Святейший Патриарх Алексий I (Симанский)
Самой характерной чертой личности патриарха Алексия [Алексий I (Симанский; 1877-1970), Патриарх Московский и всея Руси. Сергей Владимирович Симанский родился в аристократической семье, отец имел придворное звание камергера, дед был сенатором. Окончил юридический факультет Московского ун-та (1899), служил в гренадерском полку, поступил в МДА (1900) и принял монашеский постриг (1902). Епископ (с 1913), был арестован и отбывал ссылку в Казахстане (1922-1926). Управделами Новгородской епархии (1926-1933), член Св. Синода, ближайший сотрудник митр. Сергия (Страгородского), митрополит Ленинградский (с 1933). Оставшись в осажденном городе, вл. Алексий всю блокаду провел в Ленинграде, на себе испытав все военные тяготы и бедствия, проявив героическую бодрость духа и огромное самообладание. Богослужения во время блокады владыка совершал постоянно, служил литургии один, без диаконов, сам читал помянники, ежедневно служил молебен свт. Николаю. Жил он прямо в храме (в Николо-Богоявленском соборе), однажды окно кельи было выбито осколками снаряда. Несмотря на голод и бомбежки, обессиленные, опухшие люди, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил владыка, во множестве приобщавший их Святых Тайн. На Поместном Соборе (1945) митр. Алексий был единогласно избран Патриархом и четверть века возглавлял Церковь в сложнейший период ее истории. Выдающийся иерарх достиг почтеннейшего возраста - 92 лет земной жизни, из них 68 в монашестве, 57 — в архиерейском сане. Блаженная кончина Святейшего последовала 17.04.1970], отмечает биограф, была — церковность. Вдохновляясь примером свт. Филарета Московского, патриарх Алексий обращался к глубинам церковной традиции Руси, к древней традиции русского иночества, к тем духовным истокам, из которых поднялась культура его народа. Приверженность традиции и патриотизм — начала, совершенно необходимые для человека, на рамена коего возлагается омофор Патриарха всея Руси. «Русский народ, — говорил патриарх, — превыше всяких благ и сокровищ мира почитал Божественный дар православной веры и на служение Богу и Церкви Его взирал как на заповеданный ему подвиг: он благоговейно склонялся пред подвигами и трудами святых угодников Божиих; он с терпением нес все посылаемые ему испытания, уповая на помощь и заступление этих своих небесных покровителей. Он сам был весь подвиг».
«Теперь уже всем известно, — вспоминает митрополит Питирим (Нечаев), — что Святейший обладал особой харизмой богослужения, особым благодатным даром службы. Это духовное дарование отмечено всем христианским миром... “Великим литургом” называли Святейшего... Его отличали простота и величие, собранность и духовный простор, какая-то, я бы сказал, особая бережность к святыне, строгость соблюдения духа церковных традиций и легкость полной внутренней свободы, высочайшее благоговение и непосредственность общения с благодатным миром... Патриарх был человеком глубокой внутренней дисциплины, верности канонам Церкви, нередко говорил, что мало знать каноны, нужно понимать дух канона... Приступая к какому-нибудь важному делу или когда возникала необходимость принять какое-то важное решение, Святейший углублялся думой и задавал себе вопрос: а как бы в таком случае поступил свт. Алексий?.. Так Святейший брал примеры из жизни великих угодников Божиих, наших церковных делателей и наших покровителей... Даже в малозначительных на первый взгляд вещах он любил искать примеры из жизни духоносных мужей, из жизни руководителей Церкви, отличавшихся благочестием и преподобием».
Самой характерной чертой личности патриарха Алексия [Алексий I (Симанский; 1877-1970), Патриарх Московский и всея Руси. Сергей Владимирович Симанский родился в аристократической семье, отец имел придворное звание камергера, дед был сенатором. Окончил юридический факультет Московского ун-та (1899), служил в гренадерском полку, поступил в МДА (1900) и принял монашеский постриг (1902). Епископ (с 1913), был арестован и отбывал ссылку в Казахстане (1922-1926). Управделами Новгородской епархии (1926-1933), член Св. Синода, ближайший сотрудник митр. Сергия (Страгородского), митрополит Ленинградский (с 1933). Оставшись в осажденном городе, вл. Алексий всю блокаду провел в Ленинграде, на себе испытав все военные тяготы и бедствия, проявив героическую бодрость духа и огромное самообладание. Богослужения во время блокады владыка совершал постоянно, служил литургии один, без диаконов, сам читал помянники, ежедневно служил молебен свт. Николаю. Жил он прямо в храме (в Николо-Богоявленском соборе), однажды окно кельи было выбито осколками снаряда. Несмотря на голод и бомбежки, обессиленные, опухшие люди, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил владыка, во множестве приобщавший их Святых Тайн. На Поместном Соборе (1945) митр. Алексий был единогласно избран Патриархом и четверть века возглавлял Церковь в сложнейший период ее истории. Выдающийся иерарх достиг почтеннейшего возраста - 92 лет земной жизни, из них 68 в монашестве, 57 — в архиерейском сане. Блаженная кончина Святейшего последовала 17.04.1970], отмечает биограф, была — церковность. Вдохновляясь примером свт. Филарета Московского, патриарх Алексий обращался к глубинам церковной традиции Руси, к древней традиции русского иночества, к тем духовным истокам, из которых поднялась культура его народа. Приверженность традиции и патриотизм — начала, совершенно необходимые для человека, на рамена коего возлагается омофор Патриарха всея Руси. «Русский народ, — говорил патриарх, — превыше всяких благ и сокровищ мира почитал Божественный дар православной веры и на служение Богу и Церкви Его взирал как на заповеданный ему подвиг: он благоговейно склонялся пред подвигами и трудами святых угодников Божиих; он с терпением нес все посылаемые ему испытания, уповая на помощь и заступление этих своих небесных покровителей. Он сам был весь подвиг».
«Теперь уже всем известно, — вспоминает митрополит Питирим (Нечаев), — что Святейший обладал особой харизмой богослужения, особым благодатным даром службы. Это духовное дарование отмечено всем христианским миром... “Великим литургом” называли Святейшего... Его отличали простота и величие, собранность и духовный простор, какая-то, я бы сказал, особая бережность к святыне, строгость соблюдения духа церковных традиций и легкость полной внутренней свободы, высочайшее благоговение и непосредственность общения с благодатным миром... Патриарх был человеком глубокой внутренней дисциплины, верности канонам Церкви, нередко говорил, что мало знать каноны, нужно понимать дух канона... Приступая к какому-нибудь важному делу или когда возникала необходимость принять какое-то важное решение, Святейший углублялся думой и задавал себе вопрос: а как бы в таком случае поступил свт. Алексий?.. Так Святейший брал примеры из жизни великих угодников Божиих, наших церковных делателей и наших покровителей... Даже в малозначительных на первый взгляд вещах он любил искать примеры из жизни духоносных мужей, из жизни руководителей Церкви, отличавшихся благочестием и преподобием».
