11 лет назад


Я ОТКРЫВАЮ СМЕРТЬ

Боже, боже, все та же стужа, даже хуже, боже.

В раю я снова буду мал, а мир опять велик.
А то я здесь его истер и срок его истек.
У вас ведь там всегда зима, и поднят воротник,
И тяжелей меня пальто, и шапка будто стог, -

Зачем ты меня укутала!
Мерзнут в глазах слезинки.
Выгляжу будто пугало
И варежки на резинке.

Ты за руку меня возьмешь, утешишь без труда.
(На лавочке сидит сосед, сосед с утра поддат).
Привет сосед, но мы, сосед, сейчас пойдем туда,
Где в магазине продают пластмассовых солдат.

Потом домой, и на столе я их построю в ряд.
Решу, кто свой, и кто чужой, и двину рать на рать.
Пускай пластмассовым мечом зарежет брата брат, -
Потом воскреснут, чтоб опять в одной коробке спать.

Я открываю смерть, за ней, -
Фонарь, мороз, и скрип саней,
И ты за ней, и я за ней,
Тот, настоящий я – за ней,
И армия моя за ней,
Которой нет верней.

Боже, боже, все та же.

Соавтор на посту. И похрюкивает.

Продолжаем публиковать фрагменты из недописанной пока книги Ивана Давыдова с рабочим названием «Люди и города». Это часть главы третьей, «Москва, безумие и власть. Столичные юродивые», отрывок о Василии Блаженном.

А так же анонсируем видео-семинары, на которых Иван Давыдов для читателей нашего канала и всех желающих будет читать и обсуждать главы своей книги. Собираемся начать со следующей недели.

https://teletype.in/@r-sever/vQcuzDc133V

Еще вот хороший фрагмент из книги «Весны и осени господина Люя»:

«Обратившись к своему советнику Тан Яну, сунский ван посетовал: «Сколько народу я казнил, а все как-то нет в моих подданных настоящего трепета. Прямо не знаю, в чем тут дело». – «Вы казните только действительных злодеев, - объяснил Тан Ян. – Когда казнят настоящих злодеев, людям невинным не из-за чего волноваться. Если вы, господин, хотите, чтобы ваши подданные трепетал по-настоящему, вам надо время от времени казнить кого-нибудь просто так, не разбирая, виновен он или нет. Вот тогда все задрожат». Через некоторое время сунский ван казнил самого Тан Яна».
Книга восемнадцатая, глава пятая.

СЛОВА ПТИЦЕЛОВА


Задремала птица-тоска в гнезде,
Глад ей снится, и мор, и трус.
Погода располагает к беде.
У любви, любимая, горький вкус.

Потому на родине или возле
(Это если метаться от рубежа к рубежу)
Нас убьют, любимая, после
Я стихи об этом сложу.

Или, раз уж я птицелов,
Уважу птицу-тоску:
Я из шелковых слов
Наряд для тоски сотку.

Помню, в первый раз умирал,
Думал мир увидеть иной,
Да не вышло – душу камень-Урал
Перегородил стеной.

По эту сторону ты и дом,
Зато пустота – по ту.
И глаза мои затянуло льдом,
И выбрал я пустоту.

Был я там не первым и не вторым,
Жил в шкафу, - тряпье, нафталин,
Ни морей тебе, ни гор, ни долин,
Так давай, любимая, повторим,
Что станем врать родным

Про то, как нас на родине или около
За попытку пробраться в нарисованный лес,
Про то, как под ребрами сердце екало,
Когда я догадался, что не воскрес,
Про птицу-тоску, про ее наряд,
Про лед в проталинах глаз, -
И так четыреста раз подряд
И еще четыреста раз.

Говорили мне: у птицы-тоски
Есть железные коготки,
Хочешь, хлебом ее корми,
А хочешь – ядом ее трави,
Все одно – коготки в крови,
Всегда коготки в крови.

Кстати, о поэзии. Приезжайте в субботу в Переделкино (вроде бы как нужна регистрация, там по ссылке, обратите внимание; люди будут достойные. Ну и я, грешный). https://t.me/pperedelkino/2225

И еще одна цитата из «Весен и осеней господина Люя» (последняя, дочитал).

«Так вослед дракону является дождь, вослед телу - тень; и там, куда является войско, вырастают волчцы и чертополох».
Книга тринадцатая, глава вторая

Жалко, что как-то заглохла тема квадроберства.
У Барта вычитал (в первых лекциях цикла «Как жить вместе»), будто существовали в древности христианские отшельники, которые низводили себя до состояния животных, во всем им подражая. Один, например, ходил только на четвереньках (в веригах при этом). Некий крестьянин едва не убил его по ошибке, приняв за волка. Другой сделал себе колесо, как у белки. А когда не бегал в колесе, сидел в специальной клетке, прижав колени к подбородку, и читал Евангелие.
Первого звали Акепсим, второго Фалелий.

