, как любят выражаться современные художники, то есть не быть поглощенным той или иной школой, не идеализировать абстракционизм или кубизм, а все-таки сконцентрироваться на сущности, на первичности сознания и создавать иной ракурс взгляда, что для художника сейчас – редкость редкая.

Алексей Каменский вообще был одним из самых честных советский художников, а если сравнить его с уорхоловскими «коллегами» того же периода, то встать хочется на сторону первого, выходца «подвального творчества», у которого, казалось бы, все схвачено, но творит он совершенно по-другому.

Он не вложил в эпоху чего-то новаторского и революционного, не написал с десяток книг про историю искусств, а его личность особо никому не запомнилась – но его амбиции изменять существующие табу, избавляться от рамок и смешивать все подряд, импровизируя – это удивительный опыт в советском авангарде, заслуживающий почета.

На мой взгляд, главная проблема современных художников заключается в их тривиальном воззрении и способе создавать работы: многие творят вопреки идее, а не благодаря ей.

Арт-площадка – относительно новое внедрение в среду совриска, но уже загубленное своей нещадностью опыта; выставки, перформансы, кураторство – аспект насущный и требовательный, а сегодняшние условия для всего этого комьюнити – либо излишне циничны, либо целостно несопоставимы для тех художников, которые действительно заслуживают качества.

Проблема, кстати, относится ко всему арт-рынку: от мелочей Китая с тем же Ай Вэйвэем, как идолом искусства, до русского инсталляционизма, кровожадного и беспощадного.
Наш азиатский творец выступал за идею справедливости, и его политические произведения, которые привели к аресту художника, вызвали резонанс во всем мире.
А в арт-среде российского концептуализма примечательны фигуры в целом – от Петра Павленского до Полины Канис, чьи взгляды, повторюсь, убийственны для неподготовленной аудитории.

Но все-таки, вопрос в том, как донести до некоторых наших «художников», воплощающих арт-среду, что идея, как выразился бы Кант, – хоть и несколько вторична, но присуща сознанию, а, следовательно, создавать произведения искусства нужно лишь после обмозгования истинного посыла и цели вашего произведения, но никак иначе.

К примеру, Джексон Поллок, учитель которого никогда не воспринимал его всерьез, внес в истории искусства настоящий революционный взор; а все ради идеи, в его случае – цели абстрактного экспрессионизма, которую Поллок смог довести до совершенства.

Или Джозеф Кошут, удивительный художник на сегодняшний день, контактировавший со многими другими «звездами» американского концептуализма,
вывел на уровень искусства совершенно новаторский, философский контекст, нравоучительно восходя к платонизму. Цель Кошута – одновременно показать трансцендентность человеческого опыта и буквально утонуть в течении совриска – главное ведь, чтоб искусство идей и вербальности обрело натуралистический облик.

Такой подход учит настоящей саморефлексии, а не той, которая теряется среди зарослей постмодерна, одновременно заклиная новичков пребывать в неведении о подлинной концепции искусства, старой, но все-таки долговечной.

Ключевая задача постмодерна – рассказать о концепте не прямым текстом, а своего рода эзоповым языком, аллюзиями и оммажами, цинизмом и игрой, которая становится композицией «жгучести» во время процесса создания работы.

Посмотреть, например, на творчество Каттелана, контекст которого всегда определяет апогей некого злорадства, недовольства и возмущения у большинства зрителей.
Маурицио Каттелан – истинный постмодернист, которому удается отбросить стереотипы на совриск и «радовать» аудиторию именно провокационными аллюзиями, драматизировать на облике собственного попизма, и все это время оставаться на плаву, уже успев окреститься итальянским Джеффом Кунсом.

Каттелан деконструирует то, что наблюдает собственными глазами ежедневно, но опять же в манере тонкого сатирика, поэтому его художественный план – один из немногих, совершенно недоступный вербальности и часто противоречащий первоначальному замыслу. Настоящий «импровиз» а-ля цинизм, а сам художник реагирует на «интерес» публики только вторичным смешком, следом штампуя работы с ломовым ценником.

Подход Каттелана прагматичен и повторяет других известных художников лишь взглядами, но не техничностью. Этот сумасшедший итальянец творит в уникальном стиле, но с идентичной идеей акцентирования внимания на тривиальность человека и его иронии.
Каттелан – культ, доколе есть острота бытовухи. И он не остановится, пока окончательно не даст фору современному видению искусства.

Современное искусство интересно своей парадоксальностью. На этот раз, предметом такого свойства стал то ли «регресс» сего творчества, то ли просто факт, но заметить стоит: время плакатов, соц. реализма и рекламы – время, в котором взаимодействия со зрителями было куда больше, нежели сейчас.