«Патриарх Алексий, будучи учеником митрополита Арсения (Стадницкого) [Арсений (Стадницкий; 1862-1936), митрополит. Доктор церковной истории, ученый-археолог. В миру Авксентий Георгиевич, молдаванин по национальности, родился в Бессарабии (22.01.1862). Окончил Кишиневскую ДС (1880) и Киевскую ДА (1885) со степенью кандидата богословия, принял монашеский постриг (1895), рукоположен в сан иеромонаха (1896). Инспектор, затем ректор Новгородской ДС. Инспектор МДА (1897), профессор кафедры библейской истории, ректор МДА (1898-1903). Епископ Волоколамский (1899), архиепископ (1907), возглавил Новгородскую кафедру (1910), митрополит (1917). В годы ректорства становится духовным руководителем будущего патриарха Алексия (Симанского). Член Собора (1917-1918), зам. председат. Собора. Член ВЦС и Св. Синода. Один из трех кандидатов на Патриарший престол (занял на выборах 2-е место). Член Временного Патриаршего Св. Синода (1927), митр. Ташкентский и Туркестанский], прославившегося строгой и уставной торжественностью богослужений, священнодействовал с особой благоговейно-величественной простотой... Монах по призванию... строгий исполнитель церковных уставов, он всегда умел обставить богослужение так благолепно, что и всех молящихся увлекал своим религиозным чувством... Высокоблагоговейное настроение передавалось всем стоящим в храме... Служения его неизменно производили глубокое и запоминающееся впечатление». Известно, что степень одухотворенности пастыря, образ его священнодействия непосредственно отзываются на духовном усердии молящихся, на истовости и глубине их молитвы. Поэтому испокон веков в Православной Церкви сложились основы уставного богослужебного благолепия и нормы благочиния. О соблюдении в Церкви этих основ патриарх всегда заботился особо. Лично Святейшим был составлен и утвержден Устав Троице-Сергиевой Лавры.
Одна из главных забот патриарха Алексия была связана с богослужебным пением. Он всегда ратовал за строго уставное пение и боролся с влиянием светского духа на церковную жизнь. Возглавляя в предвоенные и военные годы Ленинградскую кафедру, будущий патриарх издавал специальные распоряжения по епархии: «Можно слышать у нас в храмах пение искусственное, театральное, в то время как то, что является основным в богослужении — псалмы, стихиры, каноны, — сокращается до последней степени... Целью наших богослужений является не создание музыкальных эффектов и не подражание операм и концертам... а мjлитвенное настроение, вызываемое содержательными и умилительными церковными песнопениями... Для этого не нужны многолюдные хоры... Молитвы “Ныне отпущаеши”, “Великое славословие”, “Свете тихий” за праздничным всенощным бдением, а также “Отче наш”, “Верую” за литургией должны петься самым простым напевом, требующим не столько искусства, сколько благочестивого чувства... Предлагаю... настоятелям следить за выполнением певцами того минимума церковного устава, который должен соблюдаться и в приходских храмах, с сокращением до последней степени так называемого партесного пения».
В обращении патриарха к московскому клиру говорится: «Большая часть молящихся в церкви не является знатоками пения, но спросите у этого большинства, чего оно ожидает от церковного пения?.. И большинство вам ответит: дайте нам такое пение, которое трогало бы сердце... которое поднимало бы наш дух и помогало бы молиться. Народ прекрасно понимает истинный дух и надлежащий тон церковного пения... Зачем навязывать ему... наслаждение, притом мирское, душевное, когда он ищет умиления духовного?.. Исполнение церковных песнопений в крикливом тоне светских романсов или страстных оперных арий не дает возможности молящимся не только сосредоточиться, но даже уловить содержание и смысл песнопения... У нас есть изумительные образцы пения строго церковного, освященного временем и традициями».
Одна из главных забот патриарха Алексия была связана с богослужебным пением. Он всегда ратовал за строго уставное пение и боролся с влиянием светского духа на церковную жизнь. Возглавляя в предвоенные и военные годы Ленинградскую кафедру, будущий патриарх издавал специальные распоряжения по епархии: «Можно слышать у нас в храмах пение искусственное, театральное, в то время как то, что является основным в богослужении — псалмы, стихиры, каноны, — сокращается до последней степени... Целью наших богослужений является не создание музыкальных эффектов и не подражание операм и концертам... а мjлитвенное настроение, вызываемое содержательными и умилительными церковными песнопениями... Для этого не нужны многолюдные хоры... Молитвы “Ныне отпущаеши”, “Великое славословие”, “Свете тихий” за праздничным всенощным бдением, а также “Отче наш”, “Верую” за литургией должны петься самым простым напевом, требующим не столько искусства, сколько благочестивого чувства... Предлагаю... настоятелям следить за выполнением певцами того минимума церковного устава, который должен соблюдаться и в приходских храмах, с сокращением до последней степени так называемого партесного пения».
В обращении патриарха к московскому клиру говорится: «Большая часть молящихся в церкви не является знатоками пения, но спросите у этого большинства, чего оно ожидает от церковного пения?.. И большинство вам ответит: дайте нам такое пение, которое трогало бы сердце... которое поднимало бы наш дух и помогало бы молиться. Народ прекрасно понимает истинный дух и надлежащий тон церковного пения... Зачем навязывать ему... наслаждение, притом мирское, душевное, когда он ищет умиления духовного?.. Исполнение церковных песнопений в крикливом тоне светских романсов или страстных оперных арий не дает возможности молящимся не только сосредоточиться, но даже уловить содержание и смысл песнопения... У нас есть изумительные образцы пения строго церковного, освященного временем и традициями».
Сколь значительна эта тема, можно судить по тому, что патриарх возвращается к ней постоянно. «В храме Божием, этом доме молитвы, все: и иконография, и служение, и пение, и самое внешнее и внутреннее устройство храма — все должно служить одной цели: возбуждению и поддержанию молитвенного духа, назиданию и укреплению в вере... В особенности же следует сказать о церковном пении... Церковное пение все состоит из молитвы: кто поет духовную песнь, тот молится.
Первые певцы перед Престолом Божиим — ангелы и святые... В подражание ангелам и святым установлено пение на земных богослужениях... В древней Церкви так и было... В области церковного пения наша Церковь получила богатое наследство от своих предков. Старинные церковные распевы являются лучшим выражением высоких религиозных настроений... На Руси во многих древних обителях до последнего времени можно было утешаться именно церковным пением... В настоящее время это почти полностью утрачено. Вместо небесной музыки, какая слышаkась в древних строгих и величественных распевах, мы слышим мирское легкомысленное сочетание звуков. Таким образом, пение в храмах наших, особенно городских, совершенно не соответствует цели, которую оно должно преследовать... а молящиеся поневоле должны терпеть это отвлекающее их от молитвы пение. Почти забыты древние трогательные церковные распевы — знаменные, греческие, болгарские, киевские... В храме часто слышишь такую музыку, под которой уместно было бы подписать вовсе не те слова, которые поются, так как нет никакого соответствия между словами и музыкой».
