Короткое эссе о специфике оптики

Была такая история в конце восьмидесятых годов XIX века – «Карийская трагедия»: несколько женщин-политзаключенных отравились в знак протеста против действий администрации на Карских приисках.
В мемуарах графа Кейзерлинга, который тогда как раз заведовал Карской каторгой, события описываются так: в одну из тюрем с инспекцией прибыл генерал-губернатор барон Корф, человек исключительного благородства и невообразимой доброты. Он лично, без сопровождающих заходил в камеры, понимая, что при свидетелях каторжане не станут говорить с ним по душам.
И вот открывает он дверь одной из камер политической тюрьмы, а там, встречая его, стоит на четвереньках арестантка, абсолютно голая. Задом к гостю. Добродушный старик, конечно, мог бы это проигнорировать, но за спиной у него находились подчиненные, которые сквозь раскрытую дверь все видели… В общем, обитательницу «камеры №6» (Кейзерлинг нигде не называет ее по имени) тайно вывезли в одну из новых и лучших сибирских тюрем, а начальник тюрьмы получил приказ – обеспечить ей наилучшее питание и уход, но запретить общаться с кем-либо, кроме самого начальника. В итоге арестантка перевоспиталась, начальник тюрьмы в нее влюбился и попросил государя разрешить брак. Подал в отставку, женился на бывшей террористке и получил место полицмейстера в каком-то сибирском городке. Кейзерлинг лично его на это место пристроил.
Но подруги-то «номера шестого» не знали, как великодушен барон Корф. Одна из них пошла к начальнику своей тюрьмы и стала требовать отчета о том, куда «номер шесть» отправлена. Слово за слово, начальник получил пощечину, заключенную высекли (хотя по закону сечь политических было нельзя), в знак протеста несколько мужчин и женщин из числа политических приняли яд, который купили у коррумпированных охранников. Мужчин удалось спасти, потому что они согласились принять противоядие, а вот женщин – не всех. Это и есть Карийская трагедия.
Красивая версия, но есть и факты. Что на самом деле произошло в камере №3 (именно так!) тюрьмы для политических в Каре, уже не узнать. Но по версии политических, заключенная Ковальская, которая там содержалась, просто не встала со шконки, когда к ней зашел Корф. Барон пришел в ярость, и ее перевели в другую тюрьму, где содержали с особенной строгостью.
Про протест, высеченную заключенную (по фамилии Сигида) и массовое самоубийство Кейзерлинг рассказывает достоверно.
А вот у Ковальской – интересная судьба. Из новой тюрьмы она бежала, ее поймали, перевели в другую, бежала… Всего побегов было три. Но в конце концов ей скостили срок и в 1901-м она оказалась на поселении в Якутии. Там вышла замуж за какого-то подданного Австро-Венгерской империи, и ей разрешили с мужем выехать на его родину, без права возвращения в Россию.
За границей она, как член партии социалистов-революционеров, тоже жила довольно бурно, в 1917-м в Россию вернулась, потом доживала свой век в Доме ветеранов революции имени Ильича. Работала в журнале «Каторга и ссылка». Каким-то чудом проскочила репрессии (далеко не всем членам Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев так повезло). Умерла в эвакуации в 1943-м, ей было уже за девяносто.
Такая вот история. Талантливо сочинял граф Кейзерлинг, правда?

Нравится мне этот кот (да, это кот). Неизвестный художник, середина девятнадцатого века, "Сборы на бал в купеческой семье", фрагмент. Коллекция музея Тропинина. Нравится мне этот кот, да и чувствую я себя примерно так же. Давно уже.

Дневниковая запись

На днях шел на встречу со старшим и мудрым товарищем, планируя поныть.
Я вообще всю жизнь считал, что «выгорание» - это слово, которое придумали бездельники, чтобы оправдывать собственную лень. И собственную же никчемность.
Вот усталость бывает, тут да. Это я еще в юности выяснил, работая на стройках. Или нет, у деда в огороде, в детстве. Меня, впрочем, безжалостный мой дед все-таки слегка жалел, считая малохольным, но все равно и мне доставалось.
Опустошенность бывает, но тут главное – не сдаваться. Давно живем, кое-что видели, надо только перетерпеть несколько тяжелых часов или дней, и все вернется.
Так я думал, а вот в начале марта 2023 года вдруг ощутил это самое выгорание. Причем я-то не бездельник. Ну, ладно, не трудоголик, конечно, но для оптимистических сравнений рядом всегда мудрый бородач, который восемнадцать часов в сутки спит, а шесть размышляет о тщете всего сущего. Посмотришь на него, да и подумаешь – ну нет, я-то точно не бездельник.
И на тебе. И тут такое. Шел, в общем, ощущая себя горсткой (тоже, впрочем, как горсткой? – внушительных размеров кучей) пепла, и собирался жаловаться на жизнь.
Но не успел, поскольку старший и мудрый товарищ огорошил сразу хорошими – насколько это теперь возможно – новостями, втянул в беседу, и я даже не заметил, как мы придумали очередной небольшой проект.
Вышел из кофейни, не понимая, как так вышло, однако выгорание куда-то делось. Не знаю, как так получается. Цыганская магия какая-то.
Правда, усталость никуда не делась, ну тут уж что уж.