Вы скажете, что искусство рекламы и подобный менеджмент в принципе нацелены на некое общение, где роль зрителя пересекается с ролью игры в рекламном слогане или изображении.
Но мир искусства – это всегда избыток взаимодействия, и, апеллируя к мыслям из другого поста, следует сказать, что современные художники больше настроены на нахождение контакта с потенциальным зрителем, но не на истинную концептуальность действия.

Вы, как творцы, либо соблюдаете эту слегка конформную, но еще живую цель нахождения взаимодействия, впоследствие ее развивая, либо же отторгаетесь от этого в пользу всяким Джеффам Кунсам. К сожалению или к счастью, «золотой середины» здесь нет и не будет, а пока совриск катится в никуда, художники занимаются одним и тем же – всегда визуализацией, но не всегда редукционизмом.

Хорошо это или плохо – узнаем, заглянув в культуру неизведанного будущего. А так, вот ссылка на журнал, где поднимаются не менее интересные темы об искусстве и прочем: http://mostmag.ru.
Там и мою статью опубликовали, в которой я рассуждал о создании настоящего творчества, об искусстве «без купюр»: http://mostmag.ru/art/sovrisk

Сегодня часто встречаю, как те или иные арт-критики и товарищи, непосредственно связанные с искусством, не скупятся на выражение «плохой художник».

Сами не оставляя ему какой-либо смысл, они объявляют потенциальную войну подавляющей части всех неравнодушных творцов. Ведь большинство художников – давно пропитанные постмодернизмом калачи, реагирующие на тезисы о «плохом» искусстве плюрализмом мнений и релятивизмом.

Есть только одна т. н. «плохая живопись» – американское движение художников конца XX века, снова профессионалов, интерпретирующих свои работы отказом от пренебрежения этикой хорошего вкуса. Ирония и сатира этого термина – верное проявление постмодернизма, и это же поспособствовало вдохновению новых и новых художников совриска.

Сказать «плохой художник» – то же самое, что сказать «плохой философ». Ведь главное, что никто не копает внутрь «плохого». Что это – дешевизна, вкусовщина, плагиат? Если да, то и утверждать надо с максимально педантичным настроем, а не с популистикой – такая репутация излишне идеологизированна и радикальна.

Связь по поводу новых предложений, идей и сотрудничества: @iiwao.

Минимализм в искусстве – одно из самых лояльных, интригующих и поистине философских направлений.
Будучи отчужденным и немым, минимализму удается завоевывать внимание не слишком стандартным способом: вербальность здесь – нечто уже концептуальное. Следовательно, взаимодействие со зрителем становится некоторой присущей «аурой», соединяющей в себе идеи пространства, времени, движения.

Это многим напоминает уже утверждавшиеся в искусстве школы – от спациализма Фонтана до кинетизма. Но снова же, минималисты цепляют эстетизмом визуализации и восприятия – их творчество кажется чем-то сосредоточенным между концепциями земли и неба, но в психологическом смысле, что лишь возводит трагедизм и абсурдизм на новые уровни.

У того же Дональда Джадда, одного из видных представителей минимализма, объекты работ словно живут, безмятежно и плавно воздействуя на созерцателя. Его ключевая трактовка своих произведений как «простое выражение сложной мысли» – некое духовное осмысление новаторства «абстрактного», но одновременно гордое проявление прогресса – опять психологического, абсолютистского и в то же время эстетичного.

Если сравнивать работы Джадда с музыкой, то они – не то дарквэйв, не то дрим-поп, но точно отличны от попсы и даже классики. Концептуальность минималистской техничности и мысли – это, если вы еще не заметили, интерпретируемый нарасхват тип чего-то действительно развивающегося. Не это ли цель, к которой стремились с начала XX века – как американские современники самого Джадда, так и поп-артисты, все еще жаждущие вдохновения?

Публикую недавно написанное мной эссе о важном аспекте в среде современного искусства – о реализации и воплощении идеи. Постарался разложить «видные» темы по полочкам и сконструировать некий общий концепт, т. ч. сегодня это мастрид от меня: http://telegra.ph/Samorealizaciya-v-iskusstve-kratko-i-v-celom-obo-vseh-predmetah-06-28

P.S. В заключении указал о фрмате копирования текста. Повторяюсь здесь: буду благодарен, если в своей публикации подчеркнете авторство канала, все-таки не даром труд! Спасибо.