Патриарх считал отклонения от уставных норм кощунственным нарушением самого духа православного богослужения и, при всей своей безмятежной незлобивости, сурово обличал подобные проявления. «Мы должны, - говорил Святейший, — сделать все возможное, чтобы изгнать мирской дух из нашего церковного пения и обратиться к древним его прекрасным образцам, столь любезным сердцу верующего и молящегося православного христианина».
Примечательны мысли будущего патриарха на несколько иную тему, высказанные им в разгар Великой Отечественной войны в блокадном Ленинграде, когда митрополит Алексий вспоминал о событиях семисотлетней давности. «Тотчас же после Невской победы над шведами, — говорил владыка, — Александру Ярославичу пришлось бороться с другими, еще более опасными врагами — немцами... В конце марта 1242 года произошло на Чудском озере знаменитое Ледовое побоище, когда немецкое войско, недавно еще столь грозное, было уничтожено, а с ним вместе уничтожена была и сила немцев... В этой борьбе Александра Невского с западными врагами обращает на себя внимание одна замечательная черта: неутомимо сражаясь с ними, он ведет оборонительную войну и не стремится к захвату чужих владений. Своей победой он доказал западным врагам, что даже обессиленная тогдашними внутренними раздорами Русь в моменты обшей опасности являлась для врагов грозной и неодолимой силой. И если для борьбы и окончательного одоления страшной силы татарских ханов еще не наступило время, что ясно видела и сознавала проницательная государственная мудрость Александра Невского, видевшего и то, что подчинение этой силе не грозило духовной целости русского народа, то с западными врагами надлежало бороться со всем напряжением борьбы, так как здесь подчинение грозило русскому народу участью тех славянских племен, которые жили в теперешней Пруссии и, потеряв свою веру, так онемечились, что забыли свой язык, свое племенное происхождение и погибли как для Православной Церкви, так и для всего славянства...
Первые певцы перед Престолом Божиим — ангелы и святые... В подражание ангелам и святым установлено пение на земных богослужениях... В древней Церкви так и было... В области церковного пения наша Церковь получила богатое наследство от своих предков. Старинные церковные распевы являются лучшим выражением высоких религиозных настроений... На Руси во многих древних обителях до последнего времени можно было утешаться именно церковным пением... В настоящее время это почти полностью утрачено. Вместо небесной музыки, какая слышаkась в древних строгих и величественных распевах, мы слышим мирское легкомысленное сочетание звуков. Таким образом, пение в храмах наших, особенно городских, совершенно не соответствует цели, которую оно должно преследовать... а молящиеся поневоле должны терпеть это отвлекающее их от молитвы пение. Почти забыты древние трогательные церковные распевы — знаменные, греческие, болгарские, киевские... В храме часто слышишь такую музыку, под которой уместно было бы подписать вовсе не те слова, которые поются, так как нет никакого соответствия между словами и музыкой».
Патриарх считал отклонения от уставных норм кощунственным нарушением самого духа православного богослужения и, при всей своей безмятежной незлобивости, сурово обличал подобные проявления. «Мы должны, - говорил Святейший, — сделать все возможное, чтобы изгнать мирской дух из нашего церковного пения и обратиться к древним его прекрасным образцам, столь любезным сердцу верующего и молящегося православного христианина».
Примечательны мысли будущего патриарха на несколько иную тему, высказанные им в разгар Великой Отечественной войны в блокадном Ленинграде, когда митрополит Алексий вспоминал о событиях семисотлетней давности. «Тотчас же после Невской победы над шведами, — говорил владыка, — Александру Ярославичу пришлось бороться с другими, еще более опасными врагами — немцами... В конце марта 1242 года произошло на Чудском озере знаменитое Ледовое побоище, когда немецкое войско, недавно еще столь грозное, было уничтожено, а с ним вместе уничтожена была и сила немцев... В этой борьбе Александра Невского с западными врагами обращает на себя внимание одна замечательная черта: неутомимо сражаясь с ними, он ведет оборонительную войну и не стремится к захвату чужих владений. Своей победой он доказал западным врагам, что даже обессиленная тогдашними внутренними раздорами Русь в моменты обшей опасности являлась для врагов грозной и неодолимой силой. И если для борьбы и окончательного одоления страшной силы татарских ханов еще не наступило время, что ясно видела и сознавала проницательная государственная мудрость Александра Невского, видевшего и то, что подчинение этой силе не грозило духовной целости русского народа, то с западными врагами надлежало бороться со всем напряжением борьбы, так как здесь подчинение грозило русскому народу участью тех славянских племен, которые жили в теперешней Пруссии и, потеряв свою веру, так онемечились, что забыли свой язык, свое племенное происхождение и погибли как для Православной Церкви, так и для всего славянства...
Князь Александр Невский с истинно гениальной проницательностью вовремя разгадал опасность, угрожавшую нам с Запада, предпочел временно терпеть татарскую неволю, но в то же время мужественно стал на страже русской народности против захватнических стремлений западных врагов и победоносно закончил борьбу. И теперь... Россия поставлена перед лицом грозной брани за славянство против наглого натиска германизма... Как и тогда, во времена ли святого Александра Невского или Димитрия Донского, на льду Чудского озера, на берегах Дона и на поле Куликовом, решался великий спор правды и неправды, так и теперь решается... судьба нашего народа и нашего Отечества. Это должен понять каждый из нас, русских патриотов».
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
#Молитва_Иисусова_Николай_Новиков
Подвижников смущала противоположность наставлений преп. Нила Сорского и епископа Феофана Затворника. Первый, надо полагать, на основании длительного жизненного опыта среди монастырского братства, воспрещает преждевременно стремиться к низведению ума в сердце. «Это благое делание, — пишет он, — нужно проходить с рассуждением, в приличное время, по достижении надлежащей меры преуспеяния».
А епископ Феофан, наставляя девицу-мирянку, жившую в доме своих родителей, учил: «Оставьте голову и низойдите умом своим в сердце и там стойте вниманием неисходно».
Выслушав вопрос, старец помолчал, а затем ответил:
— Мне думается, епископ Феофан удостоился редкостной благодатной одаренности, которой сподобляются весьма немногие. Поэтому так легко и скоро ему дались высокие молитвенные состояния, и в меру своей высокой духовности он стремился и руководимых им торопливо возводить по крутым ступеням молитвенного преуспеяния. И, как видно, его деятельность была очень успешна, потому что благодать сопутствовала ему во всех его начинаниях и по молитвам его ограждала назидаемых им духовных чад от злобных козней невидимых врагов. И если бы наставления святителя не имели бы положительных результатов, то его указания сами собою утеряли бы значимость и были забыты, — чего, однако, не случилось.
Расскажу вам по этому поводу об одном случае, который и поныне остается для меня таинственной загадкой.
Много лет назад между греческими селениями Чины и Георгиевка на высоком берегу горной реки жили общиной несколько монахинь. Местечко то было удобно во всех отношениях. Отшельницы завели небольшой огород и насадили по его окраинам несколько фруктовых деревьев. В то время я подвизался недалеко от них, немного выше по течению той же речушки. Иногда они приходили ко мне за советом.
