Получил от старшего и мудрого товарища из-за границ небольшой нагоняй за то, что хожу в разные места и даже иногда натыкаюсь на неправильных людей. Вместо того, чтобы…
Я, кстати, не знаю, вместо чего, но на всякий случай извиняюсь (не в первый раз) за то, что имею наглость продолжать жить. Ну, может, ненадолго это, чего уж. Потерпите. Нескладное мое туловище все чаще намекает, что ему надоело здесь.
На самом деле, конечно, собирался я написать нечто, куда более язвительное. Но взялся и понял, что не хочу. Не хочу терять немногих близких (или – теперь – далеких, но все равно важных) людей. Не хочу ссориться. Это модно сейчас, знаю, но могу себе позволить быть немодным. Уже. Наверное.
Страх потерять оставшихся становится главным. Годы, черт их. Как-то понимаешь, что новых людей можешь уже и не встретить.
А пока обо всем об этом думал, вспомнил про самое страшное событие в жизни. Потом случалось разное, объективно – и пострашнее, вроде бы, тоже кое-что случалось. Но настоящий холод внутри – когда возвращаюсь туда, где мне четыре (да, кажется, четыре) года.
Я проснулся – дедов дом деревенский – и понял, что я один. Совсем один. Вообще. Деда и не должно было быть дома, работа, но вот где же бабушка? Почему не гонит чистить зубы, не возится с завтраком, не говорит что-нибудь такое, после чего начинаешь улыбаться, даже если не хочется?
Я вышел во двор. Ворота задвинуты на засов – это тревожно. Хотя. Наверняка ведь она пошла в огород. И я пошел в огород. Никого. Вернулся домой. И впал в полнейшую панику.
Я понял, что меня бросили (эта навязчивая мысль – что родным я на самом деле чужой, что они зачем-то притворяются только, изображая любовь, регулярно меня посещала, кстати, хотя никто никогда не давал никаких для нее поводов). Вот оно и случилось. Все. Теперь только чужие вокруг.
У бабушки над кроватью висела икона – богородица с младенцем, сытинская открытка, наклеенная на доску. Я в четыре твердо знал, что бога нет, потом только начал сомневаться, - мало ли. Но тут, не зная, к кому еще обратиться за защитой и помощью, я начал молиться. Чего только я не пообещал Ему, в надежде, что бабушка придет.
А она все не шла и не шла. Минут, может, десять. Или час. Или тысячу лет. Я не знаю. Я даже не плакал. Ужас мой был слишком велик для этого. Да и вообще (это я потом в книгах вычитал): умение плакать – дар. «Слезный дар», так святые и говорили. Мне не досталось.
Она пришла, конечно, из магазина, конфет мне принесла, такие, знаете, были карамельки без оберток, обсыпанные сахаром (других у нас и не продавали). «Что ты, - спросила, - вскочил-то так рано?» И я не смог ей объяснить, что со мной было. Понял, что не смогу, и не стал пытаться.
Больше не придет. И список тех, кто больше не придет, все длиннее, и я не хочу самостоятельно его увеличивать.

А вот знаменитый Петр Пуговица, которому наши терзания чужды, передает всем привет, даже не просыпаясь.

Увидел новость – «Ветераны России» требуют отнять квартиру у Софии Ротару.
И подумал – вообще-то это ведь я ветеран России. Бывают ветераны войн, ветераны спецназа, а я – ветеран России. Пятьдесят почти лет здесь живу. И, что даже странно, совершенно мне при этом почему-то не хочется отнимать квартиру у Софии Ротару.
На этом бы и остановиться, да не получается. Вот, например, София Ротару. Еще мой дедушка восхищался ее красотой. Она пела и плясала внутри телевизора «Горизонт», а он красотой ее восхищался. Дедушка умер давно, а она все так же поет и пляшет. Судя по фотографии, которая прилагалась к новости про корыстных ветеранов России, даже похорошела.
Сбоку из телевизора «Горизонт» торчала такая пимпочка, и была под ней надпись – «Гетеродин». Я не знал, что значит это слово, и оно меня завораживало. Дедушка, кстати, тоже не знал.
Теперь вот знаю, не завораживает. А София Ротару все поет, пляшет и хорошеет.

Продолжаю собирать записи своих котов в Телеграме. Может, книжку когда издам. Вот, например, только что в один из чатов ворвался Петр Пуговица, кот-огородник, и, проскакав по клавиатуре, написал и отправил сообщение: "-+++++\".

