О несуществующем всаднике — часть вторая

Неожиданные повороты судьбы продолжают вести нашего героя, и в 1895 году он отправляется в Нью-Йорк, где начинает работать над делом всей своей жизни — Еврейской энциклопедией. Между прочим, именно эта книга пользуется большой популярностью у евреев США, которые считают её главным творением современности.

Надо понимать: если книга издавалась по большей части под редактурой данного человека, то достаточно очевидно, что его взгляды достаточно сильно определяли её общее направление. Воззрения Зингера являлись достаточно своеобразными для того времени, он был крайне либеральным человеком, считал религию не слишком важным делом и старался найти компромисс между христианами и иудеями, что даже сейчас вызовет достаточно яростные споры среди сторонников иудаизма.

Так в чём суть всей этой достаточно сложной запутанной истории? При чём тут вообще первый всадник и его именование Чумой? К концу XIX века Европа наблюдала, как в США переселяется огромное количество европейских эмигрантов — все они в итоге успешно ассимилировались в качестве американцев. США в то время были крайне пуританской страной, остро воспринимающей любые религиозные вопросы. В результате в американский религиозный дискурс вливались и новоприбывшие эмигранты, в особенности — их дети, которые становились своего рода религиозными фанатиками.

Задачей Зингера, таким образом, становилась трансформация пуританского общества США в секулярное, подобное европейскому. Сделать это можно было лучшим из возможных способов — обратив актуальный религиозный символ так, чтобы он давил «на больное» в политической повестке. Во время написания Еврейской энциклопедии как раз случилась история Тифозной Мэри — белая кухарка заражала людей тифом, а англосаксонским элитам приходилось скрывать этот и ряд подобных фактов от общественности. Всадник на белом коне, заражающий людей чумой — не лучший ли способ поставить пуритан в такое положение, что они сами начнут заметать собственные религиозные символы под ковёр? Здесь возникает и забавная перекличка с лозунгами современных американских левых, что белые и белизна — это болезнь, от которой стоит избавиться.

Но эта теория несколько спекулятивна. Белый всадник чумы мог быть и определённой дискурсивной местью за то, что континентальным элитам не давали закрепиться в американском обществе. В США в те годы прибывало достаточно много европейских иммигрантов, в особенности — евреи из Германии, России, Франции, Италии. Англосаксы относились к ним с некоторым пренебрежением, не впуская прибывших нуворишей в когорту правящего класса. Всадник Чума — своеобразная бомба замедленного действия, издёвка, положенная на рельсы религиозного толкования. Белые, пришедшие забрать у элит их положение и распространяющиеся со скоростью чумы, белые, занимающие важные посты и превращающие пуританство в пародию — чем не порождённая обидой аллюзия?

В фильме, созвучном нашей теме, значительная часть внутрисемейных проблем определяется отношением главы семьи к своим сыновьям. Сам глава семьи не оделяет благосклонностью всех одинаково, и это провоцирует внутренние раздоры — как их провоцируют и эпидемии, где общий плавильный котёл гибели людей служит лишь фоном дрязгам элит за самый высокий и неподвластный чуме трон. Да и общая канва фильма способствует такой трактовке: глава семьи — богатый аргентинский лендлорд из старого рода, Аргентина в те годы считалась «новыми США», словом, аллюзия достаточно явная.

P.S. Для любителей пущей конспирологии стоит сказать, что, если гуглить имя Isidore Singer, поисковик будет достаточно настойчиво предлагать другого человека, которого по удивительному совпадению зовут Isadore Singer.

Апокалиптический конспиролог @mormangi — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Кроличья нора сторителлинга. Часть четвертая — бутылочное горлышко

В утверждении «можно снять сериал, чтобы продать товар» есть доля футурологии, так как пока что такой сериал снять нельзя. Этот момент только назревает, и, отходя от темы, скажу, что главный вопрос — насколько мы окажемся к нему готовы. А потому обозначим две ключевых проблемы, способные побудить предпринимателя оборвать разговор в самом начале.

Возврат инвестиций

Многие бизнесы, особенно те, что в России, и те, что поменьше, мыслят категориями быстрого инвестирования. Вложил рубль — самое позднее через квартал вынул два, три, десять. Этой логике подчинено почти всё движение средств и людей внутри структуры, и большинство решений принимается на основе цифр с лучшим соотношением прибыли на единицу времени. Остальные возможности — не в фокусе.

По иной модели работают отрасли, где краткосрочного горизонта не существует — венчурный бизнес и индустрия развлечений. Есть два ключевых аспекта, не позволяющие им оперировать понятием ROI в том смысле, в котором его используют все остальные. Во-первых, и стартапы, и киносъемка — предприятия, реализация которых измеряется скорее в годах. Во-вторых, что еще более важно, прибыли может не быть вообще. Молодые предприниматели год пилили ультрамодное приложение под айфон, а оно оказалось никому не нужно. Гигантская толпа людей снимала многомиллионный фильм, а кассовый сбор по итогу составил пару сотен тысяч.

Чтобы не остаться у разбитого корыта после оглушительного провала, в обеих индустриях принято уравновешивать проект другим проектом. У стартапов это разные венчурные фонды, а в развлечениях есть некоторое количество мэйджоров, которые снимают одновременно ряд фильмов, распределяя их по мелким студиям. Идея в обоих случаях одинаковая — из условных десяти проектов стреляет один, покрывая убытки остальных.

Отрасль бизнеса также может иметь значение в вопросе сторителлинга. От продажи товаров народного потребления до монетизации художественного контента — плюс-минус один шаг. Снял удачный фильм — торгуй принтами персонажей, и это ещё скромный кейс. Но у остальных цепочка таких шагов может быть куда длиннее. Пойди, монетизируй сериал, если торгуешь гофрированными трубами в b2b. Гарантий и так нет, но здесь каждая компания должна будет выстроить собственный выход на регулярные доходы.

Чтоб бизнес начал массово перестраиваться на новые рельсы, необходимы звонкие истории успеха и прозрачный чеклист ключевых действий. И даже тогда риски провала не исчезают и не становятся меньше.

Репутация

Бренды привыкли общаться с клиентами через собственные страницы в соцсетях или отрабатывать негатив в комментариях пользовательских постов. Всё это, тем не менее, происходит на поле бренда — конфликт крутится вокруг товара, в котором производитель или дистрибьютор, как ни крути, является ведущим экспертом. Плюс скрипты таких диалогов давно выстроены, и нужно быть совсем уж тугодумом, чтобы запороть штатную в общем-то ситуацию. Это выяснение отношений со своей ЦА, которая имеет сформированный профиль, наработанный «tone of voice», деление на когорты и страты — словом, давно понятно, как с ней работать.

Когда же конфликт происходит вокруг абстрактных материй, не связанных с товарной матрицей, а предъявляют за них какие-то непонятные люди, которые и с брендом-то никогда не соприкасались, это может стать проблемой. Коммуникация «бренд — потребитель» должна выйти на более высокий уровень, когда компания умеет говорить на абсолютно любые темы и сохраняет лицо даже перед атакой интернет-легиона. В условиях существующей культуры отмены — это важно вдвойне. В условиях внешнего политического противостояния — втройне. Прогулка по минному полю в чистом виде.

Редкому бизнесу удастся в одиночку справиться с этими двумя проблемами, если он решит вступить в игру. Ему потребуется учитель и ментор, способный провести компанию по непознанной дороге приключений к финальному сокровищу. Таким учителем может стать пересобранное профсообщество. О нём и поговорим в следующей части.

Ультимативный @logosetferrum — для Холархии.

Страх и ненависть в блокчейне. Часть пятая — о скаме

Блокчейн питает собой триллионный рынок скама. Почти все выходящие ныне блокчейн-проекты — скам. Скам не в том смысле, что создатели хотят относительно честно осуществлять отъем средств у населения, а в том смысле, что эти проекты нужны только для отъема денег у богатеньких инвесторов.