Знаете, что. Вы тоже должны это увидеть, почему только я? Чем я так уж особенно провинился.

В общем, был я недавно на выставке Андрея Васнецова в галерее Зураба Церетели (внук великого, отец сурового стиля, ну и кстати, любопытная живопись). А галерея-то огромная! Досмотрел выставку, стал бродить по этажам и забрел на еще одну выставку: «Сергей Есенин. Бесконечная легенда».
Картины из Народного музея Есенина в Воронеже.
Так был потрясен, что взялся изучать вопрос. Музей основал 15 лет назад тамошний бизнесмен Бубнов, какой-то непростой человек из 90-х, ругают его на разных местных сайтах. Собирает работы современных художников, посвященные Есенину, отборный китч, естественно, оно и понятно, тема располагает.
Преобладают березки и купола, но одна картина совсем меня ошеломила: Сергей Александрович играет на гармошке, Айседора же пляшет, обрядившись в прозрачный пеньюар. Так ошеломила, что я даже фамилию автора забыл. Впрочем, подобное созерцая, можно имя свое забыть, не то, что чужую фамилию.
Ну и фоном еще из репродуктора актер Безруков стихи читает. Короче, берегите себя. На всякий случай признаюсь – я-то Есенина люблю, но от этого только больнее в данном конкретном случае. Берегите, повторюсь, себя. А также см. следующую запись.

См предыдущую запись

Афиша Севера. Регулярная. Полноценная. Много всего. В этот раз много важного и любопытного в Екатеринбурге. А на грандиозной выставке Александра Лабаса в Новоиерусалимском музее полностью обновился раздел графики.

Читайте, смотрите, радуйте глаз.

https://teletype.in/@r-sever/Rcg0TBSSbKy

Пятница, друзья, а что же это значит? Это значит – вам пора узнать, что написал однажды Сергей Есенин Рюрику Ивневу:

Я одену тебя побирушкой,
Подпояшу оструганным лыком.
Упираяся толстою клюшкой,
Уходи ты к лесным повиликам.
У стогов из сухой боровины
Шьет русалка из листьев обновы.
У ней губы краснее малины,
Брови черные круче подковы.
Ты скажи ей: «Я странник усталый,
Равнодушный к житейским потерям».
Скинь-покинь свой армяк полинялый,
Проходи с нею к зарослям в терем.
Соберутся русалки с цветами,
Заведут под гармони гулянку
И тебя по заре с петухами
Поведут провожать на полянку.
Побредешь ты, воспрянутый духом,
Будешь зыкать прибаски на цевне
И навстречу горбатым старухам
Скинешь шапку с поклоном деревне.


Вот практически то же самое мог бы главный редактор «Севера», мудрый и бородатый Громов А.А. сказать единственному своему сотруднику Давыдову И., немудрому и скорбному умом. А вам просто скажем: номера карт ниже. Если не хотите или просто денег нет – все равно спасибо за то, что просто читаете. А вот если есть и желание, и деньги - … Вы знаете, что делать.

Сбербанк: 5469 3800 7744 0823
Банк “Точка”: 2204 4502 4047 5324

на картинке: Типы Волжских "босяков" №158. Фотография Максима Дмитриева, одного из самых важных русских фотографов.

Так как-то все

Искал в «Собрании народных песен П.В. Киреевского» один текст – для дела нужно: про то, как царица Марфа плачет в Успенском соборе, просит Ивана Грозного воскреснуть и прекратить смуту. Нашел, но залип, начал все перечитывать. Мощь, конечно. Вот вам, например, расширения кругозора для:


Во лугах, лугах, лугах, во зеленых лугах
Там ходила, там гуляла телка беленькая,
Телка беленькая, вымя черненькое
Как увидел эту телку игумен из окна,
Посылает, снаряжает свово рыжего дьячка:
- Ты поди, моя слуга, приведи телку сюда,
Не хватай за бока, не порть молока.
К молоку телка добра, к маслу выгодна,
Ухвати за рога, приведи телку сюда.
Эта телочка по келейке похаживает,
А игумен-ат на телочку поглядывает.
Посажу телку – сидит, положу телку – лежит,
Положу телку – лежит, у ней вымечко дрожит,
Ножки корчатся, глазки морщатся.
Скину, скину каблучки, привалюся под бочок.
(№ 113)

Ну раз мы затеяли разговор на тему советского общепита… кажется самое место и время опубликовать здесь старый пост Ивана Давыдова о тайном искусстве приготовления блюд в этом самом советском общепите.

«Из-за медлительности некоего бородача, которого сохранения инкогнито ради назову просто – Андреем Аркадьевичем, опоздали в заведение, где обычно обедаем, и ели в так называемой столовой, скрытой в недрах нашего так называемого бизнес-центра.