Однажды я тяжело заболел, так что едва подымался со своей лежанки. Неожиданно пришла ко мне старшая из подвижниц с молоденькой послушницей и, увидев меня в таком тяжелом состоянии, сказала ей:
— Останься здесь и помогай больному, пока он не поправится.
Послушница тотчас же принесла в келью два чурбака, положила на них дощечки, устроила для себя лежаночку и так стала жить в моей просторной келье. Болел я довольно долго, и она не оставляла меня, пока я окончательно не выздоровел.
В благодарность за оказанную услугу я решил ознакомить ее с особым способом молитвенного делания, который практиковал сам, зная, что он не ведом был местным пустынницам.
Это несколько измененный способ преподобного Симеона Нового Богослова. Я сказал ей, что внимание ума при Иисусовой молитве нужно устремлять на верхушку своего сердца. При этих словах она вопросительно посмотрела на меня, и я понял ее недоумение относительно местонахождения верхушки сердца. Я и сам оказался в немалом затруднении. Святоотеческое писание говорит, что верхушка сердца у мужчин находится чуть выше левого сосца... А про женщин там нигде ничего не упомянуто. И я нерешительно пояснил: в верхней части грудной клетки, с левой стороны. Прибавил, что слова молитвы нужно соразмерить с тактами биения своего сердца с таким расчетом, чтобы восемь ее слов разместились между шестью его ударами: /Господи/ Иисусе/Христе/Сыне Божий/помилуй мя/грешную/.
Для этого нужно большой палец правой руки держать на запястьи левой и, отыскав пульс, по нему ориентироваться, не отрывая внимания от верхушки сердца, то есть верхней части грудной клетки.
Она ушла от меня очень обрадованная, под большим впечатлением от услышанного.
Прошло около года, а может быть и больше. Однажды посетили меня те же монахини. Вначале я не заметил, что между ними нет моей бывшей помощницы. Присмотревшись, я спросил о причине ее отсутствия. Старшая со вздохом ответила:
— Ой, отченька, мы вот и пришли сюда рассказать, что с ней случилось... После того как она пришла от вас, мы вскоре заметили в ее поведении большую перемену. Прежде всего она начала сильно поститься. Мы сделали ей замечание, напомнив, что все крайности — от диавола. Но она украдкой продолжала чрезмерный пост, очень похудела и тем не менее, несмотря на истощенность, была неутомима, выполняя свое послушание.
А епископ Феофан, наставляя девицу-мирянку, жившую в доме своих родителей, учил: «Оставьте голову и низойдите умом своим в сердце и там стойте вниманием неисходно».
Выслушав вопрос, старец помолчал, а затем ответил:
— Мне думается, епископ Феофан удостоился редкостной благодатной одаренности, которой сподобляются весьма немногие. Поэтому так легко и скоро ему дались высокие молитвенные состояния, и в меру своей высокой духовности он стремился и руководимых им торопливо возводить по крутым ступеням молитвенного преуспеяния. И, как видно, его деятельность была очень успешна, потому что благодать сопутствовала ему во всех его начинаниях и по молитвам его ограждала назидаемых им духовных чад от злобных козней невидимых врагов. И если бы наставления святителя не имели бы положительных результатов, то его указания сами собою утеряли бы значимость и были забыты, — чего, однако, не случилось.
Расскажу вам по этому поводу об одном случае, который и поныне остается для меня таинственной загадкой.
Много лет назад между греческими селениями Чины и Георгиевка на высоком берегу горной реки жили общиной несколько монахинь. Местечко то было удобно во всех отношениях. Отшельницы завели небольшой огород и насадили по его окраинам несколько фруктовых деревьев. В то время я подвизался недалеко от них, немного выше по течению той же речушки. Иногда они приходили ко мне за советом.
Однажды я тяжело заболел, так что едва подымался со своей лежанки. Неожиданно пришла ко мне старшая из подвижниц с молоденькой послушницей и, увидев меня в таком тяжелом состоянии, сказала ей:
— Останься здесь и помогай больному, пока он не поправится.
Послушница тотчас же принесла в келью два чурбака, положила на них дощечки, устроила для себя лежаночку и так стала жить в моей просторной келье. Болел я довольно долго, и она не оставляла меня, пока я окончательно не выздоровел.
В благодарность за оказанную услугу я решил ознакомить ее с особым способом молитвенного делания, который практиковал сам, зная, что он не ведом был местным пустынницам.
Это несколько измененный способ преподобного Симеона Нового Богослова. Я сказал ей, что внимание ума при Иисусовой молитве нужно устремлять на верхушку своего сердца. При этих словах она вопросительно посмотрела на меня, и я понял ее недоумение относительно местонахождения верхушки сердца. Я и сам оказался в немалом затруднении. Святоотеческое писание говорит, что верхушка сердца у мужчин находится чуть выше левого сосца... А про женщин там нигде ничего не упомянуто. И я нерешительно пояснил: в верхней части грудной клетки, с левой стороны. Прибавил, что слова молитвы нужно соразмерить с тактами биения своего сердца с таким расчетом, чтобы восемь ее слов разместились между шестью его ударами: /Господи/ Иисусе/Христе/Сыне Божий/помилуй мя/грешную/.
Для этого нужно большой палец правой руки держать на запястьи левой и, отыскав пульс, по нему ориентироваться, не отрывая внимания от верхушки сердца, то есть верхней части грудной клетки.
Она ушла от меня очень обрадованная, под большим впечатлением от услышанного.
Прошло около года, а может быть и больше. Однажды посетили меня те же монахини. Вначале я не заметил, что между ними нет моей бывшей помощницы. Присмотревшись, я спросил о причине ее отсутствия. Старшая со вздохом ответила:
— Ой, отченька, мы вот и пришли сюда рассказать, что с ней случилось... После того как она пришла от вас, мы вскоре заметили в ее поведении большую перемену. Прежде всего она начала сильно поститься. Мы сделали ей замечание, напомнив, что все крайности — от диавола. Но она украдкой продолжала чрезмерный пост, очень похудела и тем не менее, несмотря на истощенность, была неутомима, выполняя свое послушание.
Как-то раз, к вечеру, она ни с того ни с сего легла на постель, сразу уснула и проспала всю ночь до полудня. Мы стали ее будить. Она еле слышно ответила, что ей нездоровится, и снова уснула.
Прошел день. Вечером еще раз пытались разбудить ее, предложили поесть. Она отказалась и вновь погрузилась в сон. Спала всю ночь до позднего утра. Все мы были этим немало удивлены и опечалены. Вновь принялись ее будить и насилу разбудили. Она, не подымаясь с постели, попросила поесть, но у нас еще ничего не было приготовлено. Сразу стали варить ей еду. И тут послушница сказала: «Читайте мне отходную, наверное, сейчас умру...» Но вот принесли быстро сваренную пищу. Приподняли ее на постели, она поела, и силы вернулись к ней.