Про силу чужой любви

У одного человека была большая белая собака. И, как это теперь принято, он писал про свою собаку заметки в сети и выкладывал фотографии.
Ну, собака – и собака. Я вот вообще собак не очень. Вернее – спокойно отношусь. И заметки вроде бы обычные. И с человеком я знаком был только виртуально. И собаку его видел только на фото.
А потом собака умерла. Человек, понятно, в большой печали. Но и я почему-то в печали. Думаю – почему, думаю – потому что в этих его рассказах о собаке была настоящая любовь. Такая, которую не получится подделать, даже если захочешь зачем-то.
И вот немного его любви мне тоже передалось.
Что тут скажешь. Любите зверей своих, ну и людей по возможности тоже.
На столе за компьютером спит одноглазый соавтор Анатолий (кот). Испытал прилив нежности, захотел немедленно почесать ему пузцо. Соавтор не оценил. Лежит теперь и бурчит что-то себе под нос. Ругается на меня.

Планы на день https://t.me/blok_note/3468

(Всем, конечно, важно знать, как живут мои коты)

Тихон (довольно-таки тучный кот) отыскал игрушку – палочку, к которой привязано несколько веревок с плюшевыми шариками и маленькими колокольчиками. Взял ее в зубы и ходит по квартире. Колокольчики звенят, Тихон производимым шумом очевидно доволен.
Петр (маленький, зато шарообразный кот) торжественно марширует в кильватере у Тихона.
А следом я. Я пою:
- Коты! Звонят в колокола!
Коты! Златые купола!
Так вот и живем.

Ума холодных

Ходил по Москве. Отчасти – вроде как и по делам, отчасти – в надежде, что поднаберу ума холодных наблюдений. Может даже – сердца горестных замет. Ну, это, конечно, если совсем повезет.
Некоторое время наблюдал за человеком, который ел хот-дог. Там такая дыра в стене, и оттуда электрический голос кричит: «Хот-доги наши – забавы ваши!» Какие забавы? Нет, мысли кое-какие и на этот счет, конечно, в голову приходят, но думать их не хочется.
Так вот, напротив дыры в стене стоял человек и ел хот-дог. Без спешки. Откусит кусочек, помашет зачем-то остатком хот-дога у себя перед носом, - и еще кусочек. За ним я и наблюдал. Но как-то безрезультатно. Пошел дальше.
Решил думать о модных темах. Вот, например, переписка Авена с Фридманом. Или наоборот. Фридмана с Авеном. Энгельса, в общем, с Каутским. Все ведь высказались, надо бы и мне. Но мне-то кажется, что даже битва при блинах, не так давно потрясшая прогрессивную общественность, - и то была поинтереснее, чем эта переписка.
Там хоть какие-то смыслы просматривались. Или даже бездны. А тут…
В общем, опять не вышло с горестными заметами, и я решил думать про «Оскар». Однако вообще ничего не придумал, зато дошел до метро. Протиснулся в вагон, достал книжку и погрузился в историю о похождениях человека, который умер лет сто назад.
Он, например, попав в становище орочонов, отказался почему-то отведать настой из мухоморов на моче младенца, которым гостеприимные хозяева запивали жареную лосятину.
Интересно, почему.

Выпал из повестки напрочь.
Слишком много времени потратил на мысли о милитаристских блинах. Собрался было переключиться на переписку Авена с Фридманом, а оказывается – все, немодно уже. Модно осуждать красное платье. Про мимозы-насильницы даже и задуматься не успел.
Отличное, между нами говоря, платье, но прогрессивная общественность в гневе.
Хотя это она днем была в гневе. Может, теперь оладьи надо ругать. Или свеклу.
Есть в ней что-то имперское. Вот и римляне древние ее, я читал где-то, любили. Позор тебе, свекла.