Ethereum в свое время был невероятно прорывным блокчейном. Он сделал возможным смарт-контракты (описанные, правда, еще Ником Сабом лет так за десять до этого), невзаимозаменяемые токены и многое другое. Но в этом проекте ничего не осталось, и он, грубо говоря, скамнулся. На данный момент все ключевые фигуры Ethereum работают над своими собственными, куда более прорывными решениями.

Знаете, почему это так важно? Ну, представьте современную армию без ВВС и ВМФ. Остается только пехота. Отважная. Но совершенно неэффективная в наших условиях. Примерно такое же опустошение произошло и в данном кейсе.

Гэвин Вуд, один из троих соучредителей Эфира, создал Polkadot — едва ли не самый крутой с технической точки зрения блокчейн-проект. Чарльз Хоскинсон, второй соучредитель, создал Cardano. Я могу сказать о блокчейне Cardano почти то же, что и о Polkadot. Он принципиально другой в плане устройства, но, как и Полька — это потенциально топ-один проект на годы вперед.

Осталось только наше медийное лицо. Виталик Бутерин. Который все никак не может уже два года допилить новый алгоритм консенсуса, из-за чего те самые любимые NFT получают +200 долларов к комиссии, потому что «эфир» скамится.

А теперь скажите, вот те самые «американские аристократы» Уинклвоссы, они действительно хотят создать «метаверс», потому что их якобы кинул Цукерберг? Или им просто по кайфу навешать инвесторам лапши на уши, запилить «кое-как работающую версию» и озолотиться на уровне Марка-рептилоида? Ведь если бы они так хотели первого, они обратились бы к, как ни удивительно, Polkadot — там выдают Web3-гранты, которые могут получить прорывные в потенциальном Web3 проекты.

Но нет — на деле это все один огромный скам. Громкие фамилии, «прорывные технологии метавселенных» — только лапша на уши еще более богатым дядям, чтобы те дали денег. Мы ведь забываем, что весь этот список «богатейших персон всего мира» состоит из людей, у которых фактических денег и нет. Их капитал — акции, доли владения в компаниях. Наличман-то хранится у действительно интересных и никому не известных кадров, которые как раз дают «лавэху» на все это якобы перспективное будущее.

То-то Цукерберг из-за постоянных посадок в лужу (на клиент-серверной-то архитектуре!) сменил название холдинга на Meta. Видимо, богатые дядечки уже совсем не хотят инвестировать в Facebook, и Рептилоид имеет шансы выпасть из топ-10 богачей. Эх, в какой стране приходится работать! Нудаладно, я думаю, моя идея тут более чем ясна.

Продолжение следует.

Плывущий в скам-болоте @hryhrykek — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Страх и ненависть в блокчейне. Часть шестая — технологии

А точнее, вот эти ваши DAO, NFT, смарт-контракты. Я хотел разбить их по пунктам, но постараюсь пройтись кратко по всему и вся.

DAO — это уже севшая в лужу концепция. Не знаете, да? Советую почитать эту и эту статьи. TL;DR: первая статья о том, как продумывали большой размер блока в сети биткоина. Все, кто хотели оставить его таким, как есть (а их было большинство) — ПРОСТО ПОДВЕРГЛИСЬ БАНУ НА РЕДДИТЕ! Тут должно быть пять смайликов клоуна. Вторая статья — о том, как сел в лужу DAO от Эфира. Надо было срочно провести хардфорк (то есть осуществить кардинальные изменения в новой версии проекта), чтобы спасти кэш больших дядечек. Из-за этого и появился ETH Classic.

То есть DAO в принципе не стоит ничего. Потому что в любой момент, если что-то пойдет не так, фаундеры скажут: «А, ну у нас другой взгляд. Хардфоркайте ветку и катитесь к чертям».

А что, у нас блокчейн. Тут такие правила. NFT сейчас вообще выглядит, как отмыв кучи бабла при помощи технологий. Криптокотики в свое время положили сеть, криптопанки (NFT-коллекция на Эфире) сейчас стоят невероятных денег.

И все бы ничего, но те, кто на этом обогатился — и так богатые люди. Посмотрите на топовые кошельки в криптопанках, а также обратите внимание на историю их транзакций.

Вы всерьез верите в то, что случайный Ванька или Джон обогатится на таком? Не смешите. На криптовалюте — да. Но не на NFT. Потому что NFT — суть то же самое, что покупка дорогих картин. Такое себе могут позволить лишь очень богатые люди, для понтов. И так будет всегда.

Оформить в NFT госнаграды — вполне реально. Хотя бы на уровне ограниченного количества «чинов» из условной Табели о рангах. Однако вы уверены, что вы этого хотите? Ведь на госнаграде не написано, кому она принадлежит, а потому ее вполне реально и продать на стороне. И продать без записи в блокчейне — за наличку или за «пополнение баланса USDT на вашей любииииииииииимой бирже». Скажем, чин «третьего класса» перекочевывает от его непосредственного получателя к какому-нибудь махинатору. Все, махинатор может предъявлять этот чин и получать с него любые льготы и привилегии. Никто не выявит изначального получателя — какой невероятный простор для коррупционных схем.

Про Метаверс, исходя из предыдущего пункта, даже и говорить не хочется. Тоже самое, что и VR. Бесперспективняк. А вот смарт-контракты — это действительно будущее. И разработано, оно, что удивительно, не какими-то фриковатыми криптанами, а самыми настоящими учеными с PhD. Поэтому и работает.

Продолжение следует.

Развенчивающий мифы @hryhrykek — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Кроличья нора сторителлинга. Часть пятая — мутуализм

Эта часть цикла должна была начинаться иначе, но тут появились сразу два важнейших текста, которые затрагивают истоки того, о чем я говорю — «Культурная деоккупация будущего» и его дополнение о развитии русской культуры внутри страны. Потому не буду повторяться — в них многое сказано лучше, чем это могло бы получиться у меня. Просто дополню.

Ключевым тезисом культурного развития, на мой взгляд, является как раз отсутствие монополии. Это должна быть устойчивая структура, которая не зависит от Минкульта или иной надзорной организации, соединяющей все ниточки общим узлом. Бегство в зону комфорта, бюрократия, личные интересы — ну вы и сами понимаете. Потому «множество единых окон» и холоны, производящие культуру. На последних как раз остановимся подробнее.

Недавно мне на глаза попался текст, который сильно повлиял на мое визуальное представление о самостоятельной творческой единице. Это удобный, и, главное — автономный концепт работоспособного объединения. Попробуем его примерить.

Нам нужны люди, которые будут знать, что говорить, как именно это сказать и на какие деньги это сделать. Философы, креаторы и предприниматели. Простой принцип — каждый занят своим делом. Художник не должен страдать от творческих кризисов, работая на заказ. Не должен он думать и о том, где взять деньги, как написать отчет об их использовании. Он даже не должен качать софт-скиллы, если является по своей природе дремучим интровертом — возможно, именно это качество делает его художником.

Вот эта связка «философы-дельцы-творцы» уже становится вполне рабочей и автономной, но нам надо больше. Она нужна нам не на уровне конкретной команды, а как лайфстайл на уровне индустрий, и здесь есть две проблемы. Любая отрасль является закрытой тусовкой в силу личных интересов и профессиональной конкуренции. В особенности это относится к индустрии развлечений — творцам. Теперь в каждой из отраслей есть свои эскаписты. Это не значит, что западники саботируют патриотические процессы, просто люди предпочитают держаться подальше от бюрократии и отчетности — это уже в первую очередь относится к дельцам.

Возможно, чтобы побороть эти проблемы, нам как раз таки и нужно совершить сдвиг, превратив статичный треугольник в дискомфортный. Прикинем, кто есть кто в этой аналогии.