Подкрепившись, сестра начала рассказывать нам про свое видение, которое грезилось ей в течение полутора суток. Якобы Ангел Божий вознес ее на какую-то неведомую высоту и показал многие райские обители, в том числе и ту, в которой она будет находиться после смерти. Потом послушница стала как-то странно и витиевато говорить, так что мы совершенно ничего не понимали и не могли запомнить ни одного слова. Горделиво и без малейшей запинки она рассуждала о каких-то неслыханных вещах, словно кто-то научил ее этому и заставил запомнить наизусть. Мы не находили слов, чтобы выразить свое изумление. Откуда? Из какого источника у этой бестолковой послушницы появилась такая премудрость и утонченно-изысканная речь?! Мы никогда не видели и не слышали ничего подобного. Сидели и слушали ее с разинутыми ртами не менее получаса, пока она не замолчала.
Одна из слушавших попросила кое-что повторить. Послушница ответила: «Дух не повторяет. Когда я уйду от вас, то дух вам напомнит все, что было мною сказано сейчас».
Все услышанное от нее непостижимо для нашего ограниченного рассудка, ибо не является плодом человеческого мышления. Но от кого это? От Бога или же от диавола? Мы не знаем и боимся ошибиться.
После этого происшествия она, как и прежде, жила вместе с нами, выполняя свое послушание. Никто не задавал ей лишних вопросов. Она не совершала никаких странных поступков, которые могли бы напомнить о минувшем событии. Почему-то и мы даже в ее отсутствие никогда не пытались серьезно обсудить это загадочное явление и постичь его смысл.
В начале Великого поста все мы по необходимости отлучились в город, оставив послушницу в одиночестве. Через трое суток вернулись и, к удивлению своему, застали ее в нетопленой келье. Не было сожжено ни единого полена. Спросили ее, почему не топит. Она ответила голосом, полным смирения: «Я не нуждаюсь во внешнем обогреве».
По прошествии нескольких дней, при выполнении молитвенного правила, когда мы стояли все вместе, я невольно заметила, что тело послушницы едва заметно покачивается. Сделала ей по этому поводу замечание. Она объяснила, что это происходит от действия внутренней сердечной молитвы. Эти слова обратили на себя наше сугубое внимание, потому что были произнесены на понятном для всех монашеском языке и заключали в себе глубокий смысл.
Благодатная, сердечная молитва — редчайший дар. Этого дарования удостаивались отцы-пустынножители, стяжавшие великую чистоту сердца. Его получали весьма немногие из них, причем лишь в последние годы своей подвижнической жизни. Я, хотя и с недоверием отнеслась к услышанному, но все-таки спросила, какие именно слова произносятся при ее молитвенном действии. Она ответила, что всего-навсего два слова: «Господи, помилуй». Немалое удивление вызвал у меня и появившийся у нее источник слез — явный признак умиления. Однажды, заметив наше общее недоумение, она сказала: «Важно отыскать в себе канальчик, по которому истекает слеза...» Но вскоре в ее поведении начали появляться чрезвычайные странности.
Несчастная послушница стала очень мало спать: не более трех часов в сутки. Однако недостаток сна совсем не отражался на ее внешнем облике. Не было никаких признаков усталости и недомогания. Она, как и всегда, была безупречно исправна в делах послушания и отличалась неиссякаемой энергией. Вдруг происходит нечто поразительное: у нее вообще, пропадает сон.
Прошел день. Вечером еще раз пытались разбудить ее, предложили поесть. Она отказалась и вновь погрузилась в сон. Спала всю ночь до позднего утра. Все мы были этим немало удивлены и опечалены. Вновь принялись ее будить и насилу разбудили. Она, не подымаясь с постели, попросила поесть, но у нас еще ничего не было приготовлено. Сразу стали варить ей еду. И тут послушница сказала: «Читайте мне отходную, наверное, сейчас умру...» Но вот принесли быстро сваренную пищу. Приподняли ее на постели, она поела, и силы вернулись к ней.
Подкрепившись, сестра начала рассказывать нам про свое видение, которое грезилось ей в течение полутора суток. Якобы Ангел Божий вознес ее на какую-то неведомую высоту и показал многие райские обители, в том числе и ту, в которой она будет находиться после смерти. Потом послушница стала как-то странно и витиевато говорить, так что мы совершенно ничего не понимали и не могли запомнить ни одного слова. Горделиво и без малейшей запинки она рассуждала о каких-то неслыханных вещах, словно кто-то научил ее этому и заставил запомнить наизусть. Мы не находили слов, чтобы выразить свое изумление. Откуда? Из какого источника у этой бестолковой послушницы появилась такая премудрость и утонченно-изысканная речь?! Мы никогда не видели и не слышали ничего подобного. Сидели и слушали ее с разинутыми ртами не менее получаса, пока она не замолчала.
Одна из слушавших попросила кое-что повторить. Послушница ответила: «Дух не повторяет. Когда я уйду от вас, то дух вам напомнит все, что было мною сказано сейчас».
Все услышанное от нее непостижимо для нашего ограниченного рассудка, ибо не является плодом человеческого мышления. Но от кого это? От Бога или же от диавола? Мы не знаем и боимся ошибиться.
После этого происшествия она, как и прежде, жила вместе с нами, выполняя свое послушание. Никто не задавал ей лишних вопросов. Она не совершала никаких странных поступков, которые могли бы напомнить о минувшем событии. Почему-то и мы даже в ее отсутствие никогда не пытались серьезно обсудить это загадочное явление и постичь его смысл.
В начале Великого поста все мы по необходимости отлучились в город, оставив послушницу в одиночестве. Через трое суток вернулись и, к удивлению своему, застали ее в нетопленой келье. Не было сожжено ни единого полена. Спросили ее, почему не топит. Она ответила голосом, полным смирения: «Я не нуждаюсь во внешнем обогреве».
По прошествии нескольких дней, при выполнении молитвенного правила, когда мы стояли все вместе, я невольно заметила, что тело послушницы едва заметно покачивается. Сделала ей по этому поводу замечание. Она объяснила, что это происходит от действия внутренней сердечной молитвы. Эти слова обратили на себя наше сугубое внимание, потому что были произнесены на понятном для всех монашеском языке и заключали в себе глубокий смысл.
Благодатная, сердечная молитва — редчайший дар. Этого дарования удостаивались отцы-пустынножители, стяжавшие великую чистоту сердца. Его получали весьма немногие из них, причем лишь в последние годы своей подвижнической жизни. Я, хотя и с недоверием отнеслась к услышанному, но все-таки спросила, какие именно слова произносятся при ее молитвенном действии. Она ответила, что всего-навсего два слова: «Господи, помилуй». Немалое удивление вызвал у меня и появившийся у нее источник слез — явный признак умиления. Однажды, заметив наше общее недоумение, она сказала: «Важно отыскать в себе канальчик, по которому истекает слеза...» Но вскоре в ее поведении начали появляться чрезвычайные странности.
Несчастная послушница стала очень мало спать: не более трех часов в сутки. Однако недостаток сна совсем не отражался на ее внешнем облике. Не было никаких признаков усталости и недомогания. Она, как и всегда, была безупречно исправна в делах послушания и отличалась неиссякаемой энергией. Вдруг происходит нечто поразительное: у нее вообще, пропадает сон.
