Шеллинг, расизм и работорговля.
Когда Лукач с аргументами (цитатами) в руках заявил, что от высказываний позднего Шеллинга до «расовой теории едва ли остался хоть один шаг» — я сначала скептически усмехнулся: старый марксист-ленинец Георгий Осипович сгущает краски! Но нет, Лукач прав в своей левой критике — и, более того, он ещё предельно корректен и дипломатичен по отношению к Шеллингу.
Тот свою позицию в отношении рас и рабовладения высказал многословно, но вполне однозначно:
«Будет лучше, например, на тот случай, если нашему различению будет предъявлен упрек в том, что оно в конечном итоге ведет к научному оправданию рабства, торговли неграми и всех мерзостей, которые высший род позволяет себе в отношении подчиненных, — будет лучше, говорю я, вполне открыто признать, что, по нашему убеждению, никоим образом не возможно, чтобы тот дух, что впервые внушил благородному Лас Казасу мысль использовать в разработке недавно разведанных серебряных и золотых залежей вместо слабого американского племени сильное африканское, был злым, человеконенавистническим духом, ибо это была мысль, которая имела своим следствием не торговлю неграми — ибо несчастными торговали, и самым отвратительным образом, еще у них на родине, — но их массовое переселение, в котором, вероятно, благожелательный дух мог усматривать одновременно единственное средство спасти этот покинутый на произвол судьбы род от ужасающего варварства и множество близких к погибели душ — от вечной смерти».
(Философия мифологии. СПб., 2015. С. 447 — 448).
Для понимания: Лас Казас (или Лас Касас) — священник-доминиканец, который в XVI веке настолько расстроился из-за зверств испанцев по отношению к индейскому населению Нового Света, что предложил заменить рабский труд индейцев — рабским трудом негров, которых и начали массово завозить из Африки.
Обратим внимание на аргументацию Шеллинга: во-первых, ничего страшного — говорит он — в торговле рабами нет: темнокожими невольниками торговали и ранее. Иными словами: традиционность и регулярная повторяемость преступления для Шеллинга однозначно и абсолютно оправдывает преступление.
Во-вторых: свойственная реакционерам всех мастей подмена даже не понятий — но самих слов, своего рода «новояз». Продажа в рабство — это даже не продажа в рабство, а… переселение. И не просто переселение, а спасение несчастных африканцев от варварства на их родине. Более того, переселение темнокожих невольников в райские кущи американских плантаций — это, по Шеллингу, богоугодный акт спасения неритянских душ для жизни вечной.
Если это не расизм и абсолютное оправдание рабовладения — тогда эти слова вообще не имеют смысла.
И да, поправка на ветер: Шеллинга за эти его взгляды не надо cancel’ить. Его, как мыслителя, конгениального самому Гегелю, надо, конечно, серьёзно изучать. Но и мрачную его реакционность надо всегда держать в уме. Попросту говоря: не надо мазать только одной краской. Но и закрывать глаза в стиле «он, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын», лепить из Шеллинга рыцаря диалектики в сияющих доспехах — тоже неправильно.
В умении понимать сложную противоречивость и одновременно тождественность, конкретно-исторически выясняя оттенки и переходы мысли любого философа — того же Шеллинга — и заключается диалектический такт ума. И Лукач, надо сказать, дал в «Разрушении» превосходный образец такого такта.
#Шеллинг #Лукач
Когда Лукач с аргументами (цитатами) в руках заявил, что от высказываний позднего Шеллинга до «расовой теории едва ли остался хоть один шаг» — я сначала скептически усмехнулся: старый марксист-ленинец Георгий Осипович сгущает краски! Но нет, Лукач прав в своей левой критике — и, более того, он ещё предельно корректен и дипломатичен по отношению к Шеллингу.
Тот свою позицию в отношении рас и рабовладения высказал многословно, но вполне однозначно:
«Будет лучше, например, на тот случай, если нашему различению будет предъявлен упрек в том, что оно в конечном итоге ведет к научному оправданию рабства, торговли неграми и всех мерзостей, которые высший род позволяет себе в отношении подчиненных, — будет лучше, говорю я, вполне открыто признать, что, по нашему убеждению, никоим образом не возможно, чтобы тот дух, что впервые внушил благородному Лас Казасу мысль использовать в разработке недавно разведанных серебряных и золотых залежей вместо слабого американского племени сильное африканское, был злым, человеконенавистническим духом, ибо это была мысль, которая имела своим следствием не торговлю неграми — ибо несчастными торговали, и самым отвратительным образом, еще у них на родине, — но их массовое переселение, в котором, вероятно, благожелательный дух мог усматривать одновременно единственное средство спасти этот покинутый на произвол судьбы род от ужасающего варварства и множество близких к погибели душ — от вечной смерти».
(Философия мифологии. СПб., 2015. С. 447 — 448).
Для понимания: Лас Казас (или Лас Касас) — священник-доминиканец, который в XVI веке настолько расстроился из-за зверств испанцев по отношению к индейскому населению Нового Света, что предложил заменить рабский труд индейцев — рабским трудом негров, которых и начали массово завозить из Африки.
Обратим внимание на аргументацию Шеллинга: во-первых, ничего страшного — говорит он — в торговле рабами нет: темнокожими невольниками торговали и ранее. Иными словами: традиционность и регулярная повторяемость преступления для Шеллинга однозначно и абсолютно оправдывает преступление.
Во-вторых: свойственная реакционерам всех мастей подмена даже не понятий — но самих слов, своего рода «новояз». Продажа в рабство — это даже не продажа в рабство, а… переселение. И не просто переселение, а спасение несчастных африканцев от варварства на их родине. Более того, переселение темнокожих невольников в райские кущи американских плантаций — это, по Шеллингу, богоугодный акт спасения неритянских душ для жизни вечной.
Если это не расизм и абсолютное оправдание рабовладения — тогда эти слова вообще не имеют смысла.
И да, поправка на ветер: Шеллинга за эти его взгляды не надо cancel’ить. Его, как мыслителя, конгениального самому Гегелю, надо, конечно, серьёзно изучать. Но и мрачную его реакционность надо всегда держать в уме. Попросту говоря: не надо мазать только одной краской. Но и закрывать глаза в стиле «он, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын», лепить из Шеллинга рыцаря диалектики в сияющих доспехах — тоже неправильно.
В умении понимать сложную противоречивость и одновременно тождественность, конкретно-исторически выясняя оттенки и переходы мысли любого философа — того же Шеллинга — и заключается диалектический такт ума. И Лукач, надо сказать, дал в «Разрушении» превосходный образец такого такта.
#Шеллинг #Лукач
В честь Дня международной солидарности трудящихся публикую третью, заключительную часть подглавы о позднем Шеллинге из «Разрушения разума». Для удобства собрал здесь все предыдущие выпуски. А всё для чего? Чтобы вы кайфовали, друзья!
Разрушение разума.
Предисловие:
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Глава 1. О некоторых особенностях исторического развития Германии
(отрывок)
Глава 2. Основание иррационализма в период между двумя революциями (1789 — 1848)
Подглава 2: Интеллектуальное созерцание Шеллинга Как первая форма проявления иррационализма
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Подглава 3: Философия позднего Шеллинга
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
#Лукач #разрушение_разума
Разрушение разума.
Предисловие:
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Глава 1. О некоторых особенностях исторического развития Германии
(отрывок)
Глава 2. Основание иррационализма в период между двумя революциями (1789 — 1848)
Подглава 2: Интеллектуальное созерцание Шеллинга Как первая форма проявления иррационализма
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Подглава 3: Философия позднего Шеллинга
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
#Лукач #разрушение_разума
Дугин, иррационализм и ядерная бомба.
К характеристике одной реакционной философии.
1
Такер Карлсон взял интервью у Дугина (Александр Гельевич Дугин, АГД). Времена ныне такие, что — вполне себе философское событие.
И не слушайте тех, кто говорит, что Дугина не нужно слушать. Не слушайте тех, кто говорит, что это «лишь» философия, следовательно, влияния на общественную практику у этих философских речей нет.
Думать так — значит считать человека деревом. Или автоматом. То есть — существом без мысли.
Трюизм, но верный трюизм: человек есть человек ровно настолько, насколько он способен мыслить. И мысль проникает собой не только все наши поступки, но весь мир вокруг нас.
Следовательно, нет «невинных» мыслей, нет мировоззрений и идей, которые ни на что не влияют. Гёте полушутя, но абсолютно серьёзно говорил: «Все на всех повлияли!»Тем более, когда уже есть более чем осязаемые доказательства этого влияния, да ещё какие доказательства…
Поэтому, конечно, 20-минутный ролик с АГД представляет колоссальный интерес. Это — квинтэссенция того мировоззрения, которое господствует ныне. И не только в нашей стране, но worldwide. Потому — документ и портрет эпохи, если угодно.
Вглядимся же в него.
Тезисно:
Индивид, начинает Дугин с места в карьер — продукт номинализма.
И здесь мы сходу попадаем в фальсифицированную вселенную. Во-первых, говорить об индивиде можно только как о самосознании индивида, его самосознании себя. И это самосознание — неотъемлемое свойство человека как мыслящего существа. Сознание, как отличение себя от внешнего мира, есть и у животных. Самосознание, как сознание, обращённое на само себя — а это и есть личность индивида — есть только у человека. И личность существовала в любом человеческом обществе, даже в восточных деспотиях, пусть и в подавленном состоянии.
И потому вовсе не из средневекового спора о реальности понятий родилась индивидуальная личность.
Более того, сам этот спор о реальности общих понятий — бледное отражение ещё античных философских дискуссий о диалектике всеобщего и единичного, идеи — и вещи. Достаточно открыть Платона или Аристотеля, чтоб это узнать.
АГД делает вид, что не знает про это: иначе рушится вся его картина мира. Если индивид возник не бонусом к спору номиналистов и реалистов, тогда всю философию, а с ней и всю цивилизацию надо записывать по разряду «либерализма», а это даже для Дугина чересчур. Кроме того, так даром пропадёт «национальная» привязка зловредного индивида к английскому номинализму, что тоже рушит все построения АГД.
Далее. Торжествующий принцип индивидуальной личности — этот цветок зла — в системе АГД имеет следующие формы: в философии это номинализм, в религии это протестантизм, в политике это либерализм, ставший «англосаксонским империализмом».
Суть одна: индивид — это угроза «общности», «коллективной идентичности».
Далее следим за руками:
предельное освобождение личности — говорит Дугин — ведёт к освобождению от гендера, а далее — к освобождению от «человеческой идентичности». Дугин — против этого, он за идентичность, следовательно, за «человеческую идентичность». То есть: Дугин — главный защитник гуманизма.
Тут бы интервью можно и закончить, но Карлсон начал недоумевать: вообще-то, под либерализмом принято понимать совсем иное?! — В ответ фальсификация только углубляется.
Оказывается, существуют 2 либерализма: классический и новый. Классический — он «в пользу демократии» (давно ли АГД стал симпатизантом демократии? — неизвестно, скорее всего, прямо во время интервью). «Новый либерализм» — это «woke-ism», права меньшинств.
Несложно видеть, что это — софистическая увёртка. На любую критику можно сказать, что «это предмет раздвоился, и вы просто не понимаете его новую ипостась». Но кроме субъективной софистики, это ещё и симптом объективного разрушения разумности — в первую очередь для самого Дугина. Во вселенной без объективного разума «sometimes words have two meanings», как пелось в одной старой песне.