Экстремистская цукербергова соцсеть подсовывает старые записи, в частности, - новостные заголовки, на которые я почему-то обратил в свое время внимание.
Хотя какое уж тут «почему-то». Как тут внимание не обратить?
11.04.18. Алла Пугачева в образе школьницы благословила молдаван.
11.04.17. Певица Лолита на концерте в Омске встала на колени перед Мизулиной в знак уважения перед её общественной деятельностью.
11.04.16. В 22 городах будут установлены красные кнопки, нажав на которые, каждый сможет сказать: «Я ЛЮБЛЮ КОСМОС!»
Или вот, тоже семнадцатый:
Атаман петербургского городского казачьего общества «Ирбис» Андрей Поляков не исключил, что примет решение разжаловать президента США Дональда Трампа и лишить его званий есаула и почетного казака.
Ушедший мир, русская Атлантида, ничего-то мы не умели ценить.
Помню, заинтересовался тогда казачьим обществом «Ирбис» (кажется, в «Копейки» написать про них хотел, или уже не было «Копеек»?). Интересные оказались люди, даже курсы парикмахеров у них были при курене.

И еще о том, как меняются времена.
Мария Шукшина, знаменитая и даже по-своему великая, репостит одобрительно некоего ультра-патриота. Фотографии из Чили времен диктатуры, подпись: «Хорошо сработал в своё время Аугусто Пиночет. И контроль ввёл и заполняемость стадионов обеспечил».
А ведь было время, когда либералов клеймили за излишнюю любовь к Пиночету. Хотя тоже, как либералов. Юлию Латынину, в основном, впоследствии включенную в реестр иноагентов.
Времена меняются, восторгающиеся тоже меняются, и только Пиночет в качестве объекта восторгов, кажется, вечен.

Сегодня в третьем, окончательном чтении
Принят закон, запрещающий тени и
Ясность вносящий в вопрос о цветении
Некоторых дикоросов.
Также – о вручении повесток ежам,
Присвоении званий склоненьям и падежам,
Отмене трусов, запрете пижам.
Велики заслуги единороссов.

«В России давно назрела необходимость цифровизации базы воинского учета. Это поможет призывникам отстаивать свои права, а военкоматам не ошибаться при рассылке повесток, сказал газете ВЗГЛЯД военный эксперт Франц Клинцевич. <…>
«Кроме того, у закона есть и сверхзадача: укоренить в российском обществе тезис о том, что воинская служба – это обязанность граждан, а также развеять миф о том, что «служат только дураки», – добавил Клинцевич».
Все ради заботы о правах граждан.
А вот миф, похоже, и правда развеяли. Если задуматься.

Один мудрый человек сказал мне недавно (пока я, разумеется, ныл и жаловался на жизнь):
- Знаешь, мы скоро умрем, и меня это устраивает.
Я не знаю на самом деле, насколько скоро, и уж тем более не знаю – как, тут бездны вариантов, и что ни день – какие-то новые начинают вырисовываться. Но ведь действительно – подобные мысли постепенно становятся утешительными. При том, что я-то совсем не хочу спешить.
Вот и сейчас – вспомнил мудрые слова, вынырнул из потоков истерики, охватившей социальные сети, уткнулся в новость. Оказывается, в России 11 апреля – День домашних животных. Свой, суверенный. Всемирный день домашних животных – 30 ноября.
Встал из-за стола, решил посмотреть, как проводят День домашних животных мои домашние животные. И что ж я вижу?
Вижу, что довольно тучное домашнее животное Тихон залезло в шкаф. Вокруг мечется в радостном возбуждении Петр – малолетнее домашнее животное. Торжественный Тихон на Петра взирает снисходительно.
Мимо шагает Анатолий – одноглазое домашнее животное средних лет. Анатолий басовито вопит: «Мау!» Намекает, что пора бы подкрепиться. Но нет, еще не пора, чуть позже.
Следом за ним – домашнее животное Роман. Роман – совсем престарелое домашнее животное, ходить ему трудновато, он даже не идет, скорее, ковыляет. Короткий моцион – по коридору от кухни до спальни и обратно. Поближе к тарелкам.
Аппетит у старенького Романа отменный. Он съедает сначала свою порцию, а потом – все, что не доедает молодежь. И радуется. И я радуюсь.