Мы, однако, заставили ее лечь в постель. Создали условия абсолютного покоя, надеясь, что ей удастся если не заснуть, то, по крайней мере, хотя бы забыться и чуть-чуть отдохнуть. Увы... Все наши усилия ни к чему не привели. На пятый день произошло непоправимое: ее зрачки сошлись к переносице. С великим усилием она едва могла немного развести их, но потом они вновь принимали прежнее неестественное положение. Через день или два появилось заикание, сперва незначительное, но потом дошедшее до того, что она едва могла выговаривать слова. Мы до того растерялись, что не знали, что предпринять. Все это продолжалось уже тринадцать дней, и она ни разу не сомкнула глаз. Нас объял мучительный страх.
Наконец, решили отправить ее на родину в сопровождении одной из наших сестер. Наняли в ближайшем селении шофера, имевшего собственную легковую машину. Он отвез сестер на аэродром, и они улетели в Россию к ее родителям. Мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе. Но вот еще одна интересная деталь. Ночью, когда сестры сидели в здании аэровокзала, вдруг неожиданно повсюду погас свет, наступила непроглядная тьма. Болящая сказала сопровождавшей ее сестре: «Ой, я вижу свой ум». Та спросила с любопытством: «Какого он цвета?» — «Голубого, как небесная лазурь, даже еще красивее», — ответила послушница. На борту самолета она сразу погрузилась в глубокий сон и не просыпалась до самой посадки. В эти часы произошло ее чудесное исцеление. После приземления сестра увидела, что глаза послушницы приняли обычное положение, почти прекратилось заикание, осталась лишь едва заметная медлительность речи.
#В_горах_Кавказа
Наконец, решили отправить ее на родину в сопровождении одной из наших сестер. Наняли в ближайшем селении шофера, имевшего собственную легковую машину. Он отвез сестер на аэродром, и они улетели в Россию к ее родителям. Мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе. Но вот еще одна интересная деталь. Ночью, когда сестры сидели в здании аэровокзала, вдруг неожиданно повсюду погас свет, наступила непроглядная тьма. Болящая сказала сопровождавшей ее сестре: «Ой, я вижу свой ум». Та спросила с любопытством: «Какого он цвета?» — «Голубого, как небесная лазурь, даже еще красивее», — ответила послушница. На борту самолета она сразу погрузилась в глубокий сон и не просыпалась до самой посадки. В эти часы произошло ее чудесное исцеление. После приземления сестра увидела, что глаза послушницы приняли обычное положение, почти прекратилось заикание, осталась лишь едва заметная медлительность речи.
#В_горах_Кавказа
Огнь Божественный. - Человеческое разгорячение
“Бог наш – огнь”, научает Писание, но от действия этого огня постепенно угасает, наконец совершенно потухает огнь греховный, огнь плотский и душевный. Божественный огнь чист, тонок, светел, – сообщает уму истину, а сердцу чудное спокойствие, чудную хладность ко всему земному, обилие кротости, смирения, благости.
Не ошибитесь! человеческаго разгорячения не сочтите действием Божественнаго огня. Многие ошиблись и впали в пагубное самообольщение. Из состояния разгоряченнаго возникли безчисленныя заблуждения и наполнили лжеучением землю. За этими мрачными облаками скрывается от мира солнце правды. “От плод их познаете их”, – сказал Спаситель о лжеучении и лжеучителях. Где разгорячение, – там нет истины, оттуда не может произойти ничего добраго, ничего полезнаго: тут кипит кровь, тут дымится и строит воздушные замки лжеименный разум. Кротость и смирение, которых действие сопровождается каким-то тонким хладом, но потом является в безчисленных благих плодах, – свидетели неподдельнаго, истиннаго, Божественнаго добра.
#свт_Игнатий_Брянчанинов
“Бог наш – огнь”, научает Писание, но от действия этого огня постепенно угасает, наконец совершенно потухает огнь греховный, огнь плотский и душевный. Божественный огнь чист, тонок, светел, – сообщает уму истину, а сердцу чудное спокойствие, чудную хладность ко всему земному, обилие кротости, смирения, благости.
Не ошибитесь! человеческаго разгорячения не сочтите действием Божественнаго огня. Многие ошиблись и впали в пагубное самообольщение. Из состояния разгоряченнаго возникли безчисленныя заблуждения и наполнили лжеучением землю. За этими мрачными облаками скрывается от мира солнце правды. “От плод их познаете их”, – сказал Спаситель о лжеучении и лжеучителях. Где разгорячение, – там нет истины, оттуда не может произойти ничего добраго, ничего полезнаго: тут кипит кровь, тут дымится и строит воздушные замки лжеименный разум. Кротость и смирение, которых действие сопровождается каким-то тонким хладом, но потом является в безчисленных благих плодах, – свидетели неподдельнаго, истиннаго, Божественнаго добра.
#свт_Игнатий_Брянчанинов
«А палка – защита от всякой страсти»
Благодать всегда предшествует искушению, предупреждая и говоря: «Будь готов и затвори свои двери».
Когда видишь в своем сердце утешение, в своем уме – просвещение и созерцание, то сразу будь готов. Не говори: «Мне дано успокоение», но, зарядив свое оружие – слезы, пост, бдение и молитву, – приставь часовых к чувствам, чтобы охранять ум.
Каким образом начнется сражение? От бесов? От людей? Или от твоего собственного естества? Не смыкай глаз, пока труба не протрубит бой. И когда произойдет битва, тебе будут видны твои подвиг и победа.
Тогда тебе, несомненно, нужно бояться, когда в тебе действует благодать. Если же видишь, что тебя отовсюду душат искушения и скорби, тогда радуйся. Не печалься, не ропщи, не унывай. Ободряй себя, ибо к тебе придут радость и утешение.
Говори: «Мужайся, душа моя. Это только искушение, испытание, скорбь, а потом на многие дни у тебя будет мир, и радость, и благодать». Говори: «Благодарю Тебя, Христе мой, ибо в скорби распространил мя еси, и, наказуя, наказал мя еси, и извел еси в покой душу мою» (Пс. 4, 2; Пс. 117, 18; Пс. 65, 12).
А палка – защита от всякой страсти. И бесы ее боятся и трепещут, видя, что человек наказывает себя, как мученик, ради любви Христовой.
Время от времени, когда страсти восстают против души и хотят сбросить всадника – ум, когда каждая страсть поднимает голову, повелевай ей: «Молчи, престани» (Мк. 4, 39)! Иначе поработает жезл!»
Приходит, например, помысел и огорчает тебя в церкви: «Почему снова поет твой брат, а не ты, хотя и твоя очередь?» Ты ему говоришь: «Лучше, чтобы порадовался мой брат, а не я». Помысел настаивает: «Но почему, ведь так было бы справедливо и правильно?» Ты скажи ему: «Диавол, оставь меня!» И погрузись умом в Иисусову молитву. Восстает искуситель, хочет извести: «Ну нет, почему?» – «Ладно, – скажи ему, – ладно! Подожди немножко – я тебе скажу, почему!»