#Дугин #иррационализм
К характеристике одной реакционной философии.
1
Такер Карлсон взял интервью у Дугина (Александр Гельевич Дугин, АГД). Времена ныне такие, что — вполне себе философское событие.
И не слушайте тех, кто говорит, что Дугина не нужно слушать. Не слушайте тех, кто говорит, что это «лишь» философия, следовательно, влияния на общественную практику у этих философских речей нет.
Думать так — значит считать человека деревом. Или автоматом. То есть — существом без мысли.
Трюизм, но верный трюизм: человек есть человек ровно настолько, насколько он способен мыслить. И мысль проникает собой не только все наши поступки, но весь мир вокруг нас.
Следовательно, нет «невинных» мыслей, нет мировоззрений и идей, которые ни на что не влияют. Гёте полушутя, но абсолютно серьёзно говорил: «Все на всех повлияли!»Тем более, когда уже есть более чем осязаемые доказательства этого влияния, да ещё какие доказательства…
Поэтому, конечно, 20-минутный ролик с АГД представляет колоссальный интерес. Это — квинтэссенция того мировоззрения, которое господствует ныне. И не только в нашей стране, но worldwide. Потому — документ и портрет эпохи, если угодно.
Вглядимся же в него.
Тезисно:
Индивид, начинает Дугин с места в карьер — продукт номинализма.
И здесь мы сходу попадаем в фальсифицированную вселенную. Во-первых, говорить об индивиде можно только как о самосознании индивида, его самосознании себя. И это самосознание — неотъемлемое свойство человека как мыслящего существа. Сознание, как отличение себя от внешнего мира, есть и у животных. Самосознание, как сознание, обращённое на само себя — а это и есть личность индивида — есть только у человека. И личность существовала в любом человеческом обществе, даже в восточных деспотиях, пусть и в подавленном состоянии.
И потому вовсе не из средневекового спора о реальности понятий родилась индивидуальная личность.
Более того, сам этот спор о реальности общих понятий — бледное отражение ещё античных философских дискуссий о диалектике всеобщего и единичного, идеи — и вещи. Достаточно открыть Платона или Аристотеля, чтоб это узнать.
АГД делает вид, что не знает про это: иначе рушится вся его картина мира. Если индивид возник не бонусом к спору номиналистов и реалистов, тогда всю философию, а с ней и всю цивилизацию надо записывать по разряду «либерализма», а это даже для Дугина чересчур. Кроме того, так даром пропадёт «национальная» привязка зловредного индивида к английскому номинализму, что тоже рушит все построения АГД.
Далее. Торжествующий принцип индивидуальной личности — этот цветок зла — в системе АГД имеет следующие формы: в философии это номинализм, в религии это протестантизм, в политике это либерализм, ставший «англосаксонским империализмом».
Суть одна: индивид — это угроза «общности», «коллективной идентичности».
Далее следим за руками:
предельное освобождение личности — говорит Дугин — ведёт к освобождению от гендера, а далее — к освобождению от «человеческой идентичности». Дугин — против этого, он за идентичность, следовательно, за «человеческую идентичность». То есть: Дугин — главный защитник гуманизма.
Тут бы интервью можно и закончить, но Карлсон начал недоумевать: вообще-то, под либерализмом принято понимать совсем иное?! — В ответ фальсификация только углубляется.
Оказывается, существуют 2 либерализма: классический и новый. Классический — он «в пользу демократии» (давно ли АГД стал симпатизантом демократии? — неизвестно, скорее всего, прямо во время интервью). «Новый либерализм» — это «woke-ism», права меньшинств.
Несложно видеть, что это — софистическая увёртка. На любую критику можно сказать, что «это предмет раздвоился, и вы просто не понимаете его новую ипостась». Но кроме субъективной софистики, это ещё и симптом объективного разрушения разумности — в первую очередь для самого Дугина. Во вселенной без объективного разума «sometimes words have two meanings», как пелось в одной старой песне.
#Дугин #иррационализм
2.
Тема демократии возвращается в рискованных размышлениях Дугина о том, что большинство может проголосовать… за злодея. Либералы на этом основании — негодует наш мудрец — вообще предпочитают лишить такое большинство права голоса. Здесь АГД занимается демагогией: он, видите ли, за права большинства. Но забывает добавить: только если это большинство думает и действует в том направлении, в котором мыслит и действует сам Дугин. Все другие массовые движения — это либерализм и бунт против «коллективной идентичности».
Здесь АГД использует типичный метод философов-иррационалистов: метод амальгамы. Сам предписывающий этому миру свои, дугинские, нормы, Дугин обвиняет либерализм в диктате, вводя даже термин: «предписывающий либерализм». Он не случаен, этот диктаторский либерализм, настаивает Дугин: всё от свободы индивидуальной личности.
Но здесь его можно и поймать: так, значит, долой этого индивида, с его личностью и её свободой? Побоку, да и вся недолга!
И вновь увёртка: сущность раздваивается. И индивидуальность тоже: у Дугина два определения оной. Есть индивидуальность как связанная с объективной общностью — так и не связанная.
Но ведь это лишь точка зрения самого индивида! Так что же такое индивидуальность объективно? Ведь не существует никаких индивидов вне общества! Так?
Не надо этого спрашивать у Дугина: он сам крайний индивидуалист, лучше сказать — субъективист, бунтующий против объективного, и бунтующий тем яростнее, чем более это объективное не совпадает с его субъективной картиной мира.
А вот и эта картина (тезисы-цитаты):
«Нет ничего более реального, чем sci-fi, научная фантастика».
«Искусственный интеллект — может не только манипулировать, но и создавать реальность».
Повторяя эти мифы обыденного сознания, сознания как раз находящегося под влиянием либеральной идеологии, Дугин не критикует эти мифы (как должен бы делать истинный противник либерализма и «глобального мира»), нет, он полностью с ними согласен. Потому что это и его картина мира.
Вновь цитата:
«Реальность — это просто изображение, просто ощущение, просто чувство». Вот апофеоз субъективного идеализма, солипсизм в своей чистейшей форме.
Но почему же Дугин против либеральной картины мира? Потому что эта картина мира — которая объективно и его картина — не учитывает его самого, его субъективные притязания.
«Нам не оставили выбора» — говорит мыслитель. (Знакомые слова, правда? Потому ничего не смыслят те, кто говорят, что Дугин ни на кого не влияет — очевидно влияет, вплоть до фразеологии).
«Нам не оставили выбора: либо «Матрица», либо ИИ, либо «Терминатор». Выбор за пределами человека».
(Заметим, как Дугин повторяет ходы мысли своих предшественников-иррационалистов: те тоже, от романтиков начиная, опирались на искусство в своих рассуждениях — так и АГД берёт кино в качестве релевантного примера и аргумента).
Но вернёмся к интервью. «Нам не оставили выбора… Выбор за пределами человека». Вот это-то и пункт несогласия АГД с либерализмом! «Нас», то есть, Дугина, философа-солипсиста, не спросили, его личное мнение не учли! (Показательно это отождествление «нас» и «меня»: вот истинная «коллективная идентичность» по-дугински: коллективное подчинение «индивидуальной идентичности» мыслителя).
Итог разногласий АГД с либерализмом: в торжествующей ныне либеральной картине мира нет милых сердцу АГД «традиционных ценностей».
#Дугин #иррационализм
Тема демократии возвращается в рискованных размышлениях Дугина о том, что большинство может проголосовать… за злодея. Либералы на этом основании — негодует наш мудрец — вообще предпочитают лишить такое большинство права голоса. Здесь АГД занимается демагогией: он, видите ли, за права большинства. Но забывает добавить: только если это большинство думает и действует в том направлении, в котором мыслит и действует сам Дугин. Все другие массовые движения — это либерализм и бунт против «коллективной идентичности».
Здесь АГД использует типичный метод философов-иррационалистов: метод амальгамы. Сам предписывающий этому миру свои, дугинские, нормы, Дугин обвиняет либерализм в диктате, вводя даже термин: «предписывающий либерализм». Он не случаен, этот диктаторский либерализм, настаивает Дугин: всё от свободы индивидуальной личности.
Но здесь его можно и поймать: так, значит, долой этого индивида, с его личностью и её свободой? Побоку, да и вся недолга!
И вновь увёртка: сущность раздваивается. И индивидуальность тоже: у Дугина два определения оной. Есть индивидуальность как связанная с объективной общностью — так и не связанная.
Но ведь это лишь точка зрения самого индивида! Так что же такое индивидуальность объективно? Ведь не существует никаких индивидов вне общества! Так?
Не надо этого спрашивать у Дугина: он сам крайний индивидуалист, лучше сказать — субъективист, бунтующий против объективного, и бунтующий тем яростнее, чем более это объективное не совпадает с его субъективной картиной мира.
А вот и эта картина (тезисы-цитаты):
«Нет ничего более реального, чем sci-fi, научная фантастика».
«Искусственный интеллект — может не только манипулировать, но и создавать реальность».
Повторяя эти мифы обыденного сознания, сознания как раз находящегося под влиянием либеральной идеологии, Дугин не критикует эти мифы (как должен бы делать истинный противник либерализма и «глобального мира»), нет, он полностью с ними согласен. Потому что это и его картина мира.
Вновь цитата:
«Реальность — это просто изображение, просто ощущение, просто чувство». Вот апофеоз субъективного идеализма, солипсизм в своей чистейшей форме.
Но почему же Дугин против либеральной картины мира? Потому что эта картина мира — которая объективно и его картина — не учитывает его самого, его субъективные притязания.
«Нам не оставили выбора» — говорит мыслитель. (Знакомые слова, правда? Потому ничего не смыслят те, кто говорят, что Дугин ни на кого не влияет — очевидно влияет, вплоть до фразеологии).
«Нам не оставили выбора: либо «Матрица», либо ИИ, либо «Терминатор». Выбор за пределами человека».
(Заметим, как Дугин повторяет ходы мысли своих предшественников-иррационалистов: те тоже, от романтиков начиная, опирались на искусство в своих рассуждениях — так и АГД берёт кино в качестве релевантного примера и аргумента).
Но вернёмся к интервью. «Нам не оставили выбора… Выбор за пределами человека». Вот это-то и пункт несогласия АГД с либерализмом! «Нас», то есть, Дугина, философа-солипсиста, не спросили, его личное мнение не учли! (Показательно это отождествление «нас» и «меня»: вот истинная «коллективная идентичность» по-дугински: коллективное подчинение «индивидуальной идентичности» мыслителя).
Итог разногласий АГД с либерализмом: в торжествующей ныне либеральной картине мира нет милых сердцу АГД «традиционных ценностей».
#Дугин #иррационализм
3.
But what is traditional values?
Этого вы тоже не узнаете от нашего традиционалиста.
Да, он говорит, что это type of vision (вИдение! Каждый раз, когда кто-то говорит про вИдение — это пароль осознанного или нет, но субъективизма, эгоизма Я, иррационализма в итоге).
«Способ вИдения»… и всё? Нет, traditional values — это ещё абстрактная жвачка про «общность» (кого с кем? Любой человеческий коллектив из двух и более человек есть общность).
Это… это ещё «семья».