«Нет здесь никакого писаного закона, но Князь старательно следует собственным обычаям. Его воля, однако, единственно почитается за закон, и настолько ему все подчинены, что если он прикажет кому пойти и повеситься, бедняга не усомнится подвергнуть себя немедленно таковому наказанию. Не видно ни у кого такой смелости, чтобы кто-то решился сказать – это имущество мое; но говорит – по милости великого Государя приобрел я сие имущество. И, если сказать правду, имущество, не только общественное, но и частное, каково бы оно ни было, – принадлежит сему Князю, и он сегодня дает одному и отнимает от другого завтра, и крайне часто в одно мгновение возвышает одного до высших степеней и положения и опускает другого до самого низа и нищенских условий. И тот, кто низложен или от коего отнято что-то, не только не жалуется или печалится, но, простершись ниц, бьет челом о землю и возносит хвалу Государю, что тот его низложил или же отнял у него то имущество, коим он владел столько времени по его милости».
Еще один мой архивный текст для «Севера», начинаем выкладывать материалы рубрики «Приключения иностранцев в России». А на «Север», конечно, надо подписываться.
https://t.me/rs_sever/95

Читал недавно у Г.М. Каткова в книге «Февральская революция», как в начале февральских волнений в Петрограде в 1917-м Бонч-Бруевич, исследователь и знаток сект, остановил казаков, которых послали разгонять бунтующую толпу: пустил в ход тайные сектантские объятия, одному что-то шепнул, второму…
Там же – про его экспертное заключение касательно того, является ли Распутин хлыстом. Споры шли серьезные, Бонч-Бруевич, признанный специалист, написал большой текст о том, что Распутин – просто малограмотный крестьянин, но безусловно православный, хоть и нахватался сектантских словечек.
Катков считает, что здесь был тонкий расчет: царь, если бы ему подтвердили слухи о хлыстовстве Распутина, сразу же изгнал бы «милого друга». Бонч-Бруевич, во-первых, считался знатоком, а во-вторых, как явный оппозиционер, не мог быть заподозрен в сочувствии к государю или его ближним. Вот он и решил оправдать Распутина – чтобы не лишить оппозицию всех мастей такой удобной мишени.
Вообще, у Каткова полно таких конспирологических выкладок. А книгу его, кстати, очень любил Солженицын. Может, потому и любил.
(Была у меня где-то заметка про Бонч-Бруевича, написанная для одной несуществующей ныне газеты; надо поискать).
А здесь вот – никакой конспирологии, только документы: Бонч-Бруевич спасает от соратников мощи святого Сергия.
«Декрет совершенно не возбраняет верующим иметь какие угодно мощи»
https://t.me/politru/7920

В ленте - разнообразные данные опросов в честь Дня космонавтики. Или не разнообразные. Или однообразные.
Ушлый все-таки народ социологи.
Оказывается, и теперь многие россияне мечтают улететь в космос. И дети хотят стать космонавтами.
Мне всегда понятен был этот порыв. Две конкурирующих стихии на наших просторах – тяжелая косность, желание врастать в свое место, и тяга к бегству. Куда угодно. К чертям собачьим. Лишь бы прочь. До последнего моря. Котомку за плечи и… Я как раз между – сижу на месте и мечтаю про бегство.
Кстати, в детстве не хотел стать космонавтом. Хотел стать пассажиром звездолета. Я ленивый.
И если честно, я тогда особенно не сомневался, что мы в XXI веке будем летать на Марс так же, как на дачу. Хоть каждые выходные.
Но, видно, не судьба.

Фрагмент сибирского "Сошествия во ад", начало XVIII века. За качество фото простите, уж какое есть.

Кстати, здесь вот можем видеть, что сибирские иконописцы уже в начале XVIII века знали, как устроена лампа накаливания.

А вот маленький архангел смотрит на нас не без подозрительного и грустного удивления. Явно, есть у него к людям вопросы.

По дому бродят коты. Их круглые головы сегодня похожи на пасхальные яйца. И коты, как положено всему живому, радуются. Такой день. Потом погрустим.

По немногочисленным просьбам читателей.