Философы. Интеллигенция, которая вполне довольна компанией себе подобных и изучает мир как бы свысока, стараясь лишний раз не спускаться к бренной повседневности.

Творцы. Пролетариат, который имеет возможность к существованию, покуда выполняет чужие заказы, пускай и отвратные для этих тонких натур.

Дельцы. Дети нуворишей, которым за пределами своего круга нет никакого дела до происходящего в мире.

Такая вот статика и зона комфорта. Что может сделать этот треугольник дискомфортным? В каком-то смысле его таковым делает сам факт СВО, являясь своеобразным кнутом. Но что может стать пряником дискомфорта? Стремление стать больше, чем ты есть сейчас. Выйти за знакомые рамки и примерить чужое амплуа. Такой сдвиг может происходить на уровне самовосприятия, оставляя ключевую функцию на месте.

Философам почувствовать себя пролетариатом. Взамен получить возможность практического применения своих трудов. Делать идейную красоту.

Творцам примерить роль детей нуворишей. Да, художник не обязан быть голодным. Он может делать красоту руками быстро и профессионально.

Дельцам дать возможность прикоснуться к высокому. Почувствовать вселенскую значимость своего дела, а не эти ваши бесконечные kpi, которые и так останутся в рамках административной функции.

Что это означает на практике? Возникновение межотраслевого коммьюнити, где каждая ветвь является одновременно и учителем, и учеником для других. С наработанными методами взаимодействия, с выработанными в процессе «tone of workable voice» и общим корпоративным лексиконом, а также с учетом чужих, ранее не понятных проблем и специфик.

Это образование новой крауд-индустрии, ядра той мягкой силы, которую все ждут. О практических шагах поговорим далее.

Смещающий точку сборки @logosetferrum — для Холархии.

Шатуны в мирах Егора Летова — часть первая

Что связывает песню Гражданской Обороны «Вселенская большая любовь» и роман Юрия Мамлеева «Шатуны»? На первый взгляд — немногое, но...

Читал ли Егор Летов «Шатунов»? Учитывая истории о том, как Летов, набирая кипы книг, убегал в коридоры межстрочья, вероятность знакомства с прозой Мамлеева высока. Верно и то, что в кругу Дугин-Лимонов-Курехин Юрий Мамлеев был высоко почитаем. «Кругом — необъятная, распухшая реальность Юрия Мамлеева», — сказал Летов в одном из своих интервью. Да и для летовской поэзии характерно пропускание прочитанного через песни: ОБЭРИУты, Маркес, Кундера, Ги Дебор и прочие видны там явно.

Стихотворение «Вселенская большая любовь» весьма отличается от многих летовских творений, но соответствует заданной в заглавной песне альбома «Долгая счастливая жизнь» схеме: центральный образ как бы вымещает весь негатив из содержания, мгновенность изменения («вдруг») — «маятник, качнувшийся в правильную сторону». И, на первый взгляд, он уносит от «неба пустого цвета», «пожирающего листопада», «дикого и лихорадочного похода», «оскаленной цепи», «ледяной раны» к самому главному — Вселенской большой любви, которая наполняет мир. Но Вселенская большая любовь — это еще и секретная калитка, копилка (сначала бездонная, а затем — голодная), волшебная игрушка в пустоте. И вот она уже не вытесняет пустоту, но даже погружает в неё. Такая амбивалентность характерна для поэзии Летова, но в данном случае можно предположить, что дело не только в оксюморонах поэтического мышления. Мне кажется, что именно связь с романом Ю. Мамлеева «Шатуны» придаёт тексту целостность содержания.

Чтобы не погружаться в сюжет романа целиком, стоит для начала узнать о его центральном персонаже: подмосковном жителе Фёдоре Соннове, который пытается найти душу человека, разрушая её телесную оболочку. Он встречает на своём пути московских метафизиков, проповедующих новую религию «Я», которая должна дать новую веру и желаемое бессмертие. Здесь важно то, что многие образы и мотивы, встречающиеся в романе Мамлеева, встречаются и у Летова.

«Небо пустого цвета». С первой же строчки «Вселенская большая любовь» проявляет тяготение к образной системе «Шатунов». Пустота — один из главных образов романа. Начинаясь с «пустых» вагонов, пустота растекается по всему пространству романа: герои «глядят перед собой в пустоту», пустота сгущается, пространство становится пустым. Толпа, кишащая вокруг героев, тоже превращается в пустое место: «...удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту». Пустоту хотят узреть, она скрывает нечто очень важное — например, отлетевшую душу убиенного Фёдором. «И стало казаться мне, что он в пустоте вокруг покойника витает... А иногда просто ничего не казалось. Но смотреть я стал на покойников этих всегда, словно в пустоту хотел доглядеться», «на глазах видать как человек в пустоту уходит». Люди в мире Мамлеева стремительно опустошаются от пустых поисков своего пустого бытия.

«Пустое небо» у Летова — скорее образ, завершающий перспективу экспансии пустоты романа Мамлеева. Если небо в романе может рассматриваться, как нечто, противостоящее пустоте мира метафизиков, то Летов лишает свой поэтический мир этого начала.

«Нас пожирает листопад». Мотив «поглощения, пожирания» — один из важнейших в романе Мамлеева, и выражен он в Петеньке, который «отличался тем, что разводил на своём тощем, извилистом теле различные колонии грибков, лишаев и прыщей, а потом соскабливал их — и ел. Даже варил суп из них. И питался таким образом больше за счёт себя». У Егора Летова пожирание оказывается также одним из важнейших образов, указывающих на враждебность мира. В романе Мамлеева есть и пожирающий-умертвляющий листопад: Алёша, один из оппонентов «садистиков», противопоставляет веру в Бога «листопаду смертей». Эти два образа оказываются если не синонимичными, то очень близкими по значению.

Продолжение следует.

Препарирующий мамлеевскую метафизику @shizashiz — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Шатуны в мирах Егора Летова — часть вторая

Следующие строчки также дают возможность установить связь между двумя текстами. Время в тексте Летова движется по годовому циклу — от лета к зиме. «Исход из слепого лета и вслед погоня наугад». Исход-побег в романе может быть соотнесён главным образом с «побегом» «слепой» девочки Милы и старика Михея.

Слепота Милы была мнимой и связывалась прежде всего с домом Сонновых-Фомичёвых — оттуда Мила и скопец Михей бежали в конце лета, на протяжении которого происходит действие романа. Сюжет Летова в произведениях 2000-х годов — это сюжет бытия, словно бы главным героем Летова становится сам мир, а не лирический герой. Может быть, поэтому поэзии этого периода свойственно «лирическое мы», а не «я».

Движение мироздания — движение по дороге на север, к смерти и забвению. Там сливаются «колокольный лепет» и «забытые войска» — два образа, важные для систем координат Мамлеева и Летова. В романе Мамлеева церковь — единственное, что делает пространство романа не-пустым. В то же время этот образ крайне редко встречается в поэзии Летова — а вот милитаристская образность очень важна для летовских текстов вообще. В пространстве «Вселенской большой любви» в едином строю находятся живые и мёртвые, что тоже может быть интерпретировано, как аллюзия на роман Мамлеева. Там стремящиеся к бессмертию метафизики кажутся приехавшему в Москву Фёдору уже мёртвыми.

«Заглядывать в чужие окна, пытать счастливые дома». Подобную сцену мы видим и в финале романа: приехавший с желанием расправиться с метафизиками Фёдор будто бы замирает, наблюдая и вглядываясь в их жизнь. Сначала он «прощает» упивающегося актом самоудовлетворения Извицкого, потом откладывает убийство жаждущих вечности и бессмертия «метафизиков». Сюжет Фёдора, так же, как и сюжет массового героя Летова, останавливается на этой картине бессмысленного вглядывания в «другого».