И вообще: «Это не иррациональное. Это нечто более глубокое». (В том и вопрос: что же это?! Но Дугин так настойчиво не желает конкретизировать смысл «традиционных ценностей», что невольно закрадывается страшное подозрение: уж не «Blut und Boden» ли скрывается у него за traditional values?!)
В итоге, в запале интервью, выясняется: всё это ерунда! Настоящая традиционная ценность — это традиционалистский лидер.
Казалось бы, парадокс: субъективист Дугин признаёт кого-то более могущественным?
Да, и здесь действительно нет парадокса. Традиционалистский лидер — это альтер-эго Дугина, Дугин лишь переносит, проецирует на него свои собственные желания и надежды.
Почему? Всё из той же логики субъективизма: предельно развитый (а у АГД он именно такой) субъективизм неизбежно впадает в противоречие — объективный мир существует и не собирается подчиняться воле единичного человека, даже если это наш титан мысли из Москвы. Это сопротивление объективной реальности — не только оскорбительно для солипсиста, оно разрушает и его картину мира, и его собственную личность, его Я.
Поэтому субъективистские фантазмы не хотят оставаться в его личной голове, солипсист требует у мира признать себя за его властелина! Но как? Как мир должен склонить голову перед московским философом? А очень просто склонит: если это Я отождествится и делегирует полномочия другому Я, объективно более могущественному — Я «традиционалистского лидера».
Заметим здесь потребительское, прагматичное, истинно субъективистское отношение Дугина к традиционалистскому лидеру: он нужен ему лишь постольку, поскольку соответствует его, АГД, чаяниям.
Достаточно вспомнить дугинский же пример из «Золотой ветви» Фрэзера (архивная реплика 2022 года, легко гуглится): дескать, нам, как и первобытным племенам, нужен жрец, но если условного дождя не будет — жреца могут… разжаловать. (Высокомерный по отношению к «жрецу» тон этой дугинской басни не должен нас теперь удивлять).
Впрочем, очевидно, что с обратной стороны отношение тоже носит прагматический и ситуационный характер. Полная взаимность! — это ли не прекрасно?
И вот этот антифилософский философ, социально озабоченный солипсист, этот крайний субъективист, твердящий о «коллективном» — получает наконец, сатисфакцию: если мир не согласен с его «традиционными ценностями» — то у него, у Дугина, есть ядерная бомба! Ах да, не у него, а у «жреца», у традиционалистского лидера — но это же не важно: Дугин и он — одно целое, «коллективная идентичность»! В итоге, проекция субъективного образа на объект и сам объект отождествились в ядерной бомбе. Вот вам истинный «конец классической философии».
#Дугин #иррационализм
But what is traditional values?
Этого вы тоже не узнаете от нашего традиционалиста.
Да, он говорит, что это type of vision (вИдение! Каждый раз, когда кто-то говорит про вИдение — это пароль осознанного или нет, но субъективизма, эгоизма Я, иррационализма в итоге).
«Способ вИдения»… и всё? Нет, traditional values — это ещё абстрактная жвачка про «общность» (кого с кем? Любой человеческий коллектив из двух и более человек есть общность).
Это… это ещё «семья».
И вообще: «Это не иррациональное. Это нечто более глубокое». (В том и вопрос: что же это?! Но Дугин так настойчиво не желает конкретизировать смысл «традиционных ценностей», что невольно закрадывается страшное подозрение: уж не «Blut und Boden» ли скрывается у него за traditional values?!)
В итоге, в запале интервью, выясняется: всё это ерунда! Настоящая традиционная ценность — это традиционалистский лидер.
Казалось бы, парадокс: субъективист Дугин признаёт кого-то более могущественным?
Да, и здесь действительно нет парадокса. Традиционалистский лидер — это альтер-эго Дугина, Дугин лишь переносит, проецирует на него свои собственные желания и надежды.
Почему? Всё из той же логики субъективизма: предельно развитый (а у АГД он именно такой) субъективизм неизбежно впадает в противоречие — объективный мир существует и не собирается подчиняться воле единичного человека, даже если это наш титан мысли из Москвы. Это сопротивление объективной реальности — не только оскорбительно для солипсиста, оно разрушает и его картину мира, и его собственную личность, его Я.
Поэтому субъективистские фантазмы не хотят оставаться в его личной голове, солипсист требует у мира признать себя за его властелина! Но как? Как мир должен склонить голову перед московским философом? А очень просто склонит: если это Я отождествится и делегирует полномочия другому Я, объективно более могущественному — Я «традиционалистского лидера».
Заметим здесь потребительское, прагматичное, истинно субъективистское отношение Дугина к традиционалистскому лидеру: он нужен ему лишь постольку, поскольку соответствует его, АГД, чаяниям.
Достаточно вспомнить дугинский же пример из «Золотой ветви» Фрэзера (архивная реплика 2022 года, легко гуглится): дескать, нам, как и первобытным племенам, нужен жрец, но если условного дождя не будет — жреца могут… разжаловать. (Высокомерный по отношению к «жрецу» тон этой дугинской басни не должен нас теперь удивлять).
Впрочем, очевидно, что с обратной стороны отношение тоже носит прагматический и ситуационный характер. Полная взаимность! — это ли не прекрасно?
И вот этот антифилософский философ, социально озабоченный солипсист, этот крайний субъективист, твердящий о «коллективном» — получает наконец, сатисфакцию: если мир не согласен с его «традиционными ценностями» — то у него, у Дугина, есть ядерная бомба! Ах да, не у него, а у «жреца», у традиционалистского лидера — но это же не важно: Дугин и он — одно целое, «коллективная идентичность»! В итоге, проекция субъективного образа на объект и сам объект отождествились в ядерной бомбе. Вот вам истинный «конец классической философии».
#Дугин #иррационализм
Подытожим.
1. Это интервью — на импорт. Поэтому там, естественно, нет ничего конкретно-политического. Только абстрактная «философия ядерного права» от Дугина.
В условиях, когда дипломатия ведётся «другими средствами», интервью с АГД — это такой дипломатичный жест тем же консервативным республиканцам США: from Russia withlove traditionalism!
— Республиканцам? Это которые англосаксы?!
— Да, но нет. Это «правильные», традиционалистские англосаксы. Пусть белые протестанты и империалисты.
Объект опять двоится перед умственным взором АГД.
2. Философия Дугина — это крайний, предельный субъективизм, солипсизм, неизбежно скатывающийся в отрицание как объективного мира, так и объективной истины, становящийся абсолютным иррационализмом. Имеющий 200-летнюю традицию (и на наших суглинках имевший немало адептов), иррационализм всегда был в России явлением завозным: славянофилы впитали его на лекциях Шеллинга 1840-х годов и из его позднейших философий откровения и мифологии, следующие поколения уже зачитывались Шопенгауэром и Ницше. (Пусть немцы, главное — не англосаксы!)
3. Снявши голову рациональности, по волосам логики не плачут. Отсюда постоянная самопротиворечивость Дугина. Разрушение разума оборачивается всегда против своего разрушителя. Но если иррациональная картина мира антилогична — то это не отменяет власти над ней логики объективной (собственно, которую мы и проследили здесь).
4. Не стоит сбрасывать со счётов и субъективный элемент изворотливой софистики. Объективно разумность и истина не перестали существовать — и при каждом столкновении с ними иррационалист вынужден, чтобы спасти свою субъективистскую картину мира, придумывать увёртки. Отсюда фальсификация истории вообще, и истории философии в частности, постоянная подмена и удвоение понятий — так что даже англосаксы у Дугина раздвоились. И не вздумайте напоминать АГД про «бритву Оккама» («не умножай сущности сверх необходимости!») — это же номиналист и проклятый англосакс! Из тех, которые неправильные. Нетрадиционалистский он, этот Оккам. А что он из ортодоксально-католического, традиционалистского, казалось бы, XIII века родом — так и что? Традиции Дугина — не традиции христианства, это надо понимать. (Но тут разговор отдельный).
1. Это интервью — на импорт. Поэтому там, естественно, нет ничего конкретно-политического. Только абстрактная «философия ядерного права» от Дугина.
В условиях, когда дипломатия ведётся «другими средствами», интервью с АГД — это такой дипломатичный жест тем же консервативным республиканцам США: from Russia with
— Республиканцам? Это которые англосаксы?!
— Да, но нет. Это «правильные», традиционалистские англосаксы. Пусть белые протестанты и империалисты.
Объект опять двоится перед умственным взором АГД.
2. Философия Дугина — это крайний, предельный субъективизм, солипсизм, неизбежно скатывающийся в отрицание как объективного мира, так и объективной истины, становящийся абсолютным иррационализмом. Имеющий 200-летнюю традицию (и на наших суглинках имевший немало адептов), иррационализм всегда был в России явлением завозным: славянофилы впитали его на лекциях Шеллинга 1840-х годов и из его позднейших философий откровения и мифологии, следующие поколения уже зачитывались Шопенгауэром и Ницше. (Пусть немцы, главное — не англосаксы!)
3. Снявши голову рациональности, по волосам логики не плачут. Отсюда постоянная самопротиворечивость Дугина. Разрушение разума оборачивается всегда против своего разрушителя. Но если иррациональная картина мира антилогична — то это не отменяет власти над ней логики объективной (собственно, которую мы и проследили здесь).
4. Не стоит сбрасывать со счётов и субъективный элемент изворотливой софистики. Объективно разумность и истина не перестали существовать — и при каждом столкновении с ними иррационалист вынужден, чтобы спасти свою субъективистскую картину мира, придумывать увёртки. Отсюда фальсификация истории вообще, и истории философии в частности, постоянная подмена и удвоение понятий — так что даже англосаксы у Дугина раздвоились. И не вздумайте напоминать АГД про «бритву Оккама» («не умножай сущности сверх необходимости!») — это же номиналист и проклятый англосакс! Из тех, которые неправильные. Нетрадиционалистский он, этот Оккам. А что он из ортодоксально-католического, традиционалистского, казалось бы, XIII века родом — так и что? Традиции Дугина — не традиции христианства, это надо понимать. (Но тут разговор отдельный).
5. Что более важно: это крайне противоречивое, но абсолютное и неразрывное тождество Дугина и либерализма. Любой полемист вторичен к объекту полемики, он относителен, он зависим от него. Дугин же так часто поминает либерализм, что убери это слово, и ему нечего будет сказать. Вот уж зависимость, так зависимость. Но дело не в этой формально-логической связи. Дело в том, что Дугин, в какие бы идеологические кружева «коллективной идентичности» он ни одевал свою мысль — радикальный субъективист, его Я для него первично, и потому объективно Дугин — супер-либерал, радикальнейший либерал. А его философия — это развитый до логических пределов либерализм.
6. Нужно отличать наносное и существенное, словесную мишуру и объективную суть. Дугин, говоря об «идентификации», может сколько угодно акцентировать предикат «коллективная» — но коллективистом он от этого не становится ни на йоту. Ибо — объективно он предельный субъективист, супер-либерал и совершенный антиколлективист. Потому, кстати, великий и настоящий коллективистский эксперимент XX века — советский период — он предаёт анафеме, называя «бунтом против национального государства».
7. Строго говоря, Дугин — не философ. Он идеолог. Сведя всю «позитивную» сторону своей философии к традиционализму, кульминирующему в фигуре «традиционалистского лидера», сделав ставку на ядерную бомбу как решающий аргумент в мировоззренческом споре, АГД лишь подтвердил нефилософский характер своего «философствования».