И сразу под каким‑нибудь предлогом выйди из церкви и поспеши в свою келлию. Там возьми палку и скажи с гневом: «Вот твое «почему», диавол, вот оно! Вот справедливость, которой ты у меня просил, получай же!» И, нанеся ему рану в своем теле, ты жалуешься на него Христу как на виновника твоей боли. Убегает, трепеща, бес, приходит Христос, наполняет тебя умилением, облегчает страсть, и ты научаешься искусству побеждать.
Тобою овладевает сон? Попирай нерадение. Тебя возмущает гнев? Сокруши гордость. Тебя огорчают памятозлобие, зависть? То же самое. Не нравится тебе еда? Так же. Восстает плотская брань? Восстань, как сильный, и борись со своими врагами. И вообще, когда тело и помысел будут искать «справедливости» и «почему», решение – палка.
«Или проживу один час, как Ты хочешь, Христе мой, или пусть меня не будет в этой жизни». Так плачешь, рыдаешь, и приходит милость Господня. Успокаиваются страсти, и ты имеешь мир с самим собой, с Богом и со всем творением. Усмиряется тело со всеми своими помышлениями, и тогда ему больше не нужна палка, так как оно научилось подчиняться духу.
И я, прежде чем усмирилось мое тело, много палок поломал о свои бедра. Как палач, стоял над самим собой. Все мое тело дрожало, когда видело, что я сейчас возьму палку. Убегали бесы, успокаивались страсти, приходило утешение, и радовалась душа. Поскольку закон Божий: все, что приносит наслаждение, исцеляется страданием.
Итак, довольно об этом. Если хочешь большего, прочти жития святых. Прочти, и увидишь, какое злострадание употребили святые против своего ветхого человека, сколько вольно-невольно утесняли себя, пока не расцвел в них цветок чистоты, благоухание святости. Поэтому благоухают и мироточат их мученические и преподобнические святые мощи.
#прп_Иосиф_Исихаст
Благодать всегда предшествует искушению, предупреждая и говоря: «Будь готов и затвори свои двери».
Когда видишь в своем сердце утешение, в своем уме – просвещение и созерцание, то сразу будь готов. Не говори: «Мне дано успокоение», но, зарядив свое оружие – слезы, пост, бдение и молитву, – приставь часовых к чувствам, чтобы охранять ум.
Каким образом начнется сражение? От бесов? От людей? Или от твоего собственного естества? Не смыкай глаз, пока труба не протрубит бой. И когда произойдет битва, тебе будут видны твои подвиг и победа.
Тогда тебе, несомненно, нужно бояться, когда в тебе действует благодать. Если же видишь, что тебя отовсюду душат искушения и скорби, тогда радуйся. Не печалься, не ропщи, не унывай. Ободряй себя, ибо к тебе придут радость и утешение.
Говори: «Мужайся, душа моя. Это только искушение, испытание, скорбь, а потом на многие дни у тебя будет мир, и радость, и благодать». Говори: «Благодарю Тебя, Христе мой, ибо в скорби распространил мя еси, и, наказуя, наказал мя еси, и извел еси в покой душу мою» (Пс. 4, 2; Пс. 117, 18; Пс. 65, 12).
А палка – защита от всякой страсти. И бесы ее боятся и трепещут, видя, что человек наказывает себя, как мученик, ради любви Христовой.
Время от времени, когда страсти восстают против души и хотят сбросить всадника – ум, когда каждая страсть поднимает голову, повелевай ей: «Молчи, престани» (Мк. 4, 39)! Иначе поработает жезл!»
Приходит, например, помысел и огорчает тебя в церкви: «Почему снова поет твой брат, а не ты, хотя и твоя очередь?» Ты ему говоришь: «Лучше, чтобы порадовался мой брат, а не я». Помысел настаивает: «Но почему, ведь так было бы справедливо и правильно?» Ты скажи ему: «Диавол, оставь меня!» И погрузись умом в Иисусову молитву. Восстает искуситель, хочет извести: «Ну нет, почему?» – «Ладно, – скажи ему, – ладно! Подожди немножко – я тебе скажу, почему!»
И сразу под каким‑нибудь предлогом выйди из церкви и поспеши в свою келлию. Там возьми палку и скажи с гневом: «Вот твое «почему», диавол, вот оно! Вот справедливость, которой ты у меня просил, получай же!» И, нанеся ему рану в своем теле, ты жалуешься на него Христу как на виновника твоей боли. Убегает, трепеща, бес, приходит Христос, наполняет тебя умилением, облегчает страсть, и ты научаешься искусству побеждать.
Тобою овладевает сон? Попирай нерадение. Тебя возмущает гнев? Сокруши гордость. Тебя огорчают памятозлобие, зависть? То же самое. Не нравится тебе еда? Так же. Восстает плотская брань? Восстань, как сильный, и борись со своими врагами. И вообще, когда тело и помысел будут искать «справедливости» и «почему», решение – палка.
«Или проживу один час, как Ты хочешь, Христе мой, или пусть меня не будет в этой жизни». Так плачешь, рыдаешь, и приходит милость Господня. Успокаиваются страсти, и ты имеешь мир с самим собой, с Богом и со всем творением. Усмиряется тело со всеми своими помышлениями, и тогда ему больше не нужна палка, так как оно научилось подчиняться духу.
И я, прежде чем усмирилось мое тело, много палок поломал о свои бедра. Как палач, стоял над самим собой. Все мое тело дрожало, когда видело, что я сейчас возьму палку. Убегали бесы, успокаивались страсти, приходило утешение, и радовалась душа. Поскольку закон Божий: все, что приносит наслаждение, исцеляется страданием.
Итак, довольно об этом. Если хочешь большего, прочти жития святых. Прочти, и увидишь, какое злострадание употребили святые против своего ветхого человека, сколько вольно-невольно утесняли себя, пока не расцвел в них цветок чистоты, благоухание святости. Поэтому благоухают и мироточат их мученические и преподобнические святые мощи.
#прп_Иосиф_Исихаст
Самой широкой из всех заповедей, охватывающей всю духовную жизнь человека, заповедью, исполнение которой должно превратиться в постоянное состояние человеческой души, является заповедь о молитве. Ее выразил апостол Павел в двух словах: Непрестанно молитесь (1 Фес. 5, 17).
Молитва стала для нас некой внешней данью, которую мы уплачиваем в определенное время, и то, стараясь уменьшить ее размер или вообще избежать ее. А между тем молитвословия, данные Церковью, необходимы, они являются средством для приобретения молитвы непрестанной.
... мир, потерявший молитву, потерял Бога...
Что нужно для того, чтобы научиться молитве?
Прежде всего, молитву надо считать самым главным делом в своей жизни, а все остальное — второстепенным. Нужно, чтобы вся наша жизнь способствовала молитве, а то, что мешает ей, было изгнано из нее.
Высоких молитвенных состояний обычно достигают люди простые умом и сердцем или же те, кто посчитал мирские знания, приобретенные ими, за пыль и прах.