«А вдруг всё то, что ищем / обретается при вскрытии / телесного родного дорогого себя». Итак, более очевидное: герои Мамлеева заняты болезненным изучением своего «Я». Они проповедуют «метафизическую любовь», обращающуюся в итоге лишь физиологическим самоудовлетворением. Каждый из «метафизиков» ищет вечность, веру и смысл жизни в самом себе.

Вселенская Большая Любовь скрывается не в религиозном экстазе, а в глубинах собственного материального тела. На физиологичность понятия указывает образ вскрытия. Именно так понимают душу и любовь герои Мамлеева: Фёдор убивает, чтобы обнаружить душу человека, которая, как ему кажется, прячется от убийцы, насмехаясь над ним. «Прижав парня к дереву, Федор пошуровал у него в животе ножом, как будто хотел найти и убить там ещё что-то, живое, но неизвестное».

Фёдор завидует Петеньке, который, поедая сам себя, ухватывает и свою метафизическую сущность — душу. Садистики связывают идею бессмертия с убийствами живых существ, бабка Мавка пьёт кровь убитых кошек, чтобы поддерживать свои жизненные силы. Наконец, один из главных «метафизиков» Извицкий в экстазе самоудовлетворения, пытаясь найти своё Я, хочет увидеть, что скрывается внутри его тела.

«Далеко за горизонтом на смертельной истребительной дороге всё на север». Вселенская Большая Любовь связана с образами смерти. Север — это сторона мёртвых, куда тянутся все герои романа. Мамлеев описывает культ, к которому причастен каждый, независимо от того, относит он себя к «метафизикам» или нет. Фёдор молится своим жертвам, прося у них помощи, Клавушка устраивает пир на трупе Петеньки, Андрей Никитич, размышляя над загробной жизнью, превращается в куро-трупа. Множество примеров указывают на то, что смысл жизни и поиски героев романа связаны с «дорогой на Север». Поиск высшего смысла для них сплетён с убийством, отнятием жизни. Вселенская Большая Любовь скрыта у Летова «далеко за горизонтом на смертельной истребительной дороге всё на север».

Продолжение следует.

Декодирующий мёртвые пространства @shizashiz — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Шатуны в мирах Егора Летова — часть третья

«А вдруг всё то, что ищем / прямо где-то здесь смеётся / например — внутри зеркально-новогоднего фонарика». Мотив зеркального отражения появляется в последней сцене с Извицким: «Вдруг Извицкий ринулся навстречу себе, в бездну; лицо его припало к своему отражению, а тело изогнулось». Именно эта сцена и заставляет Фёдора отказаться от убийства первого «метафизика»: «Но убить человека, который так любит себя. Сверхродного». Это же самообожание остановит Фёдора и в случае с Падовым, Анной и Реминым. Но зеркальная перверсия Извицкого будет кульминацией любви к своему «Я» в романе. Этот же образ завершает основной текст стихотворения.

В то же время нельзя сводить текст Летова лишь к интертекстуальности. При вписывании действия произведения в мамлеевские координаты задаётся конкретный образ чтения и слушания. В стихотворении развивается актуальная для Летова милитарная тема, при этом в контексте произведения она трактуется однозначно негативно. Кажется однозначным первый образ стихотворения — «Небо пустого цвета»: после «Войны и мира» Л. Н. Толстого небо становится, пожалуй, главным героем военных сцен в русской литературе. «Пустой цвет» у Летова — глубокий пессимистический образ, вбирающий в себя бессмысленность, безнадёжность продолжения боя. В то же время — это полное опустошение, экзистенциальная дыра, оставленная метафизической битвой, постоянно ведущейся в этом мире.

Все различия в художественном мире Летова стираются: рядом мёртвые и живые, толпа — единая масса, так же, как и в системе персонажей романа «Шатуны». Связь с романом усложняет образы стихотворения, к собственно милитаристской трактовке образов добавляется метафизическая, вполне характерная для Летова. Исход, описываемый Летовым — не только побег, но общечеловеческое шествие, потерявшее смысл поисков.

«Зашить ледяную рану и впредь давиться леденцом / шагать тяжело, упрямо или катиться колесом / заглядывать в чужие окна, пытать счастливые дома / а вдруг всё то, что ищем / прямо где-то здесь смеётся / например — внутри зеркально-новогоднего фонарика». Третья строфа подтверждает безрезультатность поисков: вместо победы, бессмертия, похода — леденец. Вот результат всех общечеловеческих усилий.

Зашитые раны возвращают к той пустоте, с которой всё начинается, замыкают круг: «Заглядывать в чужие окна, пытать счастливые дома». Поиски себя, борьба за победу завершены единственно возможным ощущением того, что счастлив кто-то другой, и кольцевая композиция опять катится в сторону дикого и лихорадочного похода с целью владеть этим счастьем. Эти поиски, так же, как в романе Мамлеева, оказываются бессмысленными.

Продолжение следует.

Отражающий холодную пустоту @shizashiz — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Шатуны в мирах Егора Летова — часть четвёртая

Выходом из этого порочного круга оказывается лишь сама Вселенская Большая Любовь. Несмотря на то, что выход из замкнутого круга якобы найден, пути к нему являются вариативными: «вскрытие телесного родного дорогого себя», «далеко за горизонт на смертельной истребительной дороге всё на север», «внутри зеркально-новогоднего фонарика». Первые два пути — это пути истребления, самоистребления. Пути, столь близкие мамлеевским метафизикам, которые готовы в своих исканиях души, бессмертия и божественности истреблять не только других, но и себя.

Вселенская Большая Любовь — суть то, что даётся в награду за пройденный путь самоискоренения, самокопания, дикий и лихорадочный поход, в котором нельзя разобрать, кто кого преследует и кто от кого бежит.

Третий путь, путь «копилки», скрыт в образе «зеркально-новогоднего фонарика» — образе праздничном и искажённом, как отражение на неровной зеркальной поверхности. Этот образ можно интерпретировать, как иронический, что в итоге обесценивает центральный троп текста.

Как и в романе Мамлеева, образ любви в стихотворении Летова окончательно дезавуируется. Определения, которые даются образу, понимаются иронически: «бездонная копилка» — в ней невозможно что-либо накопить, поэтому в конце она «голодная», поглощающая; «секретная калитка» — за ней также скрывается пустота.

А в конце — волшебная игрушка, явно соотносящаяся с зеркально-новогодним фонариком, искажающим отражение мира и тех, кто смотрит в него. Вселенская Большая Любовь у Летова превращается в чёрную дыру, и к ней движется мир.

Энигматический @shizashiz — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

«И, когда мне показалось, что я уже завязал, они снова меня туда затащили»

Не так давно на ютубе заблокировали весьма популярный канал Гоблина Пучкова — пожалуй, самый авторитетный и обаятельный рупор современной сталинофилии. Под обёрткой комментирования популярной культуры многие годы велась гордая пропагандистская работа по возвеличиванию коммунистической идеологии. Что важно, после блокировки авторы канала получили поддержку, сравнимую с аналогичной поддержкой набившего оскомину Соловьёва. То есть поддержали даже высокие кабинеты.

Эх, не зря говорят, что Ленина вынесут из Мавзолея, как только закончится советская власть. Как известно, упомянутый Гоблин прославился не только «смешными» переводами, но и серией «правильных» переводов, где более-менее достоверно перекладывал особенности американского кино на русский (в том числе матерный) язык. Запоминающийся голос, самоирония и достойная работа с материалом накрепко вписали его в русское мем-пространство: даже если вы не слышали про Дмитрия Пучкова, скорее всего, вы смотрели культовые фильмы Гая Ричи и сериал «Клан Сопрано» в его озвучке.