Увидел в каком-то историческом канале фотографию: «Партсобрание в районной поликлинике». Тут же потерял, где увидел – не помню, подписан я на кучу таких каналов.
Зато вот что помню: мне семь, я иду из школы, но не домой, к бабушке, а как раз в районную поликлинику – к маме. И тащу с собой приятеля (а вот кого, кого? – не вспомнить, но не из наших, не из «больничных», это точно).
Громадное здание из белого кирпича, дворец практически. В холле (едва ли я знал слово «холл») – стол под зеленым сукном и над столом – протрет Ленина. Вернее, силуэт – белый профиль, красный фон, буквы. Решения съезда в жизнь.
И вдоль стен стулья – такие, как в кинотеатре, между собой соединенные, с откидывающимися сиденьями. А на стульях – старушки, старушки, ждут, значит, когда мама моя их спасет. Или наша соседка тетя Валя. Или дядя Володя.
И тут я понимаю, что должен приятелю показать – я здесь свой человек, меня все знают, могу и похозяйничать. Стягиваю с плеч ранец, стягиваю пальто, и валю это все в кучу прямо на зеленое сукно, под Ленина. Приятель смотрит на меня, удивляется, потом делает то же. Я киваю – да, брат, так вот здесь принято.
Старушки тоже изумлены, конечно, а я уже шагаю по коридору к маминому кабинету. И такая гордость меня переполняет…
Был там летом, дворец – на самом деле маленький домишко в два этажа – сильно покосился. Внутри только один врач, терапевт, раздает уцелевшим старушкам направления в соседний район, там теперь главная поликлиника после оптимизации. Вокруг разруха, заросли какие-то.
Старушки другие, конечно. Те, которые мой подвиг видели, давно поумирали.

Добрый друг мой, мудрый бородач, с буквами обходится без жалости.
Когда я редактирую его тексты, я бывает, даже плачу тихонько. А иногда наоборот, радуюсь.
Нет, конечно, человек он не молодой, главные достижения уже позади, и, думаю, ничего, что можно было бы сравнить с невероятным словосочетанием «рабочий и колхознится», я от него уже не дождусь.
Но иногда еще может. Сегодня в переписке ошарашил словом «эпахондрия».
Кстати, когда-то он преподавал в школе русский язык.
- Бедные дети! – вздохнул я, узнав про такое.
- Зря ты, - обиделся мудрый бородач. – Когда я пришел в школу, успеваемость как раз по русскому в моих классах резко выросла.
И подумав, добавил:
- Правда, диктанты у них я проверял.

В комментариях к предыдущей записи рассказали про мальчика, который изобрел слово «волчиться». Мне слово понравилось, красивый глагол: «Завязывай волчиться, чего ты весь день волчишься-то? Пойдем лучше прогуляемся». (Понятно, что мальчик имел в виду волчицу, но это не важно.)
И вспомнил я еще две истории о словах (рассказывал давно когда-то, но и здесь лишними не будут).
Однажды, когда мы были молоды, супруга моя выпивала со своей подругой. А потом они решили поехать кататься на машине подруги. Никогда, кстати, так не делайте. И взяли с собой нашу крохотную кошку Кису – ох, Киса, мудрая и любящая, первый мой московский зверь…
В общем, остановил их гаишник, заулыбался, предвкушая мзду.
- Что делаем, девушки?
И тогда подруга, видимо, от страха, сунула ему под нос вопящую маленькую кошку и сказала:
- Да мы тут это… Кису, в общем, катаем.
Каратель растерялся и отпустил их. А фраза вошла в нашей компании в обиход: «Чего ты мне тут Кису катаешь? Давай нормально поговорим». И т.п.
Это раз. И два. У друга моего – речь о конце девяностых – был начальник, мужчина суровый и грозный. Выражаясь проще – бандит, превратившийся в авторитетного предпринимателя. Объяснялся только на фене, понимать его было иногда тяжело.
И вот как-то он пропал. Не пришел на работу. Все забеспокоились (наверное, это прозвучит странно, но человеком он был хорошим и подчиненные его любили). Секретарша долго не могла дозвониться до шефа, наконец дозвонилась:
- Где вы? Все ли у вас в порядке?
Предположить-то ведь можно было всякое.
- Да нормально, - ответил он. – Я просто это… Короче. На шуруп встал.
И тут она вспылила:
- Слушайте, Иван Иваныч! Да выражайтесь вы в конце концов нормально! Мы все нервничаем. Что с вами?
- Да я это, нормально. Говорю же, на шуруп встал. Из доски в полу шуруп торчал, и я на него встал. Пятку распорол до кости, в больничку возили.
Выражение тоже на некоторое время вошло в наш лексикон. Спектр значений у него был широк. «Ты чего, на шуруп встал?» - то есть: «берега попутал». Или, например: «Да я тут это… На шуруп встал». То есть, допустим, пью третий день и к продуктивной деятельности не способен.
В общем, пользуйтесь. Русский язык богат. Мы себе еще придумаем. Главное – волчиться поменьше, я так вам скажу. Нет в этом особого проку.

В мире непростая ситуация. Но ведь и у меня на рабочем столе тоже непростая ситуация.