Честно говоря, настоящий постмодернизм, истинная «внешность» и яркость работы открываются нам только в политическом искусстве – в шуганном упреке колониалистов, соц. реализме, итальянском революционизме – не важно: все эти идеи заведомо несут в себе характер прорывного, в каком-то смысле хамского искусства.

Политизация искусства в XXI веке – это та же политизация и клерикализация Ренессанса, но воспроизведенная через призму уже существующих концепций и школ, которые, в свою очередь, и не против такого глотка обновлений.

В прошлом столетии известный философ Вальтер Беньямин говорил: «Фашизм эстетизирует политику. Коммунизм отвечает на это политизацией искусства». Сегодня за эстетизацию политики ответственна в частности провокация, а за политизацию искусства – вечно упоминаемый мной Ай Вэйвэй.

Но я уверен, это ненадолго. С одной стороны, клишированность современных проблем политики – это репродукция этических и моральных идей общества, с другой же – ничто более не передаст эту клишированность явнее, чем прямой контекст политизации.

Тонко соотвествующее постправде политическое искусство – в будущем презентабельный и явный крик художников в народ, по-прежнему тщетный, но бесспорно величественный.

Абсурдизм в искусстве – это категория войны вкуса и банальности, забавы и неприязни, от ташизма до дадаизма и от битников до декадентов. Разобраться с темой абсурдизма в искусстве – значит проникнуться в философию Камю и, впоследствие, узнать о приверженцах т. н театра абсурда.

Один из них, Эжен Ионеско, однажды сказал: «Ощутить абсурдность банальности и языка, их фальшь - уже продвинуться вперёд. Чтобы сделать этот шаг, мы должны раствориться во всём этом. Комическое есть необычное в его первозданном виде; более всего меня изумляет банальность; скудость наших ежедневных разговоров - вот где гиперреальное» – и сегодня эта цитата смело оказывается наряду с крупными манифестами тех или иных направлений, только лаконичнее и читабельнее: Эжен Ионеско – тот еще мастак этого дела!

В живописи такая опция иногда приравнивается к сюрреализму, но следует сказать, что сюрреалистическая концепция вовсе не настроена на провозглашение бытия бессмысленным, а абсурда – безукоризненным. Живопись абсурда – это нечто новое старое, где формы перестают искажаться, реальность не изображается силой или идеей, а локальный мир теперь – близкая к постмодернизму игра.

В обиход новизны приходят все новые и новые художники, один из которых – Михал Хохлачев под псевдонимом Michael Cheval. Он настоящий преемник театра абсурда, абсолютно точно перенесший его идею на холст – скорбящие лица, бесконечные маски, мрак и наслаждение. Подобный лик драмы не встречался даже у греков, и, став живописью, он обратился в некий символ, завершающий деяния писателей XX века.

Абсурд, граничащий с самобытностью сюрреализма – тот вариант созидательности, где даже интерпретация сути становится «пустотой бытия», сложной и одновременно увлекательной.

Как вы могли заметить, я сделал небольшой ребрендинг канала – теперь название отсылает к культовому творцу Джеффу Кунсу, а на фото как оставалась его скульптура «Плутон и Прозерпина», так и остается.

Ввиду того, что наш канал везде размещался с @coastofart (теперь это @jeffgreetin), все ранние рекламные публикации теряют свою актуальность, а, значит, понижается дополнительный рост. Делитесь с друзьями постами, предлагайте свои идеи и, главное, пишите отзывы – я всегда рад!

@iiwao.

Важнейший технический аспект в современном искусстве – это, конечно, интуитивность. Ее суть берет начало с самых что ни на есть далеких периодов творчества, поскольку дает художнику возможность писать воистину автономно, опосредованно, но все еще лучезарно.

Роль интуитивность в XX веке – это контроль практически всех тогда известных школ и направлений, идущих вплоть до неопопизма. Все эти плохо знакомые понятия: американская постживописная абстракция, советский конструктивизм, рихтерский абстракционизм – исконно интуитивная техника, постмодернистская идея и тонкость вкуса, про которые я твержу чуть ли не в каждом посте.

Вопрос интуитивного восприятия достаточно расплывчат в нашем обиходе мыслей и задач, но явно соприкасается с эстетикой повседневности. В простейшем человеческом быту преимущественное место занимает своего рода бессознательность действий, выражающаяся в выборе того или иного предмета, перфекционистском знаке свыше. Безотчетность здесь – настоящий символизм души, но также не гнет сознательного. В этом самоограничении и лежит эстетика. Чистый абсолют, переменяемый искусством и бытом – отсюда и рождается концепция повседневности!