8. В другое время АГД остался бы на периферии общественного сознания, философской достопримечательностью, этаким реконструктором от философии, делающим вид, что Шопенгауэр только вчера опубликовал «Мир как волю и представление», Ницше ещё даже не загремел в сумасшедший дом, а победоносная Красная армия ещё не «сменила оружие критики на критику оружием» и не раскритиковала предметно иррационализм в Берлине 1945 года.
Но… у каждого времени свои философы. Порой на эту почётную должность — такова прихоть истории и «хитрость Разума»! — попадают софисты и разрушители разума, анти-философы. Говорит это, в первую голову, не об антифилософских философах, а о самом времени.
Но… «The Times They Are A-Changin'», как пел Боб Дилан.
(«Как? Опять англосакс?!» — «Да. Но хороший и правильный»).
#Дугин #иррационализм
6. Нужно отличать наносное и существенное, словесную мишуру и объективную суть. Дугин, говоря об «идентификации», может сколько угодно акцентировать предикат «коллективная» — но коллективистом он от этого не становится ни на йоту. Ибо — объективно он предельный субъективист, супер-либерал и совершенный антиколлективист. Потому, кстати, великий и настоящий коллективистский эксперимент XX века — советский период — он предаёт анафеме, называя «бунтом против национального государства».
7. Строго говоря, Дугин — не философ. Он идеолог. Сведя всю «позитивную» сторону своей философии к традиционализму, кульминирующему в фигуре «традиционалистского лидера», сделав ставку на ядерную бомбу как решающий аргумент в мировоззренческом споре, АГД лишь подтвердил нефилософский характер своего «философствования».
8. В другое время АГД остался бы на периферии общественного сознания, философской достопримечательностью, этаким реконструктором от философии, делающим вид, что Шопенгауэр только вчера опубликовал «Мир как волю и представление», Ницше ещё даже не загремел в сумасшедший дом, а победоносная Красная армия ещё не «сменила оружие критики на критику оружием» и не раскритиковала предметно иррационализм в Берлине 1945 года.
Но… у каждого времени свои философы. Порой на эту почётную должность — такова прихоть истории и «хитрость Разума»! — попадают софисты и разрушители разума, анти-философы. Говорит это, в первую голову, не об антифилософских философах, а о самом времени.
Но… «The Times They Are A-Changin'», как пел Боб Дилан.
(«Как? Опять англосакс?!» — «Да. Но хороший и правильный»).
#Дугин #иррационализм
Маркс и Кьеркегор или Об умении различать.
Порой бывают странные сближенья: в этот день, 5 мая родились два совершенно разных человека.
Первый — в Копенгагене, в 1813 году.
Другой — в Трире, с 1818-м.
Первого звали Сёрен Кьеркегор.
Другого — Карл Маркс.
И Бог бы с этим совпадением даты рождения — но обоих связало нечто третье. В этом и суть «сближенья». И это третье — точнее, этот — Гегель.
Оба пережили увлечение философией берлинского мудреца.
Но Кьеркегор — быстро отпал от гегельянства, принялся было откапывать труп почившего уже романтизма, а когда понял, что мощи эти ему ни к чему, решил было строить систему этики. Но что такое этика как не система отношений? — отношения же всегда между субъектом и объектом. И вот наш экзальтированный датчанин принимается за конструирование своего объекта, свою «экзистенцию» он хочет обрести в Боге, перед его взором носится план «восстановления» христианства. Но в итоге и с христианством не задалось — на выходе у Кьеркегора получился религиозный атеизм.
А что же Гегель? — Гегель никуда не исчезал. Любая книга Кьеркегора (разве что за исключением последних работ 1850-х годов) есть постоянная полемика с Гегелем. Но отвергаясь от старого философа, отрицая его, нужно было отрицать сам разум — чем Кьеркегор последовательно и занимался. Отсюда этот антирационалистский пафос, которым дышат его работы.
В итоге Кьеркегор, никогда не имевший ни семьи, ни детей, стал отцом не только для пёстрой семейки «экзистенциалистов» от Сартра до Хайдеггера, но и архетипичным патриархом иррационализма. Конечный пункт его исканий — религиозный атеизм — сознательно или нет, потом будут повторять многие. Правда, с одним результатом: рано или поздно проваливаясь в трясину политической реакции.
И если Кьеркегор критиковал Гегеля справа, то Маркс, как все знают, слева. Не разрушая рациональности — а, напротив, требуя её полного, абсолютного проявления, реализации её на практике, не в мысли только, но в действительной жизни действительных людей.
И ведь что интересно, на примере этих двух сегодняшних именинников ясно видно: путь назад — и неважно: «назад от Гегеля», или «назад к Гегелю» — равно ведёт к выводам консервативным, реакционным, обскурантистским, к иррационализму, к разрушению разума. И наоборот: путь вперёд, но не «от Гегеля», а «с Гегелем» (надо ли говорить, что старый Учитель тоже никогда не покидал мысли Маркса — о чём тот сам признался в «Капитале») — такой путь есть путь коренного изменения soziale Wirklichkeit, путь гиперрационализма.
(Эту противоположность Маркса и Кьеркегора надо ясно осознавать. Противоположности вообще часто — и несправедливо — смешиваются. Типичный пример — знаменитая и прекрасно написанная книга Карла Лёвита «От Гегеля к Ницше», где оба, и Маркс, и Кьеркегор предстают революционными пророками. Умение различать, distinguo — всё же крайне необходимая штука для установления истины. Иначе в тёмной комнате тотального синтеза кошки реакции и революции оказываются одинаково серыми.)
«Скажи мне, какая философия тебе по душе — и я скажу, что ты за человек». Так за кого сегодня бокал поднимете, друзья? Маркс или Кьеркегор?
#Гегель #Маркс #Кьеркегор
Порой бывают странные сближенья: в этот день, 5 мая родились два совершенно разных человека.
Первый — в Копенгагене, в 1813 году.
Другой — в Трире, с 1818-м.
Первого звали Сёрен Кьеркегор.
Другого — Карл Маркс.
И Бог бы с этим совпадением даты рождения — но обоих связало нечто третье. В этом и суть «сближенья». И это третье — точнее, этот — Гегель.
Оба пережили увлечение философией берлинского мудреца.
Но Кьеркегор — быстро отпал от гегельянства, принялся было откапывать труп почившего уже романтизма, а когда понял, что мощи эти ему ни к чему, решил было строить систему этики. Но что такое этика как не система отношений? — отношения же всегда между субъектом и объектом. И вот наш экзальтированный датчанин принимается за конструирование своего объекта, свою «экзистенцию» он хочет обрести в Боге, перед его взором носится план «восстановления» христианства. Но в итоге и с христианством не задалось — на выходе у Кьеркегора получился религиозный атеизм.
А что же Гегель? — Гегель никуда не исчезал. Любая книга Кьеркегора (разве что за исключением последних работ 1850-х годов) есть постоянная полемика с Гегелем. Но отвергаясь от старого философа, отрицая его, нужно было отрицать сам разум — чем Кьеркегор последовательно и занимался. Отсюда этот антирационалистский пафос, которым дышат его работы.
В итоге Кьеркегор, никогда не имевший ни семьи, ни детей, стал отцом не только для пёстрой семейки «экзистенциалистов» от Сартра до Хайдеггера, но и архетипичным патриархом иррационализма. Конечный пункт его исканий — религиозный атеизм — сознательно или нет, потом будут повторять многие. Правда, с одним результатом: рано или поздно проваливаясь в трясину политической реакции.
И если Кьеркегор критиковал Гегеля справа, то Маркс, как все знают, слева. Не разрушая рациональности — а, напротив, требуя её полного, абсолютного проявления, реализации её на практике, не в мысли только, но в действительной жизни действительных людей.
И ведь что интересно, на примере этих двух сегодняшних именинников ясно видно: путь назад — и неважно: «назад от Гегеля», или «назад к Гегелю» — равно ведёт к выводам консервативным, реакционным, обскурантистским, к иррационализму, к разрушению разума. И наоборот: путь вперёд, но не «от Гегеля», а «с Гегелем» (надо ли говорить, что старый Учитель тоже никогда не покидал мысли Маркса — о чём тот сам признался в «Капитале») — такой путь есть путь коренного изменения soziale Wirklichkeit, путь гиперрационализма.
(Эту противоположность Маркса и Кьеркегора надо ясно осознавать. Противоположности вообще часто — и несправедливо — смешиваются. Типичный пример — знаменитая и прекрасно написанная книга Карла Лёвита «От Гегеля к Ницше», где оба, и Маркс, и Кьеркегор предстают революционными пророками. Умение различать, distinguo — всё же крайне необходимая штука для установления истины. Иначе в тёмной комнате тотального синтеза кошки реакции и революции оказываются одинаково серыми.)
«Скажи мне, какая философия тебе по душе — и я скажу, что ты за человек». Так за кого сегодня бокал поднимете, друзья? Маркс или Кьеркегор?
#Гегель #Маркс #Кьеркегор
Понятия и образы или Полюбить истину по-настоящему.
Задумываемся мы об этом, или нет, но мы мыслим в образах. Образы, конечно, могут вносить двусмысленность. Образы — те ещё предатели: в разгар размышления оказывается, что доминирующий в построении образ оказывается формальной оболочкой, призрачно исчезающей — и всё размышление, на нём основанное, летит в тартарары. Образы — ненадёжные друзья: поясняя один вопрос, они запутывают два.
Вот, например, образ «приближения к истине» в марксизме. Со времён ленинского «Материализма и эмпириокритицизма» образ получил партбилет Компартии, славу непреложной аксиомы и иммунитет к любым идеологическим репрессиям. И речь не о каком-то казённом «диамате». Так, Георг Лукач, не только виднейший философ-марксист, но и, отбросив «партийность в философии», честно скажем — один из величайших философов XX века — на полном серьёзе везде оперирует понятием Annäherung, приближения. Познание у Лукача (вслед за Лениным) только лишь приближается к истине. Да, так мы, как кажется, ответили на вопрос: почему мы не обладаем Абсолютной истиной здесь и сейчас — ведь, если бы обладали, тогда почему «мир во зле лежит»? Но образ приближения играет с нами дурную шутку: объяснив одну сложность, он в расплату ставит нас перед другими, и более серьёзными. Самое главное: как мы узнали, что только приближаемся к истине, если мы ей ещё не обладаем? И далее: в такой логике истина никогда не может быть достигнута. И мы, искатели истины, оказываемся вместе с Георгием Осиповичем в ловушке дурной бесконечности. Как будто вся философия ограничивается Кантом и Лениным. Как будто некто Гегель никогда не существовал.
Но оставим пока товарища Лукача. Про его версию марксизма — подробно будет в третьей книжке «Искателей Абсолюта» (если и когда она увидит свет).
Вернёмся к проблеме образов. Рассмотрим её в её же форме — форме образов.
Почему приближение есть гарантия познания истины? Для сознания не-деятельного, для сознания созерцательного истина вообще может быть усмотрена только с дистанции. «Большое видится на расстоянии» — а что может быть больше истины? Соответственно, если думать так, то адекватность познания истины будет возрастать прямо пропорционально возрастанию расстояния от неё. «Дистанция громадного размера» должна отделять такого созерцателя истины от самой истины.