Есть интересная параллель: вы, вероятно, не знаете украинского ультранационалиста Владимира Завгороднего, но большая часть современной русской стендап-сцены (по собственным признаниям стендаперов) выросла из его перевода и озвучки спешла Эдди Мёрфи «Raw», около десяти лет назад завирусившегося ВКонтакте.

Но вернёмся к Гоблину. Что интересно, этот самый Гоблин Пучков считает высшим достижением мирового кинематографа фильмы Мартина Скорсезе «Казино» и «Славные парни». Фильмы, безусловно, великолепные, но их выбор в качестве лучших произведений такого вида искусства вообще (а Гоблин, в том числе, кинокритик со стажем) симптоматичен. Да и в целом, самые известные и ценимые его работы — это озвучка фильмов об организованной преступности и о бандитах вообще.

Интерес к теме вполне выводится из милицейского прошлого Пучкова, и на этом легко успокоиться. Да и фильмы ведь правда великие. Однако, не зря, как мне кажется, этим же людям так легко удаётся симпатизировать Иосифу Сталину. Ведь такая история! Буквально, «пацан к успеху шёл», «сколько себя помню, всегда мечтал быть гангстером» (то есть членом банды, то есть бандитом). Заваливший выпускные экзамены семинарский парень из низов прорвался к верхушке «семьи», построившей империю на руинах разрушенного порядка, прошёл по головам — от выбивания денег (раскулачивание) и торговли краденым (распродажа Эрмитажа) до «внутрисемейных» разборок и присвоения власти в бандформировании — заслужил УВАЖЕНИЕ.

В целом, слишком уж похожа история сталинской России на историю киношной гангстерской империи. От способов запугивания (например, Королёв) до способов ублажения (Горький), от системы доносов до сакральности членства, от нетерпимости к критике до показной религиозности при необходимости. Тема такая обширная и благодатная, что вы легко продолжите список. И Ленин в этой картине становится будто бы доном Корлеоне со своими консильери, а Сталин — дерзким и опасным главным героем, ворочающим делами. Пускай нечисто, пускай жестоко, но зато так понятно, это ведь наш Тони Сопрано, толстый и обаятельный, с трубкой в зубах, свой в доску.

Истории про «добиться своего, несмотря ни на что», конечно, будоражат кровь. Но, увлекаясь ими, мы не только забываем о десятках и сотнях жертв каждого отдельного гангстера и расчеловечиваем «лоха». Мы выруливаем на дорогу, неизбежно приводящую к совершенно неромантичному самоуничтожению, которым заканчивается каждое «Казино» и каждые «Славные парни». Пускай же Скорсезе успокоит таким знанием сталинистов, которые убедятся, что развал советской гангста-империи был естественным следствием выбранного этой империей стиля жизни.

Учуявший тупое говно тупого говна @bitnevpoet — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Страх и ненависть в блокчейне. Часть седьмая — блокчейн на службе государства

А знаете, что самое смешное? Блокчейн действительно станет частью государства. Но несколько иным способом, чем хотелось бы мечтателям. Будь осторожнее со своими желаниями. Вдруг они сбудутся?

Блокчейны бывают не только публичными, но и приватными. Например HyperLedger — вполне себе начало таких решений. Представьте, что у государства будет не просто эквайринговая система в руках, а настоящий блокчейн, где они смогут еще более жестко контролировать все транзакции.

Проект цифрового рубля тоже вписывается в такие интересности. Да-да. Отказ от налички, которая подконтрольна никому, в общем-то — с заменой на полноценную цифровую валюту. Об этом же мечтали шифропанки? А что, не в таком виде вы хотели это получить? Ну, извините. Приходится потерпеть.

И в этом мире вполне будут работать смарт-контракты. Просто нотариусы не пропадут, а научатся немного программировать. И вы будете приходить с цифровыми рублями к цифровому нотариусу заключать цифровую сделку, потому что все ваши активы оцифрованы и хранятся в виде токена, который работает на блокчейне рубля.

АХАХАХАХАХАХАХАХАХХАХАХ! ЗВУЧИТ БЕЗУМНО, НО ЭТО ПРАВДА.

И мы ведь все понимаем, что благодаря возможности переведения в токен на блокчейне ЛЮБОГО актива — это действительно возможно.

Но у блокчейна на службе государства есть и плюсы. В Эстонии уже сейчас работает стартап, который перевел весь учет медицинских записей на блокчейн. Тетя в аптеке сканирует в приложении ваш QR-код, а потом дает лекарство по рецепту. И никаких бумаг.

В Китае бюрократию с недвигой в некоторых регионах тестово перевели на блокчейн. Отношений с бумажками стало меньше, эффективность возросла на порядок, а люди в целом довольны. Будущее с сапогом в жопе от технологии, которая должна была стать началом анонимности. Эх, вот уж злая ирония.

И тут даже уже не хочется писать о том, что все централизованные биржи — это просто огромные отмывочные госчинуш. Не верите мне? А почитайте вот это. TL;DR: бывший сотрудник Kraken подал на биржу в суд, потому что она выдает гнилые счета, кидает сотрудников на бабки и многое другое.

Ну крипта же, да? А в результате этого дела выяснилось, что все владельцы топовых бирж держат свое бабло на Бинансе. Ииииииии? И вполне себе помогают с отмывом денежек уважаемым людям.

А ты, раб, иди заполняй KYC и проходи сто этапов верификации. Это смешно и грустно.

Кстати говоря. Реализация цифровых госвалют ведет к тому, что вам могут просто в любой момент запретить покупать крипту. Ведь сейчас, если у вас нет майнинг-фермы, крипту вы можете купить только на бирже или обменнике. А кто сказал, что вас нельзя будет взять за задницу при таких раскладах?

Признаться честно, в рамках этого текста мне даже не хочется рассматривать централизованные биржи. Уже самому глупому человеку очевидно, что Бинанс, Кракен, Коинбейз, Битфинекс и прочие ресурсы — это просто инструмент централизации (в меру необходимый), который сразу же идет под шконку к государству.

Продолжение следует.

Переводящий чиновников на блокчейн @hryhrykek — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Творчество и генерация: искусство цифровой пресыщенности

Признаться, я ненавижу эстетику. Не как мотив обесценить всё красивое в мире, нет — скорее как состояние человека, который половину жизни провёл в интернете. Ровно столько ко дню моего рождения провела в нём и я.

Говоря кратко, эстетики до тамблера и имиджборд не существует — вместо неё есть мода, которую не выбираешь самостоятельно. Далеко ходить за подобными откровениями не нужно: сподручная эстетик-вики предоставляет множащийся список тегов с фасованными по ним картинками. Дата возникновения большинства тегов — 2010 год и позднее. Тамблеру посвящён отдельный раздел с эстетикой эпохи 2014 feeling old yet?

Конечно, дело не в сомнительного масштаба сайте, а в том, как глобально ветвится визуальная среда с появлением интернета: любая картинка подлежит кластеризации. Изображение можно типизировать, даже присвоить ему настроение, чем с успехом и занялись создатели этого сайта.

Поэтому мне нравится суть дегенеративного искусства. Время, затрачиваемое на скролл одного изображения в пути к следующему, позволяет не углубляться в эмоцию и детализацию, пока глаз успевает выхватить красоту. «Красивое», как известно, поддаётся определённым законам и легко объективируется, что упрощает дело для генерирующего что-либо ИИ. При колоссальном количестве попыток генерации на основе огромной базы картин может случиться магия. Мы получим творчество, которое не только будет соответствовать определённой эстетике и красоте. Оно будет эмоционально резонировать с воспринимающим субъектом — а при некоторых условиях даже успешно имитировать определённую глубину и душевность.