Молитва — это смерть и воскресение. Кто не умирает для мира, тот не может воскреснуть для вечности. Кто не отказался от себя, тот не может найти себя.
#архимандритРафаилКарелин
https://vk.com/@raphael_karelin-o-molitve
Молитва стала для нас некой внешней данью, которую мы уплачиваем в определенное время, и то, стараясь уменьшить ее размер или вообще избежать ее. А между тем молитвословия, данные Церковью, необходимы, они являются средством для приобретения молитвы непрестанной.
... мир, потерявший молитву, потерял Бога...
Что нужно для того, чтобы научиться молитве?
Прежде всего, молитву надо считать самым главным делом в своей жизни, а все остальное — второстепенным. Нужно, чтобы вся наша жизнь способствовала молитве, а то, что мешает ей, было изгнано из нее.
Высоких молитвенных состояний обычно достигают люди простые умом и сердцем или же те, кто посчитал мирские знания, приобретенные ими, за пыль и прах.
Молитва — это смерть и воскресение. Кто не умирает для мира, тот не может воскреснуть для вечности. Кто не отказался от себя, тот не может найти себя.
#архимандритРафаилКарелин
https://vk.com/@raphael_karelin-o-molitve
VK
О молитве
Самой широкой из всех заповедей, охватывающей всю духовную жизнь человека, заповедью, исполнение которой должно превратиться в постоянное..
Чем сильнее мука, тем более сильного бога она требует, мелкие муки находят мелких богов. Но существует одна мука, сильнее самых сильных, мука, в которой собраны все остальные муки. Бог, который наполнит ее смыслом и претворит в радость, тот воистину Бог, и нет другого. Эта величайшая мука – смерть. А с ней и страдание, добро и зло, истина и ложь. Все вкупе они составляют мученические проблемы, ибо всякий человек, которого мучают эти проклятые проблемы, – мученик.
Мучимый этими проблемами, человек должен искать человека или бога, который бы мог их разрешить полностью и окончательно. Кто их разрешит полностью и совершенно, тот и есть истинный Бог, а остальные – ложные. Нет ни одного между фейербаховскими человеко-богами, не обанкротившегося перед этими проблемами. Если желаешь испытать богов, то сделай то же самое. Возложи на них свою величайшую муку; кто наполнит ее смыслом и правдой, тот заслуживает быть твоим Богом.
Если тебя обуяло страдание и преследует тебя, переложи его на своего бога. Если он сделает его своим, если он наполнит его смыслом и правдой, то это твой истинный Бог и нет в нем лжи и бессилия. Также твой Бог истинен, если он жил в твоем теле и дал смысл твоей бренности; если он жил твоей душою и усладил горькую тайну твоей жизни; если был зеницею твоего заплаканного ока и увидел и обрел смысл роковой тайны человеческой жизни, над которой ты плачешь.
#прп_Иустин_Попович
Мучимый этими проблемами, человек должен искать человека или бога, который бы мог их разрешить полностью и окончательно. Кто их разрешит полностью и совершенно, тот и есть истинный Бог, а остальные – ложные. Нет ни одного между фейербаховскими человеко-богами, не обанкротившегося перед этими проблемами. Если желаешь испытать богов, то сделай то же самое. Возложи на них свою величайшую муку; кто наполнит ее смыслом и правдой, тот заслуживает быть твоим Богом.
Если тебя обуяло страдание и преследует тебя, переложи его на своего бога. Если он сделает его своим, если он наполнит его смыслом и правдой, то это твой истинный Бог и нет в нем лжи и бессилия. Также твой Бог истинен, если он жил в твоем теле и дал смысл твоей бренности; если он жил твоей душою и усладил горькую тайну твоей жизни; если был зеницею твоего заплаканного ока и увидел и обрел смысл роковой тайны человеческой жизни, над которой ты плачешь.
#прп_Иустин_Попович
8. Хорошо поступают и те, которые совершенно не поют псалмов, если они [нравственно] созрели. Таковые не нуждаются в псалмопении, но [должны пребывать] в молчании, непрекращаемой молитве и созерцании, если достигли просвещения. Они соединены с Богом и не имеют необходимости отвлекать свой ум от Него и повергать его в смятение. Падение для послушника, говорит Лествичник, есть собственная воля, а для безмолвника - разлучение с молитвой. Ум таковых, когда отступает от памяти Божией, как от жениха, занимается самыми ничтожными делами, прелюбодействует. Обучение и прочих этому порядку не прививается у всех. У послушных простецов и неграмотных - да, потому что благодаря смирению послушание [их] имеет участие во всякой добродетели. Непослушным же, простецы ли они или ученые, не дается [эта наука], чтобы они не подверглись неосторожно прелести, так как самовольный не в состоянии избегнуть самомнения, за которым обычно следует прелесть, как говорит святой Исаак. Некоторые, не размышляя о будущем вреде, встречающихся с ними учат действовать по своему обычаю, [то есть личными усилиями], для того чтобы ум привык к памяти Божией и полюбил ее, что невозможно, особенно живущим независимо. Притом благодаря нечистоте своего ума, непредочищенного слезами по высокому дарствованию, они отражают в нем, как в зеркале, более постыдные образы помыслов, а не молитву. Нечистые же духи в их сердцах, тревожимые страшным именем Божиим, скрежещут зубами, желая погубить их бичующего. Если своевольник услышит или [книжно] изучит это делание и пожелает его усвоить, то пострадает в одном из двух: или впадет в прелесть, если будет себя принуждать, и окажется неисправимым, или если будет нерадивым, то в течение всей своей жизни останется чуждым [духовного] возрастания.
#прп_Григорий_Синаит
#прп_Григорий_Синаит
Видение Бога ставит человека пред необходимостью внутреннего самоопределения по отношению к Нему. В существе своем всякое наше действие непременно или приближает нас к Богу, или, наоборот, удаляет. Отсюда всякое начинание совершается в страхе, именуемом Божиим. Боится душа не только явно недоброго дела, но и мысли, могущей опечалить Духа Святого, Которого она возлюбила. Невыразимо велика дистанция между нами и Богом. Мы видим себя недостойными Святого святых; сердце сокрушается от томительного сознания себя нищим. Не сразу понимаем мы, что именно это явление есть уже начало приближения к Богу. Первая заповедь блаженств – «Блаженны нищие духом» – как бы органически приводит к последующим степеням: к плачу, кротости, алканию и жажде правды, к милосердию, чистоте сердца, к первым живым восприятиям нашего богосыновства; что приводит нас к горестному конфликту с миром страстей, к разрыву с неищущим Царства правды; к гонениям, поношениям, злословиям и прочему. Когда противостояние христианского духа духу мира сего достигает своего апогея, тогда жизнь последователя Христа подобна распятию, пусть на невидимом кресте. Это время весьма страшное и вместе спасительное: чрез внутренние, нередко связанные и с внешними обстоятельствами, страдания нашего духа побеждаются страсти, преодолевается и власть мира над нами, и даже смерть: наступает уподобление распятому Христу.
#прп_Софроний_Сахаров
#прп_Софроний_Сахаров