Не будем слишком строги. Отдадим созерцанию должное: то, что умерло, как раз можно и нужно лишь умо-созерцать, чтоб понять. Стремиться к практической близости с прошлым, с уже отжившим — прямо скажем, желание патологичное (или даже так: пато-логичное).
Но тогда в каком смысле можно говорить о «приближении» к истине? Когда познание есть одновременно и осуществление истины. Когда мы относимся к ней деятельно, когда приближение есть степень близости, когда истина — объект нашей интеллектуальной страсти, и когда только отождествление с ней эту страсть может утолить. Тождество субъекта и субстанции — чем не рафинированный образ соития?
И только обладая истиной, имея её, по-няв, то есть — поимев её, мы становимся в истине, находимся в единстве с нею. И диалектика есть синоним этого связующего акта.
Ещё Гегель в своих лекциях по истории философии не без яда иронизировал: дескать, что это за имя — «философ»? Любящий мудрость? Но пора бы уже от любви на расстоянии, от любви платонической перейти к любви настоящей, деятельной! — призывает Гегель. Вот вам и сухой логик. (Не развивая темы, просто отмечу, что последующие Марксовы «Тезисы о Фейербахе» уже есть в этой гегелевской фразе).
#Гегель #Лукач #Маркс
Задумываемся мы об этом, или нет, но мы мыслим в образах. Образы, конечно, могут вносить двусмысленность. Образы — те ещё предатели: в разгар размышления оказывается, что доминирующий в построении образ оказывается формальной оболочкой, призрачно исчезающей — и всё размышление, на нём основанное, летит в тартарары. Образы — ненадёжные друзья: поясняя один вопрос, они запутывают два.
Вот, например, образ «приближения к истине» в марксизме. Со времён ленинского «Материализма и эмпириокритицизма» образ получил партбилет Компартии, славу непреложной аксиомы и иммунитет к любым идеологическим репрессиям. И речь не о каком-то казённом «диамате». Так, Георг Лукач, не только виднейший философ-марксист, но и, отбросив «партийность в философии», честно скажем — один из величайших философов XX века — на полном серьёзе везде оперирует понятием Annäherung, приближения. Познание у Лукача (вслед за Лениным) только лишь приближается к истине. Да, так мы, как кажется, ответили на вопрос: почему мы не обладаем Абсолютной истиной здесь и сейчас — ведь, если бы обладали, тогда почему «мир во зле лежит»? Но образ приближения играет с нами дурную шутку: объяснив одну сложность, он в расплату ставит нас перед другими, и более серьёзными. Самое главное: как мы узнали, что только приближаемся к истине, если мы ей ещё не обладаем? И далее: в такой логике истина никогда не может быть достигнута. И мы, искатели истины, оказываемся вместе с Георгием Осиповичем в ловушке дурной бесконечности. Как будто вся философия ограничивается Кантом и Лениным. Как будто некто Гегель никогда не существовал.
Но оставим пока товарища Лукача. Про его версию марксизма — подробно будет в третьей книжке «Искателей Абсолюта» (если и когда она увидит свет).
Вернёмся к проблеме образов. Рассмотрим её в её же форме — форме образов.
Почему приближение есть гарантия познания истины? Для сознания не-деятельного, для сознания созерцательного истина вообще может быть усмотрена только с дистанции. «Большое видится на расстоянии» — а что может быть больше истины? Соответственно, если думать так, то адекватность познания истины будет возрастать прямо пропорционально возрастанию расстояния от неё. «Дистанция громадного размера» должна отделять такого созерцателя истины от самой истины.
Не будем слишком строги. Отдадим созерцанию должное: то, что умерло, как раз можно и нужно лишь умо-созерцать, чтоб понять. Стремиться к практической близости с прошлым, с уже отжившим — прямо скажем, желание патологичное (или даже так: пато-логичное).
Но тогда в каком смысле можно говорить о «приближении» к истине? Когда познание есть одновременно и осуществление истины. Когда мы относимся к ней деятельно, когда приближение есть степень близости, когда истина — объект нашей интеллектуальной страсти, и когда только отождествление с ней эту страсть может утолить. Тождество субъекта и субстанции — чем не рафинированный образ соития?
И только обладая истиной, имея её, по-няв, то есть — поимев её, мы становимся в истине, находимся в единстве с нею. И диалектика есть синоним этого связующего акта.
Ещё Гегель в своих лекциях по истории философии не без яда иронизировал: дескать, что это за имя — «философ»? Любящий мудрость? Но пора бы уже от любви на расстоянии, от любви платонической перейти к любви настоящей, деятельной! — призывает Гегель. Вот вам и сухой логик. (Не развивая темы, просто отмечу, что последующие Марксовы «Тезисы о Фейербахе» уже есть в этой гегелевской фразе).
#Гегель #Лукач #Маркс
Поэтическая справедливость.
Поэт мстит тем, что эпиграммой пригвождает недруга к столбу позора. А лучше — напишет роман об эпохе, ставшей ему врагом. Музыкант напишет песню. Художник создаст картину. И нет мести более эффектной и эффективной в историческом масштабе. Приговоры судов в умах истлеют раньше, чем бумага, на которой они написаны, работы историков будут переписаны, опровергнуты и снова переписаны десять раз — а художественное отражение, поэтический образ будет жить и вечно укорять, вечно обвинять зло. Так торжествует историческая справедливость. Ибо: настоящая историческая справедливость — это всегда поэтическая справедливость. Проклят поэтом — значит: проклят навеки.
#klar_und_deutlich #поэтическаясправедливость
Поэт мстит тем, что эпиграммой пригвождает недруга к столбу позора. А лучше — напишет роман об эпохе, ставшей ему врагом. Музыкант напишет песню. Художник создаст картину. И нет мести более эффектной и эффективной в историческом масштабе. Приговоры судов в умах истлеют раньше, чем бумага, на которой они написаны, работы историков будут переписаны, опровергнуты и снова переписаны десять раз — а художественное отражение, поэтический образ будет жить и вечно укорять, вечно обвинять зло. Так торжествует историческая справедливость. Ибо: настоящая историческая справедливость — это всегда поэтическая справедливость. Проклят поэтом — значит: проклят навеки.
#klar_und_deutlich #поэтическаясправедливость
О реализации поэтической справедливости.
Да, поэт — орудие справедливости.
Поэт изображает, обличает, обвиняет.
Но изображение — не доказательство, обличение — не решение, обвинение — не приговор.
Окончательный расчёт со своей эпохой производит всё же философ. Если поэт — обвинитель неидеального мира, то философ — судья его.
И нет суждения более строгого, чем суждение философа, нет заключения более сурового, чем заключение о логической несостоятельности, нет меры наказания более высокой, чем наказание за недостаток разумности.
И справка от психиатра здесь не принимается в расчёт.
Ибо приговор за недостаток разумности есть одновременно и констатация недостатка действительности судимой эпохи. Недействительность же означает несуществование.
Признать нечто логически абсурдным — значит уничтожить навеки.
#klar_und_deutlich #поэтическаясправедливость #логика
Да, поэт — орудие справедливости.
Поэт изображает, обличает, обвиняет.
Но изображение — не доказательство, обличение — не решение, обвинение — не приговор.
Окончательный расчёт со своей эпохой производит всё же философ. Если поэт — обвинитель неидеального мира, то философ — судья его.
И нет суждения более строгого, чем суждение философа, нет заключения более сурового, чем заключение о логической несостоятельности, нет меры наказания более высокой, чем наказание за недостаток разумности.
И справка от психиатра здесь не принимается в расчёт.
Ибо приговор за недостаток разумности есть одновременно и констатация недостатка действительности судимой эпохи. Недействительность же означает несуществование.
Признать нечто логически абсурдным — значит уничтожить навеки.
#klar_und_deutlich #поэтическаясправедливость #логика
Понятия и образы-2.
В продолжение темы.
Образ — ненадёжный друг мышления. Но единственный. И потому расстаться с ним — невозможно.
Но не для всех всё так однозначно…
Позитивисты, эти двоечники философии, приняв эстетическую пластичность образа за его фальшивость, предлагали выбросить образы за борт, просто избавиться от них.
Эти недалёкие ребята не понимали, что без образа не бывает мышления — более того: сама человеческая речь невозможна без образов. И само это абсурдное требование позитивистов — избавиться от образов — невозможно, ибо самопротиворечиво. Даже уничтожив образы мышления, такие философские киборги-убийцы постоянно будут воскрешать их: ведь как понять, что нечто не существует? — надо помыслить о нём — следовательно, создать образ.
На другом полюсе философского шара (или круга? Вспомним Гегеля: философия есть круг — вот вам и образ!) похожую войну образам объявляли как раз философы par excellence, которые, в отличие от позитивистов, уроки не прогуливали. Образы в философии они третировали как нелегальных иммигрантов, незаконно пробравшихся не в свою страну без паспорта.
Откуда такая суровость? А это им, якобы, Гегель рассказал: мол, есть чувственное познание в образах (искусство), есть познание переходное, смесь чувственного и понятийно-логического (религия) и есть собственно логическое, философское познание, строго понятийное, где образам места нет. Да, но… только сам Гегель так плоско, в таких абстрактных схемах не мыслил, и даже его «Наука Логики» полна образами, он постоянно ищет иллюстрации понятия даже в самой форме слова.
Потому такие любители абстрактных схем — на самом деле крайне далеки от Гегеля — но парадоксально (на самом деле, закономерно) близки к тем же позитивистам, изгонявшим образы из храма мудрости.
На самом деле между понятием и образом нет никакой непреодолимой пропасти. Или — если продолжать образ образа — «китайской стены» (и «берлинской» тоже, как и любой другой).
Понятие и образ тождественны.
Понятие — это рафинированный образ, очищенный от его частных, случайных, единичных качеств.
Грубо говоря: мы поскребли образ и получили понятие.
Потому Гегель и называл понятие «отрицательным», das Negativ: отрицалось лишь всё случайное, понятие вбирало в себя лишь необходимое — только так и познаётся действительность. Но и тут полнейшее тождество: настоящий образ всегда типичен — не в смысле частой встречаемости — вовсе нет! — но в том смысле, что всегда выражает необходимую суть бытия.
#Гегель #понятие
В продолжение темы.
Образ — ненадёжный друг мышления. Но единственный. И потому расстаться с ним — невозможно.
Но не для всех всё так однозначно…
Позитивисты, эти двоечники философии, приняв эстетическую пластичность образа за его фальшивость, предлагали выбросить образы за борт, просто избавиться от них.
Эти недалёкие ребята не понимали, что без образа не бывает мышления — более того: сама человеческая речь невозможна без образов. И само это абсурдное требование позитивистов — избавиться от образов — невозможно, ибо самопротиворечиво. Даже уничтожив образы мышления, такие философские киборги-убийцы постоянно будут воскрешать их: ведь как понять, что нечто не существует? — надо помыслить о нём — следовательно, создать образ.
На другом полюсе философского шара (или круга? Вспомним Гегеля: философия есть круг — вот вам и образ!) похожую войну образам объявляли как раз философы par excellence, которые, в отличие от позитивистов, уроки не прогуливали. Образы в философии они третировали как нелегальных иммигрантов, незаконно пробравшихся не в свою страну без паспорта.