Восторг от подобных находок, вероятно, сравним с живописью эпохи Возрождения. Тогда столкновение с художественным произведением считалось редкостью в жизни обывателя — по сути, увидеть их можно было только в святых местах. Образы часто воспринимаются на словах, умозрительно: они функционируют где-то в области мифологического мышления и разбиваются при столкновении с собственным воплощением. Так как неожиданное не может запечатлиться в вечности, образ приходится адаптировать. В финале этого действа он обретает новые элементы и тихо сворачивается в голове мысленным zip-архивом. Поэтому, несмотря на первоначальное отчуждение, сегодня в произведениях нейросети возможно (и приятно) находить отклик, путая их с рукотворными. Ведь они… забавны, хоть по сути так чужеродны. Разницы нет — зрители одинаково пресыщены, а всякая художественность одинаково скучна.

Но для меня сгенерированные изображения обладают немного другим вкусом: это чувство пребывания на пороге акселерации. Ли Седоль побеждает в матче против AlphaGo — первый и последний триумф. Свинцовые белила были вытеснены более дешёвыми титановыми и цинковыми. В XIX веке появляется камера, и художники уходят от задачи копирования действительности, отныне стремясь передавать мимолетность впечатлений. Теперь то же самое переживает и новоиспечённый диджитал-художник: графические планшеты для рисования зародились в 80-х, а культура артов появилась как раз с распространением интернета и созданием DeviantArt в 2000. Диджитал-артист уже формально устарел, он отправлен в ностальгическую эпоху-до-нейросетей.

Сколько дней прошло от момента заявления о том, что машина не способна на произведение искусства, до момента её осмысления в качестве инструментария искусства? Не нужно долго думать, чтобы приняться за пост-обработку готовой картинки — если инструмент существенно ускоряет дело, выгоднее его использовать, чем отказаться от него. Картина по номерам пишется быстрее, чем поверх пустоты холста. А лучше вообще запеленать глаза и связать художникам руки во славу аниконизма.

Очарованная генерацией фракталов @trobar_clus — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Природа власти в науке для чайников.
История первая, онтологически-болтологическая

В разных технооптимистичных около-лессвронг чатиках я периодически наблюдаю набор мнений, которые кратко можно описать, как «ученый обладает самой высокой властью — властью менять мир своей работой, влиять на миллионы людей и так далее». Примечательно, что люди, высказывающее подобное, зачастую не являются даже стремягами в науку — это просто фронтендеры-девопсы-вебмакаки. Пролетарии умственного труда, короче. Я не хочу сказать, что их работа незначительна — даже наоборот, они крутые. Просто представление о науке эти читатели Саши Панчина и Аси Казанцевой имеют довольно превратное. Естественно, в вопросе влияния через науку эти дорогие пролетарии значительно ошибаются, лет ми эксплейн.

На первый взгляд, все логично... Гениальные вумники придумали мирный атом, и это дало возможность хохлам бомбить ЗАЭС. Другие гениальные вумники придумали gain-of-function research и кушать летучих мышей... Третьи придумали интернет — и вот я здесь, триггерю либерах controversial-отсылками на недавние исторические события. Ничего этого не случилось бы, если б не сверхмозги!

Я уже писал, что наука — чудовище из страшного сна Лавкрафта. Выскажусь теперь более четко: научный прогресс обусловлен перколяцией мемов через гиперграф взаимного цитирования. Ничего, блин, сложного. Если понять эту фразу, то все станет очевидно.

Объясню на примере. Когда я еще был студентом четвертого курса, мне пришла в голову смешная идея: составить такой геном бактерии (или вируса), который вызовет Stack Overflow в программе обработки данных с секвенатора, что приведет к выполнению произвольного кода. Биологическая зараза и компьютерная зараза одновременно. Через год я прочитал о реализации буквально этого в WIRED.

Когда я был на третьем курсе и только начинал изучать машинное обучение, мне пришел в голову алгоритм анализа данных, основанный на подсчете пар, а также троек (и более) точек, которые мы соединяем, если расстояние между ними меньше порога. При этом постепенно увеличиваем сам порог. Это дает нам набор интересных параметров, хорошо описывающий датасет. Попробовать и исследовать такую штуку мне так и не довелось, потому что нужно было делать другие проекты. Но через пять лет я сходил на обзорный семинар по топологическому анализу данных, где буквально это называли комплексом Вьеториса-Рипса.

И последний пример — совсем свежий. Года два назад мы с коллегами обсуждали, что бы такого сделать плохого. Я предположил, что было бы интересно сделать выравнивание последовательностей нейросеткой. Не лучшая моя идея, если верить коллегам. 31 августа я нашел буквально это в гитхабе.

Думаете, я один такой мамкин Нострадамус? А вот и нет. Каждый ученый — футуролог в своей узкой области. Если ты в тренде, бро, то такие штуки происходят постоянно, и твои собственные работы — просто случаи, где лично ты немного подсуетился. Поработай я над чем-нибудь из этого — и открытие было бы моим. Кроме комплекса Вьеториса-Рипса, пожалуй, это старая штука. А таких, как я — миллионы, на каждую лабу по несколько человек.

Представьте себе следующую задачу по физике. В песок добавляют металлические опилки — вычислите концентрацию опилок, при которой смесь начнет проводить ток. Аналогия кншн не аргумент, но научное сообщество ведет себя, как эта смесь. Если достаточное количество связанных друг с другом людей будет думать об одном и том же, ток протечет и через них.

Власть ученого над своим открытием — суть власть металлической опилки провести или не провести через себя электричество. Прикол в том, что для итогового результата не имеет значения, течет ли ток через конкретный кусочек металла, Имеет значение лишь концентрация опилок.

Если ты не вызовешь Сатану сделаешь недружественный сверхчеловеческий общий ИИ, за тебя это сделает кто-нибудь другой. Might as well be you. Так где власть?

Продолжение следует.

Порвавший дней связующую нить @biolapki — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Коллективные эйдосы: абсурдный путь человечества

Недавно дорогой БРАТ @biolapki написал о своем видении научного сообщества. Таковое сообщество он представил, как своеобразный резонатор, который вылавливает отдельные важные идеи из коллективной среды и реализует их. Успешные ученые, чье имя может отпечататься в каменных книгах истории, в конечном итоге ухватывают идею быстрее и воспроизводят ее лучше — но вообще эйдосы витают в воздухе. Даже гениальные озарения не бывают внезапными — синаптические связи к ним порой прокладываются годами. Баадера-Майнхоф внезапно оборачивается к нам другой стороной — ведь это не матрица начинает использовать интенцию, до которой ты внезапно дошел своим умом. Это тебе в голову вбросили интенцию, которая активно плавает меж субъектов.

Поиграем с этой мыслью в контексте абсурдного фатализма. История, в рамках объяснения ее через волю Господа — это некий путь уроков и прозрений. Путь сложный, зачастую довольно бессмысленный и не предполагающий никакой награды в конце. Но это путь — хоть мы и вольны представлять историю, как спираль, плоский круг или лакричного червяка. В рамках этого пути люди (чья интуиция все-таки несколько переоценена) годами могут наталкиваться на необходимость очередного исторического шага, пока наконец в голове самого отчаянного визионера не щелкнет — больше медлить нельзя. И общество со скрипом делает этот шаг, ругая самое себя, историю и даже, собственно, Господа.

Если подумать, ругаться есть на что. Наш абстрактный исторический путь совершенно лишен цели. Даже если посчитать, что Бог милостив и постепенно подталкивает человечество к некому просветлению и последующему теозису, технология подобного развития совершенно неясна. А что, если это вообще никакое не развитие? Общество несколько десятилетий обсуждает условный трансгуманизм будущего, совершенно не находя в нем ни человеческую этику, ни, собственно, человека. Можно ли считать перерождение хомо сапиенс в мыслящие додекаэдры истинным желанием Бога? Сомнительно. Но разве кто-то обещал, что будущее человечества (даже при условии его развития) будет счастливым?