Скажу сразу – я ведь честный: поварам удался салат морковный, состоявший из порезанной моркови.

А вот суп-пюре сырный по виду напоминал обрат, каковым поили свиней в годы моего деревенского детства. По вкусу, наверное, тоже, - просто обрат мне пробовать не доводилось. Но почему-то думаю, - да, напоминал.

Что они там называют «рыбой в маринаде» и «гарниром из круп», человеку со слабыми нервами лучше не знать. Стоит это все, кстати, как приличный бизнес-ланч в кафе средней руки.

Я ковырял – из внезапно проснувшейся ненависти к рыбе – вилкой рыбу и думал, что где-то есть, наверное, тайные школы, в которых старые мастера обучают адептов великому советскому знанию. Учат правильно портить продукты.

Охваченный мизантропией человек понимает вдруг, что его призвание – портить еду и отравлять если уж не людей, то хотя бы жизнь людям. Он начинает искать посвященных, собирать слухи. Долго идет по лесной глуши, и находит наконец избушку мастера.

Мастер смотрит на пришедшего презрительно, поглаживая бороду, в которой на черный день хранятся остатки салата «мимоза». Потом бросает ему сосиску и горсть серых, с советских времен сбереженных макарон.
- Покажи, пришелец, что ты умеешь?
Тот варит сосиску прямо в целлофане, варит долго, пока она не раздуется, превратившись в подобие щупальца страшного подводного гада. Доводит макароны до состояния мерзкой какой-то однородной кашицы. Довольно улыбаясь, подает блюдо мастеру.
Мастер пробует, задумывается на секунду, а потом стряпня летит горе-повару в лицо:
- Это слишком съедобно. Уходи в ресторан к Новикову, ты не достоин тайн советских столовых.
Но упорный ученик не сдается. Носит для мастера воду и чистит его тряпье. Следит за тем, как тот разложившимися грибами начиняет почти съедобные котлеты, превращая их в абсолютно несъедобные (ах, были времена, подавали это на ужин в профилактории МГУ, и только каберне неизвестного производителя спасало нас, молодых и жадных, от смерти). Узнает, как из приличных овощей сделать адское месиво, и утопив в прогорклом майонезе, назвать салатом. Постигает тайну превращения смеси из молока и манки в оконную замазку. Смешивает что-то в ретортах и кипятит в тиглях. Шепчет заклинания, способные пробудить всех демонов преисподней.
И вот, наконец, мастер, улыбаясь презрительно, отколупывает кусочек от поданного учеником кирпича пугающего цвета.
Запеканка творожная.
Мастер глотает, глаза его лезут на лоб. Подавляя рвотные позывы, он произносит с восторгом:
- Ты превзошел меня. Теперь иди в мир. Ты достоин даже не заводской столовой. Ты можешь в больнице отравлять последние дни и без того приговоренных российской медициной к мучительной смерти людей.

И ученик – в глазах безумие, на грязном халате дыры, в бороде – секретный знак всех познавших мудрость, салат «мимоза», - идет в те тайные места, где хранят заветы великого советского искусства порчи еды.

И где мы с загадочным Андреем Аркадьевичем сегодня обедали».

Иван, Мария, Прокопий

Продолжаем публиковать фрагменты из недописанной пока книги Ивана Давыдова с рабочим названием «Люди и города». Это часть главы девятой, «Великий Устюг, терпимость к чужому. Стефан Пермский», отрывок об устюжских святых.

https://teletype.in/@r-sever/mILqnn-t4Ko

На ближних подступах к Третьяковке неюный кавалер давит интеллектом юную даму.

Кажется, это теперь называется «груминг».
- «Девочку с персиками» знаешь?
- Ну естественно.
- А знаешь, как она Репина всю жизнь ненавидела?
- Почему?
- Ну как. Она же взрослела, старела, ей хотелось внимания, самореализации. А она на всю жизнь для всех – эта самая девочка с персиками.
«Страшно себе представить, - думаю я, - как она в таком
случае должна была ненавидеть Серова, эта самая девочка с персиками, прекрасная Вера Мамонтова. Но, вроде бы, как-то все у них обошлось».

И да, не старела ведь. Лет в тридцать умерла от пневмонии, если я правильно помню.

Позже, уже внутри крепкий юноша, глядя на акварельку Сомова, сообщает то ли себе, то ли целому миру, а то ли мне:

- Он ведь, блядь, даже не дорисовал. Просто бросил и все. А ты стоишь и смотришь с умным видом.

Акварелька божественная при этом, разумеется, так уж у Сомова принято.

И раз уж сегодня день уважения домашних кошек, Петр Пуговица Бдук хочет каждого из вас спросить: - Ты меня уважаешь?