Откуда такая суровость? А это им, якобы, Гегель рассказал: мол, есть чувственное познание в образах (искусство), есть познание переходное, смесь чувственного и понятийно-логического (религия) и есть собственно логическое, философское познание, строго понятийное, где образам места нет. Да, но… только сам Гегель так плоско, в таких абстрактных схемах не мыслил, и даже его «Наука Логики» полна образами, он постоянно ищет иллюстрации понятия даже в самой форме слова.
Потому такие любители абстрактных схем — на самом деле крайне далеки от Гегеля — но парадоксально (на самом деле, закономерно) близки к тем же позитивистам, изгонявшим образы из храма мудрости.
На самом деле между понятием и образом нет никакой непреодолимой пропасти. Или — если продолжать образ образа — «китайской стены» (и «берлинской» тоже, как и любой другой).
Понятие и образ тождественны.
Понятие — это рафинированный образ, очищенный от его частных, случайных, единичных качеств.
Грубо говоря: мы поскребли образ и получили понятие.
Потому Гегель и называл понятие «отрицательным», das Negativ: отрицалось лишь всё случайное, понятие вбирало в себя лишь необходимое — только так и познаётся действительность. Но и тут полнейшее тождество: настоящий образ всегда типичен — не в смысле частой встречаемости — вовсе нет! — но в том смысле, что всегда выражает необходимую суть бытия.
#Гегель #понятие
Telegram
Гегельнегоголь
Понятия и образы или Полюбить истину по-настоящему.
Задумываемся мы об этом, или нет, но мы мыслим в образах. Образы, конечно, могут вносить двусмысленность. Образы — те ещё предатели: в разгар размышления оказывается, что доминирующий в построении образ…
Задумываемся мы об этом, или нет, но мы мыслим в образах. Образы, конечно, могут вносить двусмысленность. Образы — те ещё предатели: в разгар размышления оказывается, что доминирующий в построении образ…
Товарищ Гегель.
У Гегеля (при желании, и особенно в лекциях) можно найти немало коммунизма.
Думаете, Карл Маркс от нечего делать подробно-педантично разбирал параграфы гегелевой «Философию права», думаете, просто так решил «пококетничать с гегелевской диалектикой» в «Капитале»?
Нет, не просто так. Ибо прото-коммунизма у Гегеля предостаточно.
Но тут и диалектическая сложность. Надо уметь различать. Distinguo, distinguo! Гегеля легко посчитать как коммунистом (он за Всеобщее), так и реакционером (в «Философии права» монархия есть лучшая из худших — возможных! — форм правления). Ну и Французскую революцию он критиковал за субъективизм и террор, из субъективизма вытекающий. Хотя в юности — да, вместе с друзьями Шеллингом и Гёльдерлином, пировал у посаженного ими же, в честь Французской революции, «Древа свободы».
Итак, попробуем «различить».
1) Гегель — антикапиталист. Что есть, то есть. Он ясно видит все ужасы буржуазного общества. Но и мечтать о будущем он сам себе — и философии в целом — запрещает. Остаётся бросить взгляд назад. (История же всегда есть осознание прошлого — мы можем знать лишь то, что уже прошло!) Отсюда какой-то романтический оттенок его антикапитализма — à la Карлейль, который кошмарам капитализма противопоставлял пасторальную идиллию (никогда в таком виде не существовавшего) Средневековья. Но оттенок только кажущийся: Средневековье Гегелю дорого ничуть не более, чем капиталистическое «духовное царство животных». Одно из достижений Нового времени по Гегелю: всякий проходимец уже не может навязывать целому государству как общности свои частные цели.
2) Монархистом он не был. Его идеал — по сути, анархистский (в том смысле, в каком анархистским был идеал Маркса и Ленина — см. «Гражданскую войну во Франции» Маркса «Государство и революцию» Ленина). «Каждый должен жить в государстве» — это надо понимать так, что государство становится делом каждого, истинным, а не по названию, res publica, общественным делом. Переставая быть отчуждённым аппаратом управления, государство перестаёт быть государством в современном, неистинном смысле. Пока же в сфере объективного духа, политического, которое и должно быть преодолено (здесь корень теории Маркса-Энгельса о переходе из «царства необходимости» в «царство свободы») — в этой несовершенной сфере лучше единоначальной власти, ограниченной парламентом сословий, ничего не придумаешь. (В итоге советская модель с Генсеком во главе Партии была как раз вариацией-реализацией этой гегелевской программы). Увы. Sad but true. Политика вообще есть искусство возможного, как известно. Потому Гегель — большой политический реалист. Если бы жил в другое время, был бы вождём великой политической партии. Но за него потом это сделают другие — он дал им идею, их дело было её реализовать (или испоганить. Но это часто синонимы).
3) Но частная собственность? Какой же Гегель антикапиталист, если он признаёт частную собственность? Это типичное возражение людей, не понявших ни Гегеля, ни Маркса. Во-первых, коммунизм у Маркса тоже не отменяет частной собственности как личной собственности — недопустима лишь частная собственность на средства производства. Во-вторых, сам Гегель говорит о том, что собственность вообще возможна лишь как противоречие, отчуждение собственности. В-третьих, на государство отношения собственности в идеале у Гегеля не распространяются.
Откуда тогда разноголосье в понимании Гегеля? Всё дело в философии. Конкретную идею можно трактовать абстрактно — то есть, на самые разные лады — но одинаково ложно при этом. Вот Гегеля абстрактно и трактовали.
А что же конкретно?
Подытожим:
Гегель —
гениальный реалист политики,
не революционер (это бы сразу прекращало его бытие как философа), но признаёт все исторические права всех возможных революций,
антикапиталист,
а если учесть, что, хотя будущего нам знать не дано, но и в прошлое Гегель точно не зовёт — то антикапиталист он точно не реакционный. Следовательно:
коммунист? — Нет, он больше, чем коммунист: мыслитель, в философии которого коммунизм содержится.
#Гегель #Маркс #философия_права #коммунизм
У Гегеля (при желании, и особенно в лекциях) можно найти немало коммунизма.
Думаете, Карл Маркс от нечего делать подробно-педантично разбирал параграфы гегелевой «Философию права», думаете, просто так решил «пококетничать с гегелевской диалектикой» в «Капитале»?
Нет, не просто так. Ибо прото-коммунизма у Гегеля предостаточно.
Но тут и диалектическая сложность. Надо уметь различать. Distinguo, distinguo! Гегеля легко посчитать как коммунистом (он за Всеобщее), так и реакционером (в «Философии права» монархия есть лучшая из худших — возможных! — форм правления). Ну и Французскую революцию он критиковал за субъективизм и террор, из субъективизма вытекающий. Хотя в юности — да, вместе с друзьями Шеллингом и Гёльдерлином, пировал у посаженного ими же, в честь Французской революции, «Древа свободы».
Итак, попробуем «различить».
1) Гегель — антикапиталист. Что есть, то есть. Он ясно видит все ужасы буржуазного общества. Но и мечтать о будущем он сам себе — и философии в целом — запрещает. Остаётся бросить взгляд назад. (История же всегда есть осознание прошлого — мы можем знать лишь то, что уже прошло!) Отсюда какой-то романтический оттенок его антикапитализма — à la Карлейль, который кошмарам капитализма противопоставлял пасторальную идиллию (никогда в таком виде не существовавшего) Средневековья. Но оттенок только кажущийся: Средневековье Гегелю дорого ничуть не более, чем капиталистическое «духовное царство животных». Одно из достижений Нового времени по Гегелю: всякий проходимец уже не может навязывать целому государству как общности свои частные цели.
2) Монархистом он не был. Его идеал — по сути, анархистский (в том смысле, в каком анархистским был идеал Маркса и Ленина — см. «Гражданскую войну во Франции» Маркса «Государство и революцию» Ленина). «Каждый должен жить в государстве» — это надо понимать так, что государство становится делом каждого, истинным, а не по названию, res publica, общественным делом. Переставая быть отчуждённым аппаратом управления, государство перестаёт быть государством в современном, неистинном смысле. Пока же в сфере объективного духа, политического, которое и должно быть преодолено (здесь корень теории Маркса-Энгельса о переходе из «царства необходимости» в «царство свободы») — в этой несовершенной сфере лучше единоначальной власти, ограниченной парламентом сословий, ничего не придумаешь. (В итоге советская модель с Генсеком во главе Партии была как раз вариацией-реализацией этой гегелевской программы). Увы. Sad but true. Политика вообще есть искусство возможного, как известно. Потому Гегель — большой политический реалист. Если бы жил в другое время, был бы вождём великой политической партии. Но за него потом это сделают другие — он дал им идею, их дело было её реализовать (или испоганить. Но это часто синонимы).
3) Но частная собственность? Какой же Гегель антикапиталист, если он признаёт частную собственность? Это типичное возражение людей, не понявших ни Гегеля, ни Маркса. Во-первых, коммунизм у Маркса тоже не отменяет частной собственности как личной собственности — недопустима лишь частная собственность на средства производства. Во-вторых, сам Гегель говорит о том, что собственность вообще возможна лишь как противоречие, отчуждение собственности. В-третьих, на государство отношения собственности в идеале у Гегеля не распространяются.
Откуда тогда разноголосье в понимании Гегеля? Всё дело в философии. Конкретную идею можно трактовать абстрактно — то есть, на самые разные лады — но одинаково ложно при этом. Вот Гегеля абстрактно и трактовали.
А что же конкретно?
Подытожим:
Гегель —
гениальный реалист политики,
не революционер (это бы сразу прекращало его бытие как философа), но признаёт все исторические права всех возможных революций,
антикапиталист,
а если учесть, что, хотя будущего нам знать не дано, но и в прошлое Гегель точно не зовёт — то антикапиталист он точно не реакционный. Следовательно:
коммунист? — Нет, он больше, чем коммунист: мыслитель, в философии которого коммунизм содержится.
#Гегель #Маркс #философия_права #коммунизм
«Я никогда не сужу об авторе, пока не изучу его досконально. Но принять в качестве нормы предписание осторожничать из страха перед возможной ошибкой или из-за возможного суждения более поздних эпох — этого я не приму... Если я часто ошибался, то историки будущего будут правы…»
Георг Лукач в письме Анне Зегерс, 28 июля 1938 года.
#Лукач
Георг Лукач в письме Анне Зегерс, 28 июля 1938 года.
#Лукач
Традиция и традиция.
Что такое традиция вообще? Это представление о том, что право на существование в будущем имеет лишь то, что существовало и практиковалось в прошлом.
Что такое традиция в современном российском понимании? Это представление о том, что и в будущем, и в прошлом право на существование имеет лишь то, что существует и практикуется в настоящем.
#aphorismata
Что такое традиция вообще? Это представление о том, что право на существование в будущем имеет лишь то, что существовало и практиковалось в прошлом.
Что такое традиция в современном российском понимании? Это представление о том, что и в будущем, и в прошлом право на существование имеет лишь то, что существует и практикуется в настоящем.
#aphorismata
Бесчеловечное, слишком бесчеловечное или Казус Ницше.
1.
В эпоху соцсетей Ницше пророс и расцвёл сотнями цитат в тысячах пабликов. Большую роль в такой современной популярности Ницше сыграл его беллетристический и при этом отрывочный стиль (эту разорванность называют «афористичностью», но на самом деле это именно окрошка мыслей).