Что я видел?
Видел я, например, немолодую женщину, худую и высокую, в длинном вытертом черном плаще из кожи. Волосы – черные с проседью – стояли дыбом, и были в них вплетены несколько кокетливых бантиков, красных и розовых.
Она шла к метро, подпрыгивая и пританцовывая. А в метро на платформе спряталась за колонну, и оттуда время от времени выскакивала, пугая хохотом прочих пассажиров.
Позже, на другой уже станции, на эскалаторе видел еще одну женщину. Высокую тоже, но отнюдь не худую. Классики сказали бы – дородную. В странной какой-то псевдославянской хламиде. С обручем в волосах. Она оборачивалась и благословляла тех, кто стоял на эскалаторе выше нее. И улыбалась. Улыбка была такая, - как бы это – блуждающая, допустим. Существовала сама по себе, что ли.
В общем, не мне одному весна тяжело дается, и это могло бы радовать, но не радует.
Хотя, может быть, им не тяжело, этим дамам. Может быть, им как раз наоборот легко.
Ладно, завтра сяду в поезд, раскрою книжку… Я ведь вообще люблю поезда.

Есть ли срок у презрения трудящихся? Отвечает Андрей Вышинский

Полит.ру и телеграм-канал Государственного архива Российской Федерации «Документальное прошлое» продолжают совместный проект «Документ недели». Сегодня — о схоластических спорах сталинских юристов, решавших судьбу простого человека и пытавшихся заодно защитить себя от очень серьезных неприятностей ▶️ https://clck.ru/33n6R4.

#документ_недели

В Ярославле выдохнул.
Не то, чтобы забыл, где живу и что за это бывает, но все-таки выдохнул.
Очень хорошо поговорили про лесковского «Левшу» в Книжном клубе. Елена Панфилова блестяще выступила, но главное даже не это.
Главное – люди, которые пришли. Отличные у нас люди, жалко их. То есть нас.
Молодой человек Евгений принес подарок – портрет кота. Из дерева. Больше всего похож на Анатолия из тех времен, когда еще двуглазым был мой бедный Анатолий. Портрет прилагаю.
Дома тоже не без новостей. Вчера Петр Пуговица, например, очень маленький, зато шарообразный кот, зачем-то прыгнул в наполненную ванну. Вопящей ракетой вылетел и долго прятался. Пришлось ловить, чтобы вытереть и утешить.
Пора возвращаться в жизнь.

Да, пора возвращаться в жизнь. "В Москве начали продавать кувалды ЧВК «Вагнер» для домашнего декора", сообщает Газета.Ру.

Ну и для ценителей. В ярославских Митрополичьих палатах - выставка "Иконы петровского времени" (конец XVII и начало XVIII века, из запасников). До 2 апреля, будете в городе - не пропустите. Вот, например, фрагмент "Троицы", очень, по-моему, умиротворяющий фрагмент.

Кот Тихон отправил сообщение в рабочий чат. Не очень содержательное, но явно грозное: "рнгро". Надеюсь, коллеги трепещут.

Некоторое время назад в моде были споры о том, кто из «недовольных патриотов» первым успеет создать собственные отряды карателей и как гиперцентрализованное государство, которое, конечно, правом на легальное насилие делиться не захочет, будет эту проблему решать.
Чьи, в общем, тонтон-макуты ввергнут нас в ужас – пригожинские, малофеевские, дугинские?
Однако государство решило проблему не без изящества, надо признать, превратив в тонтон-макутов самых обыкновенных полицейских. Все, впрочем, логично: и на Гаити отряды тонтон-макутов создавались по приказу высокого начальства.
И вот теперь дикий полицейский террор в Москве превращается в обыденность, причем довольно стремительно.

Романтики грезят революцией (лично таких знаю).
Но я-то староват для этого. В «Архиве русской революции» у Гессена сразу несколько москвичей, переживших прелести семнадцатого года, вспоминают: накануне Первой Мировой войны в городе появились новые трамвайные остановки. Удобные, уютные, похожие на маленькие домики – чтобы зимой комфортнее было дожидаться трамвая.
Случилась революция, отменилась канализация, и москвичи как-то сразу, не сговариваясь, стали использовать эти остановки как отхожие места. Летом остановки пахли, зимой напоминали чудесные горные пещеры с желтыми сталактитами и коричневыми сталагмитами.
Хожу я мимо новых собянинских остановок – изящных, прозрачных, из прочного стекла, с юэсби-гнездами - и думаю: ведь не пригодятся. Ладно я, у меня парк под окнами (хотя, конечно, с двадцатого этажа не набегаешься), а вот людей-то жалко.
Кстати, одна такая остановка (вычищенная) сохранилась, говорят краеведы, где-то между Тимирязевской и Петровско-Разумовской.