Эта мысль по-настоящему ужасает. Некое коллективное поле, ведущее человечество в историю руками полководцев, гениев и юродивых — может вести его куда угодно. В бездну, к Ахерону, в насекомые тела. В полупризрачные формы и виртуальный уход от физической оболочки, которая плещется в биосреде своей капсулы два на два метра. Ячеистые хайвы бесконечных человейников — не самая плохая дистопия, если включить воображение и подумать, насколько, кхм, тернистым может быть исторический путь. Глубины ужаса все-таки неисчерпаемы.

Но, так или иначе, коллективный резонатор смыслов может существовать. Внешняя воля и исторический путь вполне могут существовать. Наконец, инерция, реакционность и непременные глупые ошибки на пути — существуют несомненно. Но куда мы идем и из какого источника черпаем? Возможно, однажды наш полуслепой овермайнд все-таки догадается.

Ищущий черную кошку в темной комнате @esxaton — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Страх и ненависть в блокчейне. Часть восьмая — патовое положение криптовалюты

Одна из проблем, с которой сталкиваются потенциальные будущие владельцы криптовалюты — ее нужно купить. Купить за рубли, доллары, евро, шекели, франки, дирхамы, за что угодно. И сделать это удобнее всего именно на этих уродливых, скотских и ублюдских биржах. Которые в силу своей договоренности с VISA, в силу кучи лицензий и прочего, берут с вас весь пакет документов.

Или же вы должны взаимодействовать с P2P обменниками. Которые можете найти на том же bestchange. Так или иначе, покупка криптовалюты — геморрой для новичка. От нее проще отказаться, чем разбираться со всем тем, что падает на голову человеку.

В чем заключается будущий крах FAANG и бигтеха в целом, и где место блокчейна и Web3 в этом всем? (FAANG — это сокращение от названий топовых компаний: Facebook, Amazon, Apple, Netflix, Google). Сомнений в том, что этот крах неминуем, ни у кого нет. Уже сейчас мы видим значительное ухудшение качества софта, видим ухудшение качества продукции в целом. Это вызвано классическим «За что боролись — на то и напоролись».

Обилие людей левых взглядов, которые набраны по квоте, вызывает некоторые проблемы в рабочем процессе. Можно сказать следующее — Кремниевая Долина наполовину состоит из альт-райтов ноулайферов-аутистов, наполовину — из наших любимых ЛГБТ-френдли квир-ультрасексуалов.

Проблема в том, что первая категория — зачастую те самые разработчики. Вторая — их менеджмент. Менеджмент, казалось бы, более влиятельный, чем их подчиненные. Однако, когда из-за ряда причин ваши подчиненные неэффективно работают, виноватым оказываетесь, внезапно, именно вы.

Когда вместо разработки ПО и прочего менеджеры собирают митинги — компанию это не красит. У них еще достаточно запаса прочности в виде капитала, лет эдак на десять, но в любой момент все может пойти по наихудшему сценарию.

При этом обратную ситуацию мы видим у производителей железа, а не софта. Так, Intel, AMD, ARM и Nvidia (назовем их IAAN) — это компании, которые стабильно выпускают на рынок продукт. В современных реалиях его можно назвать качественным. Что характерно, из IAAN мы не слышим особых новостей о том, что их разработчики выгоревшие аутисты, а менеджеры являются трансами. Напротив, тот же Хуанг (СЕО «Зеленых») вообще выглядит, как отец автора в 90-ых.

В то же время, мы видим, что Web3 сейчас — сугубо рыночное нечто. Ему в общем и целом плевать на повестку и прочее, он просто предоставляет продукт. Которым как раз будут пользоваться те самые задроты из нашей нелюбимой Силикон Валлей. Что характерно, эти же задроты зачастую разрабатывают «в свободное время» часть обсуждаемых нами решений. Поэтому у Web3 есть действительно большое будущее. Правда, мне кажется, что не совсем такое, каким мы его представляем.

Находящийся на распутье @hryhrykek — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Страх и ненависть в блокчейне. Часть девятая, обобщающая

Подведем некоторые итоги в этой части. Стоит кратко суммировать основные выводы, обозначенные на протяжении цикла.

Анальная централизация всего и вся — суть то, что однажды подарит нам полную децентрализацию. Сам по себе интернет децентрализован по своей архитектуре. Это значит, что Web3 и децентрализация сервисов тоже неизбежны. Что из этого выйдет — пока загадка.

Рынок криптовалюты сейчас — создатели проектов, люди с деньгами, владельцы соцсетей (типа Реддита, Твиттера и прочих), а также мы. И все, что нам пытаются впарить сегодня — невероятные прорывы в лице Proof-of-Stake, Metaverse, NFT, DAO и других решений. Впаривают их либо люди, которые не до конца разобрались в теме (потому что не вся инфа доступна обычному человеку, чтобы понять даже половину айсберга — нужно серьезно анальничать в крипте хотя бы годик), либо те, кто знает о ней и думает, что вы — дурак.

Люди с идеологией создают свои проекты — вроде тех же Polkadot и Cardano, вроде Monero и Zcash. Именно за такими проектами будущее. За проектами, которые честны и не лгут, а также предлагают нам новые решения старых проблем.

Крипта находится в идеологическом кризисе, она стала интересной для государств. К хорошему это не приведет, но это не значит, что крипта из этого кризиса никогда не выберется. Выберется — и еще как.

Нам же остается просто наблюдать, больше думать и изучать. А также никогда не вестись на гнилые белые бумаги от детей из богатых семей. Которые за них написали люди шарящие, от чего становится вдвойне смешно.

Блокчейн-будущее — это потенциальный цифровой ГУЛАГ. И вероятность того, что оно станет цифровым ГУЛАГом, больше, чем вероятность, что оно подарит нам свободу. Почти все, кто обогатился на криптобуме — люди, у которых и без того были огромные деньги. Или же просто счастливчики без невероятных денег и невероятной власти — но таких очень мало.

Читайте, разбирайтесь в сложных вещах и никогда не ведитесь на громкие лозунги.

С ключевыми поинтами цикла, @hryhrykek — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Традиция и модерн: о смене иерархических моделей. Часть первая

Последний месяц стал для многих временем осмысления и переосмысления. Из телеграм-каналов в осеннюю реальность нескончаемым потоком несётся истерика, военкоры отчаянно примеряют на себя роль Милюкова, а жизнь так и продолжает течь своим чередом среди опадающей листвы и серого неба. Нехорошие ассоциации с 1916 годом уже стали общим местом, при этом суть исторического момента трактуется каждым по-своему. Дугинисты последовательны в своей эсхатологическом противостоянии модерну; им оппонирует Ольшанский, текст которого расползся по интернету с невероятной скоростью. Где-то посередине мечется Чадаев со своей лекцией о современности, которая в своё время вызвала у меня немало возражений.

Недавно мне попался пост одного юноши, призывавшего отправить «метастазы модерна… в утиль». Звучит красиво, возвращение к Традиции (непременно с большой буквы), всё такое. К сожалению, за подобными призывами стоит глубокое непонимание природы современности, тем более удивительное, что природа эта довольно проста, если взглянуть на неё без ангажированности.

Начнём немного издалека: любое человеческое общество организовано тем или иным способом, и социально значимая активность невозможна без организации. Современные антропологи выделяют два способа социальной организации: гомоархический и гетерархический. Гомоархия предполагает взаимодействие элементов системы одним и только одним способом, гетерархия же позволяет элементам вступать в различные отношения друг с другом — или не вступать в отношения вообще. В чистом виде гомоархии и гетерархии встречаются крайне редко: чаще всего общества и институты находятся где-то между, ближе к одной или к другой форме. До сих пор точно не установлено, что именно определяет превалирующий тип социальной организации, на данный момент определяющим фактором считается структура семьи.