В первом посте здесь я говорил о народном искусстве – не то политизированном, не то благородном и во имя культуры, но пересекающимся с конкретными взглядами этноса: духовными или универсальными. Такое искусство, повторюсь, создает истинно проницательную и чистую эмоциональную связь между художником и зрителем – но сегодня не совсем об этом.

Этнического искусства сегодня хватает по горло – но есть и по-настоящему захватывающее. В музыке, к примеру, появляется жанр «Tichumaren», видные представители которого – Tinariwen, Tamikrest, Terakaft. Песни в этом направлении почти что плывут по очертаниям самобытности, создавая социально-политический контекст, образ протеста. Для tichumaren свойственен североафриканский колорит, а сама мелодия приблюзовывается и обращается к бесконтрольной ментальности исполнителей.

Но не всегда так везет, что парадигма культуры становится музыкой и восстает с новаторским жанром – зачастую, исполнители творят и продолжают творить под девственным ярлыком «этнического». Та же Рокиа Траоре, малийская певица, чьи народные скрепы ярко очерчиваются в самих песнях, языке исполнения, интересных рифах, басах и т. п. Ее игру не перепутать ни с чем, а известность и даже награда все еще не позволяют ей «скатиться» и стать проходным соло, ограничившись от архетипа.

Сегодня этническая музыка выходит на новый уровень, и даже если подобный культурологический феномен кажется ветхим – прогнозирую: через время он будет охватывать повседневность, нарекая себя «новой волной». Превратится ли это в балаган, станет ли популярным, отречется ли от массовой культуры – эти вопросы всегда открыты для рассуждения.

В дополнение ко вчерашнему посту об этнической музыке, нельзя не заметить, что сегодня музыкальная индустрия развивается быстрее и смелее остального искусства в целом. На фоне рейв-сцены классика выглядит нелепо, хотя, проведя параллель с живописью, размещение Пикассо и Микеланджело за дверями одного музея – дело занимательное, и вызовет оно, скорее, восторг посетителей и плюрализм мнений.

Сегодня в концептуальности музыки слишком много двойственности, о которой я на своем канале поведать не успею. Но есть отличный блог Happy New Ears, где автор пишет о классической и современной музыке со своего интересного ракурса. Например, вспоминает композиторов, критикует жанры и просто рассказывает о нетипичных вещах в ремесле. @bdsbds – обязательно подписывайтесь, если проснулось внимание к проблеме музыки в совриске. Сам читаю и узнаю новое!

Однажды Лев Николаевич Толстой сказал: «Если бы меня попросили описать роман «Анна Каренина», я бы написал роман «Анна Каренина». Подобный настрой рассказывает нам о таком понятии, как «пустой символизм» или же «искусство ради искусства» – несложная, но весьма эстетичная структура творческого воззрения. То есть, «Анна Каренина» написана не ради идеологизации населения (какой уж там) или его психологического удовлетворения, а во имя минимализма мысли. Сам писатель часто отзывался об излишней мудрености не в положительном ключе. Даже написал критический очерк «О Шекспире и о драме» в сторону драматурга, передав личный эмоциональный опыт после прочтения шекспировских пьес. Своей писательской идеей он не всегда заслуживал почета западных коллег, в лице, к примеру, того же Эрнеста Хемингуэя, но был весьма интересен в своих кругах.

«Пустой символизм» в искусстве преследовал не только Толстого и не только литературу. Среди известных деятелей искусства, которые сознательно приводили к первичной ценности некий «самосмысл», был также Герхард Рихтер – знаменитый немецкий художник-абстракционист. Если начать повествование о биографии Рихтера, уместить его можно будет в целый том – не меньше. Сей художник отличается собственным репертуаром, непосредственно связанным с историческими и философскими ценностями, настоящей абстракцией во взглядах и мыслях. Идея Рихтера об «искусстве ради искусства» подкреплялась концепциями релятивизма, о которых я твержу на канале чуть ли не каждый день. В общем, рихтерский экзистенциализм базируется на неполноте наших чувств и эмоций, вследствие, дополняя суть «пустого символизма» своей тонкой эстетикой отношений. Художник говорит: «У меня нет причин не доверять реальности, о ней я почти ничего не знаю. Я не доверяю изображению, которое транслируют нам наши несовершенные и ограниченные чувства».

Как итог, мой рассказ об этих двух персонажах не заканчивается катарсисом или консеквентом, тем более, что сильнее я превозношу все-таки второго творца, ибо он заключен в рамки того искусства, которое я готов рассматривать здесь и сейчас. Скорее, этот пост прерывается и будет ждать нового часа, следующего размещения. Я продолжу рассказ о Герхарде Рихтере и его взглядах в следующих постах – это уж точно.