Не склонный к систематичному мышлению, обыватель легко клюёт на эти претенциозные отрывки. Не надо ничего осмысливать, охватывать умом — есть яркое, броское словцо — и достаточно.
Парадокс: обыватели любят Ницше. А он их ненавидел. Но Ницше с ними, с обывателями.
Важнее отношение интеллектуалов к Ницше. С них спрос особый — сфера мышления их суть, мысли они обязаны продумывать. Но, особенно в среде творческой интеллигенции, бездумно цитировать Ницше — вполне себе bon ton.
Приводят, правда, пару-тройку одних и тех же афоризмов (обычно что-нибудь про Юберменша, про «то, что нас убивает» да про «вечное возвращение»).
#Ницше
1.
В эпоху соцсетей Ницше пророс и расцвёл сотнями цитат в тысячах пабликов. Большую роль в такой современной популярности Ницше сыграл его беллетристический и при этом отрывочный стиль (эту разорванность называют «афористичностью», но на самом деле это именно окрошка мыслей).
Не склонный к систематичному мышлению, обыватель легко клюёт на эти претенциозные отрывки. Не надо ничего осмысливать, охватывать умом — есть яркое, броское словцо — и достаточно.
Парадокс: обыватели любят Ницше. А он их ненавидел. Но Ницше с ними, с обывателями.
Важнее отношение интеллектуалов к Ницше. С них спрос особый — сфера мышления их суть, мысли они обязаны продумывать. Но, особенно в среде творческой интеллигенции, бездумно цитировать Ницше — вполне себе bon ton.
Приводят, правда, пару-тройку одних и тех же афоризмов (обычно что-нибудь про Юберменша, про «то, что нас убивает» да про «вечное возвращение»).
#Ницше
2.
Но, друзья, давайте оставим эти пошло-романтические цитатки из пабликов и откроем самого Ницше. А он недвусмыслен:
«Моя исходная точка — прусский солдат: тут мы видим действительное постоянство. Здесь принуждение, серьезность и дисциплина касаются также и формы». (Воля к власти. Издание 2016 года. С. 17.)
Ницше здесь немного лукавил. Его исходная точка — раб (очередной исторической инкарнацией которого и стал для Ницше идеализированный прусский солдат). Вот только раб, по Ницше, должен оставаться рабом!
«В новейшее время общие представления определяет не нуждающийся в искусстве человек, а раб… Такие призраки, как достоинство человека, достоинство труда, являются убогим созданием скрывающегося перед самим собой рабства. Жалкое время, когда раб нуждается в таких понятиях, когда его подстрекают к размышлению о себе и о внешнем мире! Несчастные соблазнители, плодом с дерева познания уничтожившие состояние невинности раба!» (Цитирую по ПСС в 13 томах. Т. 1. С. 276).
О «соблазнителях» речь дальше, но чем же они соблазнили «раба», к вящему неудовольствию Ницше? Образованием! Вообще — вот контрольный вопрос на реакционера — каково отношение к всеобщему образованию? Реакционеру оно ненавистно — народ для реакционера всегда должен быть туп и тёмен. А иначе — страшно сказать! — и коммунизм не за горами!
«Всеобщее образование, а это варварство, есть именно предпосылка коммунизма… Не иметь потребностей — вот величайшее несчастье для народа, — объявил однажды Лассаль. Отсюда школы и ферейны для рабочих; их многократно провозглашенной целью является воспитание потребностей… Т. е. стремление к максимальному расширению образования коренится в полнейшей секуляризации, в подчинении образования интересам наживы, примитивно понятому земному счастью» (Т. 7. С. 224).
Вот слова просвещённого мракобеса, желающего, чтоб народ и дальше прозябал в животной тупости. Сам Ницше, как известно, именно в интеллектуальном образовании и видел своё счастье. И очень своей образованностью кичился. Но другим в этом счастье отказывал. И боялся, что народ этого счастья всё же потребует:
«Покоримся фактам: победил народ — «рабы» ли, «плебеи», или «стадо», или как вам угодно ещё назвать это… «Господа» упразднены; победила мораль простолюдина… «Спасение» рода человеческого (именно от «господ») на верном пути; всё заметно обиудеивается, охристианивается, оплебеивается (разве слова тут что-то меняют!). Ход этого отравления по всему телу человечества выглядит безудержным…» (Т. 5. С. 252).
Итак, прогресс, образование, доступ к социальным благам — это «отравление человечества», по мнению Ницше. Отсюда его ненависть к «отравителям», просвещающим, образовывающим (то есть, для Ницше — развращающим) народ:
«Кого больше всего ненавижу я среди нынешней черни? Социалистическое отребье… — они подрывают инстинкт рабочего с его малым бытием, с его радостями, с его способностью довольствоваться немногим... Не в неравенстве прав бесправие, а в претензиях на «равные» права…» (Т. 6. С. 175 — 176).
И со всей яростью он бросается против этой кошмарной угрозы — «равных прав», когда все люди будут людьми:
«Я совершенно не понимаю, что хотят сделать из европейского рабочего, после того как из него сперва сделали вопрос. Он чувствует себя слишком хорошо, и потому запрашивает всё больше и больше, всё с большей нескромностью… Рабочего сделали воинственным, ему дали право на союзы, политическое право голоса: что же удивительного, если рабочий ощущает нынче свое существование уже как бедственное (выражаясь морально, как несправедливость)? Но чего хотят? спрашиваю еще раз. Если хотят цели, то должны хотеть и средств: если хотят рабов, то надо быть дураками, чтобы воспитывать их для господства» (Т. 6. С. 89).
Итак, задача Ницше — это сформировать новую касту людопасов, которые, как зоотехники, разводили бы остальное человечество «рабов», пасли бы «стадо». Здесь Ницше — очевидный, sans phrase, идеолог фашизма. Вообще-то, справедливую оценку такой людоедской идеологии — точнее, её «практикам» — дал Нюрнбергский трибунал.
#Ницше
Но, друзья, давайте оставим эти пошло-романтические цитатки из пабликов и откроем самого Ницше. А он недвусмыслен:
«Моя исходная точка — прусский солдат: тут мы видим действительное постоянство. Здесь принуждение, серьезность и дисциплина касаются также и формы». (Воля к власти. Издание 2016 года. С. 17.)
Ницше здесь немного лукавил. Его исходная точка — раб (очередной исторической инкарнацией которого и стал для Ницше идеализированный прусский солдат). Вот только раб, по Ницше, должен оставаться рабом!
«В новейшее время общие представления определяет не нуждающийся в искусстве человек, а раб… Такие призраки, как достоинство человека, достоинство труда, являются убогим созданием скрывающегося перед самим собой рабства. Жалкое время, когда раб нуждается в таких понятиях, когда его подстрекают к размышлению о себе и о внешнем мире! Несчастные соблазнители, плодом с дерева познания уничтожившие состояние невинности раба!» (Цитирую по ПСС в 13 томах. Т. 1. С. 276).
О «соблазнителях» речь дальше, но чем же они соблазнили «раба», к вящему неудовольствию Ницше? Образованием! Вообще — вот контрольный вопрос на реакционера — каково отношение к всеобщему образованию? Реакционеру оно ненавистно — народ для реакционера всегда должен быть туп и тёмен. А иначе — страшно сказать! — и коммунизм не за горами!
«Всеобщее образование, а это варварство, есть именно предпосылка коммунизма… Не иметь потребностей — вот величайшее несчастье для народа, — объявил однажды Лассаль. Отсюда школы и ферейны для рабочих; их многократно провозглашенной целью является воспитание потребностей… Т. е. стремление к максимальному расширению образования коренится в полнейшей секуляризации, в подчинении образования интересам наживы, примитивно понятому земному счастью» (Т. 7. С. 224).
Вот слова просвещённого мракобеса, желающего, чтоб народ и дальше прозябал в животной тупости. Сам Ницше, как известно, именно в интеллектуальном образовании и видел своё счастье. И очень своей образованностью кичился. Но другим в этом счастье отказывал. И боялся, что народ этого счастья всё же потребует:
«Покоримся фактам: победил народ — «рабы» ли, «плебеи», или «стадо», или как вам угодно ещё назвать это… «Господа» упразднены; победила мораль простолюдина… «Спасение» рода человеческого (именно от «господ») на верном пути; всё заметно обиудеивается, охристианивается, оплебеивается (разве слова тут что-то меняют!). Ход этого отравления по всему телу человечества выглядит безудержным…» (Т. 5. С. 252).
Итак, прогресс, образование, доступ к социальным благам — это «отравление человечества», по мнению Ницше. Отсюда его ненависть к «отравителям», просвещающим, образовывающим (то есть, для Ницше — развращающим) народ:
«Кого больше всего ненавижу я среди нынешней черни? Социалистическое отребье… — они подрывают инстинкт рабочего с его малым бытием, с его радостями, с его способностью довольствоваться немногим... Не в неравенстве прав бесправие, а в претензиях на «равные» права…» (Т. 6. С. 175 — 176).
И со всей яростью он бросается против этой кошмарной угрозы — «равных прав», когда все люди будут людьми:
«Я совершенно не понимаю, что хотят сделать из европейского рабочего, после того как из него сперва сделали вопрос. Он чувствует себя слишком хорошо, и потому запрашивает всё больше и больше, всё с большей нескромностью… Рабочего сделали воинственным, ему дали право на союзы, политическое право голоса: что же удивительного, если рабочий ощущает нынче свое существование уже как бедственное (выражаясь морально, как несправедливость)? Но чего хотят? спрашиваю еще раз. Если хотят цели, то должны хотеть и средств: если хотят рабов, то надо быть дураками, чтобы воспитывать их для господства» (Т. 6. С. 89).
Итак, задача Ницше — это сформировать новую касту людопасов, которые, как зоотехники, разводили бы остальное человечество «рабов», пасли бы «стадо». Здесь Ницше — очевидный, sans phrase, идеолог фашизма. Вообще-то, справедливую оценку такой людоедской идеологии — точнее, её «практикам» — дал Нюрнбергский трибунал.
#Ницше
3.
…Но «Вечное возвращение!» — глубокомысленно повторяют наши интеллектуалы, как мантру, любимую формулу Ницше. Но не понимают наши интеллектуалы, что это «возвращение» у Ницше есть возвращение всё того же рабства. На «новом витке», так сказать:
«Культура более высокого типа может сложиться лишь там, где в обществе есть две разных касты: работающих и праздных, способных правильно использовать свободное время, или, в более энергичных выражениях, каста людей принудительного труда и каста людей свободного труда» (Т. 2. С. 262).
И если наши интеллектуалы, думают, что уж их-то Ницше определил бы в «касту свободного труда» — то так они только, сами того не желая, признаются в паразитическом характере своего общественного бытия…
Но и такие праздные трутни Ницше не нужны. Ведь цель Ницше:
«Нужно заразить вас безумием». (Т. 10. С. 172).
То есть: освободить все худшие, подавленные, животные инстинкты, уничтожить рациональность, мышление как таковое. Но так автоматически упраздняется и институализированное мышление — то есть современная интеллигенция как социальный слой. Потому сложно найти бóльшую близорукость, недальновидность, неумение продумывать мысли — чем у наших интеллигентных поклонников «Вечного возвращения».