На мой взгляд, в конечном итоге всё упирается в когнитивный лимит Робина Данбара. Этот лимит обуславливает потребность отвергания постоянных отношений между людьми при высокой плотности населения (когда людей слишком много, мозг просто не может вместить большее количество социальных взаимодействий), и наоборот, противоположные стремления при плотности низкой. Однако, как мне справедливо заметил один исследователь социальных структур, абсолютизировать какой-то один фактор не стоит.

Если взглянуть отстранённо на нашу современность, можно заметить, что сейчас преобладают гетерархические формы организации. Раньше же, соответственно, преобладали гомоархические формы. Иными словами, с точки зрения социальной организации гетерархизация и есть модернизация. Если вывести из пассажа выше тезис о том, что способ организации обуславливается экзогенными факторами, можно заключить, что модернизация — процесс объективный, и, при сохранении определённых условий, неизбежный. Он развивается в определённом темпе при наличии определённых условий, которые слабо подвержены осознанной активности человека, при этом в значительной мере эту активность определяя и оформляя.

Продолжение следует.

Отвергающий критику социального @stuffybadger — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Традиция и модерн: о смене иерархических моделей. Часть вторая

Таким образом, борьба против современности буквально являет собой борьбу с ветряными мельницами как попытку противостоять технологическому ландшафту. Те, кто хотят одержать победу над модерном, очевидно, думают, что могут высечь море за неповиновение. Можно попробовать, но кроме психологического удовлетворения это мало что даст. Море останется там же и всё так же будет подчиняться своим законам, а не человеческой прихоти. Современность — это наша социо-технологическая реальность, и по этой причине остаётся только искать способы приспособления к ней.

Поэтому же, вопреки Чадаеву, не существует реальных «владельцев» современности за пределами сознания тех, кто таковыми себя считает. Право на землю существует постольку, поскольку это право соблюдается, патенты существуют постольку, поскольку их признаёт государство — так и здесь. Есть общества, вставшие раньше других на путь гетерархизации своих институтов, и они лучше приспособлены к жизни в гетерархизирующемся мире, что логично. Можно ли сказать, что такие общества становятся источниками гетерархизации, и даже источниками современности? Только в том случае, если все остальные с этим согласны.

«Альтернативную современность» же построить невозможно, поскольку, как испытали мы на своём опыте в прошлом веке, современность вообще не строится. Она происходит.

Самая главная работа, таким образом, должна произойти в наших головах. Мы должны научиться видеть суть нашей современности и её неизбежность, а также ложность посылов различных фигляров, продающих нам зарытый клад в Стране дураков — как импортного, так и отечественного производства. Пока весь совокупный опыт, и наш, и зарубежный, видится нам не собственно опытом, а руководством к действию, мы будем продолжать наступать на все старые грабли, которые только сможем отрыть.

Отвергающий критику социального @stuffybadger — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Любовь и доппельгангеры «Наследницы по прямой». Часть первая

Раскидистые тени деревьев и душистых кустарников, музыка волн, обдуваемая семью ветрами и горячая от зноя руина пепельного цвета. Юношеско-прикладные фильмы Сергея Соловьёва всегда отличались физическим повествованием: явления и места расширяются благодаря внимательному киноглазу оператора, раскрываясь по ходу фильма и за его пределами. В «Наследнице по прямой» у каждого пространства есть свой доппельгангер, и неважно, где именно: в Одессе, Ленинграде или Новокузнецке. Сердце щемит одинаково, как по нотам Исаака Шварца.

Тринадцатилетняя Женя (Татьяна Ковшова) желает во всём дойти до самой сути. Её прямолинейность по отношению к окружающим можно объяснить безоговорочным доверием к тексту «Евгения Онегина»: она привыкла по нему гадать, и каждое сердечное негодование рифмуется с пушкинскими строками. Мир был промыт и доступен, но бойкий родственник из Москвы (Игорь Нефёдов), седьмая вода на киселе, приносит смуту и бросает камень в чужой огород — как в прямом, так и в переносном смысле этого слова.

Персонажи-дети в кино до поры до времени были беспомощными. В голливудских мелодрамах 1940-х они служили, скорее, украшением консервативных семей, в послевоенных немецких хаймат-фильмах — по инерции строили козни против более благоразумных взрослых, в европейском эксплуатационном кино — умирали первыми. В героине Сергея Соловьёва мандельштамовское наивное соединилось с чернокотёнковским настороженным и осмысленным.

«Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Всё большое далёко развеять,
Из глубокой печали восстать».

Гость не разделяет любовь к поэзии и заводить дружбу не спешит, но избежать словесных баталий не в бровь, а в глаз ему не удастся. Женя вооружена крупнокалиберным словом: «один-ноль... один-один... два-один». Когда Володя начинает тяготеть к Валерии (Татьяна Друбич), крепость присказки, приближающей к настоящести, становится очевидна.

Так кто они — Володя и Валерия? Он — поклонник здорового образа жизни, деловитый счетовод, потенциальный предприниматель. Примет времени ему не занимать. Она — пошлая певичка на декадентском изломе, где всё скучно и грустно, адептка культа сигареты и бульварного романа на французском языке. Что станет с их прилежными забавами в начале 90-х? Ответ ясен. Женька, в то же время, признаёт в себе всё, но ей не скучно, и тем она сильнее. «Юная преступница, но кончается всё хорошо».

Продолжение следует.

Изучающая карты прошедших пространств @vid_na_dobro — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном

Любовь и доппельгангеры «Наследницы по прямой». Часть вторая

Серия детских детективов «Чёрный котёнок» была упомянута неспроста. Охочая до сокровенных тайн Женя будто выскользнула из книги с эмблемой котёнка в лихо заломленной кепочке на обложке. В «Наследнице по прямой» нет очевидного криминала, но разворовать «рассвет едва-едва, с первым трамваем» и подарить другой девчонке ради мнимого признания — разве это не преступление?

Воспоминания о несбывшемся прошлом, пыль в прожилках бумажных писем, выстраданная курением крепких сигарет из киоска мудрость — всё это составляет Женькин театр памяти, где преданный зритель умеет держать язык за зубами. Женя не нуждается в признании, её скорее интересует человеческое достоинство, но оно было украдено всё теми же Володей и Валерией. В поисках утраченного Женя преследует молодых людей по пятам и юродствует, вызывая недоумение у окружающих. Для многих лучшая защита — это нападение, и Женьке проще обрить голову, покривляться в сшитом на скорую руку платье из шторы, замахнуться на уничтожение подмостков своего театра памяти, уже знакомой руины, только чтобы ни мать, ни отец, ни заезжий молодец не забрали её силой.

Ещё один по-чернокотёнковски неочевидный символ времени — тяга к позабытому фольклорному наследию (не путать с искусственно изобретённой и насквозь водевильной советской эстрадой). Жене вовсе не любопытно, как там, снаружи — восторженного придыхания не случится. Просторы и тесные подворотни родных краёв вызывают больший интерес: да, малая родина, но при отстаивании её малой кровью не обойтись. Руина​ тем временем​ взрывается, полыхает, лаская тишь воды шероховатостью огней. Как Пушкин (Сергей Шакуров) читает Жене о своём, так она говорит загадками и сама же их разгадывает. Это не пустой трёп — это ода окружающим деклассированным элементам.

А может, и не было зачарованного родства с Александром Сергеевичем и причудливого рассвета в дверях первого трамвая? Может быть, но Женя сильна, когда разрешает этому театру быть чем-то или кем-то в глазах посторонних. Тем плоше наблюдать за погорельцем Володей с дырой в кармане. Ни классной девочки Валерии, ни ларца со словарным наследством в придачу. Без помощи Жени он больше ничего не построит, по крайней мере, в ближайшее время. Ведь ворованное добро, как известно, впрок не идёт.

Изучающая карты прошедших пространств @vid_na_dobro — для Холархии.

Подписаться | Написать нам | Стать патроном