«Иркутск, - совершенно особое место, - справедливо заметил писатель Куприн. – Он всегда был центром культурной жизни Сибири». Хотя я, если честно, не знаю, где он это заметил. Я просто тоже кое-что заметил. Заметил, что лавочки, установленные на набережной, украшены надписями. Вот, на спинке лавочки и прочел. Заинтересовался. Подошел к следующей. Там была цитата из поэта Левитанского. Что-то про женщину, у которой дома пахнет «настоем из березовой коры». Сомнительный, если подумать, комплимент. Зато «кора» ожидаемо рифмовалась с «Ангарой».
<…>
В Иркутске было очередное заседание книжного клуба, к которому я имею некоторое отношение. Вот и оказался на берегах Ангары. Рядом с книжным магазином «Переплет» - центр современного искусства «Огонь», там и говорили. Магазин, кстати, отличный. Хорошо, когда в городе есть отличный книжный магазин. Не везде такое, увы. А клуб так называется, потому что пережил пожар. В зале, где все происходило, - обгоревший потолок. Красиво.
Прошло все достойно (ну, я так думаю). Много людей. Много умных, хороших, все понимающих людей. Я, кстати, когда вижу, сколько у нас умных, хороших, все понимающих людей, совсем перестаю понимать, как же вышло то, что вышло, и грущу чуть больше обычного.
Спорили о Пушкине (о ком еще и спорить?). Не без мощного финала: в процессе речь зашла о современных контекстах для классики, я вспомнил и прочел стихотворение Всеволода Олеговича Емелина «К двухсотлетию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина». Люди радовались, да и как не радоваться хорошему стихотворению?
И вот в самом конце встал мощный сибирский дедушка, сказал, что ему 85 лет, и что ему больно, когда имя гения сквернят похабщиной и барковщиной. И что надо бы выяснить, кто это самое стихотворение написал.
Я честно расстроился. Я совсем не хотел обижать восьмидесятипятилетнего человека, которому хватает сил ходить на литературные вечера. Правда после уже подходили прекрасные девы, уточняли, как зовут поэта, которого я цитировал, и тут же начинали в интернете искать его стихи. Сева, с тебя бутылка!
Борец с барковщиной тоже, видно, расстроился, и сделался гостеприимным. Спрашивал – Байкал видели? Омуля пробовали? И радовался за нас – были, пробовали.
<…>
Люди, да, люди. Спрашиваем одну из хозяек «Переплета», что вообще в городе с настроениями, стучат ли, ждать ли в гости активистов и представителей казачества.
- Понимаете, тут народ другой немного. Вот у вас, например, в столицах, декабристы – преступники. А у нас – уважаемые люди.
В итоге пришел самый знаменитый местный нодовец, тоже оказавшийся крепким дедушкой. Очень вежливым и осторожным в речах. А декабристов, кстати, видно, что уважали. Шикарные усадьбы остались от Волконских и Трубецких. Там музеи.
<…>
И о мощных дедушках.
Пытаюсь влезть в такси. Маломерная какая-то японская таратайка, я даже и не видел таких раньше. Гнусь, покряхтываю, слышу таксиста:
- О! Деду тяжело. Деду торопиться не надо. Я деда уважаю.
Наконец голова моя оказывается в салоне.
- Ой, а это и не дед. Это просто белый.
Проклятые седины. Покраситься что ли.
<…>
Что там делать, если вдруг окажетесь? Ходить, ходить, ходить. Удивительно много старой красоты. Хотя состояние в основном унылое.
Есть. Рыба. Бузы. Они же позы.
Байкал, достойный отдельной поэмы, что, впрочем, и без меня понятно.
Ходить, ходить, ходить. В Галерее сибирского искусства – коллекция икон, их и не много, но… Это как праздник. Чудные церкви, чуть напоминающие пагоды (про это про все долго, может быть, отдельно и для «Севера» когда-нибудь). Еще Музей изобразительных искусств.
Люди, да, люди.
У портрета императрицы Марии Федоровны работы Маковского (юная красавица, драгоценности, диадема) девочка лет шести.
- Мама, это наша королева, да? Дяди Путина жена?
Мама оглядывается на меня и смеется.
<…>
И опять люди.
Иду по улице. Навстречу женщина. Улыбается с подозрительным дружелюбием:
- Здравствуйте.
В голове сразу всплывает все, что только может всплыть. Нет, я не смогу вам помочь. Нет, я не хочу поговорить с вами о Боге. Нет, о политике тоже не хочу.
- Мужчина, у вас

шнурок развязался. Вы уж аккуратнее. Берегите себя.
<…>
Букву Z видел одну. Прописью – одну.
<…>
Хотел на прощание постоять над Ангарой и поразмышлять о чем-нибудь возвышенном, однако не довелось: стало вдруг темно, холодно, и жуткий ветер сдул меня с набережной. Пока отступал, и прочел как раз на спинках лавочек цитаты из Куприна с Левитанским. А вспомнил вовсе Иосифа Уткина:
Мальчишку шлепнули в Иркутске.
Ему 17 лет всего.
Как жемчуга на чистом блюдце
Сверкали зубы у него.
Мама в детстве мне читала и плакала. Она у меня чувствительная.

25 лет. Вроде бы, уже и нечему удивляться, а все равно получается у высоких начальничков нас удивить.