И напоследок: нет такого преступления, которое Ницше бы не оправдал. Лишь бы это преступление было против демократии, социализма, против массового образования, против человечности.
«Лишь на войне вы святые, даже если вы разбойники и жестоки». (Т. 10. С. 168).
Впрочем, довольно. Громоздить цитаты, иллюстрирующие интеллектуальный облик «настоящего» Ницше, можно сколько угодно, но суть, надеюсь, ясна: Ницше — образцовый идеолог самой свирепой реакции, глашатай и барабанщик фашизма.
И важно эту суть знать и помнить, когда встретите в сети очередную «ванильную» цитатку из Ницше.
#Ницше
…Но «Вечное возвращение!» — глубокомысленно повторяют наши интеллектуалы, как мантру, любимую формулу Ницше. Но не понимают наши интеллектуалы, что это «возвращение» у Ницше есть возвращение всё того же рабства. На «новом витке», так сказать:
«Культура более высокого типа может сложиться лишь там, где в обществе есть две разных касты: работающих и праздных, способных правильно использовать свободное время, или, в более энергичных выражениях, каста людей принудительного труда и каста людей свободного труда» (Т. 2. С. 262).
И если наши интеллектуалы, думают, что уж их-то Ницше определил бы в «касту свободного труда» — то так они только, сами того не желая, признаются в паразитическом характере своего общественного бытия…
Но и такие праздные трутни Ницше не нужны. Ведь цель Ницше:
«Нужно заразить вас безумием». (Т. 10. С. 172).
То есть: освободить все худшие, подавленные, животные инстинкты, уничтожить рациональность, мышление как таковое. Но так автоматически упраздняется и институализированное мышление — то есть современная интеллигенция как социальный слой. Потому сложно найти бóльшую близорукость, недальновидность, неумение продумывать мысли — чем у наших интеллигентных поклонников «Вечного возвращения».
И напоследок: нет такого преступления, которое Ницше бы не оправдал. Лишь бы это преступление было против демократии, социализма, против массового образования, против человечности.
«Лишь на войне вы святые, даже если вы разбойники и жестоки». (Т. 10. С. 168).
Впрочем, довольно. Громоздить цитаты, иллюстрирующие интеллектуальный облик «настоящего» Ницше, можно сколько угодно, но суть, надеюсь, ясна: Ницше — образцовый идеолог самой свирепой реакции, глашатай и барабанщик фашизма.
И важно эту суть знать и помнить, когда встретите в сети очередную «ванильную» цитатку из Ницше.
#Ницше
Будущие сражения или О важности философии.
Главные сражения будущего — это всегда сражения за прошлое. Это сражения за историю. То есть: за философию истории. Ещё короче: за философию. Просто потому, что любая история — это философия истории, осмысление произошедшего. Но осмысление на своей высшей точке — это философия. И пока эти — всё ещё авангардные — бои уже идут, каждый мыслящий должен задаться вопросом: а он готов к этой борьбе? Иными словами: знает ли он философию? «Удача в бою на стороне больших батальонов!» — говорил Наполеон. — Удача в боях за историю на стороне больших философских систем! — скажем мы.
#философия #история #философия_истории
Главные сражения будущего — это всегда сражения за прошлое. Это сражения за историю. То есть: за философию истории. Ещё короче: за философию. Просто потому, что любая история — это философия истории, осмысление произошедшего. Но осмысление на своей высшей точке — это философия. И пока эти — всё ещё авангардные — бои уже идут, каждый мыслящий должен задаться вопросом: а он готов к этой борьбе? Иными словами: знает ли он философию? «Удача в бою на стороне больших батальонов!» — говорил Наполеон. — Удача в боях за историю на стороне больших философских систем! — скажем мы.
#философия #история #философия_истории
Одно слово — одна тенденция или О стыдливых ницшеанцах.
В эфире постоянная рубрика «Тонкости перевода».
Сравните два текста.
Первый:
«Одомашнивание («культура») человека не проникает глубоко... Там, где оно проникает глубоко, оно тотчас становится дегенерацией (тип: христианин). «Дикий человек» (или, выражаясь моральным языком: злой человек) — это возврат к природе и, в известном смысле, восстановление человека, его излечение от «культуры»…
Второй:
«Доместикация («культура») человека заходит недалеко... А где она заходит далеко, тотчас переходит в дегенерацию (тип: христианин). «Дикарь» (или, выражаясь на моральный лад, злой человек) — это его возврат к природе и, в известном смысле, его излечение, его исцеление от «культуры»...
Это перевод одного и того же места из «Воли к власти» Ницше.
Первый перевод — из издания 2005 года. Переводчик М. Рубинштейн. (В целом книга — коллективный труд нескольких переводчиков. Редактор — И. Эбаноидзе).
Второй — издание 2016 года, гордо названное «критическим». Тоже коллектив переводчиков (уже других) под редактурой всё того же И. Эбаноидзе. (Надо сказать, обе книги вышли в издательстве «Культурная революция»).
Как можно убедиться, в «критическом» издании 2016 года переводчики «критически» постеснялись перевести немецкое слово Domestikation — которое имеет буквальный русский эквивалент: одомашнивание (очевидно, животных) — и оставили невразумительную кальку: «доместикация». Но почему? В чём дело? — А вот в чём: перед нами пример стыдливой реабилитации Ницше, очередная попытка «очистить» его от идейных связей с нацизмом. И если Ницше был непрямым апологетом империализма, то его современные российские издатели — прямые апологеты самого Ницше.
Впрочем, сам Ницше был всегда предельно, цинично откровенен — и сказал ровно то, что хотел сказать: одомашнивание человека. Чем, вероятно, доставил неудобство своим нынешним стыдливым поклонникам, решившим с помощью «тонкостей перевода» сгладить «острые углы». Но что есть, то есть. И если Ницше проповедовал «излечение от культуры», призывал новое варварство, то при этом он действительно считал, что человека можно и нужно «разводить», «селекционировать». И Юберменша? — Его-то в первую очередь, ответил бы Ницше.
«Род растёт не в направлении совершенства: слабые снова и снова становятся господами над сильными, — это оттого, что их большинство и они умнее…» — вот его слова из «Сумерек идолов». Отсюда вывод Ницше: «сильных», это высшее достижение природы, нужно оберегать от мира «слабых», нужно создавать им тепличные условия, «культивировать», «разводить» их. Это уже не просто пророчество будущей реакционной идеологии, это уже готовая программа преступной расовой теории фашизма. Но… расистами наши интеллигенты-ницшеанцы быть не хотят. Зато хотят быть рафинированными, декаденствуюшими интеллектуалами. Поэтому и перевели «одомашнивание» как «доместикацию». Всего-то одно слово, но что за ним стоит… А вы говорите: новояз! Очевидно, в философии (реакционно-фальсифицированной философии) метод новояза уже в 2016 году был в ходу. И да, нельзя не заметить: насколько честнее издание 2005 года — и какая дистанция его отделяет от «критического», на самом деле — апологетического издания 2016 года. Тенденция, однако.
Но что же, не издавать Ницше? Не читать его? Издавать и читать. Но по-настоящему критически. Как и любые другие книги, оказавшие влияние на ход мировой истории. И пусть это порой злые или глупые книги — злу и глупости надо смело смотреть в лицо, чтоб не попасть ненароком под их влияние. Но надо понимать: изучение не значит одобрение. И чтобы действительно изучать, надо, для начала, честно переводить. Но вся эта история с «доместикацией» говорит только об одном: некоторая часть нашей интеллигенции (возможно, сама того не зная) давно уже подпала под обаяние зла.
#Ницше #тонкости_перевода
В эфире постоянная рубрика «Тонкости перевода».
Сравните два текста.
Первый:
«Одомашнивание («культура») человека не проникает глубоко... Там, где оно проникает глубоко, оно тотчас становится дегенерацией (тип: христианин). «Дикий человек» (или, выражаясь моральным языком: злой человек) — это возврат к природе и, в известном смысле, восстановление человека, его излечение от «культуры»…
Второй:
«Доместикация («культура») человека заходит недалеко... А где она заходит далеко, тотчас переходит в дегенерацию (тип: христианин). «Дикарь» (или, выражаясь на моральный лад, злой человек) — это его возврат к природе и, в известном смысле, его излечение, его исцеление от «культуры»...
Это перевод одного и того же места из «Воли к власти» Ницше.
Первый перевод — из издания 2005 года. Переводчик М. Рубинштейн. (В целом книга — коллективный труд нескольких переводчиков. Редактор — И. Эбаноидзе).
Второй — издание 2016 года, гордо названное «критическим». Тоже коллектив переводчиков (уже других) под редактурой всё того же И. Эбаноидзе. (Надо сказать, обе книги вышли в издательстве «Культурная революция»).
Как можно убедиться, в «критическом» издании 2016 года переводчики «критически» постеснялись перевести немецкое слово Domestikation — которое имеет буквальный русский эквивалент: одомашнивание (очевидно, животных) — и оставили невразумительную кальку: «доместикация». Но почему? В чём дело? — А вот в чём: перед нами пример стыдливой реабилитации Ницше, очередная попытка «очистить» его от идейных связей с нацизмом. И если Ницше был непрямым апологетом империализма, то его современные российские издатели — прямые апологеты самого Ницше.
Впрочем, сам Ницше был всегда предельно, цинично откровенен — и сказал ровно то, что хотел сказать: одомашнивание человека. Чем, вероятно, доставил неудобство своим нынешним стыдливым поклонникам, решившим с помощью «тонкостей перевода» сгладить «острые углы». Но что есть, то есть. И если Ницше проповедовал «излечение от культуры», призывал новое варварство, то при этом он действительно считал, что человека можно и нужно «разводить», «селекционировать». И Юберменша? — Его-то в первую очередь, ответил бы Ницше.
«Род растёт не в направлении совершенства: слабые снова и снова становятся господами над сильными, — это оттого, что их большинство и они умнее…» — вот его слова из «Сумерек идолов». Отсюда вывод Ницше: «сильных», это высшее достижение природы, нужно оберегать от мира «слабых», нужно создавать им тепличные условия, «культивировать», «разводить» их. Это уже не просто пророчество будущей реакционной идеологии, это уже готовая программа преступной расовой теории фашизма. Но… расистами наши интеллигенты-ницшеанцы быть не хотят. Зато хотят быть рафинированными, декаденствуюшими интеллектуалами. Поэтому и перевели «одомашнивание» как «доместикацию». Всего-то одно слово, но что за ним стоит… А вы говорите: новояз! Очевидно, в философии (реакционно-фальсифицированной философии) метод новояза уже в 2016 году был в ходу. И да, нельзя не заметить: насколько честнее издание 2005 года — и какая дистанция его отделяет от «критического», на самом деле — апологетического издания 2016 года. Тенденция, однако.
Но что же, не издавать Ницше? Не читать его? Издавать и читать. Но по-настоящему критически. Как и любые другие книги, оказавшие влияние на ход мировой истории. И пусть это порой злые или глупые книги — злу и глупости надо смело смотреть в лицо, чтоб не попасть ненароком под их влияние. Но надо понимать: изучение не значит одобрение. И чтобы действительно изучать, надо, для начала, честно переводить. Но вся эта история с «доместикацией» говорит только об одном: некоторая часть нашей интеллигенции (возможно, сама того не зная) давно уже подпала под обаяние зла.
#Ницше #тонкости_перевода